Bloody Cloud. 21:33. «Нашёл квартиру?»
Ответ приходит не сразу, Чуя уже начинает дремать, сидя у изголовья дивана и скучающе обнимая подушку. Дома тепло, и рыжему становится немного лучше, хотя он не отрицает того, что хочет поспать.Osamu Dazai. 21:42. «Нет, я пока в отеле. Завтра поищу.» Osamu Dazai. 21:43. «Лечишься?)»
Накахара закусывает палочку чупа-чупса, отводя глаза в сторону окна.Bloody Cloud. 21:45. «Я, кажется, окончательно заболел.))»
После этого следует долгая тишина. Дазай выходит из сети, а рыжеволосый начинает лихорадочно думать, что могло случиться. Связь пропала? Ему кто-то позвонил, вот он и отошёл? Он случайно уснул? Что? Что? Накахара не может заснуть с пятнадцать минут; сна ни в одном глазу. Он, поднимаясь с дивана, медленно топает в кухню с желанием попить горячего молока с мёдом и, включая микроволновую печь, садится за стол с мобильником, подпирая ладонью лоб и сонно прикрывая веки. Он снова беспокоится из-за игнора со стороны Дазая, глупо пялясь в потухший экран телефона, ожидая чужого сообщения. Эта ситуация с молчанием возвращает его на два года назад, к тому обидному разговору с альфой, когда он похабно бросил трубку. Неприятный осадок от того разговора всё равно остался, хоть и сегодняшняя буквально судьбоносная встреча перевернула его жизнь с ног на голову, заставив сердце всколыхнуться вновь и застучать с новым, каким-то иным для него ритмом. Телефон внезапно вибрирует.Osamu Dazai. 22:24. «Какая у тебя квартира?» Bloody Cloud. 22:25. «56, 7 этаж, 2 подъезд»
А через пару минут уже раздаётся звонок в дверь. Ошарашенный Накахара поднимается из-за стола и, громко шмыгая носом, топает в прихожую. Щёлкают замки, и голубым глазам предстаёт взмокший до нитки Осаму в своей лёгкой куртке, но, правда, уже без чемодана, зато с белым пакетом из ближайшей круглосуточной аптеки. Блять, как раз не хватало того, чтобы ещё и этот дурак заболел напару с Накахарой. — Какого хрена? — недоумевающе спрашивает мальчик, глядя на пакет в руках парня. — Что это? — Что, так и оставишь своего спасителя за дверью? — добродушно усмехается Дазай, осматривая по-домашнему одетого Чую заинтересованным взглядом. Он тоже устал и прискакал сюда из последних сил, готовый рухнуть прямо здесь, на коврике, и преспокойно заснуть. — А, то есть, да, спасибо, проходи. Чуя мнётся на входе, пропуская Осаму в квартиру, и закрывает за ним дверь. Ох, блять, лишь бы этого остолопа ещё лечить не пришлось.***
— Где у тебя аптечка? — На полке рядом с микроволновкой. Накахара несильно кашляет, заходя в кухню. У него растрёпаны волосы после сна, на теле смятая красная футболка-безрукавка, а на бёдрах короткие чёрные шорты. Время медленно перевалило за полдень, а омега только проснулся. Он стремительно шёл на поправку, хотя вчера целый день провалялся в постели, переключая каналы зомбоящика. Дазай позавчера с трудом уложил болеющего Накахару в кровать, а сам после пошёл в душ; потом, найдя в холодильнике омеги лазанью, слопал оставшийся кусок и без сил завалился спать на кухонной лавке. Ленивым утром воскресенья парень еле привёл себя в порядок и, сообщив, что вернётся вечером с вещами, уехал обратно в отель, чтобы собрать бумаги для завтрашнего собеседования. Днём, скрипя зубами, альфа пробежался по магазинам, купив самые необходимые ему на данный период времени вещи, — он всем сердцем ненавидел закупаться, а уж тем более злоебучее слово «шоппинг». Будучи на квартире Накахары вечером, Дазай чётко сказал, что будет у него хоть весь день напролёт, но уезжать ночевать всё равно будет в отель. Накахара дулся, пытаясь не показывать своей реакции на сказанные слова, но, если судить здраво, положить альфу действительно было некуда, а раздвигать собственный диван и спать в обнимку пока ещё рано,Osamu Dazai. 20:04. «Всё прошло удачно, я доволен.) Сейчас еду в отель, отдохну. Как ты, маленький?»
Накахара снова тянет глупую улыбку и, набирая одной рукой ответ, а другой приводя волосы в порядок, вдруг громко чихает.Bloody Cloud. 20:06. «Я замечательно. Днём поспал. Таблетки выпил. Рад, что у тебя всё прошло хорошо. Приезжай тогда завтра.))» Osamu Dazai. 20:07. «Обязательно приеду :)»
Чуя со спокойной душой и голодным желудком встаёт и топает на кухню. Он ужинает, принимает душ и заваливается обратно в кровать. Рыжий думает, что Дазай остался в отеле, чтобы копошиться с бумагами, но на самом деле парень просто побоялся возвращаться к мальчику домой. Темноволосый соврал, что поздно освободился. Ему все два часа собеседования в голову лез один Накахара, а когда Осаму оказался в номере, то не радовался тому, что его приняли, а стучал себе по лбу за то, что так рано сделал первый шаг в их с Чуей отношениях (парень считал, что сделал этот шаг именно он). А самого Чую это, похоже, ни капельки не смутило, — и это так, а вот Осаму в отеле себе места не находил, опасаясь, что мальчик подумает будто парень спешит затащить его в постель. Дазай, конечно, не против, у него давно не было секса, а этот пострелёнок ещё и щеголяет дома в своих блядских коротких шортах, пускай и домашних. А какое у него тело, господи. Эта тонкая шея, которую хочется постоянно метить, эти чёртовы бёдра, на внутренней стороне которых хочется оставлять засосы. Блять. Осаму стискивает зубы, когда заваливается на кровать, и совершенно точно осознаёт, что неправильно думать о таком, когда они ещё не обозначили свои отношения, не начали открыто встречаться и даже не поговорили ни о чём толком. Темноволосый, если говорить откровенно, никогда ни за кем не ухаживал. Он помнит свою глупую влюблённость из подросткового возраста, но тогда не было ничего, кроме сплошных зажиманий по углам и чуть ли не ежедневного секса. Альфа не помнит, чтобы когда-либо дарил кому-то цветы или обыкновенную коробку конфет, звал к себе посмотреть кино или приглашал выйти погулять в парк. А за Чуей, почему-то, хотелось именно ухаживать, а не тянуть в постель. На следующий день, после первого рабочего дня, в восьмом часу, Дазай всё же заезжает проведать гоняющего балду Накахару. Тот, оказывается, в это время что-то готовил на кухне и угостил парня ужином. Рыжий запекал в духовке куриные ножки, которые некогда учила его делать Озаки, и вроде, что такого, обычные ножки, а Осаму честно признался, что давно не ел ничего столь вкусного. После таких слов мальчик на радостях просит парня подняться из-за стола. Воодушевлённый похвалой Накахара встаёт напротив удивлённого Дазая, а потом долго его обнимает в знак благодарности. А когда Осаму отстраняется, мягко в ответ улыбаясь, Чуя поднимается на цыпочки и легонько касается его губ своими — снова в благодарность. В среду происходит абсолютно тоже самое. Накахара кормит Дазая после работы ужином, с довольной миной сидит напротив, наблюдая за чужой трапезой, а после, когда оба поднимаются, чтобы переместиться в комнату и посмотреть на ночь какой-нибудь фильм, они подходят друг другу вплотную и долго целуются. Уже открыто и спокойно, обоюдно, по-простому и совершенно мягко, без каких-либо намёков на продолжение, хотя у обоих по телу такие волны мурашек прокатываются, будто продолжение, на самом деле, гарантировано. Но альфа и впрямь пока не хочет спешить. Он всегда рыжего тормозит, заканчивая поцелуи мягкими чмоками в омежьи щёки или лоб. Чуя после таких действий забавно жмурится и, посмеиваясь, просит того прекратить. Дазай уже третьи по счёту сутки уезжает ночевать в отель, совершенно не обращая внимания на то, в каком часу они заканчивают просмотр фильмов, — в первом, во втором, темноволосый альфа всё равно вызывает такси и возвращается в номер. Чуя несказанно благодарен и рад, что они не торопятся, что Осаму так ласково ведёт себя с ним: гладит руки, когда они лежат на диване рядом, или перебирает длинными пальцами рыжие прядки, когда мальчик умещает свою голову на его широкой груди. Но во взгляде Накахары всё равно прослеживаются неподдельный интерес и рвение попробовать это самое. Но Осаму, как раз наоборот, напрочь забывает о таком незамысловатом слове как «секс». Дазаю пока просто хочется нежно целовать и мягко гладить, медленно заставляя Накахару привыкнуть к ласкам с чужой стороны. Но не поддразнить рыжего девственника он не может: когда Осаму накрывает ладонью чуину руку, а тот нелепо вздрагивает от неожиданности, парень тотчас обнимает мальчика со спины, закрепляя свои лапищи на его животе, и начинает целенаправленно дуть ему в незащищённую шею. Чуя звонко верещит и довольно ощутимо брыкается в объятьях альфы, но такие минуты Осаму обожает. Иногда он специально ждёт момента, когда Накахара сам подсядет поближе, сам попросит погладить, сам поцелует. Да, Дазай, чёрт такой, нахально улыбается и смотрит за нелепыми попытками мальчика перебороть собственное смущение, но, в итоге, этот сорванец, замечая смешки и мысленно того матеря, делает всё более демонстративно и показушно, мол, смотри, я научился целоваться, посмотри на меня, я прошу тебя меня погладить, эй. И сам Осаму про себя его обязательно похвалит, хоть и продолжит нарочито улыбаться. Парень после этого Накахару и гладит, и обнимает, и целует, и даже с большей отдачей, показывая мальчику, что, вот, он такой молодец, что смог со своей неловкостью справиться. Темноволосый уже второй день готовится к серьёзному с рыжим разговору. Им, в конце концов, действительно многое нужно обсудить, о многом откровенно и вдумчиво поговорить. После проведённой с ним недели, Дазай точно решил для себя, что уже не оставит эту мелочь. А Накахара, спустя эти самые, блять, лучшие дни в его жизни, всё больше стал опасаться, что альфа, в конце концов, уедет обратно в Йокогаму и бросит его. В субботу Дазай выходит из своего нового офиса рано, в начале четвёртого. Он долго добирается на метро до нужной станции и по дороге к Накахаре заходит в кондитерскую, покупая какие-то кремовые пирожные. Тот почти выздоровел. Мальчик уже не такой бледный и сонливый, как неделю назад, горло, правда, ещё немного першит, но, в целом, выглядеть он стал много лучше. Чуя пропускает Осаму в квартиру, когда настенные часы бьют шесть часов вечера. Рыжий с радостью забирает принесённые сладости и, целуя альфу в щёку, утопывает в комнату, чтобы не мешать тому работать. Дазай ещё пару часов назад решил заполнить некоторые документы к понедельнику сегодня, чтобы не маяться с ними завтра, в воскресенье. Он переодевается в домашнее: белую футболку и тёмные штаны, которые купил специально, чтобы ходить в них по квартире Накахары и не пачкать рабочий костюм. Накахара, развалившись на диване, с удовольствием уплетает купленное ему лакомство, и смотрит какой-то дурацкий сериал по телевизору. Параллельно этому он играет в стрелялку на планшете и переписывается в телефоне с Кейном. Тот интересуется у него его здоровьем и моральным состоянием перед предстоящими походами в колледж. Чуя пишет, что у него всё прекрасно, но пока не решается рассказывать другу о том, что с ним теперь живёт двадцатилетний альфа, и что, возможно, они скоро с ним переспят, — а радости тут хоть отбавляй. Мысли данного характера ютятся в мальчишеской голове все последние сутки. Накахара ощущает это через чужие чуть изменившиеся прикосновения и поцелуи. Скорее всего рыжий неправильно их трактует, но терпеть сил у него уже нет. Он также хочет с темноволосым альфой поговорить, чтобы точно обозначить их отношения — этот разговор должен быть в обязательном порядке, как считает Накахара. У него уже пару дней теплится желание попросить парня оставить на нём метку, правда, мальчик особо не знает, как это делается. Ему просто хочется, чтобы они были закреплены друг за другом. Он чувствует надобность привязать Дазая к себе, чтобы не было этого страха, что парень снова куда-то пропадёт. Возможно, это всё глупости, и Накахара преувеличивает, но боязнь опять остаться без него порой слишком сильна. Сейчас Чуя делает телевизор потише и слышит, как Осаму шелестит бумагами на кухне. Время ужина, значит альфа уже скоро закончит с делами. Мальчик вздыхает, оставляя в коробочке последнее пирожное из пяти темноволосому трудоголику, а сам вытирает испачканные пальцы о майку. Он поднимается на ноги, усердно потягиваясь руками вверх, и шагает в кухню. Дазай сидит над листом с каким-то документом и, подперев голову рукой, тяжело вздыхает. По нему видно, как он устал за эти первые четыре рабочих дня, и Накахара, подойдя к нему, первым делом обнимает его за шею, а потом тыкается носом в тёмную макушку, полной грудью вдыхая этот потрясающий запах дождя. Кончики пальцев покалывают, а со стороны омеги слышится рваный выдох. — Разогреешь нам ужин? — со слабой на губах улыбкой произносит Осаму, отодвигая от себя злоебучие листы бумаги, которые заполонили весь бедный обеденный стол. Чуя кивает, громко угукая, и с трудом от альфы отлипает, отходя к высокому холодильнику. Темноволосый несколько секунд наблюдает, как мальчик, скрытый этой громадной белой дверцей, встаёт на носочки, и как усердно тянется до верхней полки, чтобы достать кастрюлю со вчерашним рисом. Карие глаза останавливаются на оголившейся пояснице из-за поползшей вверх короткой майки и резинке тёмно-синих боксеров, заметной под чуть спущенными домашними шортами. Улыбка на губах расползается шире, но веки Дазая невозмутимо опускаются, а сам он и вовсе переводит взгляд обратно к рабочим бумагам. Рано, чёрт возьми, рано. Но как же, сука, хочется. — Чуя, — мягко зовёт его Осаму, аккуратно складывая все документы обратно в прозрачную и толстую папку. — М-м? — оживлённо отзывается тот, засовывая одну тарелку сразу с двумя порциями риса в микроволновку. — Я уже давно хочу с тобой поговорить. Накахара с испугу случайно прокручивает круглую кнопку подогрева с двух минут до десяти, а после замирает на месте к чёртовой матери. Ну, наконец-то. — Да, я тоже. Мальчик делает глубокий вдох и мысленно настраивается. Он прокручивает кнопку назад, возвращая время на три минуты, и отходит к столешнице, где уже кипятится электрический чайник; видимо, альфа сам поставил его греться минуту назад. Рыжий достаёт кружки, темноволосому сахара не подсыпает, а себе кладёт две ложки. В обе кружки бросает по чайному пакетику, а потом, ставя руки по двум сторонам от себя, разворачивается. Карие глаза тут же находят голубые. Но Дазай, чуть щурясь, первым прерывает зрительный контакт, опуская голову. Он крутит в руках чёрную гелиевую ручку и под заинтересованный взгляд Накахары осторожно начинает говорить. — Раньше я боялся общаться с тобой. Рыжие брови ползут вверх от изумления, а с губ омеги срывается совсем невинная фраза: — Боялся общаться? — Да. Едва чайник начинает бурлить, мальчик тут же кликает по кнопке раньше времени, лишь бы тот не мешал парню сосредоточиться. Дазай понимает это, и чужое действие у него не вызывает ничего, кроме улыбки. Он прикрывает веки, натянуто выдыхая, и продолжает. — Три года назад, когда ты написал мне в интернете, мне очень нравилось наше общение. Потом я сильно заработался. Иногда даже лишней минуты не находилось, чтобы написать тебе. Поэтому я стал реже звонить, реже писать, реже заходить в сеть, — Осаму говорит тихо, но твёрдо и уверенно, без нажима и очень решительно; он ведь давно готовился к этому. Истории про продажных омежек и Портовую Мафию альфа решил опустить, и ничего лишнего в своём рассказе не приукрашивать, то есть, сказать, как есть, просто выложить всю информацию и постараться сделать так, чтобы Чуя понял его. — А потом отчего-то подумал, что не подхожу тебе. Я намного старше, я уже работаю, а ты ещё учишься. Я считал тебя маленьким для меня, — после сказанного Осаму улыбнулся и от волнения чуть сильнее сжал в пальцах ручку. — То, что это всё пустяки, я понял совсем недавно, но именно тогда, почему-то, понять не мог. Накахара внимательно слушает, не перебивая, и дрожащими руками разливает кипяток по их кружкам, потом ещё добавляя в кружку альфе немного холодной воды. Рыжему не верится, что Осаму говорит ему такие слова, не верится, что он признаёт свои ошибки, он извиняется, пускай напрямую этого не говорит. — Я очень жалею, что бросил тебя тогда, наговорив всяких гадостей напоследок. Дазаю действительно тяжело говорить, с каким бы он там серьёзным и невозмутимым лицом не сидел. Темноволосый, вздыхая очередной раз, откладывает ручку на папку бумаг и отодвигает всё это добро на противоположный край, пока мальчик крутится с тарелкой риса и кружками, которые потом все оказываются на обеденном столе. Осаму вручают вилку и нож, чтобы разрезать кусок мяса, а сам Осаму начинает бояться, что Чуя пропустил его последние слова мимо ушей. Но это вовсе не так. Накахара толкает парня дальше на лавочку и, подсаживаясь к Дазаю совсем вплотную, ставит подбородок ему на плечо. Парень удивлённого вскидывает брови, но замирает в ожидании последующих действий от рыжего. А тот — зараза такая — торжествующе улыбается и, касаясь губами чужого уха, горячо шепчет: — Я тебя прощаю. Омежья рука ложится альфе в его большую ладонь, временно отложившую вилку, а потом они оба переплетают пальцы. Чуя бодает парня лбом в плечо, довольно улыбаясь, и говорит, что безумно скучал по нему эти годы и теперь не хочет, чтобы тот уезжал. А Осаму наконец выдыхает, понимая, что сбросил некоторую часть тяжёлого груза, который всё это время носил в себе, и искренне мальчику отвечает, что работа ему пришлась по нраву и уезжать он пока никуда не планирует. Но нужно было рассказать ещё кое-что. Чуя не ужинает, потому что наелся сладких пирожных, а только суёт в рот несколько рисинок и откидывается на грядушку мягкой лавки, пока Осаму за обе щеки уплетает разогретый в микроволновке ужин. Разговор медленно сменяется на другую тему: об информационном колледже, в который скоро будет ходить Накахара. Омега недолго что-то бубнит о будущих одногруппниках, которых видел на встрече, а потом кладёт голову альфе на плечо и закрывает глаза — не любит долго зудеть об учёбе. Но когда Дазай дожёвывает последний кусочек мяса, он снова обращается к мальчику. — Чуя. Помнишь, ты когда-то давно спросил, почему я был в бинтах? — И ты всё ещё в них, — усмехается рыжий, сонно приоткрывая веки. — В этой истории тоже есть причина, по которой я боялся с тобой общаться. — Правда? Чуя выпрямляется в спине, и наклоняет голову к Осаму, принимаясь слушать. Темноволосый альфа глубоко вздыхает и предлагает им обоим переместиться в комнату. Там Дазай ложится вдоль дивана, а Накахара пристраивается рядышком, уложив голову боком ему на грудь, и даже через футболку омега чувствует эти чёртовы бинты, которыми обмотано всё тело альфы. Мальчик упоённо прикрывает глаза, когда в его волосы зарываются длинные пальцы и принимаются массировать кожу головы. Дазай рассказывает ему о своей юности, о той двуличной шлюхе, в которую его угораздило влюбиться, про дальнейшие попытки суицида и абсолютное нежелание жить дальше. Накахара слушает молча, но с каждым произнесённым словом, его взгляд становится всё мрачнее, всё тревожнее и осмысленнее. Он просто лежит, смотрит вперёд, в выключенный телевизор, и переваривает услышанное. Чёрт возьми, мальчик вспоминает тот блядский парк, в котором они гуляли, когда ему было тринадцать, и того мерзкого белобрысого омежку, толкающего перед собой коляску. Охуеть. У Дазая не было смысла жизни. Его банально не было. Парень, блять, просто существовал. Невероятно. Рыжий никогда не встречал таких людей. Не встречал, потому что всегда думал, что как бы больно не было, как бы сильно тебя не ранили, в какое бы дерьмо тебя не закинула жизнь, нужно, стиснув зубы, двигаться дальше. Потому что так делал он, так говорили ему делать Коё и Хироцу. И даже сам Накахара считал, что сдаваться нельзя ни в коем случае, как бы не было хуёво морально и физически. — И знаешь, Чуя, — неожиданно добавляет Осаму, словно читая мальчишечьи мысли. — Ты не похож ни на одного моего знакомого. Знаешь, почему? Чуя замирает в ожидании ответа, сжимая руку в кулак на груди Дазая. — Ты заставляешь меня наслаждаться жизнью. Накахара, рвано выдыхая, чувствует, как у него покалывает сердце. Он понимает, что Дазай повторно откровенничает с ним, но не говорит ничего напрямую. Хах, а недавно заикнулся, что из них двоих один рыжий испытывает неловкость. Ага, как же. Чуя шумно втягивает носом воздух, и той лапой, которую прежде сжимал в кулак, тянется к полностью забинтованной левой руке Осаму, перекинутой через его, Чуи, талию. Мальчик осторожно привстаёт, но остаётся чуть нависшим над парнем, и продолжает обхватывать чужое запястье. Осаму вопрошающе вскидывает брови, наблюдая за рыжим омегой, но не решается произнести что-то вслух. Накахара гладит двумя своими ладошками его руку до локтя; он хмурится и, похоже, готовится сделать что-то рискованное. И это действительно так. Чуя заботливо, но очень сосредоточенно, начинает разматывать бинт на худом запястье. Ещё неделю назад мальчик про себя отметил, что парень, похоже, там, в Йокогаме, всё равно плоховато питался, потому что приехал в Токио таким же худющим. Ну, ничего, дело времени. Накахара точно его откормит, это он гарантирует. Слышится тихий, рваный выдох. Чуя пытается скрыть свои эмоции от увиденного, но глаза всё равно его выдают. Осаму, лежащий абсолютно спокойно и еле дышащий от повисшего напряжения, замечает проскользнувший в омежьем взгляде испуг. Да, это и вправду страшно — темноволосый не отрицает; а мальчонке всего-то шестнадцать, навряд ли он когда-либо видел что-то похожее. Осаму уже задумывается о том, что не стоило рыжему позволять касаться бинтов и уж тем более глядеть на то, что под ними. Рановато ему ещё. Но Чуя, уже твёрдо решив, что, блять, надо, длинную ленту альфе разматывает только до локтя, не видя потребности в том, чтобы разматывать того полностью, и вытягивает руку на себя, чтобы раскрытая ладонь и запястье были на уровне его, Чуи, лица. — На правой их больше, — зачем-то нарушает тишину Дазай, возводя хмурый взгляд к потолку. Накахара чувствует дрожь от собственного волнения, но старается её подавить. Он уверенно держит дазаевскую руку, а своими большими пальцами бережно гладит уродливые, бледные шрамы. В его голове никак не укладывается то, насколько близко нужно подойти к краю, чтобы в разбитую голову стали ненароком забредать идеи о собственной смерти. И о смерти в принципе. И тут внутри рыжего что-то внезапно щёлкает, — да, он готов смириться со шрамами существующими, но не позволит Осаму сделать новые. Накахара с лёгкой на губах улыбкой от собственных мыслей наклоняет голову и, прикрывая веки, бережно целует рубцы, будто говоря этим жестом, что принимает их, и губами ощущает, какой неровной и грубой в этом месте стала некогда мягкая кожа. А Осаму резко задерживает дыхание, пристально наблюдая за Чуей. Темноволосый не в силах отвести от него своего взгляда, его всего внутренне передёргивает, — настолько нежно всё делает мальчик. — Тебе не нужно прятать их. Хотя бы у нас дома, — вдруг с улыбкой говорит Накахара, отстраняясь, и гладит большим пальцем одной руки запястье Дазая. — Каждый шрам… все они. Они ведь… хранят историю о том, кто ты. Мальчик закусывает губу, потому что только после сказанного понимает, что фраза получилась какой-то скомканной и кривой. Но парень, часто моргая и собираясь с мыслями, неожиданно приподнимается. Он усаживается сбоку, не позволяя Чуе отпустить запястье с размотанными лентами, и обнимает мальчика свободной рукой, прикасаясь сухими губами к его волосам у виска. Дазай долго молчит, не меняя принятого положения. Он впервые не знает, как выразить этому рыжему комку свою признательность и благодарность, поэтому пытается сделать это так, как делает Накахара — поцелуями, в надежде, что тот поймёт его. И Чуя понимает, улыбаясь ещё шире. Рыжеволосый свободно подставляется под мягкие поцелуи альфы в шею и плечи, отпуская, наконец, чужую руку и премило заваливаясь парню на грудь. Дазай впервые решает остаться у Накахары на ночь. Они долго дурачатся перед сном, в шутку кусают и щекочут друг друга. Осаму такое поведение чуждо, но он всё равно продолжает неумело пробегаться подушечками пальцев по подтянутому омежьему животу, несильно покусывать омеге уши или растрёпывать непослушные волосы на его макушке, лишь бы Чуя громче смеялся и не переставал подставляться под поцелуи. Накахаре же немного непривычно, ему такое в новинку, но это баловство, чёрт возьми, рыжему запредельно понравилось. В комнате довольно темно. Не горит настольная лампа, не включен телевизор, даже не подаёт признаков жизни заряжающийся у стенки планшет. Холодный лунный свет попадает в помещение только с улицы, через не запахнутые толстые шторы. Экран уже почти разряженного мобильника загорается от пришедшего на него сообщения, а время наверху заставляет карие глаза округлиться сами собой. 02:48. — Блять. Ты время видел? Давай ложиться уже. — Сначала посмотри мем, который я тебе скинул, — нагло улыбается Чуя, отбрасывая свой телефон на подушку, и спокойно заваливается на охнувшего Осаму, утыкаясь лбом ему между скрытых бинтами ключиц. Дазай поражается этому бессовестному и беспардонному рыжему непоседе: сначала разговаривали за жизнь, омега куксился и жаловался, как его клонит в сон, а стоило заговорить об играх и комиксах, так сразу расшевелился, и сон, чтоб его, как рукой сняло. Чего не скажешь об альфе. Темноволосый пиздец как заебался за целый день, и сейчас, откровенно говоря, ему казалось, что стоит закрыть глаза дольше, чем на пять секунд, то его сразу вырубит. Пока Дазай пытается что-то разглядеть в экране собственного телефона, Накахара тычется носом ему в шею, тоже обтянутую бинтами, и забавно сопит — втягивает запах дождя и довольно прикрывает веки. Да, мальчик действительно изменился. Осаму весь сегодняшний вечер за ним наблюдает: за жестами, поведением, фразами, отмечая для себя что-то новое или, наоборот, вспоминая что-то старое. И уместнее будет сказать «вырос». Когда Накахара укладывается рядом и накидывает на них по пояс одеяло, то Дазай вдруг понимает, что ему перехотелось спать. А вот Чуе как раз наоборот; через несколько минут мальчик уже сопит в подушку, смешно ухватившись пальцами за край футболки Осаму у изгиба локтя, будто боится, что парень куда-то убежит. Какое же он золото. Этой ночью Осаму впервые почувствовал себя на своём месте. Понял, что он где-то и кому-то нужен. Точнее, не где-то, а именно тут, в Токио, в спальном районе Канагава, во втором подъезде второго по счёту дома, на седьмом этаже, в пятьдесят шестой квартире. И нужен не кому-то, а именно Чуе. Именно этот рыжий прохвост ждёт его, Дазая, после работы и искренне улыбается, когда он возвращается. Именно этот мальчик смотрит на него влюблёнными глазами — так, как никто не смотрел на него прежде. Именно Накахара целует и обнимает его так, как не целовал и не обнимал никто и никогда до этих самых дней. Чёрт побери.Этой ночью Осаму впервые почувствовал, что он дома.
***
Утром воскресенья первым проснулся Дазай и, прежде чем встать, долго смотрел на свернувшегося в комок и забавно сопевшего под его боком Накахару. Темноволосый, боясь рыжего разбудить, очень осторожно поцеловал его в лоб и сразу потопал на кухню. Альфа позавтракал йогуртом с чаем, принял душ, привёл себя в порядок и с пару часов просидел за обеденным столом, разбирая вчерашние документы. Мальчика он будить не хотел, тем более на часах виднелось только половина двенадцатого, пусть бесёнок поспит, ему всё-таки скоро к восьми в колледж подниматься. Но зашедший в кухню буквально через полчаса Накахара, с вороньим гнездом на голове, зевающий и помятый, заставил Дазая отодвинуть от себя листы и вскочить со стула, чтобы кликнуть чайник подогреваться. А следующая фраза, которую заспанный Чуя обронил будто случайно, заставила Осаму внезапно улыбнуться. «Переезжай ко мне, а?» — крутилось у темноволосого альфы в голове несколько минут, пока он складывал рабочие документы в папку. Дазай прекрасно понял омежий намёк, на предложение ответил спокойно и положительно, но так просто сдаваться был не намерен. Хотя бы потому, что сам Накахара вёл себя как ни в чём не бывало после сказанного им же: сначала почистил зубы, потом с несколько минут расчёсывался перед зеркалом, а затем уселся пить чай с булкой, параллельно лазая в планшете, и на парня внимания своего совсем не обращал. Осаму одевался в прихожей, мельком заглядывая в кухню — посмотреть на завтракающего Накахару, но сам думал, что если они переспят сегодня, то их отношения бесповоротно подпрыгнут на новый уровень. Да, «переспят», именно это слово, потому что Дазай никогда ни с кем не занимался любовью, он именно трахался, забывая имена своих партнёров уже на следующее утро. Осаму боится, что сделает что-то не так, будет слишком груб или резок, он банально переживает, что испортит мальчику его первый раз. А может, Чуе ещё рано? Готов ли вообще Чуя к таким серьёзным отношениям? Темноволосый, обуваясь, решил, что не будет на рыжего давить и делать первый шаг. Ведь идея переезда лежит на плечах Накахары, как никак, значит, Дазай спокойно подождёт первого шага с его стороны, возможно аккуратного и неловкого, но всё равно шага. Когда Осаму уехал в отель за вещами, Чуе написал Тачихара. Мичизу в двадцати трёх сообщениях радовался другу о том, что ему наконец удалось завалить какого-то там омежку-одногодку, за которым он бегал чуть ли не целый год. Чуя, скрипя зубами, отправил ему скобочку и откинул телефон на диван. Ему тоже, блять, хотелось радоваться тому, что он с кем-нибудь переспал. Жутко хотелось перейти черту, узнать, каково это, как это, почувствовать в себе альфу, потрогать подушечками пальцев поставленные на собственном теле метки и укусы. Блять. Чуя настолько замечтался, что пришлось идти в душ передёргивать. Раньше Накахара постоянно избегал разговоров на данную тему со своими сверстниками, даже с теми, кто был помладше. Он терпел и не хотел делать что-то кому-то назло, тем более лишаться девственности с кем попало только для галочки, только для того, чтобы влиться в компанию — ему это нахуй не сдалось. Хотя бы потому, чтобы потом не слушать бесконечные смешки и издёвки. Легче просто отвести взгляд или многозначительно кивнуть, а лучше вообще промолчать, игнорируя чужие вопросы с омерзительным подтекстом. Да, рыжеволосый не отрицает, что неопытен, но он всеми силами пытался этого не показывать, чтобы не слышать насмешек. А сейчас Накахара считает, что готов. Тем более рядом с Дазаем и его блядским дурманящим запахом, который уже полностью окутал омегу после недельного с ним сожительства, сдерживаться было трудно. Чуя улыбается, когда слышит, как пикает трубка домофона рядом с входной дверью. Да-а, привет, колледж, привет, новая жизнь, прощай, девственность, пора становиться взрослым. Мальчик, довольно потирая ладошки, кивает сам себе, открывая замок, и уходит в кухню, раздумывая о том, как ещё намекнуть парню на близость. В принципе, можно не торопиться, просто подождать вечера, они начнут готовиться ко сну, а потом можно прилезть с… э-э… поцелуями? Рыжий, опираясь о столешницу, кусает губы, потому что внезапно осознаёт, что плох в намёках, да и сам толковать их не мастер. Заебись. И что тогда делать? Когда в прихожую заходит Дазай с чемоданом и двумя сумками с одеждой, Накахара лезет в холодильник, и понимает, что в доме закончились молоко и шоколад. Отправлять альфу, только пришедшего, обратно на улицу — нехорошо, но вот быстро собраться и сходить с ним — это запросто. Да и как-нибудь по дороге завести диалог на эту тему должно получиться. Но нихуя. Накахара давно не был в продуктовом, здесь за неделю многое переставили, и у омеги буквально разбежались глаза. Ему приспичило купить йогуртов и сливки, а вслед за ними в корзинку полетели пачки чая, чипсов, крабов, а последнее, что туда упало, был киндер, — Дазай своеобразно решил сделать Накахаре презент. Рыжий на это закатил глаза, но на деле был совершенно не против и просто промолчал. Ему, в конце концов, всегда нравились киндеры, — из-за вкусного шоколада, а не игрушек. Чуя, пока Осаму выкладывал продукты на дорожку, глядел на стенд со всякими сладостями, жвачками и… взгляд вдруг наткнулся на пачки презервативов и противозачаточных таблеток. Эти резинки были явно для бет, ведь когда узел набухнет, они, скорее всего, из-за него порвутся, а таблетки, кажется, пьются только во время течек. Что ж, ну… Рука в кармане дрогнула и напряглась, а голубые глаза мельком глянули на темноволосого альфу. Тот уже собирался ставить корзинку к остальным в стопку. Блять, ну, была не была. Иначе, похоже, никак не намекнуть. Дазай озадаченно вскидывает брови, когда рядом с киндером ложится пачка презервативов, и медленно переводит догадливый взгляд на вмиг стушевавшегося Накахару. — Ты уверен? — Да, я хочу, — Чуя потупил глаза под ноги, сгорбившись и запустив руки в карманы куртки. Осаму по-доброму усмехается, любезно попросив продолжить пробивать товар продавщицу, до этого втихаря за ними наблюдающую. Блять. Накахаре пиздецки неловко, он торопливо обходит Дазая, который собирается расплатиться картой, и идёт к выходу из продуктового — постоять и подождать парня на входе. По дороге домой они молчат, и это молчание напрягает хуже некуда, в основном Накахару. Дазай же настраивается на предстоящий вечер, правда, он не совсем понимает, как будет объяснять Чуе, что купленные аж за шестьсот йен презервативы предназначены только для бет. Темноволосый помнит утренний намёк от рыжего, и выходит, что теперь остаётся только глубоко вдохнуть и позволить мальчику сделать самостоятельный шаг. Хочет перейти черту — пускай, тогда Осаму попытается сделать всё, чтобы Чуя запомнил сегодняшнюю ночь. По возвращению на квартиру, Дазай невозмутимо идёт в комнату, чтобы разобрать принесённые вещи и грамотно развесить их по отведённым ему вешалкам в шкафу. Темноволосый, говоря честно, маяться с одеждой ненавидит, но лезть к рыжему и разговаривать с ним пока рано. Нужно подождать и попинать балду. Пускай мальчик сам начинает, раз так не терпится. А Накахара, будучи на кухне, кусает губы, психует и выкидывает дорогущую пачку презервативов в помойку, потому что они наверняка не отработали своё. Мальчик не уверен, что сделал хороший намёк, потому что парень, с тех пор как они зашли домой, с ним даже не заговорил, спокойно уйдя разбирать свои шмотки. Либо Чуя просто параноит, либо он действительно не умеет намекать. Накахара закинул в холодильник всё купленное и теперь сидит за столом, подперев голову одной рукой, а пальцами другой недовольно постукивает по деревянной поверхности. У него брови сведены к переносице, взгляд направлен на настенные часы, стрелка которых медленно переваливает за девять вечера, а в глазах омеги отражается полнейшее негодование. Он не может ждать ночи. Мальчик себе места не находит, елозя по лавке туда-сюда и постоянно задирая голову к циферблату. А, может, Дазай просто не хочет секса? Ну нет, бред какой-то. Он-то точно хочет. Чуя покусывает губы и всё ещё решается, от волнения почёсывая пальцами левой руки локоть правой. Ладно, уф, хватит метаться, надо действовать. Дазаю остаётся разложить по полкам четыре домашние футболки. Он только наклоняется к дивану, на котором разложена одежда, как одним глазом замечает влетевшего в комнату Накахару, надутого и настроенного явно решительно. Хах, неужто собрался с силами? Осаму разворачивается к подошедшему Чуе, улыбаясь ему уголком губ. Темноволосый спокоен, расслаблен и чуточку доволен, оказавшись правым в том, что мальчик не выдержит и придёт к нему первым. Дазай с умилением глядит на рыжеволосого омегу, который очень скованно вытягивает руки вверх и умещает их на чужие широкие плечи, и сам кладёт свои большие ладони Накахаре на талию. Мальчик забавно и тихонько укает, вытягивая шею и намекая на поцелуй со стороны альфы. Чёрт, слишком милый. Осаму ни в коем случае не планировал над ним издеваться. Да, Чуя девственник, и наблюдать за его попытками в намёки одно удовольствие, но мяться и отстраняться — нет. Уговор у парня с самим собой был таков: только мальчик сделает первый шажок, значит можно сразу брать ситуацию в свои руки. Что, в принципе, Осаму и делает. Темноволосый наклоняется и целует рыжего максимально нежно. Да, с языком, но не вульгарно и мокро, не так, как он целовал продажных, наоборот, как можно мягче. А Чуя неожиданно мыкает в ответ, прикрывая веки и приоткрывая рот, поддаваясь, и прерывисто вдыхает носом запах дождя, ощущая, как по телу пробегаются мурашки. Блять, Дазай целует его так, как Накахара себе представлял, просто невероятно. Ладони альфы скользят чуть вниз, заползают под футболку, а потом тянут края ткани вверх. Поцелуй прерывается, но только на пару мгновений, пока ненужная часть гардероба не приземлится к другим, разложенным на краю дивана. Чуя дрожащими пальцами направляется в сторону пуговиц на рубашке Осаму, принимаясь их расстёгивать, а сам понимает, что ему уже тяжело дышать. И как раз в тот момент, когда мальчик резко вдыхает в себя спасительную порцию кислорода, парень переходит с поцелуями ему на шею. Поцелуи эти горячие, мокрые и собственнические. Осаму ставит на Чуе свой первый засос, а омежьи пальцы невольно цепляются за края его расстёгнутой рубашки. Чёрт. Поцелуи в шею кровь будоражат неимоверно, и не только одному омеге. У Накахары встаёт будто по щёлчку, а вместе со стояком мальчик чувствует, что начинает медленно намокать сзади. Блять, стоит раздеться, мыть от смазки новые домашние шорты он желанием не горит. Дазай удивлённо вскидывает брови, когда видит, как Накахара самостоятельно спускает вниз свои шорты напару с боксерами, а потом вновь выпрямляется в полный рост. Он перешагивает спущенную одежду, задирая голову к парню, и тянет едва заметную улыбку под этот ошарашенный взгляд напротив. Осаму хочется подколоть Чую, что тот слишком быстро возбудился, но усердно молчит. В голубые глаза смотрят ровно проказливые карие, а их обладатель в очередной раз думает, как он умудрился бросить этого бесёнка два года назад. У Чуи ненароком розовеют щёки, когда на него смотрят столь долго, поэтому он, опустив голову, обходит Осаму и усаживается на диван. Темноволосый было оборачивается за ним, принимаясь расстёгивать свои брюки, но рыжий вовремя его тормозит. — Выключи свет и включи лампу, — ему не хочется заниматься сексом при таком ярком свете, возможно, потом, но точно не сегодня. Дазай еле сдерживается, чтобы не заулыбаться. Он делает всё, как ему велят, после снимает с себя остатки одежды и только потом заползает на диван. Накахара за это время успевает лечь на спину, а макушкой головы наткнуться на край подушки. Когда над ним нависает Осаму, Чуя начинает неуверенно раздвигать перед ним ноги, но парень умело подхватывает мальчика под коленями и двигает ближе к себе. Тот оказывается довольно лёгким, как отмечает про себя альфа, у него чертовски красивое тело и жутко привлекательные веснушки на плечах. Дазай не хочет делать всё быстро, так, как он делал с другими, хотя бы потому, что Накахару всего хочется целовать и пятнать, да так долго, чтобы на нём живого места не осталось. Осаму, когда приступает к засосам на внутренней части омежьих бёдер, внезапно задумывается о метке. Мальчик наверняка хочет, чтобы альфа его заклеймил. И темноволосый это обязательно сделает. Чуя, пока его целуют, глядит в потолок из-под прикрытых век и прерывисто дышит, сжимая в кулаках ткань одеяла, на котором лежит. Его кусают, его метят, а он с радостью подставляется, потому что раньше об этом мог только мечтать. От укусов у рыжего горит кожа на ногах, и ноюще тянет член. Дазай поднимается с поцелуями выше, ложится с правой стороны от омеги и переходит от тяжело вздымающейся груди к правому плечу. Язык альфы касается бледной кожи, проходится по ней несколько раз, будто подготавливая, а потом зубы внезапно и больно в неё впиваются. Чуя громко айкает, его рука приподнимается и зарывается в пушистые каштановые прядки Дазая, чуть их сжимая. Господи, блять, ему ставят метку. Наконец-то. Правда укус мгновенно начинает кровоточить и адски болеть, но так, видимо, и должно быть. У Осаму внутри разливается чувство похожее на гордость за самого себя. Теперь этот омега принадлежит ему. Ему и никому больше, чёрт возьми. Чуя сейчас весь плавится под ним, а Осаму совершенно не представляет, что мог когда-то смотреть на кого-то ещё, кроме него. Дазай снова Накахару целует, но только чтобы отвлечь, — подушечки его пальцев касаются намокшего колечка мышц и слегка на него надавливают в попытке узнать, примет ли омега сразу два пальца. Но Накахара вздрагивает, жмуря глаза, и мыкает парню в губы. Нет, не получится. Осаму разрывает поцелуй, но не отстраняется, опираясь на локоть, и осторожно вводит один палец на две фаланги. Он возвращает взгляд к мальчику, чтобы отслеживать его эмоции, и нетерпеливо облизывает свои губы. Чуя же, чёрт возьми, краснеет, когда Осаму так пристально смотрит на него, но сам оторвать от альфы собственных затуманенных глаз не может. Накахара судорожно втягивает в себя воздух, прогибается в пояснице и периодически непроизвольно мыкает, когда палец касается распалённых стенок внутри. Мышцы поддаются растяжке довольно легко, но всё равно не быстро. Стеночки набухают, но не очень охотно, хотя, когда Дазай добавляет второй палец, то не чувствует особого сопротивления, и понимает, что всё будет куда лучше, чем он ожидал. А ожидал он худшего, потому что никогда не спал с девственниками, и не знает, можно ли сравнивать обычного, взрослого и текущего омегу с молодым, ни разу ни с кем не спавшим. Всегда ли у молодых омег смазки выделяется достаточно или приходится использовать купленные лубриканты? От чего зависит обильно ли течёт молодой омега или нет? От возбуждения, возраста или природы самого омеги? Дазай не знает, посему и боится, что может сделать мальчику больно. Когда Накахара течёт, его запах становится ещё ярче, острей и насыщенней. У Дазая просто сносит крышу, когда он слышит первый за сегодня приглушённый стон. Чуя дёргается, когда пальцы задевают простату, выгибается сильнее и тянет в кулаках на себя одеяло. Может, это значит, что уже пора? Зубы Осаму касаются губ Чуи, невольно прикусывают нижнюю, заставляя мальчика приоткрыть рот. Язык альфы проходится по приоткрывшимся припухшим губам, а потом парень отстраняется, горячо выдыхая рыжему в щёку: — Ты только не бойся, хорошо? Накахара неуверенно кивает, кладя свои лапы Дазаю на плечи. Он не боится, нет, скорее, банально волнуется. Ему всё ещё кажется, что должно быть больно, что этот противный дискомфорт испортит всю картину и отобьёт всякое желание продолжать дальше. Осаму подхватывает мальчика под правым коленом одной рукой, а другой обхватывает собственный член, придвигаясь ещё ближе. Темноволосый максимально аккуратно надавливает головкой на вход, пока погружая внутрь только её, но Чуя всё равно вздрагивает, непроизвольно сжимаясь, и, сдавленно простонав, вцепляется в бинты на широких плечах. Дазай плавно проникает глубже, напряжённо слушая, как рыжий тихо поскуливает, послушно принимая в себя альфу. Осаму закусывает губу, хмуря брови, потому что в Накахаре чертовски, блять, узко. Стенки плотно обхватывают член альфы, сжимаются и заставляют того то и дело рвано выдыхать. Сам Чуя концентрируется только на мыслях о том, что в его заднице сейчас что-то сродни бейсбольной бите, — иначе не назовёшь; мальчик жмурится, сильнее цепляясь за чужие плечи, и шумно сопит. Темноволосый это замечает почти сразу же и, в целях успокоить, наклоняется ближе. — Эй, маленький, эй. Расслабься, тебе не больно? Чуя, приоткрывая глаза, делает глубокий вдох и перестаёт сжимать руки в кулаки. — Н-немного, — но говорить ему всё равно трудно. Непривычно. Дазай улыбается, потираясь носом об омежью щёку, и со свистом выдохнув, понимает, что вошёл до конца, до растущего узла, который втолкнёт в Накахару ещё очень не скоро, как бы ему самому не хотелось. Потому что портить мальчику его первый раз и, мало ли, случайно порвать его набухшим узлом, парню ой как не надо. Чуя же пытается закинуть ноги своему партнёру на талию, с чем ему тотчас помогают, а потом, закусывая губу, довольно быстро понимает, что дискомфорта, как такового, по сути, нет. Мальчик внезапно ловит взгляд Осаму на себе и, втягивая ртом нагревшийся воздух, тут же уверенно кивает ему: — Давай, д-двигайся. И Дазай, слабо кивнув в ответ, начинает, только всё равно осторожно; и даже не понимает, что этим делает Накахаре только комфортнее. Рыжеволосый омега замирает, прогибаясь в спине, и стискивает зубы, потому что ощущения, чёрт возьми, просто непередаваемы. Он чётко ощущает эти аккуратные, размеренные движения внутри себя, и нетерпеливо кусает губы, стараясь запомнить всё до мельчайших подробностей, будто этот раз у него первый и последний, хотя это далеко не так. Осаму нависает над ним, опираясь на локти, двигается медленно, выходя почти полностью и входя чётко до половины, шумно сопит носом и, прикрывая веки, слушает тихие стоны, срывающиеся с мальчишечьих губ. Чуя не сдерживается, не стесняется, он полностью отдаётся происходящему и раскрепощается на глазах. Но Дазай всё равно чутко терпит и даёт ему время привыкнуть к своим размерам, потому что парню впервые не хочется думать только о своём удовольствии, не хочется бездумно толкаться в такое прекрасное тело, потому что он, чёрт возьми, хочет слышать, как этому рыжему комку приятно. И Чуе действительно блядски приятно при каждом новом толчке. Он постоянно непроизвольно сжимается, но совсем не чувствует досаждающего дискомфорта или тянущей боли. Когда движения ускоряются, Накахара впивается ноготками в плотные бинты Дазая на его лопатках и, утыкаясь ему в шею, рвано и громко стонет. Мальчик в этот момент забывает абсолютно обо всём: о том, где они, кто они, как выглядят со стороны, и как будут смотреть друг другу в глаза, когда эти великолепные минуты для них двоих кончатся. Для Чуи остаются только Осаму и те пленительные ощущения, которые он ему доставляет. Накахара вообще в какой-то момент перестаёт себя контролировать, спокойно выгибаясь навстречу, подаваясь бёдрами вверх и бесстыдно прося двигаться ещё быстрее. Он прекрасно понимает, что уже скоро кончит, но где-то на периферии сознания, ему, наоборот, не хочется, чтобы это заканчивалось. Его ни сколько не смущают шлепки или прилипшая ко лбу собственная чёлка, рыжий даже не отдаёт себе отчёта в том, насколько откровенно и громко он стонет, потому что полностью забывается. Чуя и вправду оказывается громким, подвижным и очень царапучим. Осаму никогда не нравилось, что продажные пытаются содрать с него бинты в порыве страсти, поэтому все они всегда стояли раком, но сейчас, почему-то, альфе понравилось именно так, лицом к лицу. Потому что Чуя — нечто. На Чую хочется смотреть, им хочется упиваться, и никогда не закрывать собственные веки, чтобы ничего не пропустить, даже малейшее движение руки, сдирающей бинты, или языка, пробегающегося по нижней губе. Дазая переполняют такие эмоции, которые он никогда прежде не испытывал. Парень неожиданно понимает, что не только получает удовольствие сам, но ещё и доставляет его кому-то. Он видит эти самые ощущения удовлетворённости и наслаждения на омежьем лице, и внутри поселяются теплота и лёгкость, сдерживаться из-за которых становится невозможно. Осаму правда близок к разрядке, — он готов назвать себя чёртовым подростком, хотя через пару мгновений едва сдерживается, чтобы не усмехнуться, — попробуй контролировать себя рядом с таким сокровищем. Накахара инстинктивно хочет протиснуть руку между их телами, чтобы коснуться себя, но только сильнее цепляется за чужие плечи и прижимается к Дазаю ещё ближе, чувствуя его горячее дыхание на собственной покусанной шее. Рыжеволосый, крупно вздрагивая, кончает и протяжно стонет, жмурясь и выгибаясь, давит скрещенными ногами партнёру на талию, вынуждая того толкаться глубже. Дазай из-за этого рвано выдыхает, глухо скуля, больно прикусывает мальчику кожу на худом плече и, не сдержавшись, изливается внутрь. Накахара резко расслабляется, устало облизывая губы, и прикрывает веки, не желая ни о чём сейчас думать. У него в голове одновременно и пустота, и хаос. Мальчик понимает, что они это сделали, и начинает глупо улыбаться, с неимоверным трудом расцепляя ноги на талии альфы, который, еле удерживаясь на своих локтях, аккуратно покидает его тело и тоже пока ничего не говорит. Оргазм у рыжего отступает на второй план, потому что на первый приходят тяжесть в ногах и неимоверное напряжение в мышцах рук. Пока они оба пытаются отдышаться, рыжему в голову сама собой приходит безумная мысль кое-что сказать. Накахара судорожно вдыхает ртом воздух, слушая, как темноволосый пыхтит и, перекидывая потом руку поперёк худой груди, укладывается рядом с ним. — Я… я тебя… — Чуя внезапно застывает на последнем слове, но, делая глубокий вдох, устало улыбается и всё же добавляет, — люблю. У Осаму, похоже, сердце удар пропускает. Чёрт. Он, найдя в себе последние силы, улыбается и тянется к омежьей щеке, чтобы поцеловать, но вместо этого тыкается в неё носом и обнимает Чую ещё крепче: — Я тебя, маленький, тоже.