Мелочи

Я помню те вечера, Мы жили в хрущевке вдвоем, Тебе надоели мои слова, Моя жизнь мне теперь нипочем. Всю неделю Игоря нет. Нигде. Совсем. Он опять не предупредил о том, что уехал. Артём не на шутку боится, потому что грёбаный Акинфеев не отвечает на сообщения. Целых семь ебаных дней молчания. Дзюбе кажется, что он просто сначала натёр мозоли на пальцах, а потом и протёр их вовсе, потому что строчит сообщения чуть ли не день и ночь, а получает только: Сообщение доставлено. Сообщение прочитано. Сообщение проигнорировано. Потому что вашему собеседнику совершенно насрать на вас и ваши чувства. Ему просто по-хер. Поебать на то, что ты волнуешься, на то, что переживаешь. За эту неделю Артём успел: а) истерить на тему того, что с Игорем могло что-то случиться; б) уже чуть позже, когда увидел, что брюнет читает, то немного успокоился, но в голову пришло ещё одно ужасное предположение: Акинфеев его не любит и бросает вот таким вот сухим и жестоким образом. Наигрался и хватит. Похвально, что Дзюба за неделю не спился. Прикладывался конечно, к бутылке пару раз, но, нужно отдать должное, делая только пару глотков и моментально ложась спать. Шатен был уверен, что встретит Новый Год вместе с Акинфеевым. Что позовёт его к себе, купит красивый торт, обязательно тирамису с кофейной крошкой сверху, потому что уже успел разузнать о том, что это любимый торт Игоря. Думал обменяться с ним подарками и натянуть на него специально купленный красный свитер с оленями, а сам будет в таком же, только синем. Что они вместе будут весь день готовиться к празднику, нарезая салаты и периодически подъедая мандарины, но, увы, нет. До Нового Года ровно неделя, а Дзюба сидит один посередине такой, вроде бы, маленькой кухни, а сейчас она такая большая и холодная, попивая остывший кофе, который так любит Игорь… И, выкурив очередную сигарету, хотя до буквально позавчерашнего дня, Артём никогда не курил, шатен встал, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха, может хоть он сделает лучше? Нет. Не-а. Пока Акинфеева нет рядом, то всё уныло и скучно, как было до его появления. Дзюба, вроде как, был оптимистом, но не в этот раз. Он похоронил эти отношения, потому что в груди неприятно щемит и сжимает, он не просто не пишет, он не отвечает. Знаешь, что это значит? Да то, что ты нахуй не сдался человеку, который был для тебя всем: солнцем, луной, звёздами, воздухом, водой — всем тем, что необходимо человеку для существования. Он сначала подарил тебе это; поднёс на блюдечке: «На, бери, забирай это всё твоё!» — а теперь отнял, беспощадно и безжалостно. Вдыхая очередную порцию воздуха, в лёгких становится холодно, а по всему телу пробежала мелкая дрожь. Время, судя по полной луне, около полуночи, может позже, а может и раньше, Артём совсем потерял счёт времени. Вдруг по кухне звоном проходится гул пришедшего сообщения, от совсем уже заброшенного и забытого телефона. Дзюба не спешит мигом бросаться читать, потому что это, скорее всего очередное уведомление от МЧС о ветре, который будет сохраняться с двенадцати дня до трёх, поэтому сто́ит оставаться дома. Шатен толком-то никуда не собирался, да и алкомаркет прямо под домом, так что получить по лицу летящей палкой или улететь, словно Мери Поппинс, ему вряд ли грозит. В итоге, вдохнув ещё раз, лениво бросает свой взор на загоревшийся экран. Его глаза округляются, сердце начинает биться быстрее, в глазах темнеет, поэтому Дзюба трясёт головой и как следует моргает, жмурится, чтобы убедиться, что это не сон. Отправитель «Игорёша», а в самом сообщении можно прочитать только холодное, просто отвратительное: «Артём…» Руки потеют и трясутся, поэтому разблокировать телефон с помощью Touch ID не получается, как ни крути, приходится вводить пароль, который тоже удаётся не с первого раза. Открыв это ебаное сообщение, шатен жалеет обо всём. На лбу выступает холодный пот, на тело нападает тремор, ноги перестают держать, поэтому Дзюба просто сползает по столешнице вниз, на пол, ударившись пару раз головой о ручки.

«Артём, я надеюсь, ты не думал, что это зайдёт куда-то далеко. Ты и я — это неправильно. Так быть не должно. Прости, если обидел тебя. Я забрал документы. Я вернулся в Москву. В моей квартире живут уже другие люди. Прощай.»

К горлу подступил ком, который не давал дышать. Дзюба уже давно ни на что не надеялся, но ведь не было же официального разрыва. Где-то в самых глубоких закоулках сердца тлела искорка, напоминающая о том, что далеко во Вселенной живёт собственное, до определенного момента собственное, солнышко под именем Игорь. Солнышко, которое всегда обнимет, поцелует, приласкает, Тёмой назовёт… А теперь всё. Конец, ага. Самая большая и важная звезда в жизни человека закончила свой жизненный цикл. Она сгорела, взорвалась, исчезла. Скоро и сам Дзюба умрёт, потому что без Солнца всё вокруг гибнет. Существование без Солнца невозможно. — Ай… — протягивает Артём, окончательно согнувшись в три погибели на холодном кафельном полу. Таком же холодном, как взгляд и руки его Игоря, — Что ж ты творишь-то, а? — в истерике много-много раз произносит Дзюба. Он обращается к Акинфееву? Он винит и самого себя, ведь, просто так люди не бросают, он наверняка что-то натворил. Натворил, а вот что — не понял, поэтому сейчас лежит на отдающей весь свой холод салатовой плитке и чувствует, как всё его тело трусит. Он только и слышит, как быстро и глухо бьётся его сердце. Чувствует, как трясётся похуже бомбы, которая сейчас взорвётся. Чувствует вину и обиду, потому что, — Игорёк, Игорь, — продолжает в бреду вторить шатен, — Ты почему не сказал ничего, а? Маленький мой, ну, ты чего? — может, Артём был просто игрушкой? Объектом для рисования, просто красивой моделью для саморазвития Игоря. Но ведь на просто предмет так не смотрят, да? Но простые, старые, никому не нужные вещи так и бросают. Дзюба кое-как доползает до шкафчика с припрятанной там бутылкой коньяка. Открыть её удаётся никак не с первого раза. Шатен мучится сначала с грёбаной, липнущей к рукам бумажкой, а потом и с плотно запечатанной крышкой, которую из-за тремора открыть удаётся раза с пятнадцатого. Артём уже хотел было запустить ей в стену, но понял, что потерь на сегодня, пожалуй, хватит. Добравшись до пойла, Дзюба, не глядя прикладывает горлышко к губам и делает необъяснимо большое количество глотков. Горло жжёт, потом становится тепло, а потом чувствуется омерзительный вкус дешёвого алкоголя. Но всё это не сравнить с тем, что сейчас происходит внутри. Там ураган, целый торнадо, который скрутил всё, что было внутри Дзюбы сначала в твердейший жгут, а потом начал мотать и бить то и дело о ребра, чтобы было как можно больнее. Чтобы порезать, истерзать, избить это всё об острые кости, да и саму грудную клетку раздробить в мелкую кашицу. Артём делает ещё глотки, от которых уже точно нехерово так тошнит, но так насрать. Просто… У Дзюбы в голове не может уложиться то, что он больше не услышит его смех, не увидит морщинки-лучики в уголках глаз, не ощутит терпкий вкус кофе на его губах, не уткнется носом в макушку сопящему Акинфееву. Это разбивает ещё больше. Сначала шатен сжимает кулаки с такой силой, что по ладоням начинает капать алая жидкость, ну, а потом несколько раз с размаха ударяет по дверце шкафчика, которая благополучно слетает с петель. Делает ещё два глотка и бутылка становится пустой. Это раздражает, обижает, злит ещё больше, поэтому Артём запускает её в стену напротив себя. Он смотрит на осколки и узнает в них себя самого. Такой же разбитый, такой же никому не нужный. Он просто чувствует то, насколько он никчёмен и жалок. Как маленький ребёнок подбирает под себя коленки, скручиваясь калачиком и пускает слезу. Дзюба не плакал с лет десяти, потому что папа всегда учил его тому, что мужчины не плачут. Это девочки могут позволить себе расплакаться над банальным фильмом, а настоящий мужчина (шатен очень хотел таковым являться) никогда не проронит и слезинки. Только не в этот раз. Сейчас Артёму кажется, что все эти мелкие кусочки, стёклышки, лежащие неподалёку, вонзились в него и крутятся, прямо-таки вырывают куски плоти из всё ещё живого Дзюбы. За эти полгода, несчастных шесть месяцев, пока они были вместе, шатен успел прикипеть к Игорю. Он просто не представляет существования без утреннего кофе и потрясающего стейка с овощами, который никто и никогда, ни за что в жизни не приготовит так, как это делал Акинфеев. А его рисунки? Это же самое трогательное, что только может быть! То, как бережно бывало брюнет выводил все черты лица Артёма. Прорисовывал каждую морщинку или странный изгиб сломанного носа, так и не узнав, при каких обстоятельствах это произошло… Полежав немного, на Дзюбу напал гнев. Он просто злился. Нет. Чертовски злился. Обида переросла в злость, а если Артём разгневан, то всё — это конец. Очень и очень тяжело вывести шатена из себя, но когда это происходит, то… Гори сарай, гори и хата. Он разогнулся, оперевшись о дверцы столешниц, что были сзади. Он запрокинул голову и сделал несколько глубоких вдохов, затем подождал, пока станет хоть немного видно, а слезы подсохнут. На трясущихся руках и ногах Дзюба поднялся, облокачиваясь о стол, стены, стулья и пресловутую столешницу. Шаря глазами по столу, он начал на ощупь искать телефон руками, потому что мозг и взгляд не хотели воспринимать ничего, они не понимали, что от них хотят, поэтому и не могли сконцентрироваться на том, что нужно найти телефон. Взяв искомую вещь, он опустился обратно на пол. Увидев своё отражение в черном экране, стало отвратительно паршиво, ещё, ещё и ещё хуже. Красные глаза, опухшее лицо… Жалкое зрелище. Видеть себя таким — мерзко. Он начал пытаться вводить пароль, но некое количество неправильных вводов заблокировали устройство на полминуты. Рука Артёма съехала с колен и он ударился несколько раз головой о поверхность сзади, чтобы хоть чуть-чуть попытаться уменьшить боль внутри, но становится только хуже. Больно морально, а теперь больно и физически. Боль сплетается, играет, скачет на раскалённых углях и все смеётся, смеётся… По прошествии тридцати секунд, Дзюба опять поднимает телефон и на этот раз у него удаётся ввести пароль. Артём на удивление быстро находит в сообщениях диалог с Игорем. Начинает вводить текст того, что так сейчас хочется сказать, он не понимает, что творит, пальцы пишут сами. Глаза щиплет, руки сводит, ноги трясутся, а пальцы всё строчат и строчат. «Парню с красивым голосом, карими глазами и всегда взъерошенными волосами. Ты сволочь. Неожиданно? Ты хотел прочесть в моем письме что-то другое? Как жаль. Ты дал мне надежду на будущее, подарил вдохновение творить, а потом сделал контрольный выстрел в лицо с широкой улыбкой. Тебе смешно? Ты правда думаешь, что для меня это ничего не значило? Впервые, черт бы тебя побрал, впервые за всю жизнь я наконец-то почувствовал истинное желание жить, петь, сочинять стихи… Твои ночные сообщения навевали радость. Господи, да я не был так счастлив от разговоров с кем-то в жизни. И эти чертовы шутки, вопросы. Ты знал, что я начинаю влюбляться. Ты сказал, что моя улыбка прекрасная и удивительно светлая, так вот сейчас мне все меньше хочется улыбаться тебе при встрече. Ты говорил, что я особенный. Что я нравлюсь тебе; что во мне есть что-то. Ты говорил, что я — твоё счастье. А сейчас заставляешь последние лучи уходить прочь и даже не смотришь им вслед. Впервые за долгое время я позволил себе открыться другому человеку и заставил себя проститься с призраками прошлого, а теперь ты прощаешься со мной. Я думал, что всё, что между нами было — правда. Но ты просто развлекался. Парню с красивым голосом, карими глазами и всегда взъерошенными волосами. Ты сволочь. Неожиданно? Ты хотел прочесть в моем письме что-то другое?» Он не перечитывает то, что написал, как делает это обычно. Просто нажимает на синенький символ в правом углу экрана. Глубоко вздохнул, затем выдохнул и осознал, насколько же всё это желчно и противно. От такого себя хочется хорошенько так проблеваться, чтобы того, кто есть сейчас, не стало. Но всё, на что хватает уже бухого в жопу, от выпитой почти залпом натощак бутылки виски Артёма, так это на то, чтобы взвыть волком и бросить телефон о стену. Уже не жалко. Он уже тысячу раз пожалел о написанном, но в груди так и горит желание того, чтобы Акинфеев почувствовал хоть капельку той боли, что подарил ему он. Дзюба не злой. Тем более не мстительный. Просто пьяный и обиженный. Легче не становится. Вообще нисколечки. Наоборот все больше и больше нагнетает. Просто плакать и выть уже… хочется, но не так сильно. Обида в груди растёт в геометрической прогрессии, отчего не можно не плошать. Такое впечатление, что тебе пролили целую чернильницу на сердце, а потом стали размазывать, растереать как можно сильнее и быстрее, давят, царапая, специально делая ещё больнее. Тут в голову Артёму приходит, самая что не на есть, прекрасная идея — пойти гулять по ночному Питеру. По своему родному и неимоверно красивому городу, построенном Петром 1 (да, это единственное, что в таком состоянии про свой город может сказать Дзюба. А, ну ещё, что это город на Неве. Теперь точно всё.) Поднявшись с пола, на удивление уверенно, одевшись и захватив с собой немного денег, шатен отправился в путь. Первым делом он зашёл в круглосуточный магазинчик, чтобы взять ещё лечебного, на данный момент, пойла. После одиннадцати продавать вроде как не должны, но тут продали. Видимо Артём выглядит настолько плохо. Конечно, он же приличный мальчик, Артём положил коньяк в трастовый пакетик и отправился гулять по набережной. Людей вокруг на удивление много, как много могло бы быть летом, во время белых ночей или Алых Парусов. Холодно всё-таки, да и делать в такое время в таком месте нечего. Снег выпал еще позавчера, поэтому Питер стал выглядеть ещё более волшебно. Он идёт по мосту, смотря вниз. Звёздное небо отражается в зеркальной поверхности буйного течения Невы. Каждая звёздочка поочерёдно сверкает в темноте воды. Луна, словно гигантский белый блин красуется на небе. Она такая большая, что кажется виден каждый кратер. Город ощущается пустым без любимого человека. Он уезжает и увозит с собой счастье. Ведь всегда сложнее тому, кто остался. Он не сможет этого перенести. Здесь. В этом городе, где каждая улица — их. Вот так в один день не стало всего того, во что он так верил. «Как же красиво… Прямо как Игорь. Где ж ты, мой маленький?» Кажется, девиз этого вечера у Дзюбы: «Где же ты? Что же ты творишь?» Эти звёзды горят точь-в-точь, как глаза Игоря, когда он смеётся. Или когда он поднимает свой взгляд, стесняясь, после того, как Артём укусил его за нос. Дзюба облокачивается на перила и просто продолжает смотреть на течение. Только сейчас замечает расплывшиеся дома. Делает глоток и его голова падает на грудь. Хочется, чтобы он подошёл сзади, обнял, положил свою голову на спину шатену, успокоил, сказал, что всё хорошо, что это просто плохая шутка или сон. Но нет. Только лишь холодный ветер обвивает свои плети вокруг тела Артёма. Одна ледяная слеза падает в воду. И Дзюба решает для себя, что эта — последняя. Он ведь мужчина, да? Папу нельзя расстраивать. Шатен ни разу не видел, как папа плачет, а он тот, на кого стоит равняться. Всю жизнь отец — пример для Артёма. На Дзюбу нападает приступ истерики. Он просто начинает смеяться, словно умалишенный. Сначала он неслабо так бьётся головой о железки позади себя, садясь на асфальт, а затем и нечаянно прикладывается черепом о бутылку, прижимая руки к голове. Взгляд падает на фигуру, ходящую вокруг него. Сильно думать не приходится, чтобы понять, что это собака. Рыже-белая тумбочка или булочка, но то, что у этого чуда были короткие лапки — информация стопроцентная. Эта морда всё кружит и кружит вокруг шатена. Оно пытается заглянуть в глаза, но в то же время немного сторонится. — Эй, дружок, — Артём протянул руку к животному. Собака отступила, испуганная таким резким поворотом событий, но потом подставила голову под ласки. Дзюба потрепал его за ухом, а рыжий начал моститься ему под крыло, — Тоже один? Он никому не принадлежал; у него не было собственного имени, и никто не мог бы сказать, где находился он всю долгую морозную зиму и чем кормился. Такое же потерянное, никому не нужное создание, как и сам шатен сейчас. — Дружок? — Артём и сам удивился тому, что сказал, — Ха-ха Дружо-о-ок, — он принялся крепче прижимать животное к себе и гладить, теребя по голове, — А пошли со мной? Он не думает о чём говорит. Сейчас очень одиноко и очень плохо, нужен кто-то рядом. Это наглое нечто как раз подходило. Собака начала прыгать и вилять хвостом, будто понимая, что сказал человек. Дзюба еле-как поднялся с земли, потому что перед глазами всё ходит, кажется, он прочувствовал абсолютную скорость вращения Земли. Обычный путь откуда, где сейчас находится шатен, составляет минут двадцать, если ты хромая собака-инвалид. Артём гараздо менее ловкий, поэтому не понятно как, но за час он всё-таки доходит домой, постоянно опираясь на: то перила, то лавочки, то столбы. Спасибо хоть на проходящую рядом девушку не удумал упасть. Собака не сразу поняла, что нужно идти за Дзюбой, поэтому он периодически подзывал Дружка поцелуйчиками или хлопками, нередко называя уже, наверное, кличку животного. Рыжик заинтересованно гавкал и вприпрыжку бежал за плетущимся по питерской улочке новоиспеченным хозяином. То и дело его коротенькие лапки оказывались в очередном сугробе, понимая это, существо радостно начинало скакать по снегу, который характерно трещал. Выбираясь из белой ловушки, собака оказывалась на расчищенном тротуаре, цокая маленькими коготками, бежал за шатеном. Казалось, что хуже уже быть не может, когда Артём старался приложить ключ к домофону, чтобы всё-таки попасть домой, но это был лишь первый круг ада. Второй, третий, пятый, шестой и так по списку круг — поднятие по винтовой лестнице. Конечно, это Питер, детка. А вот девятый — жалкие попытки попасть уже ключом от двери в скважину, а потом ещё и во вторую. Как тебе испытаньице, м? — Да ну ёп твою мать! — шатен со всей силы, которая у него сейчас имеется, бьёт по двери. Удар получается громким, из-за чего рядом стоящее создание с тихим визгом отпрыгивает, — Ну прости, — присев и опираясь на стену произносит Дзюба, гладя собаку по загривку. Создание моментально подскакивает к бывшему «обидчику». Ставит свои лапы, твёрдо упираясь на колено шатену, и пытается заглянуть тому в глаза. Несколько секунд переминается с лапы на лапу, а потом резко берёт и облизывает всё лицо хозяина, прямо от подбородка до конца лба и довольный прыгает рядом. — У-у-у, — тянет Артём, протирая рукавом куртки лицо, — Какой же ты вонючка! — продолжает Дзюба, после чего принимается тискать довольно тявкающего пса, — Завтра тебя обязательно помою. Но это завтра, а сейчас нам нужно попасть в квартиру. Вся эта картина придала шатену уверенности и даже немного развеселила. Поэтому он встаёт, опять пытается открыть дверь. Получается, конечно, не с первого раза, но в итоге они с Дружком в тёплом помещении. Назвать его уютным без Игоря Артём никак не может. Первым делом Дзюба быстро пытается закрыть двери на кухню, чтобы собака не зашла туда и не порезалась. У Артёма чувство заботы о ком-то всегда пересиливает чувство заботы о себе. Взгляд Дзюбы падает на стоящее посередине коридора животное, которое боится пошевелиться. — Так, Друг, — серьезно, поставив руки в боки начинает шатен, осматриваясь по сторонам. Собака на звук отзывается и смотрит на возвышающегося над ней человека, — Я так заебался… — он томно выдыхает, перед тем, как продолжить, — Давай договоримся: сейчас идём спать, ты нигде не срёшь, а завтра я тебя выгуливаю, окей? — смотря прямо в глаза созданию спрашивает Артём, будто ожидал ответа. Потом заходится в новой порции истерики и кое-как плетётся к кровати, слыша цоканье коготков позади себя. Он обессиленно падает на кровать, закрывая лицо руками. Как же это абсурдно… Дзюбе не нравится то, что ему приходится разговаривать с тем, кто ему не ответит, не нравится то, что он больше не увидит Игоря, не услышит его голос, не почувствует горячего дыхания в шею поутру. Шатен просто скулит сквозь пальцы, периодически что-то приговаривая. Из разряда: «Игорёша… Мой маленький Игорь. Как же так? Мы ведь все в ответе за тех, кого приручили… Я уже скучаю, грёбаный ты Акинфеев.» — да, сам же продолжает рыть себе могилу. А что? Теперь всё будет как раньше. Серое питерское утро, колледж, дом, спать. И так по кругу. Только с добавлением где-то посередине прогулок с собакой.

***

Утро встретило Артёма звоном в ушах, головной болью и Сахарой во рту. Он что-то там покряхтел и нехотя перевалился из лежачего положения во что-то похожее на сидячее. Осмотрелся вокруг, после чего почувствовал тяжесть на руках и скованность движений. «Молодец, Артём, ты заснул прямо в верхней одежде в чистой кровати. Я прям не могу… Как же ты вчера нажрался. Свинья, блять.» От этих мыслей появилось ощущение, что в черепушку пустили патронов так десять, но нет, это всего лишь две выпитые чуть ли не залпом двухлитровые бутылки вискаря. Дзюба принялся вставать, как почувствовал под ногами что-то тёплое. Это нечто вскочило и завизжало. — Что, блять?! — крикнул пьяница, нехило так испугавшись. Как сердце его немного успокоилось, а взгляд смог сфокусироваться на том, что его так ошарашило, он выдохнул, — Точно… — и наклонился, затем, чтобы погладить существо, на которое он наступил. По тому, как собака начала лезть под руку, она не была слишком напугана и не потеряла доверие к Дзюбе. Шатен сбросил с себя всё одеяние и взял свежее из шкафа, затем отправился в ванную, чтобы смыть уже наконец всё, что накопилось на нём за вчерашний день. Артём выдохнул и включил воду. Холодную. После вчерашнего нужно хорошенько взбодриться, смыть с себя уже всё то, что было и… забыть. По крайней мере постараться это сделать. Холодные капли падали на лицо, должны были освежить или разбудить, но нет. Голова болит, во рту нассала свора кошек — потрясающее воскресное утро. Дзюба выдохнул и, посчитав про себя до трёх, начал двигаться. Взять гель, шампунь… Как же все это надоело. Шатен видит белый свет только двадцать с небольшим лет всего, а уже заебался. Он простоял под струёй минут пятнадцать, (как ему казалось) пытаясь вымыть тело, заодно с головой. Вытирается белым махровым полотенцем, которое в ту же секунду промокает насквозь и становится мокрым, хочется его поскорее убрать от себя. Смотрит в зеркало и понимает, что надо бы умыться, просто холодного душа не хватило. Включает кран, уже горячую воду, чуть ли не кипяток. Пару раз плескает в лицо и промакивает его всё тем же мокрым полотенцем. Опирается на раковину и видит: зеркало запотело. Проводит ладонью по стеклу, чтобы понять всё-таки, как он выглядит: недельная щетина, тёмные круги под глазами… Собственно ничего ожидать и не стоило. Артём побрился и выглядеть лучше, может и стал, но не намного. Он пошёл на кухню, дабы приготовить себе завтрак, ну или съесть то, что завалялось в холодильнике с прошлой недели. В комнате была куча осколков, разбросанных по всему периметру, разбитый телефон валялся у стены и пахло застоявшимся дешёвым коньяком, поэтому собаку за собой он так и не пустил. В холодильнике нашлось яйцо и немного колбасы. «Инглиш брекфаст.» Блеснуло в голове, после чего Дзюба и сам усмехнулся. Поев, шатен все же обратил внимание на собаку, так и ходящую за ним по пятам. Артём не мог вспомнить как его зовут. Настолько сильно он вчера набухался. Дзюба встал из-за стола и смотрел сверху вниз на существо, сидящее перед ним. Смотрел в эти глаза и думал, старался вспомнить. По прошествии неясно какого количества времени, шатен вспомнил и засмеялся. — Дружок! Точно! — произнёс вслух Артём и ударил себя ладонью по лбу, — Я никогда не отличался сообразительностью… — продолжал размышлять вслух он. Дзюба ещё немного его поласкал, после чего вспомнил, что стоило бы вывести Дружка погулять, купить поводок и корм. Да и прибраться на кухне не помешало бы. Кое-как он смог воспроизвести в памяти то, что это недоразумение вчера всю дорогу ходило за ним, ни на секунду не отставая. Артём нехотя прошёлся по улице от магазина к магазину, нехотя пообщался с довольно милой продавщицей, которая рассказала и помогла определиться с кормом, взвесив Дружка, тяжёлый, кстати, оказался. Подобрала шлейку, о которой Артём вообще впервые слышал и, не смотря на рассказы девушки за кассой, считает это чем-то для БДСМ. Но ему просто нужно, чтобы животное не убежало от него на улице, хотя по его поведению и не скажешь, что он собирается это делать. По пришествии домой, Дзюба насыпал корма в миску, поставил ее на кухне в одном из углов и сел наблюдать, как собака с неумолимым аппетитом уплетает сухие кусочки. Он смотрел на Дружка и понимал, что собака счастлива. Как же мало нужно такому созданию для счастья: крыша над головой и миски. Одна с водой, другая с пищей. Всё. Ну может, ещё ласка… Да, определённо ласка. У шатена в груди неприятно так защемило. Он достал пачку сигарет и зажигалку. Даже не открывал окно, просто вот так сидел и дымил посередине маленькой кухоньки, наблюдая за новоиспеченным другом. Одиночество это? Может быть… Несмотря на наличие тёплого шерстяного комка, Дзюбе было до одури одиноко, потому что не хватало этих карих глаз, бархатного голоса, вечно холодных рук… Шатену тоскливо и обидно, пиздец как обидно. Артём, конечно, пытался не брать очередную бутылку виски, но она так заманчиво смотрела на него с полки, что просто нельзя было устоять и Дзюба взял. Одну. Которую в скором времени и пригубил в компании тёплого Дружка, пьющего воду. Артёму уже не хотелось плакать, сейчас ему хочется истошно закричать… и кричать… кричать… Но его не самый здравый ум понимает, что это не лучшая идея в панельном многоэтажном доме, где картонка — и та пошире любой стены будет. Поэтому шатену ничего не остаётся, кроме как тяжело вздыхать и изредка скулить, что вообще не помогает. Знал бы он, пускай, годик назад, что будет сидеть на своей кухне, пить тёплый виски и убиваться по парню, который бросил его и совсем ничего не объяснил? Исключено. Теперь именно это и происходит… Кое-какая мысль блеснула в голове у Артёма, поэтому он взял в руки разбитый вдребезги телефон, который всё же продолжал служить ему, будучи на грани. Набрал знакомый номер, приложил гаджет к уху, стал слушать гудки и ждать ответа. — На часах девять, Дзю, чё тебе надо-то? — раздался голос в трубке с лёгким испанским акцентом. Не сказать, что человек по ту сторону провода был так сильно раздражён. — Бразилец ещё у тебя? — спокойным, тихим говором ответил шатен вопросом на вопрос, как и любит это делать. — Чуть больше недели до Нового Года, конечно тут, а что тебе надо-то, ты можешь сказать? — начиная раздражаться, продолжил «вопросительную» перепалку Денис. — Мне поговорить с ним надо, я могу приехать? — довольно жалобным тоном произнес Артём, что отказать ему было невозможно. — Раз так, то давай…- даже не пытаясь уточнить о чём поговорить, и что вообще произошло, закончил диалог Черышев и положил трубку. Артём быстро оделся, даже не посмотрев на то, что он надел, ведь похуй. Спонсор последних нескольких дней существования Дзюбы — похуй. Он вызвал такси и стал ждать те заветные восемь минут и чёрный «Опель» с номером 435… Телефон звонит, шатен поднимает трубку, когда мужской голос заявляет о том, что он внизу и уже ждёт. Артём лишь бросает Дружку на прощание что-то вроде: «Прости, друг и пока.» — извинился он, наверное, за то, что не взял собаку с собой. Дзюба выходит из квартиры, не забыв закрыть на ключ дверь в чём нисколечко не сомневается, дёрнув ручку раза три. Ну, на всякий случай. Потерять ещё одно дорогое ему существо он не желает. Водила оказался обычным таким мужичком лет под сраку: чуть пухловат, щекаст и с зарождающейся проплешиной на макушке, которую спустя несколько лет он будет пытаться закрыть остатками волос по бокам. Такие обычно любят курить дешёвые сигареты, ездить на рыбалку, чтобы побухать и говорить о том, как же его заебала любимая жёнушка. Он не был особо разговорчив, поэтому просто ещё раз уточнил адрес и дал по газам. Спустя минут пятнадцать шатен оказывается у двери парадной Черышева. Набирает номер квартиры друга, заходит и, недолго думая, решает не вызывать лифт, а добраться до четвертого этажа на своих двоих. Дверь ему открывает сам же испанец и, зайдя, Артём слышит, что Марио на кухне. Шатен быстро раздевается, игнорируя вопросы о том, зачем же всё-таки он явился. Зайдя на кухню, Артём видит сидящего за столом Фернандеса, поэтому и сам садится напротив него. Черешня сразу же предлагает чай, на что Дзюба отвечает кратким: «Да, две ложки.» — будто предсказывая вопрос о количестве сахара. — Марио, а теперь пиздец как серьезно, — начинает шатен, смотря бразильцу прямо в глаза, отчего второй чуть ли не давится печеньем и захлёбывается чаем. Фернандес отставляет всё, что было рядом, а это пара тарелок с угощениями и кружка чая, что только что спасала его от верной смерти, смотрит внимательно на гостя с немым: «Говори.» — Вы ж вот буквально на днях с Игорем играли в футбол, когда мы приходили к вам, помнишь? — Фигейра остаётся всё так же безмолвен, но согласно кивает, — Он после того дня пропал, если можно так сказать… Я ему пишу, пишу, а он читает и не отвечает. Ходил к нему домой, дверь не открывает. Потом вообще даже читать СМС’ки перестал, ну, а потом вот что… — Дзюба из кармана ни на что не походил телефон и показал злополучное письмо. Из-за разбитого экрана было трудно что-то прочесть, но прищурившись, у бразильца это вышло. Глаза его моментально округлились, после чего голова упала на руки, подпирающие её. Фернандес громко выдохнул и выругался на своём языке, — Марио, ты же его лучше всех знаешь, помоги, пожалуйста! Я помню, что вы когда играли, ты сказал ему что-то. — Артём, я не могу тебе ничего рассказать, — серьёзным тоном, не поднимая глаз наконец отвечает рыжий, после чего ловит на себе удивлённый взгляд двух людей. Черышев, видевший и слышавший всё, не может понять, что же происходит с его возлюбленным, потому что привык к вечно весёлому и солнечному Марио, а сейчас возле него сидит серая грозовая туча, вот-вот готовая разразиться громом. — В смысле: «Не могу ничего сказать.»?! — подорвавшись с места вскрикнул Артём, — Фернандес, очнись! — продолжал кричать гость, щёлкая перед лицом у друга, — Вы с пятого класса вместе, — Дзюба показывал временной отрезок руками, чтобы было нагляднее, — Это же, блять, самое важное время в жизни любого человека! — Марио, — вмешался до этого молчавший Денис, — что ты ему тогда сказал? Он и вправду сразу стал себя странно вести. — пытаясь не кричать, а просто выяснить говорил Черри. — Нет-нет-нет, я ничего не могу сказать. Ни-че-го! — после последнего слова, бразилец вышел из-за стола и впервые повысил голос, за последние несколько лет, — Я обещал ему! Я не могу. Когда придёт время, ты сам всё узнаешь, если так будет нужно. — Что? Да ты вообще слышишь меня?! — продолжал надрываться Артём, — Игорь, — имя пронзает сердце словно кинжал, поэтому шатен произносит его тихо и с трепетом, — он же ничего не сказал… Он же просто ушёл. Да ещё ты знаешь об этом больше, чем я! — на последнем предложении Артём не выдержал и повысил децибел. — Марио! — теперь вскрикнул сидящий Денис, — Ты же знаешь! Так в чем проблема просто взять и рассказать?! — Да потому что я не предатель! — крикнул Фернандес громче всех за этот вечер, — И не знаю я ничего, всё! — он выплюнул эти слова и мигом вылетел из квартиры, не забыв захватить верхнюю одежду. — Блять! — Артём сильно стукнул по столу и обессиленно упал на стул, закрыв лицо руками. Черышев созерцал картину скрючившегося в три погибели друга и просто не знал, что сделать или сказать в такой ситуации, потому что никогда, а подобной не оказался. После нескольких секунд громкого дыхания, Артём всё же подал голос. Сиплый, хриплый, беспомощный голос: — Прости… — не поднимая голову откуда рук сказал он. — Ничего. Правда ничего. Я всё понимаю. — дружелюбным тоном ответил Денис и правда не зная, что делать, — Я уверен, что он вернётся. Артём поднял удивлённые глаза на Черышева. — Ты про кого? — незамедлительно спросил шатен. — Про двух, — отпив из чашки молвил испанец, — Марио не обидчивый. Пятнадцать минут и он дома. Игорь… — Черышев задумался, чтобы подобрать правильные слова и не сделать больно, — Ты просто не видел вас со стороны, — кажется, всё-таки не вышло. Дзюба издал измученный стон, — Веришь в судьбу? Я вот да. И знаешь что? — Черри оторвал свой взгляд от окна и посмотрел на шатена, — Что если Игорь — твоя судьба, то вы обязательно будете вместе. От этого мини-разговора стало легче. Только остался неприятный осадок из-за того, что Дзюба самолично обидел давнего друга. Причем и своего, и своего любимого человека. Нельзя так. Он обязательно извинится.

***

А потом Артём вернётся домой. Откроет дверь и, безо всякого энтузиазма, разденется, ляжет в кровать… А потом снова будет вспоминать о нём до утра. Вспоминать хорошие моменты. Улыбаться… И вытирать слёзы. И дрожащий голос будет ходить по комнате новой и новой волной.

«Я скучаю.»

Ай, больно, ай, больно, ай, Дай мне нежность.