её любовь — это миг, но как повторить?
— Наша первая семейная ссора, — смеётся Олег, но Соня отвечает ему ровным и требовательным взглядом, призывая просто заткнуться, съесть свой завтрак и смыться раньше, чем он захочет ещё как-то по-дебильному пошутить. — Ладно, — вздыхает мужчина, опуская взгляд. — Я виноват, но… Блин, я же успею доехать. — Прямо к бою курантов. Если повезёт, — хмурится Соня, разводя руками и роняя в раковину крышку от кастрюли. Олег жмурится от противного громкого звука и почти сползает под стол. — Или первого января. Терновой шумно выдохнул через нос, сдерживая порыв напомнить о том, что он брал отгул ради свадьбы. Что он, чёрт возьми, сделал то, что должен был сделать. Олег понимал, что эта ссора глупая, но не решался обозначить свою точку зрения вслух. Потому что даже в голове это звучало, как упрёк в сторону Софы, которую он вовсе не хотел упрекать. Уж точно не сегодня. Сегодня Олег хотел обнулить их первый совместный Новый год и сделать всё как надо. Сегодня он уж точно не собирался взрывать хлопушку с конфетти, которое потом ещё тысячу лет находишь в самых неожиданных местах, и дарить ей украшения, которые смутят девушку, купившую в качестве подарка простенький свитер. Подарок. Олег вспомнил про подарок и воодушевился, выпрямляясь, но тут же передумал. Не нужно дарить его сейчас только ради того, чтобы Софа злилась меньше. Он подарит его вечером, когда успеет приехать вовремя и ненадолго украсть у их гостей. В тот идеальный миг, когда она почти отчаится увидеть его в этот вечер. Запах сытного завтрака по привычке вызывал смешанные чувства голода и отвращения, но Олег без труда прорезал омлет и отправил в рот первый кусочек, когда Соня посмотрела на него, думая о своём и вытирая посуду. Её спокойное рассудительное лицо говорило о глубоких мыслях, которые, кажется, очень озадачили девушку. — Я люблю тебя, Сонь, — сказал Олег, глядя в глаза, которые смотрели на него, не осознавая этого. Смотрели просто, потому что не могли не смотреть. — И я не постараюсь, я приеду сегодня вовремя. Софа моргает и кивает, неожиданно отвлекаясь от мыслей о том, не мог ли Олег случайно залезть в её шкафчик и заметить подарок или найти его ещё раньше под кроватью, ведь свой он прятал именно туда. Она специально не пылесосила там уже неделю, не желая знать о подарке раньше времени и сгорая от любгопытства. Когда живёшь с человеком в одной квартире, трудно что-то прятать. Особенно, что-то приятное. Но Соня отвлеклась, когда услышала, что Олег любит её. Она вдруг подумала: «а что отличает его «люблю» от «люблю» Максима?» Та же обыденная интонация, лёгкость произношения и нежность, скользящая в каждом слове. — Я тоже тебя люблю, — ответила Софа и растерялась. Она вдруг поняла, что могла спутать имя и потому не произнесла его, но, когда пожелала исправиться, было поздно. Сейчас спешно вкинутое «Олег» было совсем не кстати и звучало бы как обычное обращение. Женя не была бы собой, если бы не сделала это. Так она пыталась оправдаться, отправляя Тима жарить дочери непременно блины на завтрак и начиная шарить по его одежде в попытке найти хоть что-нибудь. Вчера она просмотрела все тайники, но не нашла своего подарка и очень расстроилась. Вчера Женя накрутила себя до такой степени, что едва успела придумать сносную причину звонка на работу к Тиму. Ей нужно найти свой подарок. Ей нужно знать, что он не заявится на Новый год для того, чтобы собрать чемодан и уйти от неё к мелкой мартовской кошке со стрелками длиннее, чем Амазонка. Ей нужно знать, что бояться нечего. Когда осеннее пальто, в котором Тим прятал подарок на её день рождения в том году, было полностью облапано, Женя полезла по карманам зимней куртки. Сигареты, жвачка с переводилками, сами переводилки, выровненные и аккуратно сложенные вдвое, носовой платок, второй носовой платок, Женей написанный список продуктов и… Девушка с трудом, но пихает руку дальше, нашупывая руками что-то холодное, чуть мокрое, явно железное. — Жень, это не блины, а лепёхи какие-то, — слышится с кухни, и рыжая живо вытаскивает руку, не найдя в себе сил разжать пальцы и выпустить железный предмет, чтобы не попасться. Когда Женя вытаскивает руку, она видит цепочку, ловко переплетающую её жадные, сжатые пальцы, и невольно улыбается, рассматривая и уже обожая. Тим такой идиот, думает она, ещё бы в носках спрятал. На секунду девушку настигает прозрение, она вспоминает пустой футляр, найденный два дня назад, и понимает, что это не ловушка в духе «снова шаришься в поиске подарков?», а коробочка. Но это больше не так важно, как тончайшие позолоченные звенья, оплетающие её руку, и яркие красные камни, поблёскивавшие среди металла. — Жень, ну помоги. Я уже всю плиту залил, — снова слышится с кухни, и Женя дёргается, теряя цепочку в большом кармане зимней куртки. От внезапного страха, девушка даже решила, что весь дом слышал, как металл падает обратно в карман. — Я же убью тебя тогда, — откликается рыжая, направляясь на звук шипящего на сковороде завтрака. Никита понимал, что это не нормально. Он собирался просто поздравить с праздником, а уже три раза извинился за беспокойство и раннее поздравление в первом же предложении. Расслабляя галстук и позволяя себе расслаблено сползти на заднем сидении, мужчина взглянул в окно, наблюдая, как из-за соседней замершей машины выглядывает кусочек дымчатого сугроба, прибившегося к тротуару, после вчерашней чистки дорог. Грязный плотный ком снега казался Лукашеву в эту минуту ничем иным, как моделью того, что он привык выхватывать из своей жизни в последнее время. Серая сжатая рутина лишь в нескольких местах блестела белым чистым светом под ленивыми солнечными лучами. А он не решается написать Илоне. В голове пролетает тысяча и одна мысль о том, как Илона смеётся над ним, как она тычет в экран своего телефона, и какой-то абстрактный свидетель смеётся над Никитой, осмелившимся просто написать ей, как над последним дураком, поспешно купившим ей квартиру, машину и бриллианты. А Илона ведь не такая. Он головой понимает это, но продолжает бояться. Вчера, к сожалению, она успела прочитать «привет» и ответить уже тогда, когда рядом не было Серёжи, умевшего смело возиться с чужими отношениями, и Никита сделал вид, что его нет в сети. Он впервые за всё время вышел из соцсетей. Сегодня едва вспомнил пароль, чтобы войти обратно. Зачем-то прочитал её «привет»… Машина дёрнулась вперёд, проезжая немного и снова замирая. Никита глянул в окно, за которым теперь не было никакого сугроба. Только девушка, которая жадно выгребала из раскрытой пачки хлопья и ссыпала их с ладони прямо в рот, живо пережёвывая. Но, самое главное, сугроба не было, был рывок вперёд. Лукашев, привыкший полагаться на знаки, собственную иллюзию для принятия решений, которую видел везде, даже на пакетах с чипсами, понял это, как одобрение судьбы. Он стёр большое предложение с тремя извинениями и написал коротко о том, как поздравляет с наступающим, а потом спросил о том, как Илона собирается отмечать праздник. И ещё одно СМС, но уже не Соломоновой, о том, что они должны поспорить на квартиру, потому что ничего более важного он вспомнить не смог. Они были ещё мальчишками, когда стали практиковать такие споры. Это было необходимо и вытекало из того, что чудеса случаются только тогда, когда ты решаешься сделать что-то для того, чтобы они случились. Серёжа спорил, чтобы решиться на разговор с матерью о сигаретах; чтобы не испугаться и честно высказать всё, что он думает о Елене Геннадьевне, оскорбляющей девочек из его класса. Никита спорил, чтобы прийти на стрелу со старшеклассниками; чтобы не подвести учителя литературы и рассказать треклятый стих на конкурсе чтецов. Макс обычно делал всё без споров, подкрепляя своего эго необдуманными и резкими поступками на публику. Он спорил один раз на двадцать тысяч, когда был совершенно бедным парнем в семье с временными денежными трудностями; спорил на признание Соне на выпускном, и спустя лето вернул долг, потому что очень хотел спрятаться от друзей, имея вескую на это причину. Трущев прокрутил всё это в своей голове и пришёл к выводу, что Никите спор катастрофически необходим. Он с усмешкой проследил эту цепочку от личной чести к женщинам и печально вздохнул, понимая, что у него ситуация была ничуть не лучше. Вчера Назима ответила ему и они переписывались долго и комфортно, словно готовились перед этим месяцами, продумывая, что и как отвечать. А теперь тупик. Если с Назимой так легко разговаривать, значит, будет сложно от неё отказаться, особенно, когда она вернётся и снова будет рядом некоторое время. А если вообще не отказываться от неё, то нужно действовать. Действовать, несмотря на все страхи, вопреки страхам. А спор помогает. Ребёнку, который умеет настроиться так, чтобы возвысить свою ставку до такой степени, что жизнь без неё кажется невозможной. Как хорошо, что Серёжа всё ещё был ребёнком, который вполне мог поверить в то, что всерьёз решится квартиры из-за глупого спора. Диана ответила Соне, что не сможет помочь, даже не пытаясь скрыть своё раздражение, и сбросила звонок, не прощаясь. Руслан смотрел на неё с другой половины кровати как дурак, не соображая, что она отшила свою подругу из-за Максима, сказавшего не то имя и похоронившего её в комплексе шлюхи, которая сначала решила: «пусть называет, как хочет». — Всё нормально? — уточнил Кримлидис, а Видякина лишь кратко усмехнулась. Она обещала себе злиться лишь на Макса, но с каждым днём цветки ненависти к Соне росли и преображались. Злая красота питалась кровью и вздымалась, готовясь вот-вот пробиться наружу. Диана, обнажённая телом, поднялась с кровати и подхватила с пола своё бельё. Белоснежное, как слёзы, и совершенно не похожее на те сексуальные комплекты, которые валялись перед кроватью, когда они с Русланом сотрудничали иначе. Но именно это белое он стягивал с неё особо быстро, с желанием. Диана осознала это, но побоялась развить мысль, слушая шуршание за своей спиной, а после шлёпанье босых ног. Руслан молчал, обидившись. Ещё до звонка Софы он сказал, что Видякина может надеть его футболку и дождаться завтрака, а она, мечтая об этом каждый раз, как оказывалась в подобных ситуациях, отказала. Потому что обнажённое тело — одно, а нагая беззащитная душа… Завистливая, сильная, несовершенная душа, которая под манящим телом, как под замком, в котором нет замочной скважины. Совсем. — Мы вчера говорили, — начинает Руслан, понимая, что не умеет молчать также безжалостно, как она, и замирает, наблюдая, как тянется вверх по округлым бёдрам вторая Дианина кожа. Видякина не была красавицей, даже не была похожа на тех, с кем Руслан привык спать один раз в жизни, прощаясь уже при знакомстве, но он и не думал отбирать у неё миф об идеальном манящем теле, прекрасно понимая, что человек верит в такую сказку только тогда, когда нет сил больше верить в сказки о внутренней красоте. Видякина была одной из тех, кого водят на три-четыре свидания, узнают, а потом уже тащат в постель. Прелесть тела, не совсем подходящего под стандарты, которыми должна обладать мисс на одну ночь по версии Руслана Кримлидиса. — И я не отказываюсь. Забегай на огонёк, если будет время, — говорит парень, в то время как Диана мысленно разбивает свою голову о стену за неумение выдумать вескую причину для появления на вечеринке Кримлидиса. — Угу, — соглашается Видякина и воображает такую правдоподобную картинку вечеринки у Сони с Олегом, как будто Руслан мог прочесть мысли и уличить её во лжи насчёт друзей и тотальной занятости в этот день. А она не хотела этого. Она хотела, чтобы Руслан считал её нужной абсолютно всем в этот день, чтобы никогда не узнал, что остался у неё единственным, к кому она может заскочить на огонёк, если выдастся минутка. За одинокими девочками мальчики не гоняются и не ухаживают. В таких случаях мальчикам достаточно одной улыбки. Или щелчка пальцев, добавила про себя Диана, удивляясь тому, как стремительно захлопнулась за ней входная дверь. Она откидывает волосы на спину, натягивая шапочку, которую не решилась надеть перед Русланом, чтобы не стать в его глазах менее красивой без своих прекрасных растрёпанных локонов, и направляется к лифту, ловя взглядом смутно знакомое лицо у одной из дверей. Илона тоже нашла девчонку с помадой на щеке отдалённо знакомой, но побоялась здороваться, чтобы самой от себя не получить выговор за «знакомую проститутку». Закрыв дверь, она опустила пакеты с продуктами прямо на пол и специально громко произнесла: — Небольшой списочек! На претензию в прихожую подтянулись все, кто до этого выиграл в «камень-ножницы-бумага», и Соломонова невольно заулыбалась, подмечая, как по-домашнему они смотрятся все вместе. Выронив перчатки, девушка вздохнула, понимая, что её настроение немого умиления перенялось другими, а затем быстро выскочила из ботинок. Илона порывисто хотела обнять всех, но в другой миг это показалось ей слишком пошло и бестактно. Всё-таки, уезжая, она обидела и маму, и папу, а Ире, как самой маленькой в семье, напомнила и о её детской несостоятельности. Сунув руки в карманы джинсов, чтобы лишняя жестикуляция не стала поводом для насмешек, блондинка поспешила заполнить паузу тем, что папе стоит отнести продукты на кухню, на которую она сама рынулась от неловкости и семейного осуждения. Они ведь так и не поговорили. Тепло встретились в общей ощутимой неловкости на пороге её квартиры и постарались упрятать её за синдромом «давно не виделись», который помог некоторое время перебрасываться несвязными сплетнями и последними новостями. Илона слышала, как мама приглушённо пригрозила Ирке, должно быть, полезшей просматривать покупки, и напряглась, когда в коридоре раздались одиночные шаги. Если бы мама с папой напали одновременно, то Соломонова сразу извинилась бы, но личная беседа с мамой была той самой войной, которую девушкам проигрывать просто неприлично. Неприлично соглашаться с тем, что твой парень тебе не подходит. Неприлично соглашаться с тем, что без семейной поддержки ты ничего не добьёшься. Неприлично умалчивать о домогательствах на работе, а затем соглашаться с тем, что ты дура полная, раз ушла с такого места. У Илоны хорошая мама, как она думает, несмотря на все свои обиды, и поэтому она будет прямой и категоричной. Войны не избежать. Соломонова прыскает в кулак от этой мысли, а затем оборачивается, опираясь о кухонный гарнитур руками. Мама сама вносит пакеты с продуктами, но Илона не двигается, дожидаясь, пока женщина закроет за собой дверь и шумно выдохнет. — Проситься назад я не стану, — заявила блондинка, уверенно глядя на цветные пёстрые носки на своих ногах. — Тем более на моё место уже взяли хорошую девушку. Илона ждала быстрой ответной реакции, в частности злости и криков, но она совсем забыла свою маму за всё время их бойкота. Женщина подошла поближе и аккуратно сжала руку своей дочери, чтобы та могла ощутить тактильную поддержку. Блондинка моргнула, подумав, что может заплакать. — Почему ты всегда всем уступаешь? — спросила мама, когда Илона смогла наконец поднять на неё взгляд, чтобы снова опустить его, прикрывая глаза рукой. Блондинка понимала, что это глупо, что мама ничего не знает, но ей стало так обидно и больно, что она не сдержала слёз. — Ну-ну, — женщина постаралась сочувственно обнять свою дочь, но та отпрянула. Илона должна рассказать, чтобы не было больше ни боли, ни обиды, ни недопонимания. Стирая мокрые дорожки со своих щёк, девушка шмыгала носом и подбирала слова, жестом упрашивая маму дать ей минутку, не продлившуюся больше шести секунд. — Там, на работе у меня возникла неприятная ситуация, — тихо сказала блондинка. — Не с тем, на кого я работала, а с другим… человеком. Поэтому я ушла. Женщина тихо ахнула, и теперь Илона сама обняла её, прижимаясь крепко-крепко, по-родному, по-правильному. — И… Чем ты теперь занимаешься? — тихо спросила мама. — Пока маникюр делаю, — и, чтобы избежать какой-то нелепой ссоры, добавила: — Ну что, с «Оливье» начинаем? Женщина лишь качнула головой, наблюдая, как Илона оставляет телефон на кухонном комбайне и направляется к пакетам, рассказывая о том, что нужного горошка не было и она взяла другой. От признания дочери стало неспокойно на душе, но её искренность утешала. Отвернувшись, женщина закатала рукава, собираясь ополоснуть руки под водой, и заметила, как высвечивается на экране телефона новое сообщение. Никита, сидя в этот момент в машине, надеется, что правильно понял все знаки. — Тебе тут Никита Работа какой-то пишет, — как бы между прочим произносит женщина, но ощутимо напрягается. — Это тот, который… — Бывший начальник, — прерывает Илона, хватая телефон. Она прочитывает сообщение и улыбается, стреляя глазами в серьёзное лицо матери. — Я могу предложить ему заехать на ужин? — спрашивает девушка, улыбаясь уголком губ. — Даже так? — хмыкает Софа, проходясь языком по ряду зубов и хмурясь. Резкость Дианы очень обидела её и даже подначивала позвонить снова и нагрубить в ответ, но девушка понимала, что это может кончиться чем-то неприятным. Плохое настроение бывает у всех, особенно тогда, когда тебя хотят зазвать на работы в законный праздник. Вздохнув, Софа уронила голову на стол. Курица, мариновавшаяся в специальном соусе в глубокой миске, так расчувствовалась, что едва не перевернула своими габаритами миску на стол. Брюнетка поймала её и постешила переставить на гарнитур, чтобы тара была прижата боком к холодильнику. Вернувшись к столу, Софа увидела фотографию Макса на дисплее своего телефона и сразу ответила, включив громкую связь. Ей показалось это правильным. Раз уж он решил вести себя… непринуждённо, то и она тем более должна держаться. Не только перед кем-то, но и перед собой. — Привет-привет, — гаркнул Анисимов после быстрого «алло». — Я в магазин вышел. Ничего не нужно на вечер? — Апельсины, — осенило Соню, стоило ей кинуться к курице, которая снова решила полетать, выбираясь из миски из тонкого фиолетового пластика. — Ещё раз? Не услышал я. — Апельсины, — подойдя ближе к столу, повторила Соня. — Только это не на вечер, а сейчас. Я совсем забыла. Пожалуйста. Девушка не слышит ответа несколько секунд и улыбается. Ей нравится, что Максим всё обдумывает. — Хорошо, — наконец соглашается он, стоя у полок со сладостями и самонадеянно зажимая под мышкой коробку конфет. — Я постараюсь приехать побыстрее. — Спасибо большое, пока. — Пока, — отзывается он вслед гудкам и прячет телефон со странным привкусом счастья на душе. Он ей нужен, это так хорошо. Ну, конечно, нужны ей апельсины, но ведь и он сам нужен, раз апельсины нужно… Но апельсины Максима напрягают. Нет, серьёзно, зачем апельсины и побыстрее? Анисимов прижимает к себе конфеты, собирая фрукты в прозрачный пакетик и всё ещё не понимая, почему апельсины и сейчас, а не на вечер. Максим думает о тропическом «Оливье» с апельсинами и ананасами, думает о жарком с апельсинами, но все известные ему новогодние угощения выходят таким бредом с апельсинами в его воображении, что мысль о желании обмануть самого себя рождается быстро, гадкой змеёй проскальзывая по позвоночнику. Беременна. Блондин думает об этом в глубоком отчаянии, вздрогнув, и потому это кажется ему единственным верным вариантом. Злые апельсины в пакете хихикают. Софе захотелось апельсинов, и она сказала о них. Она ведь начинала говорить слово «Ничего», рассудок Максима клялся ему в этом и даже любезно вставлял это слово в воспоминание о разговоре, когда парень покидал магазин. Беременна. Софа беременна. Это конец или край? Запрыгивая в автобус, Максим думает, что край, потому что он-то примет её любую, а, проехав одну остановку, понимает, что конец. Потому что ребёнок Олега. Такая женщина, как Софа, любит искренне и никогда не изменяет. Ребёнок Олега. Лучший способ потерять её навсегда, потому что что ещё, если не ребёнок, делает женщину слабой и податливой, а мужчину счастливым и заботливым? Пролетает ещё остановка. Максима магнитит к освободившемуся сидячему месту, и какая-то девушка уже ненавидит его. Ребёнок. Соф будет прекрасной матерью, уже потому что Максим не может представить в этой роли ни одну другую девушку из своей жизни, а он будет прекрасным бездетным пятном на их общих фотографиях. Дядей Максом для того, кого он сейчас до жути боится. Пропуская мимо себя молодого парня и сдвигаясь к окну, Максим едва не просыпает злые апельсины на мокрый грязный пол автобуса и вздыхает. Соня беременна от Олега, а он везёт ей апельсины. Соня любит Олега, а он бегает к ней с табличками, заказывает для неё песни и постоянно без перерыва надеется, когда уже так устал надеяться. Это ведь действительно утомительно: быть с ней рядом, когда она позволяет, а не всегда. Утомительно искать в ней то, что ты боишься разглядеть в других хороших девчонках. Потому что то, что есть у Сони, есть у всех, но чтобы понять это, нужно довериться человеку. Нужно дать ему время. Время, которое ты давал Софе все годы вашей дружбы, но что, если ты ошибёшься? Если ты доверишься не той женщине и потратишь на неё кучу пустых бестолковых лет? Да и какая женщина будет ждать тебя, дурака, столько лет, открываться тебе просто так? Это ведь уже не любовь, это банальный отбор, по итогу которого ты или получаешь желаемое, или неумолимо стареешь, теряя то время, которое ты мог посвятить другому, правильному человеку. Отбор, по итогу которого ты теряешь даже то счастье, которое тебе дарила невзаимная любовь. Это ведь хорошо, успокаивает себя Анисимов, что ты просто можешь и способен любить. Это значит, что ты всё ещё жив, всё ещё счастлив. Это значит, что она всегда будет любима и счастлива. Разве не к этому ты стремишься, носясь с табличками и песнями? Разве не к этому ты пришёл, когда решил вернуться в Россию? Она должна быть счастливой, даже если тебе больно, и в этом состоит истина чистой любви. Если ты непременно хочешь взаимности и бросаешь всё, когда тебя отвергают, то это любовь эгоистичная. Когда любишь чисто, ты и боль терпишь чисто. Надежда может шипеть, обугливаться, тлеть, а ты люби. Не потому что она когда-нибудь одумается, а вопреки тому, что она не отвечает взаимностью. Ты смотри на неё и люби. Люби упёрто и верно, потому что она этого заслуживает. Потому что любовь и без прикосновений любовь. Потому что раскрывая раны, тоже можно излечиться. Серёжа помнит, как делал предложение бывшей жене. Он надевал чистую рубашку, вставал на одно колено и что-то говорил. Сейчас он тоже в рубашке, на коленях и что-то говорит. Но Назима не плачет от счастья, а смеётся, уместившись так легко на экране его телефона и подсказывая. — Кажется, вон там она, — бросает девушка. Серёж, вон на полу что-то синее у ножки стола. — А-а, — тянет мужчина, и Джанибекова в следующую секунду неловко отворачивается, когда в кадр попадает чужая выгнувшаяся спина и задница. — Извини, я думал, смешно будет, — хмыкает Трущев, выбираясь из-под стола с находкой и снова устанавливая телефон на подставке. — А получился стриптиз какой-то, — хихикает девушка, не замечая, как мужчина замирает, рассматривая её с простой улыбкой. Назима сейчас похожа на звезду ролика о семейных ценностях. Вся такая в домашнем с ёлкой на заднем плане и бабушкой за кадром, которая уже несколько раз спрашивала что-то на казахском. У Серёжи даже в браке такого не было. Его бывшая всегда была как с обложки. Это нравилось молодому хвастливому придурку до его метаморфозы в Серёжу сегодняшнего дня. — Я рада, что ты так хорошо выглядишь, — честно говорит Джанибекова, но Трущеву кажется, что она снова путается в языке. — Всё то время, что я тебя знаю, ты был то пьяный, то грустный или зажатый, а к Новому году похорошел. Продолжай в том же духе, — снова возникла пауза. Назима облизала губы. — Мне пора, нужно к празднику готовиться. К нам-то он раньше приходит, — подмигивает девушка. Серёжа, спор. Ты либо рискнёшь сейчас, либо потеряешь возможность и всратую квартиру. — Назь, — мужчина робко зовёт её так, как всегда елейно называл в разговорах Макс, и выдерживает паузу, задыхаясь от собственной трусости. — Давай встретим Новый год вместе. Два раза. Сначала твой, потом мой по видео связи. С губ девушка не сходит улыбка, но она явно растерялась и выглядела робкой и беззащитной, что мужчине очень нравилось. — Хорошо, — соглашается Назима, улыбаясь, — тогда через шесть часов я позвоню, — хихикает она. — Что там? Обязательно шампанское… С пеплом от желания! — А спустя три часа позвоню я, когда начнутся куранты, — кивает Трущев. — Ты только не усни. — Можно будет загадать два желания, — мечтательно улыбается девушка. — Ни за что не усну. — Апельсины, — Максим демонстрирует пакет. — И конфетки, — он закусывает губу, оглядывая Софу, на фартуке которой красуется завидных размеров пятнище от чего-то пряного, и говорит то, что поклялся себе ни за что не говорить, минуя четвёртую остановку: — Помочь? Они оба не понимают, зачем звучит это предложение, и оба признают свою зависимость от данного момента. Если Софа откажет, то проявит слабость и убедит Макса в своём недоверии. Если Макс откажется от своих слов и уйдёт, то Соня узнает о его зависимости от неё, о его ничтожности перед ней и единении с ней. — Да, пожалуйста, — отвечает девушка, отходя чуть в сторону. Анисимов входит, не отрывая от Сони требовательного изучающего взгляда, которым давит прямо в её глаза, будто бы умелый скульптор, вылепливающий зрачки в форме сердец. Беспроигрышная форма, если ты хочешь придать взгляду живости и осмысления. Софа отворачивается только тогда, когда нужно закрыть дверь, и спокойно выдыхает. Максим стягивает шапку и разматывает шарф, обвивавший не только его шею, но и лицо. Брюнетка жалась к двери, улыбаясь его красным щекам и ушам, торчавшим из-под светлых спутанных волос. — Ты помнишь, как мы провели прошлый Новый год? — спрашивает парень, обдавая свои пальцы горячим дыханием и начиная развязывать шнурки на ботинках. Боковым зрением он старался найти изменения в фигуре Сони. — Ты имеешь в виду шесть салатов «Оливье» и один крабовый? — Ты сама всех напугала, что никакого «Оливье» при тебе. — Да, поэтому все притащили по своему. И чьим-то мы все траванулись. — Уж точно не моим, — снова возвышаясь, отвечал Максим. Соня кивнула ему на тапочки, кажется, принадлежавшие Олегу. Анисимов натянул их на ноги с особым удовольствием. — Его мама готовила. Девушка улыбнулась и, подхватив пакет с апельсинами, двинулась на кухню. Макс с конфетами следом, так робко и тихо, присматриваясь, интересуясь, как самый настоящий гость. Он топтался в дверном проёме, пока Софа вымывала и разрезала на двое апельсин, и боялся, что сейчас она со спешным обожанием накинется на фрукт. Он был уверен в этом. Но Соня распахнула духовку, вынимая из клубов аппетитного дыма противень с мясом, и щедро облила его апельсиновым соком, сжимая половину фрукта двумя ладонями. От сердца, если честно, отлегло. В автобусе Максим успел понавыдумывать всякого, успел пригрозить себе не бросать Софу из-за какого-то пустяка, а теперь ему было хорошо. Она не беременна. Уровень свободы снова жёлтый, как на светофоре. Теперь только ждать и морально готовиться, потому что жёлтый меняется только на красный. — Это очень вкусно, — сообщила девушка, отправляя противень обратно в духовку. — В каком-то смысле семейный рецепт. Соня улыбнулась Максиму через силу, а он через силу улыбнулся в ответ, чтобы не выдать свой пустой счастливый взгляд, который боялся оторвать от неё в эту минуту. Как дорога была ему эта минута своей атмосферностью и домашним уютом. Небольшая квартирная кухня и Соня в потрясающей большой футболке с обнажённым плечиком, через которое она рассматривает его, с горечью думая, что сейчас рядом с ней должен быть Олег. — Можешь почистить картошку? — спрашивает девушка. — Я бы занялась салатами. — Конечно, — соглашается Максим. — Ты же знаешь, — начинает он, для тебя всё, что угодно. Всегда и везде, — что картошку я обычно больше всех других ем. Они напряжённо хихикают над странной фразой. Софа специально громче делает телевизор, по которому идёт «Ирония Судьбы». — Как скучно мы живём! В нас пропал дух авантюризма, мы перестали лазить в окна к любимым женщинам, мы перестали делать большие хорошие глупости… — Ну не могу же я к ней на весь праздник заявиться, — Никита трёт ладонью раскрасневшийся нос, пытаясь одновременно прочитывать жалобу и жаловаться. — И вообще, может, это приезжай значит не приезжай, а «пожалуйста, пойми, что это банальная вежливость, и найди причину не приезжать». — Ну тогда так бы и писала, — озадаченно откликается Серёжа. — Но так не вежливо же. — А ты ей сват-брат, чтобы она тебя вежливо приглашала, чтобы ты тактично отказывался? Купи цветов и езжай. Делов-то. — А ты в женщинах вообще… — Потому, наверное, и развёлся, — перебил Трущев. — Но ведь классно будет, если под Новый год случится чудо и у тебя появятся яйца. — Очень смешно. — Смешно-несмешно, а, если это просто формальность, всегда можно притвориться тупым… Вот! Вот сейчас в телике умную вещь говорят, что пропал дух авантюризма! Живём скучно. Вот и попробуй хотя бы сегодня жить хорошо, а с первого января продолжишь, как обычно. Это ведь интересно — рискнуть, когда что-то завершается. Если накосячил, то в завершении прошлого году, если разрешил проблему, то для начала светлого будущего. Никита вздохнул. Кресло под ним скрипнуло. — Кто не рискует, тот не пьёт шампанское? — усмехнулся Лукашев. — Да нет же, — недовольно отозвался Серёжа, — кто не рискует, тот остаётся один. Совсем один. — Тём, — сдавленно произнёс Родион после гудка, как и велел женский голос, — я уже обзвонил всех твоих одноклассников, позвонил в полицию, но там… Это очень страшно, что ты не отвечаешь на мои звонки и не приходишь домой, пожалуйста, перестань так делать. Вернись сегодня домой, умоляю тебя, потому что… Нам всем бывает тяжело в этой жизни, нас всех никто и никогда не понимает до конца, но многие стараются. И нужно ценить эти старания, нужно ценить то внимание, которое уделяют тебе, потому что тебе многие будут врать, что абсолютно тебя понимают, и только немногие постараются искренне понять тебя. Пожалуйста, приходи домой. Я очень волнуюсь. Толочкин вздохнул, проходясь языком по сухим губам. Его рука, в которой он сжимал телефон, повисла безжизненной плетью. — Спасибо, Кристин, за то, что разрешила позвонить, — тихо пробормотал мужчина, не глядя на Кошелеву, пожавшую плечами, по которым разметались короткие светлые волосы. — Да не за что, — скромно отозвалась девушка, не решаясь тревожить убитого горем соседа чем-то утомительным вроде «он ведь всё-равно не ответил», но, когда мужчина безжизненно засобирался домой, она просто не могла не заговорить снова. — Может, мне посидеть с тобой немного? — бессовестно мягко произнесла девушка, сжимая сердце Толочкина как бесполезную игрушку-антистресс. — Ты просто так… — Да, — перебивает мужчина, оборачиваясь и наблюдая, как совершенно маленькая нежная девочка старательно улыбается ему. — Посиди со мной, пожалуйста, если тебе несложно. У меня чай есть, успокаивающий. Кристина кивает, порывисто опуская руку на чужое плечо и аккуратно направляя Толочкина к выходу. Она выдохнула, поклялась себе, что напоит его этим успокаивающим чаем и уйдёт, чтобы неожиданно возвратившийся Артём не сбежал снова.***
Было без шестнадцати минут восемь, когда Серёжа первым гостем завалился на квартиру Сони с Олегом, бросил свои подарки к пластмассовой ёлке и потребовал бокал шампанского, бумажку и ручку. Переглянувшись, Максим и Софа, конечно, выполнили чужую просьбу, и замерли в дверном проёме, наблюдая со стороны за тем, как Трущев ставит перед собой телефон, бахает, открывая шампанское, и лыбится во все усы от смеха. — Я для тебя посчитаю, — обещает женский голос из динамика. — Раз! — Назима, — поясняет Максим для Сони, наклоняясь к ней. — Я поняла, — отвечает девушка. — Не мама же превратила его в такого идиота. Серёжа обжигает пальцы, бросая бумажку в бокал, а потом залпом опустошает бокал. — Ура-а! — слышится из динамика. — До связи, Серёж. Увидимся тогда, когда новый год придёт в Москву. Откидываясь на спинку дивана, мужчина всё также улыбается во все усы, медленно переводя взгляд на сторонних наблюдателей. — Что? — в голосе слышится неразборчивое суровое мужское смущение. — С Казахским Новым годом, братан. — Да потому что с семьёй так не поступают! — разозлённо твердит Ксюша, и Лёша мастерски демонстрирует Дане, не сводящему взгляда с лобового стекла, то, как действует на него этот девичий ультразвук. — Никакая он мне не семья, — всё ещё канючит пацан, но уже неуверенно, всё ниже и ниже наклоняя голову. — Он о тебе заботится, значит, семья. — Тогда и ты мне, получается, семья, — довольно парирует Артём под восхищённое Лёхино «воу» и отрезвляющий удар по плечу от Ксюши. Даня, не желая потерять хотя бы одну минуту в пробке, хладнокровно молчит, ожидая хоть какого-то движения на дороге. — Я дура, которая не могла не отреагировать на звонок, который начался с вопроса «Ты знаешь, где Артём?» — озлобленно откликается девушка. — Если кто здесь и дураки, — незатейливо встревает Банкес, бросая взгляд на подростков и поочередно указывая на себя и Даню. — Та-да, парни, которые могли встретить НГ с друзьями. А теперь, получается, и деньги пропали, и на «Бриллиантовую руку» не успели. — Лёш, помолчи, пожалуйста, — встревает Бурцев. — Конечно, — вздыхает парень. — Детки ведь цветы жизни на веночках. — Ну, прости, — грубо язвит Ксюша, воинственно замахиваясь. — Я, может, тоже не здесь хочу находиться. — Тогда сошлись. Твой дружок виноват, будем на него дуться. Артём обиделся и даже хотел дёрнуться, порывисто попытаться уйти, но рыжая девчонка шустро поймала его за руку, и эту конечность тут же пробило током. Пацан удивлённо шарахнулся, наблюдая за Ксюшей, а затем пугливо дёрнулся: кто-то постучал пальцами по стеклу с Лёшиной стороны. Спустя секунды в салон ворвался холодный воздух. Тёма, сам такого от себя не ожидая, поправил на Ксюше шарф, который она до этого размотала, почти обнажив бледную шею. Тем временем у окна появилось знакомое лицо. Лёша хмыкнул и ткнул своего друга в плечо. — Дань, смотри, это ж тот жених. Мы ж к нему на свадьбу хрен пойми как попали, — заулыбался Банкес, и Бурцев тоже с любопытством оглянулся, глупо улыбаясь. Он расценил это, как одно из Новогодних чудес, как шанс нарваться на маленькое приключение, которое перевернёт его жизнь. — Парни, помогите до дома до Нового года добраться, — не скрывая своей расслабленной улыбки, Олег заговорил сразу о деле. — Такси все заняты, а на своих двоих нереально. — Детки, двиньтесь, — сразу велел Лёша, оглянувшись назад. — А ты запрыгивай, — обратился он уже к Олегу. — Я ж все «Ёлки» смотрел, — добавил он зачем-то, повернувшись на Даню. — А там важно делать добро, и оно возвращается. — И финал всегда положительный, — подхватил Олег, умещаясь рядом с подростками и сразу закрывая дверь. Расслабленная улыбка снова оплела его губы. У него есть, как минимум, два часа. — Конечно, — с большой охотой поддержал Лёша. — Это же Новый год, чудеса всё-таки. Ой, ща как нарвёмся на Веру Брежневу. — Разве что где-то мельком в этой пробке, — хмыкнул Даня, сбивая со своей головы шапку и немного преободряясь. На дороге снова началось движение. — Короче, третий — лишний, — сообразил Серёжа. — Я покурю на балконе, а вы пока заканчивайте, — и покинул кухню с кисло-сладким осознанием своей гениальности. Макс, наверное, уже считает себя должным ему, а Олег, узнай об этом, убил бы. — У нас же нет балкона, — осеняет Соню, и она старается не краснеть от мысли, что Серёжа мог специально оставить их с Максом наедине. А Максим млеет от этого «у нас», принимая всё на свой счёт. Он заслужил эту маленькую праздничную блажь. Хотя бы её. — Серёжа-то найдёт, — хмыкает блондин, аккуратно перемешивая салат, чтобы ничего не вываливалось из тары. Софа, давно закончив со своим, не сводила взгляда с Максима, не понимая, что действует на неё: его готовность помочь ей во всём или в принципе его готовность оказываться рядом, когда никто больше рядом быть не может. — Макс, ты зачем меня любишь? «Скажи, что это соседка, что вы немного поболтаете». — Олег… Это Вика пришла. Мы немного поболтаем. «Всем известно, что есть два символа Англии: Королева и Рождество. Никто из русских не вспомнит при слове «Рождество» США, а если и вспомнит… Ну, ничего страшного, бывает. Я в Англии уже по самые уши и я веду к тому, что королева может скоро сдохнуть, а Рождество, Рождество оно вечно» «*Это не плагиат «Реальной любви, нет. Там таблички почти в конце, а ещё девушка целует парня, который демонстрировал ей таблички. Ты можешь меня не целовать (хотя очень бы хотелось, если честно)*» «Вернёмся к Рождеству. В Рождество случаются чудеса независимо от того, когда люди отмечают этот праздник. Я вот ждал чудо даже в июле, а теперь жду сегодня.» «До Нового года ещё нужно дожить, а Рождество сегодня. Давай загадаем желание, чтобы загадать то же самое и в НГ, чтобы потом это комбо соединилось, и желание исполнилось скорей?» «Я загадываю тебя так каждый год. Ещё пару лет, думаю, и мы обязательно будем вместе в две тысячи восемьдесят пятом году; -)» «*Музыкальная пауза* Не отпускай и не зови, Я не могу найти достойных слов любви, Я задыхаюсь, ты меня пойми, В свой омут карих глаз меня плени ©Макс Свобода (в соавторстве со Стасом Пьехой)» «И снова к Рождеству. Сегодня вечером (да в любое время, если честно) в моей квартире тебя будут ждать диск «Реальной любви», еда, Никита с Сережей и больше всех них буду ждать я.» «На этом всё. С Рождеством, Сонь. P.S Назови Олега вонючкой, умоляю)» — Зачем ты делаешь всё это так поздно? — тихо спросила Соня. Максим поднял на неё взгляд, находя росплеск отчаяния и безысходности, и бросил салат, качая головой. — А зачем люди опаздывают туда, где решается их судьба? Опаздывают с принятиями важных и верных решений? — спрашивает Анисимов, аккуратно, чтобы девушка не испугалась, приближаясь к ней. — Наверное, потому что так кем-то задумано. Потому что кто-то из нас в этой жизни должен опаздывать. — Я хотела бы не знать тебя, — ответила Софа, чуть задирая голову, чтобы не потерять с Максом зрительного контакта. — Совсем. Потому что я хочу поцеловать тебя сейчас, очень хочу. — Я хочу поцеловать тебя уже несколько лет, — усмехнулся Максим. — Поверь мне, с этим вполне можно жить. Но нельзя. Соня аккуратно потянула Анисимова на себя за грудки и прижалась к его губам, закрывая глаза. Она подумала, что в этот миг случится что-то невероятное, что-то, чего у неё никогда не было, но всё было в точности также, как и с другими. Значило ли это, что все мужчины, которых Соня когда-либо целовала, любили её точно также, как он сам? Нет. Это значило лишь то, что Макс не ответил. Он аккуратно отстранил Софу от себя, прикасаясь пальцами к её щекам. — Тебе этого не нужно, — уверенно произнёс блондин. — Не сейчас. Может быть, через лет сто, когда мы окончательно сотрёмся из этого мира, но не сейчас, когда у тебя всё так хорошо. Соня всхлипнула. — Ты делаешь меня монстром сейчас, — заявила она немного резко. — Я был бы твоей самой ужасной ошибкой в уходящем году, если бы мы сейчас что-то сделали, — сообщил Анисимов, прикасаясь к рукам Софы наперекор её раздражённому брыканию. — А я уже для стольких девушек ошибка. Если бы Олег сейчас был здесь, этого не произошло бы. — Не произошло бы, — уже спокойно согласилась девушка и смущённо опустила взгляд. — С… Нет, у меня язык не поворачивается сказать «Спасибо». — Скажи «С Новым годом», — улыбнулся Максим. — С Новым годом. — С Новым годом. — Я посчитаю, — сообразил Серёжа, наблюдая, как Назима уже сонно моргает на экране. — Готова? Один! Никита всё ещё пытается раскрепоститься, вторя цифры за семейством Соломоновых и смущённо поглядывая на руку матери Илоны на своём плече. — Два! Диана смотрит на Руслана странно-наивно, ожидая, что тот припомнит ей утреннюю гордость и выставит за дверь, но Кримлидис лишь улыбается, утягивая девушку вглубь квартиры. Видякина смеётся и, кажется, действительно старается скинуть с себя сапоги, чтобы не наследить. — Три! — Подожди, Тём, — просит Ксюша, вылезая из машины следом за парнем. — Пять секунд, — бросает она забубнившему Лёше и подходит ближе. Пацан не сводит с неё внимательного взгляда, ожидая. — Хорошего Нового года, — торжественно произносит девушка, касаясь ледяными пальцами чужих горячих. — И, пожалуйста, не убегай больше из дома. — Четыре! — Тёма, — поражённо выдыхает Родион, забывая даже, как вставать на ноги, подходить и обнимать. — Я, — бубнит парень. — Родь, ты прости меня, пожалуйста, ладно? Паршиво вышло… — Ох, Тём, — качая головой, произносит Толочкин. — Как я рад, что ты пришёл именно сейчас. — Пять! Кристина с неудобством сжимается на стуле под чужим любопытным взглядом и поджимает пальцы на ногах, смотря на подростка. — Стиль сменила? — спрашивает подросток, хмурясь на соседку несколько секунд. — Тебе идёт. Я руки помою и вернусь. Голодный… Вы, надеюсь, стол-то к празднику накрыли? — Шесть! Соня любопытно глядит через плечо Макса, поджигая уже свою собственную записку, и поджимает губы, находя на листочке только своё имя. Огонь прикасается к пальцам, и девушка шипит, отпуская своё желание тонуть в бокале с шампанским. — Семь! Серёжа думает, что она удивительная. Она так удивительно живо пишет что-то на бумажке, и улыбка не сходит с её лица. Такая безмятежная, прекрасная и нужная, что вместо какого-нибудь желания, он пишет «я люблю тебя» и поджигает. — Восемь! Максим легко помешивает пепел в бокале зубочисткой, вздыхая. Кто-то должен опаздывать. Кто-то должен. — Девять! — Ну, вот, — утирая ладонью нос, улыбается Банкес, — два добрых дела в копилочку в уходящем году. — Как думаешь, успеет до конца курантов? — спрашивает Даня, запрокидывая голову и рассматривая многоэтажку, в которую совсем недавно стремительно ворвался Олег. — Конечно, успеет, — уверенно откликается Лёша, стряхивая с куртки снег, который вдруг повалил на него мягкими хлопьями. — Новый год же. — Десять! Олег врывается в свою квартиру, хрипит от быстрого бега и на ходу скидывает ботинки, несясь к Соне со всех ног и почти падая рядом с ним, пока она улыбается, подавая подготовленный на удачу бокал. — Одиннадцать! — Просто захотелось открыть подарки пораньше, — мырлычет Женя Тиму в шею. — Ну, пожалуйста. Мирке же подарили раньше времени. — Какая вредная, — хмыкает мужчина, поворачивая голову. — Тут куранты мимо нас, но… Ладно, держи… Он лезет в карман пиджака, а потом передаёт Жене футляр, который она с обожанием называет тем самым. Отставив бокал обратно на стол, девушка открывает подарок. Браслет. — Ура-а! — кричит Тим, быстро целуя жену в щёку. — С Новым годом! Жень, ты чего? С Новым годом! Пьём шампанское! Браслет. Браслет…