Наблюдатель

      Холодный дождь немного отрезвляет. Капли замирают в воздухе не касаясь одежды. Чуя вздыхает полной грудью свежий ночной воздух. Пьяный туман в голове не рассеивается, хотя мыслить становится легче. Чуя дьявольски зол и возбужден. Ядовитый поцелуй все еще жег его губы словно кислота.       — Проклятый суицидник! И зачем он только упомянул Акутагаву, ну кто его за язык тянул?       Дазай — мстительная сволочь с уязвленным самолюбием. Этот больной ублюдок с радостью мог выместить злость на своем бывшем ученике, который, возможно, все еще мечтает добиться его признания. И кто после такого будет лечить вновь поехавшую крышу Акутагавы?! Нет, второй раз он этого не допустит. В отличие от бывшего напарника, Чуя никогда не был бессердечным ублюдком, которому плевать на своих подчиненных. Надвигающуюся катастрофу проще предотвратить, чем разгребать последствия. А значит, Акутагава проведет эту ночь рядом с ним. И пусть только проклятый суицидник попробует к нему сунуться! Чуя с удовольствием раскроет его голову о ближайшую стену или отправит в полет через окно. Так что Дазай может заснуть свой гениальный план себе в задницу, вместе с уязвленной гордостью. Рыжий эспер набрал знакомый номер.       — Не спишь? — приятный, чуть пьяный хриплый голос заставляет сердце владельца Расемона замереть в предвкушении. Он никогда не расскажет своему семпаю, что у него невероятно сексуальный, чарующий чувственный голос даже когда он злится или просто пьян. Акутагава готов слушать его вечно.       — Нет, — бесцветно отвечает Рюноскэ. — Вы же знаете, я редко сплю по ночам, Накахара-сан.       — Акутагава, ты можешь приехать прямо сейчас?       — С вами все в порядке, Накахара-сан? — отстранённо-холодно интересуется Рюноскэ. — Что-нибудь случилось?       — Дазай случился, — мрачно думает Чуя:       — Нет, — однако, скрыть раздражённый тон не удаётся. — Так ты приедешь?       — Это приказ, Накахара-сан? — и в безразличном голосе Акутагавы Чуе слышится едва скрываемая издевка.       — Да.       — Скоро буду, — в трубке слышатся гудки. Чертов Акутагава, как же он любит эти игры!       Рюноскэ проводит рукой по запотевшему зеркалу, презрительно кривит тонкие губы, разглядывая собственное отражение. Черные пряди волос с белыми кончиками противно липнут после душа к лицу, еще больше подчеркивая его болезненную, нездоровую бледность. Серебряно-серые глаза казались холодными и безжизненными, а тонкие, почти незаметные брови, прямой нос и тонкие, почти синюшные губы делали лицо пугающе неживым. Акутагава искренне ненавидел свое отражение. «Бледная поганка» — вспоминается ему насмешливый голос наставника. Акутагава ненавидел свое тощее длинное тело: выступающие ключницы и ребра, паутину мелких и крупных шрамов. Одни напоминание об ужасном детстве и ежедневной борьбе за выживание в трущобах. Другие оставлены его безжалостным наставником, чье имя он до сих пор в мыслях произносит с благоговейным трепетом. Эти шрамы словно вечное напоминание о собственной слабости и никчемности. Ядовитый шепот наставника спустя многие годы продолжает звучать в голове Рюноскэ.       — Взгляни на себя! Ты жалок, Акутагава! Твое тело такое никчемное и бесполезное как ты сам. Бледный и тощий, как нежить из гроба вылезшая. Тебе никакие тренировки не помогут. Можешь быть спокоен, — презрительно бросает Дазай, прежде чем покинуть душевую, где случайно застал своего подопечного — никто в мафии и за ее пределами никогда не позарится на тебя. На твое жалкое тело невозможно смотреть без слез и отвращения.       Воспоминание сдавливают в тиски грудную клетку, прорываясь наружу болезненным кровавым кашлем. И все-таки…       Твои глаза как холодная гладь озера, в котором отражается осеннее грозовое небо. Они красивые. Не забывай об этом, Рю.       Ласковый шепот и теплый взгляд ярко-голубых глаз успокаивает боль, заглушая голос из прошлого.       Не бледная поганка, а аристократический цвет кожи, — теплое дыхание согревает ушную раковину, а огненно-рыжие кудри щекочут обнаженную шею. — Не худой и тощий, а изящный и утончённый.       Звонкий смех ласкает слух, как звон маленьких колокольчиков:       — Сколько мне тебя учить, Рю? — теплые руки ложатся на плечи. — Ты недооцениваешь себя.       Озорной поцелуй в шею заставляет брюнета краснеть…       Слишком живые воспоминания. Всего пару недель назад он также стоял возле этого самого зеркала. Кашель отступает, и Акутагава чувствует странный прилив сил.       — Вы ошибаетесь, Дазай-сан, — вслух произносит Акутагава, и он уверен, что однажды у него будет достаточно сил так же посмотреть в лицо своему бывшему наставнику и сказать ему эти слова.       Брюнет вызывает такси и, накинув любимый черный плащ, быстро покидает пустую квартиру. Город укутывает холодная стена дождя и тумана. За окнами проплывают мрачные пейзажи ночной Йокогамы. Слёзы дождя меланхолично стекают по стеклу, заставляя вновь погружаться в собственные мысли.

* * *

      Удар. Хрупкое тело отлетает в центр грязного склада. В голове стоит уже ставший привычным хруст ломающихся ребер, а на языке появляется знакомый металлический привкус крови. Акутагава старается сделать вдох, и мучительная боль взрывает грудную клетку.       — Встать! — стальной голос словно удар плети разрывает тишину. Акутагава пытается подняться, но падает на колени, заходясь в болезненном кашле, пачкая грязный пол свежей кровью. — Ты жалок.       Губы Дазая искривляются в презрительной усмешке, не прикрытый повязкой глаз наставника опасно темнеет и отливает красным. Дазай смотрит на своего подопечного с нескрываемым отвращением и презрением. Жестокие слова наставника причиняют невыносимую боль, куда сильнее чем сломанные ребра.       — Такому отбросу, как ты, не место в Портовой Мафии! — Дазай направляет пистолет в лицо своего ученика, и ни один мускул на его лице не дёргается, когда он нажимает на курок, выпуская всю обойму. Акутагава из последних сил создает защитный барьер, останавливая пули. Перед глазами все плывет, по лицу стекает холодный липкий пот.       — Можешь ведь, когда хочешь, — усмехается Дазай, в чьих глазах клубится тьма. — Ещё раз!       Он перезаряжает пистолет вновь направляя его на Акутагаву.       — Это конец, — устало думает Рюноске: у него больше не осталось сил, чтобы отразить следующую атаку. Легкие жжет огнем. Он заходится болезненным кашлем выплевывая сгустки крови, прикрывает рот бледной рукой. Все, что он может сделать — встретить смерть, глядя ей в лицо. Поэтому он из последних сил поднимает глаза, вглядываясь в лицо своего наставника, в надежде отыскать на дне коньячных глаз хоть что-то человеческое. Акутагава не боялся смерти; он боялся разочаровать своего наставника и его презрение было самым страшным. Акутагаве было мучительно больно от мысли, что он не оправдал ожиданий Дазай-сана.       Звук выстрелов перекрывает бешеное биение сердца. Время словно замедляется. Смертоносные пули светятся красным и останавливаются буквально в нескольких миллиметрах от лица Рюноскэ, а затем осыпаются на грязный пол. Из-за резкого движения картинка смазывается. Рюноскэ запоминает вихрь огненных волос и гибкую тень, стремительно бросившуюся к Дазаю. Резкий грандиозный взмах ноги, точный удар острым носком начищенного ботинка, и пистолет отлетает в сторону, падая на грязный пол. Дазай потирает ушибленное запястье, напрочь забывая о своем ученике. Все его внимание устремлено на рыжую фурию, его смертоносного напарника Накахару Чую. В глазах брюнета загорается опасный огонь азарта и предвкушения. Губы растягиваются в раздражающей улыбке, так бесящей рыжего эспера.       — Чуя, — ядовито-сладко тянет Дазай, — неужели протрезвел? Все еще из-за испорченной шляпы злишься?       — Так и знал, что это твоих рук дело, скумбрия! — голос рыжего звучал угрожающе. — Что это за хрень ты устроил, больной ублюдок?! Ты должен тренировать его, а не калечить и пытать!       Холодные льдисто-голубые глаза горели праведным гневом, изящные руки в черных перчатках непроизвольно сжались в кулаки. В каждом резком движении, напряженной позе и даже взгляде чувствовался вызов, едва сдерживаемая ярость и скрытая угроза.       Лед и пламя… Акутагава почти физически ощущал смертоносное напряжения в воздухе. Их взгляды пересеклись, словно острие клинков. Чуя смотрел на Осаму открыто, дерзко и вызывающе. Акутагава испытал шок — такое он видел впервые. Дазай-сан, самый молодой и жестокий Исполнитель Портовой Мафии вызывал леденящий ужас в сердцах коллег и подчиненных. Его безжалостные методы и изощрённые пытки были широко известны за пределами мафии. Никто не смел смотреть на него так. Никто, кроме его вспыльчивого напарника.       — Враги Портовой мафии с этим щенком церемониться не станут, — парировал Дазай.       — Такими методами ты прикончишь его намного раньше, — криво усмехнулся Чуя.       — Давай-ка, выйдем на свежий воздух, пора проветрить твою больную голову, Дазай! — угрожающе прорычал рыжий эспер, резко хватая напарника за ворот белой рубашки и буквально таща за собой к выходу.       Похоже, вспыльчивый эспер решил вправить мозги своему напарнику путем старого доброго физического насилия. Прислонившись к кирпичной стене за складом, Акутагава украдкой, словно вор, пораженно наблюдал, как Дазай-сан ловко уходит от смертоносных атак своего опасного напарника. В глазах его горел странный азарт, сейчас они были живыми и никак не напоминали знакомые стеклянные глаза шарнирной куклы. Дазай намеренно распалял ярость маленького рыжего мафиози очередной колкой фразой, буквально купаясь в его ярости.       Это выглядело странно и даже красиво. Обманчиво-хрупкое тело в котором скрыта потрясающая сила, кошачья грация, резкие выпады и точные удары. Огненный вихрь рыжих волос и чистые яркие голубые глаза, сияющие гневом. Иногда Дазай пропускал удар и со странным удовольствием слизывал кровь с разбитых губ, насмешливо глядя в глаза обладателя Смутной Печали. Рюноскэ казалось, что он стал свидетелем чего-то запретного. Ни каждый день увидишь, как Дазай-сан получает по морде и жизнерадостно за добавкой лезет. Поэтому он не сразу замечает появление Хиротсу, который невозмутимо наблюдает за дракой с лицом учителя, присматривающего за учениками младшей школы. Хироцу Рюро, самый старый и мудрый член портовой мафии, переживший прежнего босса, невозмутимо курит трубку.       — А они точно не убьют друг друга, Хиротсу-сан? — подает слабый голос брюнет.       — Не бери в голову, Акутагава-кун, они просто так общаются. К тому же, Чуя-кун никогда не бьет в полную силу. Должен же кто-то время от времени вправлять мозг Дазаю-куну, когда его заносит на поворотах, — рассуждает Хиротсу, медленно вдыхая сизый дым. — Мальчишки, что с них взять… Сейчас подерутся, а потом отправятся в ближайший бар, где будут бухать до утра. Главное не лезть к ним под горячую руку.       Яркая вспышка молнии озаряет темный салон машины вкупе с раздражающим, похожим на взрыв раскатом грома, выдергивает Акутагаву из воспоминаний. Внезапно его накрывает осознание…       Между ними всегда что-то было! Что-то помимо жгучей ненависти, опасного соперничества и странной дружбы. Между Дазаем-саном и Накахарой Чуей всегда было что-то еще… Высокое напряжение, которое чувствовали все, кому пришлось случайно оказался рядом. Как Акутагава мог быть настолько слепым, что не замечал этого раньше?!       Дазай изо дня в день безжалостно втаптывал в грязь чувства Акутагавы, жестоко ломая тело и психику влюбленного подростка. Рюноскэ был слишком ослеплен своими чувствами, бессмысленная обреченная и такая наивная любовь без права на взаимность. В конце концов, он спрятал свои чувства в глубине своего израненного сердца, переплавив их в желание любой ценой добиться признания своего наставника. Он был слишком слеп, чтобы замечать то, что происходило буквально у него под носом. Теперь же события четырехлетней давности виделись ему совсем в другом свете.       За спиной обладателя Смутной Печали и Порчи ходило много слухов. Поговаривали, что над рыжим обладателем смертоносной способности висит настоящее проклятие. Все, кто старались сблизится с рыжим эспером, умирали при загадочных обстоятельствах. Иногда они просто исчезали без следа, а их тела никогда не были найдены.       Акутагава Рюноске понял, что над Накахарой Чуей все это время действительно висело проклятие. И у этого проклятия было имя. Дазай Осаму. Впервые за все время обладатель Расемона искренне был рад, что его наставник покинул Портовую Мафию. Сейчас работая в ВДА он вынужден носить опостылевшую маску добродетели и сдерживать своего внутреннего монстра. Но Акутагава слишком хорошо знал своего бывшего наставника и прекрасно понимал, что рано или поздно маска даст трещину.       Если бы Дазай-сан остался в Портовой Мафии, жизнь Акутагавы Рюноскэ, вероятно, давно бы оборвалась на пыточном столе. Если бы он только узнал правду, Дазай собственноручно вырезал бы его глаза за то, что он посмел посмотреть на него, а затем медленно отрезал по фаланге пальцы на каждой руке, которыми он касался его. Срезал слоями кожу, оставляя в сознании и вскрывал еще живого. Дазай-сана всегда привлекала эстетика боли и агонии, он возводил пытки и умерщвление в ранг высокого искусства, заставляя балансировать на грани жизни и смерти, продлевая мучительную агонию и заставляя обезумевших от боли жертв буквально молить о смерти.       Многие думали, что Дазай Осаму покинул Портовую Мафию из-за смерти своего близкого друга Одасаку. Хотя сам факт, что у его безжалостного, лишенного любых человеческих эмоций наставника были друзья, казался невероятным. Другая версия — конфликт с нынешним боссом. Мори Огай слишком боялся силы и возрастающего влияния своего воспитанника, понимая, что воспитал настоящего хладнокровного монстра. Дьявольский разум стратега и полное отсутствие эмоции и инстинкта самосохранения делало его опасным противником. Ринтаро понимал, что через несколько лет Дазай Осаму хладнокровно, глядя в глаза, перережет ему горло его же скальпелем точно также, как когда-то Мори поступил с прежним боссом. Но эти причины лежали на поверхности. И только сейчас Акутагава Рюноскэ в полной мере осознал жуткую правду. События, предшествующие внезапному уходу его наставника, словно пазл сложились в его голове, воссоздания картину пугающих событий приведших к неожиданной развязке.