Солянка

      Он ухмыляется под маской — они понимают это только по дрогнувшим мимическим мышцам и расчертившим углы глаз стрелкам морщин. Его хозяин морщится, отводя взгляд, опасаясь смотреть в глаза монстру, запертому в его клетке, и смотрит прямо на пришедших покупателей. — Мы можем снять этот… намордник с него? — мужчины осматривают товар заинтересованно, очевидно, опытным взглядом определяя сильные и слабые стороны человека… зверя перед ними, и продавец улыбается сально, прекрасно зная, что недостатков в его товаре нет. Уж точно не в этом. — А вы когда-нибудь снимали намордник с медведя, сэр? Не советую, — они переглядываются между собой, и тот, что выше, всё же кивает, и сбрасывает свой капюшон одним щегольским жестом. — Я всё же попробую, — Джанлуиджи тянет руку и снимает маску, быстро отдёргивая конечность от щёлкнувших совсем рядом зубов, и улыбается грубому гортанному рыку, который он издаёт.       Человек перед ним жилистый, сухой, но при этом сбитый так крепко, будто состоит целиком из витых жгутов металлических мышц. Он прикован жёсткими кожаными ремнями к транспортировочной платформе, но даже они с трудом выдерживают, скрипя, когда он рвётся вперёд, пытаясь вырваться из плена, вцепиться покрытыми чернильными древними узорами руками его шею и длинными пальцами вырвать глотку. Буффон улыбается холодно, уголками губ, не выдавая истинных эмоций — этот человек станет великолепным приобретением, их лучшим оружием в войне, если они сумеют добиться его верности. Джиджи отчего-то уверен — без этого он сбежит при первой же возможности, забрав жизни каждого, кто встанет у него на пути. — Мы берём. Андреа, отсчитай ему сколько надо и сверху. Как обычно, — Пирло, его ближайший преданный помощник, коротко кивает, отводя продавца в сторону, чтобы договориться с ним о расчёте, и нажимает кнопку коммуникатора у себя в кармане, доставая деньги. Джанлдуиджи они больше не интересуют — на Андреа и его снайперов можно положиться, и с этим работорговцем проблем у них точно не будет. — Как твоё имя?       Буффон обращается напрямую к зверю перед ним, и тот перестаёт на время попытки освободиться, заинтересованно замерев и вскинув тонкую бровь так эмоционально, что даже слепой поймёт весь его скептицизм и недоверие. Джиджи смеётся этой способности его нового невольного соратника — Cum tacent clamant*, подходит, как никогда. — Мне нужно как-то к тебе обращаться, согласись. Я Джанлдуиджи Буффон. Человек, который сейчас пристрелит твоего бывшего хозяина, мой генерал и начальник личной безопасности, Андреа Пирло. — Я знаю, кто вы, — он ухмыляется внезапно. Его голос звучит хрипло от молчания и постоянных рычания и крика, но остаётся сильным и твёрдым, голосом настоящего воина. Джиджи думает невольно, что приобретения лучше на этой войне они ещё не делали. — И даже знаю, зачем вы меня купили. Ждёте, что я полезу за вас убивать по первому приказу? — Ожидание не приводит к победе. К ней приводят действия и решения, — Буффон кивает подошедшему Пирло, замершему по стойке смирно за спиной мужчины. — Андреа, зови своих ребят, надо перевезти его на базу, — отдаёт приказ и возвращает всё внимание человеку, приблизившись к нему опасно близко, как никогда не позволял себе приблизиться никто до этого. — Уж прости, меры предосторожности, пока придётся не отстёгивать тебя от этой штуки. Если хочешь знать, на базе мы тебя выпустим, дадим свою отдельную комнату, чтобы солдаты в казармах тебя не беспокоили, трогать тебя никто не будет. Потом решишь сам — будешь ты воевать или нет. — А если я решу, что нет? — мужчина явно сомневается, но, глядя в яркие синие глаза Джанлуиджи, не может отказать ему сразу, читая его в ответ так же просто, как сам Джиджи читает его. — Значит, найдём способ для тебя отработать потраченные на тебя деньги, и пойдёшь на все четыре стороны. — Не боишься отпускать зверя на волю? — он скалится, обнажая острые зубы, в тёмных глазах густой уродливой тьмой клубится первозданная хаотичная сила, созданная вместе с сотворением мира и осколком вселённая в душу этого человека, она дымится едкой гарью, пачкая белок глаза яркими ранами лопнувших алых капилляров, но Буффон только улыбается шире, не отрывая взгляда от его глаз.       Джанлуиджи не боится того, кто стянут ремнями и магией перед ним, сильного, хоть и стройного, не лишённого своеобразной изящности тела. Человек перед ним искусный воин, без сомнения, но Джиджи с ними на равных, и страх не станет испытывать даже перед смертью от их рук. Но то, что заперто за тонкой бледной кожей, покрытой антрацитовыми переливчатыми узорами татуировок, боевых рун и древних языков, что скрывается внутри простого человека, не может не внушать трепета и благоговейного опасения. Мужчина склоняет голову, насколько позволяют путы, чтобы быть ближе к Буффону, смотрит исподлобья, но без ярости и злобы - только заинтересованно. — Ты, видно, давно не знаешь, что происходит в мире. Все самые опасные звери уже давным-давно там.       Он отводит взгляд первым, признавая правоту Джанлуиджи, облизывает тонкие сухие губы, пряча хищные клыки, наверняка привыкшие к вкусу раздираемой плоти, и Джиджи отходит, позволяя своим людям подхватить транспортировочную платформу, уже раздумывая над тем, как добиться расположения мужчины как можно быстрее. Он сделает всё, что сможет, всё, что будет в его силах и больше, но этот невозможный человек, этот совершенный монстр должен быть только его.       Буффон уже видит перед глазами призраков зарождающейся громогласной победы, рождённой под раскаты орудийных фанфар в крови и ярости сражающихся фронтов, в горниле военного пламени, на пепелище дотлевающего мира. Они заберут её сами из рук поверженных противников, вместе с их павшими знамёнами, и он знает точно, кто встанет наравне с ним и Андреа в авангарде победных полков, в авангарде победивших армий. Осталось самую малость, ничтожную малость - добиться безраздельного доверия и верности от того, кто рождён войной и ненавидит их всем своим существом. — Марио. Моё имя. Марио Манджукич, — и возможно, ему потребуется для этого куда меньше времени, чем он полагает.