Не нуждаясь в любви

«Супругу-омеге запрещено намерено причинять физический или психический вред супругу-альфе. В случае несоблюдения данного пункта брачный договор считается автоматически расторгнутым с обязательной последующей встречей с адвокатами обеих сторон в ближайшее время для расторжения договора на законодательном уровне.» Брачный договор Пункт 6.6, Положение о запретах

~~~       Он кидает Фандрала в блок во всех мессенджерах, где они переписывались, и контакт его блокирует тоже той же ночью, ещё до того, как ложится спать. Попытка сместить вектор внимания в сторону Локи и удовольствия оказывается провальной и безуспешной — Локи отказывает ему точно в тот миг, в котором Тор уже подумывает перебраться вместе с ним куда-нибудь. Не в собственную спальню, — уж, спасибо, он теперь в ней сексом заниматься не будет месяц точно, — но по крайней мере на диван в гостиной. Мысли не находят исхода в действиях, а попытка не оправдывается. Локи не добавляет ему проблем, но отказывается быть использованным в качестве суррогата для сброса напряжения, даже не подозревая об этом.       И Тор уходит. Вряд ли ожидает, что омега придёт сам, скорее просто не думает об этом. Но Локи приходит — то, с какой настойчивостью, то, с каким возмущением, он выговаривает ему правдивые характеристики, смешит Тора чуть ли не до рези в животе.       — Долго нам ещё? — не оборачиваясь к нему от окна, Локи интересуется то ли безразлично, то ли заносчиво, но Тор на его закидоны не реагирует. Хватит ему разбитой по утру тарелки и короткой, быстрой ругани, не успевшей даже дойти до криков — Локи бесится очевидно, еле заметно пахнет вулканической взвесью и драконить его Тору не хочется.       Отнюдь не потому что в горах орать нельзя из-за лавин.       Но именно потому что орать в горах нельзя — это место отнюдь не про ругань.       — Минут десять, — ответив без лишней патетики и словесного мусора, Тор чуть кусаче уже хочет пошутить, что нарочно выбрал самый дальний домик — чтобы никто не услышал криков Локи, когда Тор будет делать с ним что-то страшное, ага. Так и не шутит. Локи такой юмор не оценит уж точно да к тому же в его памяти все ещё стоят слова Брока: зайкам нужна понятность и прозрачность происходящего.       Назвать Локи зайкой, правда, у Тора не получится и через сотню лет, которые он не проживет. Перед глазами так и стоит вчерашний вечер, а еще обличающие слова омеги. Тор ведь ожидал от него мата, брани, уничижительных, жестоких слов. Локи никогда не выглядел как тот, кто стал бы размениваться на мелочи, отстаивая себя, а все же определенно точно не был Джейном. Джейн был назвал его бесславным, бесчестным ублюдком и последним тупицей, а в конец бы добавил, что никто с Тором, кроме него самого, и связываться бы не стал.       Локи назвал его индюком. И, впрочем, не сказал и единого лживого слова. О собственном лицемерии Тор знал прекрасно, о наглости и самоуверенности — тоже. Бестактным он, конечно, был вряд ли, но это фактически и не было оскорблением. А Локи был — возмущённым и забавным. Ещё недели назад отменяя бронь домика и оплачивая ее с денег омеги, Тор на самом деле не собирался рассказывать ему об этом. Тогда рассчитывал, что случившееся станет злобным, мстительным сюрпризом в процессе их развода.       Сейчас думал, что вышло, пожалуй, чрезвычайно забавно. А у них с Локи было в разы больше общего, чем могло бы показаться на первый взгляд, пускай Локи и вряд ли был лицемерен хоть сколько-нибудь.       Прямо сейчас он был восхищён и восхищения этого не могло скрыть ни напускное безразличие, ни претенциозность интонации — той самой, с которой Локи обратился к нему только что и в первый раз за последние часы. Весь перелёт они провели в молчании, в молчании ехали до отеля на вызванной для них машины. Даже на стойке регистрации не разговаривали, пока Тор улаживал все формальности.       В горах Локи уже нравилось. Это было видно по его большим глазам, находящимся ровно над покрасневшим от морозного воздуха носом, и по губам, временами изгибающимся в улыбке. Пробежавшись взглядом по его спрятанным под изумрудную шапку волосам и невидимой из-за ворота теплой куртки шее, Тор возвращает собственный взгляд к лобовому стеклу выданного им джипа. Массивные колёса перебирают изъезженный снег дороги почти бесшумно, впереди, правее, уже виднеется съезд в лес. Локи смотреть бы влево, там открывается отличный вид на горы, но он, конечно же, не смотрит, потому что не желает смотреть на Тора. Естественно, дуется и выглядит из-за этого чрезвычайно комично — сам утром взбесился, сам начал ссору, а теперь всеми силами его игнорировал. И в этом все же был с Джейном чрезвычайно схож, но Тор вообще подозревал, что такая линия поведения свойственна всем омегам.       Как бы Локи ни пытался выглядеть иным, он все же омегой был тоже.       Доехав до нужного поворота, Тор выкручивает руль и сворачивает вправо. Автомобиль не буксует, выравнивается по новой дороге с легкостью. Следом за его поворотом, Локи поворачивает голову тоже. Несколько секунд смотрит на него, внимательно, пристально. После говорит:       — Извини, что выбесился на тебя сегодня утром.       От удивления Тор на секунду чуть не путает педаль тормоза с педалью газа. Лицо, правда, у него вытягивается нарочно, глаза округляются. Бросив Локи собственный, издевательски восхищенный взгляд, Тор говорит:       — Надо же, вы только посмотрите… Что дальше? Небо упадёт на землю? Боги оживут? — в его голосе звучит насмешка, а еще смех, но Локи не разделяет. Пихает его под локоть легким движением, тут же руку забирая назад, будто торопясь убрать ее дальше от радиуса поражения. Откликается все равно:       — Ой, заткнись.       Тор смеется. И выталкивает, выпихивает из собственного сознания все мысли о Фандрале с усилием, переполненным злобой и омерзением. В горах омерзению места нет и никогда не найдется. И поэтому Тор забивает все это мысленными ударами кулаков, изживает из себя прочь: на будущие пару недель, а может и до самого нового года перед его глазами будут только работа, отдых и Локи. Последний, может, даже позволит поцеловать себя ещё пару раз. И вряд ли станет душиться синтетическими феромонами… Нет, это уже все же фантазия и сказка. От Локи и сейчас вновь пахнет кофе, а Тор, чем больше сталкивается с его настоящим запахом, тем больше начинает тосковать по его отсутствию.       Прошедший вечер вспоминается сам собой и, будто желая подразнить его, откуда-то вновь приносится запах лавы и вулканических испарений. Како-бобы собственной горечью почти не чувствуются, прячутся от него, вызывая мелкое желание себя разыскать. Тор только головой качает, уже отсмеявшись, отгоняет запах прочь вместе с мыслями. Забыть не сможет — как запах Локи, настоящий, истинный, пробивается сквозь всю синтетику кофе и дразнит его разум, мутит его, возбуждая и требуя себя подчинить. Украсть, присвоить, скрыть от других… Приметив впереди парковочную площадку перед двухэтажным домиком, Тор интересуется:       — Почему бесился? — незаинтересованно его голос не звучит, пускай Тор и не чувствует реальной важности в том, чтобы знать ответ на заданный вопрос. Намного больше его волнует, действительно ли Локи взял с собой грелку и так ли серьёзен был в словах о том, что им нужны две отдельные спальни. Тор, конечно, позаботился. Не только о двух отдельных спальнях, но и о том, чтобы в гостиной Локи ждал большой букет лилий в честь дня рождения, а весь холодильник был заполнен продуктами настолько, чтобы им не пришлось вызывать доставку из отеля и не пришлось ни с кем встречаться. И не то чтобы Тор прям планировал, что они будут заниматься сексом и им не захочется, чтобы кто-либо их прерывал… Он просто распоряжался вариативностью будущих событий. Вряд ли его можно было в этом обвинить.       — Бальдр задрал. С самого утра накинулся со всякой чушью, а когда я спросил, как он себя чувствует, притворился, что у него память отбило из-за пьянки, и предложил сходить в это клуб снова, — раздраженно качнув головой, Локи покачивает коленом и поправляет капюшон куртки, лежащий у него на плечах. В этот раз он разуваться в машине не стал, а еще время от времени удобнее натягивал шапку, не забывая забираться под неё самыми кончиками пальцев. Для чего он делал это, Тор не знал совершенно и не собирался спрашивать, чтобы услышать в ответ очевидное — желание Локи прикоснуться к себе, как бы двусмысленно это ни звучало в сознании самого Тора, протягивалось много дальше границ Бухареста да и вообще вряд ли было связано с какими-либо географическими координатами. — Хорошо, что мы решили улететь. По крайней мере теперь у меня есть стоящая, правдивая отговорка на случай, если он достанет меня окончательно.       — Ты не сказал ему, что улетаешь? — удивленно вскинув бровь, Тор немного притормаживает, выкручивает руль и разворачивается, постепенно подвозя их обоих к крыльцу входа. Подъездная дорожка расчищена от насыпавшегося за последние дни снега, весь дом изнутри убран и подготовлен к их заезду, холодильник загружен под завязку, а Локи… Он серьезно не сказал Бальдру, что уезжает? Хотя бы кому-нибудь сказал? Удерживаясь себя от того, чтобы повернуть к нему голову и заглянуть в лицо, Тор продолжает следить за движениями джипа, — один раз уже чуть не поскользнулся им по снегу прямо в пролесок, повторять что-то подобное больше ему не хотелось, — а еще думает о том, что не собирается вредить. Не зависимо от того, сказал ли Локи кому-то из своих друзей и знакомых, что они уехали, или нет, Тор определенно точно не собирался делать что-либо, противоречащее собственным принципам. Однако, если Локи не сказал никому… Что ж, у Тора в отношении этого имелась пара-тройка вопросов.       — Нет, — поёрзав на собственном сиденье, Локи тянется в сторону окна и, чуть ли не прижимаясь к нему, разглядывает их дом на будущие несколько недель. Лучше бы, конечно, до нового года, но пока что Тор отмалчивается и не пытается продавливать. К тому же, помимо появления у него нового вопроса, предыдущий, тот самый, с которым он проснулся этим утром, все ещё присутствует: как долго они смогут вытерпеть друг друга находясь внутри одного дома и не нуждаясь в том, чтобы уехать на работу на весь день?       Судя по прошедшему утру и разбитой тарелке, опять же, вопрос этот мог быть чрезвычайно риторическим.       — Но… Ты же сказал кому-то ещё, так? — окончательно затормозив у крыльца, Тор выключает зажигание и все-таки оборачивается к омеге. Тёплая, лыжная куртка Локи определенно не идёт, вот какая мысль издевательски жалит его сознание, желающее видеть Локи в меньшем количеством одежды, а лучше бы голым, если честно. Уж это, как минимум, смогло бы отлично его отвлечь от всего случившегося вчерашним вечером, а еще замечательно бы расслабило.       — Нет, а почему ты… — потянувшись назад, Локи оборачивается к нему и тут же тормозит собственное движение. Его расслабленный взгляд пробегается по лицу Тора, чтобы тут же напрячься, а губы поджимаются. Тор только преувеличенно невинно вскидывает бровь и притворяется, что не скрывал в собственном вопросе никакой подоплеки вовсе. Никакого двойного дна. Никаких домыслов или к примеру намеков на то, насколько в собственных действиях Локи непоследователен. Он боится его, но едет с ним, никому не рассказав о поездке? Тор только бровь вскидывает и отмалчивается, пока Локи прищуриваются, тянется к нему ближе медленным, слитным и ничуть не дрожащим движением. Он говорит: — Я взял с собой грелку, дорогой. И собираюсь очень внимательно проверить, чтобы замок на двери моей спальни не открывался снаружи. Не думай, что я…       Потянувшись вперёд тоже, быть может, резче, чем нужно, Тор шуршит тканью лыжной куртки, опирается на свой подлокотник рукой и замирает в сантиметрах от лица Локи. Вместо настоящего феромона чувствует лишь запах кофе, но, впрочем, ему хватает и взгляда — у Локи не вздрагивает ни лицо, ни тело, только где-то в глубине глаз что-то дергается. Тор хотел бы ожидать, что омега отступится, но знаком с ним уже достаточно долго и потому что не ожидает ничего вовсе. Лишь говорит, перебивая его следом за движением ещё и собственными словами:       — Не я пугал тебя, но именно ты боишься меня. Разве тебе не стоило предупредить кого-то, что ты уезжаешь со мной, чтобы, как минимум, чувствовать себя в большей безопасности? — в его голос само собой прорывается что-то опасное, с настойчивыми нотами власти, альфьей, неразделимой и полноправной. Только слово его говорит правду и выговаривает всю ту мысль, что пришла Тору в голову ещё секунды назад. Мысль не о его собственной безнаказанности. Мысль о том, почему Локи не позаботился о себе, пускай и был точно обязан сделать это.       Вначале вздрагивают его глаза. Они вздрагивают вновь, после вздрагивает весь омега и салон джипа орошает его развеселый смех. Он отстраняется первым, но не становится проигравшим, смеясь, подобно победителю. Тор даже успевает почувствовать себя глупцом, но, впрочем, недолго: почти сразу засматривается на мелькнувшее в вороте чужой застегнутой куртки горло. И, конечно же, сглатывает. А Локи — не замечает. Он смеется, легким, развязным движением опускает ладонь ему на предплечье. Сквозь все слои теплой одежды прикосновение, конечно же, не чувствуется, и Тору хочется выразить относительно этого немного мысленной жалости.       Он не успевает.       Он не успевает, потому что Локи неожиданно притягивает назад к нему, резко, но плавно, быстро, почти незаметно, и около самого уха звучит его голос, когда он говорит:       — Я не чувствую себя в безопасности никогда не зависимо от того, где и с кем я нахожусь, Тор. Твое альфье эго жаждет думать, что ты — наибольшая угроза для меня, потому что это даёт тебе ощущение власти, но это ложь. На каждую рыбу найдется рыба покрупнее. Уж прости, дорогой, — и в том его голосе, который Тору хочется слышать возбуждающим, горячным, не кроется ни того, ни другого. Он звучит скорее зловеще, стряхивая с него весь накатывающий пыл и выжигая весь голод. Тор только плечами вздрагивает от мелких, угрожающих ему мурашек, что пробегаются по его коже, а Локи уже отшатывается так же быстро, как приблизился. Он сочувственно похлопывает его по предплечью ладонью, отдает легкую, снисходительную усмешку. Именно в этот миг становится отчего-то очень похож на Фригга с его бесконечной болтовней об «этих альфах, которые…», но Тор не улыбается ему. Лишь прищуривается, провожает выбирающегося из машины омегу взглядом. Локи даже не оборачивается к нему. Вместо этого потягивается, разминается после двадцати минутной поездки и уже оглядывает дом снаружи. Все, что Тору остаётся, так это бросить немного кусаче и тихо:       — И где, по-твоему, мне искать сраный водоём в горах? Зараза…       Локи его, конечно же, из-за закрытой пассажирской двери не слышит. Он ступает на крыльцо, осматривается. Снаружи дома нет ни стульев, ни других вещей — только пространство для парковки, усыпанное притоптанным снегом и лес, тянущийся широкой полосой на восток и на запад. Яркое, зимнее солнце светит сквозь верхушки еловых деревьев, но совершенно не пригревает. А Тор не собирается верить в то, что действительно существует рыба крупнее его собственных размеров, и все равно вспоминает Тюра с Бюлейстом, что приходили к нему пару недель назад. Напугать не смогли, но угрозу высказали. И ему нужно было быть настороже теперь.       Тор был. Не отдал никому, кроме Сэнда, информации о том, куда направляется, а Сэнда попросил не болтать. Тот только кивнул ему по видео-связи, заметно напрягся. Прихода Тюра с Бюлейстом он явно не забыл тоже. И, как бы Тор ни заботился о собственной чести, страх все же оставался хорошим регулятором чужого молчания. Не самым моральным, но лучшим из возможных в данной ситуации.       Выйдя из машины и забрав с собой ключи, Тор направляется к багажнику сразу же. Он вытаскивает их с Локи вещи на крыльцо, омега тут же подхватывает собственный чемодан за ручку. Где-то в его глазах все ещё прячется насмешка — ему явно приносит удовольствие тот факт, что эго Тора самую малость задело. Конечно же, нет или по крайней мере Тор будет лгать об этом до крайнего, но разве же есть разница?       Как бы Локи ни хотел, крыть ему нечем.       — На первом этаже гостиная и кухня, есть кладовая. С задней части дома застекленная терасса. Она не отапливается, если что, но там можно курить, — уже у двери он вытаскивает из кармана дутой, теплой куртки ключи, выданные ему администратором-омегой вместе с пожеланиями хорошего отдыха и быстрым, игривым взглядом, и открывает все три замка. Мимолетная мысль приносит ему его собственное, легкое возбуждение и идею о том, что он мог бы, конечно, с этим омегой… Взгляд опускается к собственным, постепенно подмерзающим на зимнем воздухе пальцам и естественно первым делом натыкается на обручальное кольцо, напоминая о том, что не мог бы и не может уже на ближайшие пять лет. Теперь он супруг-альфа: без привилегий, без секса и посватанный ничуть не со своим омегой. Просто прекрасно. — На втором этаже две спальни, можешь выбрать любую. Ванная одна. Есть кабинет. Если будешь выходить на улицу, предупреждай меня, чтобы я знал.       — Я отлично ориентируюсь в пространстве, Тор. Уж в таком редком лесу не заблужусь, гору отовсюду видно, — чуть кусаче оскалившись, Локи проходит в открытую Тором дверь, следом за собой провозит и собственный чемодан. Тор только глаза закатывает, отвечая:       — Здесь куча зверья водится в лесу. Белки всякие, — чуть дернув плечом и сбрасывая в очередной уже раз очередную же мысль, Тор забывает симпатичного омегу-администратора и проходит за Локи следом. Тот оборачивается к нему с ничуть не сдерживаемым скептицизмом, со вскинутой бровью. Он делает собственные выводы раньше, чем Тор успевает договорить, и определенно зря. Потому что Тор говорит и договаривает: — И волки.       Будто в отместку, он пытается звучать зловеще тоже, но омега не пугается. Или притворяется слишком уж хорошо: только хмыкает заинтересованно, плечами поводит. Они раздеваются в молчании. Снимают обувь, вешают куртки на пустые крючки у входа. Локи снимает шапку и, наконец, позволяет себе прочесать волосы пальцами, пока Тор очень старается не пялиться. В низком вороте чужого свитера светлая, будто бы никогда не видавшая солнца шея привлекает его взгляд и каждую новую его мысль. Локи будто не замечает, вот о чем хочется думать Тору, но правда в том, что омега действительно не замечает. Он проходит в зону кухни, располагающуюся справа от входа, перебирает кончиками пальцев по поверхности обеденного стола, чтобы почти сразу поднять ту выше и коснуться букета, стоящего в красивой, стеклянной вазе на поверхности. Говорит:       — Ты пялишься, Тор, — и ладно, окей, он все видит, Тор пялится, конечно же, чего ещё ему стоило ожидать? Фыркнув почти беззвучно, Тор подвигает стопой собственные ботинки поближе к ботинкам Локи. Отмалчивается, естественно, и глаза отводит. Быстрая мысль, что не желает быть обличённой, уже ускользает в ту часть сознания, что заполнена будущей работой. Локи говорит, оборачиваясь: — Хорошая кухня… И полы с подогревом. Они точно платят безумные деньги за такую роскошь.       Тор только плечами пожимает, подтягивает рукава своего бордового свитера плотной, двойной вязки выше. В доме уже натоплено и тепло и, пожалуй, ему стоит в ближайшее время переодеться, чтобы не запариться, только Локи уже говорит, уже оборачивается. Они встречаются взглядами и неожиданно новым шагом Тор ступает и на пол, и на собственную застарелую мысль. Откликается негромко, как можно более мягко и неопасно:       — Говоришь так, будто разбираешься в этом…       Локи кивает ему тут же, усмехается чуть мягко, будто вспомнив о чем-то чрезвычайно хорошем. И отвечает:       — Да, у меня есть целый… — его речь тормозится почти сразу. Омега замирает, каменеет весь — мечтательность оказывается изгнана из его глаз прочь за секунды времени, кончики пальцев, только тронувшие бутон одной из лилий, замирают. Но он все равно палится, все равно выдает себя. И Тор тут же вскидывает бровь вопросительно, а еще провокационно тянет уголки губ выше. Он усмехается, получая подтверждение, которого не сильно искал: у Локи есть дом. У Локи есть недвижимость и, возможно, даже не одна, но Локи — чрезвычайно умный омега; и Тору не сложно признать это, даже с оглядкой на все собственные переживания в его сторону. Ни в единой копии их брачного договора никакой недвижимости Локи указано не было. Вероятно, о ней не было информации нигде вовсе, все было записано на имя Тони или того же Сигюна. Может, Бальдра? Вряд ли. У Бальдра от Локи не было и единого кредита доверия. Поняв собственную ошибку, быструю, но достаточно значимую, Локи только глаза закатывает — притворяется и пытается выставить дураком именно Тора. Говорит: — У меня есть друг, у которого есть дом.       Дураком себя Тор не чувствует и почувствовать не пытается. Только кивает драматично, но, конечно же, не верит вовсе. Сделав легкий шаг назад, нащупывает за спиной край стены прихожей. Он откидывается на него вальяжно, скалится все ещё — они оба знают, что уже поздно оправдываться и лгать, но Локи, конечно же, будет и будет до крайности. Тор говорит:       — Целый друг? Или, может, у тебя есть свой собственный целый дом? — веселье расплёскивается изнутри жидкими искрами возбуждения, но альфа не давит. Просто говорит, просто смотрит. Локи поводит плечами — явно хочется закрыться, сплести руки на груди, но он слишком хороший игрок, чтобы так сильно палиться невербальными сигналами. И палится все равно, потому что уже поздно, его уже приперли к стенке. За такую наглую ложь, как сокрытие имущество, Тор с легкостью может призвать его к ответу и устроить ему кучу проблем в рамках их брачного договора. Делать он этого, конечно, не будет и, в принципе, большой разницы ему нет, сколько у Локи домов и какой величины. Но веселье уже плещется, играется где-то внутри, а ему хочется насладиться — припертый к стенке Локи выглядит чрезвычайно привлекательно.       Потому что припертым к стенке не выглядит вовсе.       — На что ты намекаешь, Тор? — подняв голову выше, гордо и статно, он выносит вперёд, в пространство между ними, собственный голос, а еще породу. И не пугается вовсе, лишь спрашивает — лаконично, сдержано. Тор посмеивается с легкой, наигранной угрозой. Качает головой. Застоявщееся возбуждение, которое в сегодняшнем суетливом утре ему не удалось сбросить мастурбацией, застаивается, перекатывается металлическими шариками где-то внутри. Их бока стучат друг о друга, и Тор говорит все с той же насмешкой:       — А я уже и не намекаю. Намеком было бы, если я сказал, что с удовольствием посмотрю, как чудно будет смотреться отсутствие твоей лыжной куртки в твоём гардеробе пару месяцев спустя, дорогой, — этому курорту, пожалуй, стоит добавить в собственный список развлечений нечто подобное, вот о чем альфа думает в моменте. В груди ширится что-то властное, крепкое, но оно не разрастется и не сможет перебить все то, что мелькает в глазах Локи. Омега думает быстро, но рассматривает его без паники, спокойно и сдержано. Самыми кончиками пальцев вновь касается бутона, не подозревая о том, что Тор, возможно, готов заплатить за подобное прикосновение к себе крупную, весомую сумму. Но лишь возможно, конечно же. За предлог, нарочный, естественно, Локи цепляется, будто тонущий за спасательный круг, но, даже вцепившись, в сторону Тора не плывет. И отвечает, легким стуком кончиком пальцев по поверхности обеденного стола, озвучивая их игру и опуская руку прочь от букета, будто прочтя мысли альфы:       — И что, позволь узнать, ты делаешь в моем гардеробе, дорогой? Только не говори, что нюхаешь мои белье… — Тор поскальзывается взглядом на его шее, поскальзывается взглядом на нем всем. Новый оранжевый свитер, джинсы… Определенно не так выглядит омега его мечты и не будет выглядеть никогда, только мечтать уже поздно. Локи отвечает ему, переводя тему, и с легкостью выскальзывает прочь из пространства меж стеной и догадками Тора. Он притворяется, что те догадки не являются фактами. Тор — просто позволяет и потворствует, наслаждаясь игрой.       Но, конечно же, не отпускает его прочь так просто — это было бы поистине кощунственно.       — А если вдруг нюхаю, то что ты скажешь на это, дорогой? — ему вспоминается Фандрал и та история с их Локи свадьбы за мелкие, быстрые мгновения. Рука, спрятанная за спиной и прижимающаяся к краю стены, тут же сжимается в кулак сама собой, но лицо не вздрагивает. Тор удерживает провокационную усмешку, блестит хитрым взглядом. И вновь мыслить о том, как же ему жаль, что он Фандралу не врезал. Быть может, хоть это могло бы освободить его от части его собственной злости на уже явно бывшего друга, потому что ничто больше помогать ему в этом не собиралось. Локи? Был последним, кто помог бы ему в этом.       — Скажу, что это, как минимум, омерзительно, а, как максимум, бесполезно. Если тебе хочется понюхать стиральный порошок, можешь спросить у омеги-уборщика, где он лежит, — чуть презрительно скривив губы, Локи отворачивается от него и неторопливо обходит стол. Он, конечно же, не бежит, как не бежит и никогда, но побег чувствуется в каждом новом его гордом, размеренном шаге. А в голосе чувствуется яд и игра, именно игра, столь увлекательная и столь занимательная для них двоих. Тор смешливо кривит губы, ожидая ещё хотя бы слова. Единого или пары новых. Ведь это же Локи, верно? Он никогда не уходит не оставив собственный голос последним, что прозвучит. Сейчас случается ровно так. Обойдя стол, омега направляется к широкой лестнице, ведущей на второй этаж. Ступив на неё, уложив даже ладонь на перила, все-таки оборачивается. Говорит, глядя Тору прямо в глаза: — К слову, раз мой гардероб в твоей квартире моим не является… Будь добр, не забудь подарить мне на Новый год большой, крепкий сейф.       — Будешь прятать там от меня своё белье, дорогой? — широко, нарочно оголяя клыки, оскалившись, на провокацию Тор не ведётся. Локи пытается вменить ему отсутствие у него территории, которая быть у него обязана по их договорённости, и Тору хочется верить, что он прекрасно знает — в его спальне или в его гардеробе Тор не был. И заходить туда не собирался точно.       Что бы он ни говорил ради броского слова, он отлично знал, где проходит граница.       — Буду прятаться там сам. От тебя. Дорогой, — надменно приподняв подбородок, Локи глядит на него свысока несколько секунд, а после отворачивается. Он уходит на второй этаж, собирается выбрать себе спальню, вероятно, но все равно проигрывает, оставляя Тора на десяток секунд наедине с собственными бёдрами. Даже не в облегающих, свободных джинсах они у Локи выглядят крайне маняще. Или просто по личному времени Тора ему уже пора помастурбировать? Качнув головой, альфа прикрывает глаза и колко усмехается.       Классическая ситуация с запретным плодом пытается поставить ему подножку, но все же старается отнюдь недостаточно, потому что Тор не влюблён и влюбляться не собирается, потому что с Локи связываться по-настоящему, очевидно, себе дороже, а еще потому что у него все ещё нет желания заводить семью. Подножка, правда, оказывается прямо перед его глазами, но запретный плод в реальности не настолько сладок, каким его пытается выставить вся эта ситуация. Именно поэтому приложенных происходящим усилий оказывается недостаточно. Тор почти даже не запинается.       Но только почти. ~~~       Он спотыкается по полной, запутывается в ногах и с грохотом валится с лестницы.       В реальности этого, конечно же, не происходит, но ощущается именно так. Тор выдерживает четыре дня. Среди мирных, морозных еловых деревьев у самого подножия горы он выдерживает четыре дня подле Локи, чувствуя, как изнутри постепенно выпекает все внутренности к черту.       Локи больше не душится синтетическими феромонами. От него больше не пахнет ни кофе, ни давно исчезнувшим цитрусом и, пускай его запах не заполняет собой все вокруг, Тор все равно его чувствует. Временами сталкиваясь с омегой в кухне среди дня, ужиная вместе, выезжая за пределы их дома, к отелю, чтобы покататься на горных трассах… Локи пахнет постоянно, а Тор не желает принюхиваться, но все равно занимается именно этим. Чужой аромат, ничуть не сладкий, становится желанным неожиданно — Тор начинает догадываться, что он становился именно таким все время с момента их с Локи знакомства.       Локи не привлекает. Он не выглядит покладистым вовсе, за день они успевают чуть не погрызться раза по два, если не три, — за каждый новый день, а не за какой-то единственный, — а еще он, ну… Он не обладает той красотой, которая Тора в омегах всегда привлекала, а еще вряд ли обладает какой-то красотой вовсе. Каждый раз глядя на него, Тор мыслит об этом, крутит эту мысль в собственном сознании и совершенно не может понять, почему его тянет так сильно. А после Локи делает что-то, говорит что-то или рассказывает какую-то историю, или просто слышит историю, которую рассказывает Тор, просто реагирует, и все мысли пропадают вовсе. Его движения, его смех, то, как он все продолжает, и продолжает, и продолжает прикасаться к себе — Тор спотыкается, путается в ногах, валится с лестницы, ведущей на второй этаж их дома, и собственной задницей пересчитывает каждую ступень.       К утру пятого дня его метафорическая, мыслительная задница болит просто отвратительно.       В то время как Локи будто бы оживает. Тор почти не видит, чтобы он работал, чаще находя его вместе с книгой в любой возможной части дома, где есть горизонтальная поверхность. Книги Локи берет из стеллажа, стоящего у одной из стен гостиной, а Тору очень хочется пошутить, что за пару недель Локи прочтёт его весь и тогда ему придётся заняться чем-то другим, — чем-то типа секса с Тором, например, профилактики ради, — но он так и не произносит этого. Только скалится каждый раз, когда Локи среди дня возвращается с одиночной прогулки по лесу, игнорируя полностью все его предупреждения. В первый подобный раз Локи ему в ответ только язык показывает и говорит:       — Я бы предложил тебе пойти со мной, но ты так сильно боишься этих выдуманных тобой волков, что я, пожалуй, позабочусь о сохранности твоих нервов, — и Тор почти отвечает ему, почти говорит, что ни черта он не боится, а еще с легкостью пойдёт с Локи и сможет ему это доказать. Но Локи смотрит так, будто именно на это детское, задиристое бахвальство и рассчитывает. В итоге Тор отмалчивается. И никуда с ним, конечно же, не идёт.       Только назад в спальню возвращается, чтобы подрочить. Возвращается он, конечно же, в одиночку.       Без единого следа сонливости в очередной раз моргнув, альфа тяжело, медленно вздыхает и тянется ладонью к лицу. Часы, висящие на стене, оставляют ему меньше часа до полудня, и Тор не помнит во сколько проснулся, но чувствует — достаточно давно, чтобы уже сходить в душ и позавтракать. Ничего из этого он, конечно же, не сделал. Он открыл глаза, перевернулся на спину, после просто вдохнул… В его чертовой спальне не должно было пахнуть омегой, которого здесь даже не было! Но в его спальне пахло. Под носом ощущался аромат вулканических испарений и текучая, раскалённая лава медленно скользила по воздуху, не давая ему спуску вовсе, а еще напоминая о каждом прошедшем дне.       Позавчера, к примеру, Локи дрочил. Тор не был в этом уверен, но именно что был: он пошёл на его поиски ближе к вечеру с вопросом об ужине, но нашел в коридоре второго этажа лишь стойкий, очевидный запах чужого возбуждения. В дверь так и не постучал. Даже не остался, чтобы подслушать и подтвердить собственные догадки — это стоило ему много большего усилия, чем даже сдержаться, чтобы не врезать Фандралу. Но подтверждение собственной догадке Тор все же с легкостью нашел: на протяжении всего ужина Локи очень старался не выглядеть чрезвычайно заторможенным и не смотрел ему в глаза. Говорил он, конечно же, как и всегда, двигался, как и всегда, но Тор… Он был бы последним идиотом, если бы не догадался.       Но, впрочем, он и был — он валился с этой чертовой лестницы ежедневно.       Три дня назад, к примеру, они поехали кататься на лыжах. Почти сразу выяснилось, что Локи кататься не умеет, — он сказал об этом сам, — ещё двумя минутами позже — что он не желает учиться у Тора. Это, конечно же, не было бы проблемой, если бы Локи не смог встать на сноуборд за полчаса времени с помощью какого-то крайне вежливого инструктора-беты и не засыпал Тора, едущего на лыжах, снегом во время обгона. В тот момент Тор не был уверен, что ему хочется сделать сильнее: поцеловать омегу или чуть-чуть придушить.       По пути обратно в дом, когда Локи сказал, что на самом деле уже учился кататься, когда-то давно, уверенности у Тора поубавилось: придушить Локи хотелось все же сильнее, чем поцеловать.       Тяжело вздохнув вновь, Тор трёт лицо уже обеими ладонями и заставляет себя сесть в постели. Его сознание пытается найти выход из этой проблемы в том, что бы прийти с ней к Локи и просто поговорить с ним, но этот выход, какое бы приятное окончание в его фантазиях ни имел, отнюдь выходом не является. Потому что дело не в разговорах и не в убеждении Локи в том, что все будет хорошо, ему понравится, а Тор не будет делать хуйни. Потому что идти к нему и просить помощи с, очевидно, его проблемой — именно его, не Локи, — нелепо, жалко и совершенно точно безответственно.       Потому что Локи не дал ему гарантий и сроков — Тор согласился на это. Тор согласился на это и совершенно точно не имел никакого права идти сейчас со словами, что Локи ему что-то должен.       Локи должен ему определенно не был, но Тор не мог перестать думать о его запахе. Только начав думать о том, как бы мог выглядеть возбужденный, с плывущим, изнеженным взглядом омега, он больше не мог освободиться от этого. Локи был болтливым во время секса? Стонал громко или тихо, с этой возбуждающей дрожью интонации? Где он был наиболее чувствительным? У Тора не было ни единого ответа на все существующие у него вопросы, а еще ответов этих можно было не ждать вовсе. Все, что у него было — мысли. Быстрые, томные и неутомимые.       А еще, конечно же, возбуждение. Фоновое, легкое, оно крепло в самый неудачный момент и, конечно же, встречало утрами. Этим утром он переживает его стойко и с гордостью, но врет себе бесстыдно и нагло. Возбуждение никуда не уходит. Только стояк спадает, возбуждение же так и гнездиться где-то внутри. Ему по-альфьи хочется дорваться, дотянуться до того, на прикосновение к чему ему было выставлено вето и крайний, нерушимый запрет. Опустив руки, Тор стягивает ноги с постели и поднимается. Даже домашние штаны натягивает, но стоит ему дойти до комода, чтобы взять чистое белье и полотенце, как он быстро понимает — не получится. Мысль о белье напоминает о том, насколько влекущими выглядели бедра Локи, когда он видел их в последний раз.       Это было за сутки до смерти Шмидта. И тот день был заполнен большим количеством сложных событий, но до них его сознанию, как, впрочем, и крепнущему члену, уже не было никакого дела. Перед глазами были лишь бедра Локи, его длинные, голые ноги и… Негромко выматервшись себе под нос, Тор с силой толкает ящик комода, захлопывает его и так и не достает белья. Футболку не достает тоже, вместо этого опираясь одной рукой о поверхность комода. Он соглашается с собой и со всем собственным возбуждением, обещая мысленно — сейчас подрочит, сходит в душ, а после пойдёт на пробежку по лесу, чтобы проветрить голову. Часа на полтора. Это точно поможет и иначе не будет.       А если не поможет, он пойдёт на пробежку снова. И будет бегать до тех пор, пока его не сожрет какой-нибудь совершенно точно не выдуманный волк — может хоть это спасет его от гнездящегося внутри возбуждения.       Приспустив свободной ладонью пояс штанов, Тор оттягивает резинку белья и спускает ее вниз тоже. Сухое прикосновение к себе заставляет зажмуриться то ли от удовольствия, то ли от раздражения — невозможность забрать то, что забрать хочется, отдает каждому слову Локи шоколадную медальку за правдивость аргументов. Тор только морщится, но на ладонь все равно сплёвывает и вновь обнимает собственный член. Тот уже твёрдый, на головке вот-вот выступит предсемя. Глаз Тор не открывает и позволяет себе, позволяет каждой собственной мысли, что желает думать о Локи, о его запахе, о его бёдрах, а еще о том, как он цепляется за его, Тора, рубашку в вечер собственного дня рождения.       Они целуются. От Локи пахнет просто охуительно, ничуть не сладко и Тор тонет на самую глубину, растворяясь в его запахе за секунды. Он представляет, как зажимает его у стены — этого никогда не случится. Но Тор все равно представляет. Как они целуются, как Локи позволяет снять с себя футболку и отбросить ее прочь. Под ней, конечно же, бельевой топ, прячущий его мелкие соски, и Тор не знает, насколько они чувствительные, но желает — и знать, и всего омегу. Он представляет, как целует его шею, как его кожа, светлая, слишком светлая и тонкая, покрывается мурашками. Локи нравится? Локи боится. Даже в его фантазии он боится, и Тор только дергает головой раздраженно, продолжая двигать рукой по собственному члену. Он мог представить кого угодно, но так не получится — уже пробовал, уже пытался.       Аромат Локи не собирался заполнять собой весь их дом, но именно это и сделал в глазах самого Тора.       Локи не собирался, впрочем, тоже, но…       Резвого, раздражённого топота по лестнице Тор не слышит. Он закусывает щеку изнутри, вновь проводит влажным от предсемени пальцем по головке и шумно выдыхает. Думать о сексе не получается, как, впрочем, не получается и возбуждаться от мыслей о минете. Поставить Локи на колени? Ха. Он не нужен ему опущенным и побеждённым. Он не нужен ему покоренным, придавленным его, Тора, властью.       Но точно нужен язвительным, горящим собственной лавой ублюдком, и Тор не собирается обдумывать этого, даже не замечает этой мысли, чувствуя, как его член реагирует на неё, как вздрагивает в его ладони. Сознание уносится в ту несуществующую вселенную, где надменный, горделивый омега седлает его, и у Тора вздрагивает левое колено. В паху скручивается, пальцы сжимаются чуть крепче на его собственном члене, будто пытаясь воссоздать узость чужой задницы. Вот это ему бы понравилось точно. Понравилось бы Локи?       Тор не загадывает и вопроса задавать не станет. Тор не загадывает — не оформленное в четкую мысль желание исполняется все равно, будто прощальная насмешка давно мертвых богов. Резкий стук в дверь заставляет его дёрнуться и вздрогнуть. Глаза распахиваются, когда он слышит злое:       — Тор! — и это, конечно же, Локи, а еще он, конечно же, зол. Его феромон пробивается в проем меж дверью и полом, выдавая его присутствие и все его чувства, только Тор уже ничего не считывает. Он так и замирает с членом в руке, вдыхает глубже. Ответить не успевает. Ни ответить, ни прикрыться, ни сделать хоть что-либо, потому что Локи уже рычит: — Объясни мне, какого черта твой сраный друг-альфа только что наорал на меня по телефону из-за…! — он дергает ручку резко, распахивает дверь и находит его взглядом за секунду. Тор не сильно-то прячется и не имеет большой привычки запираться на замок, потому что не боится того, с кем делит дом. Его постель находится прямо напротив входа, чуть левее стоит комод, а он стоит как раз рядом с последним. Уже не сильно то дрочит, но все ещё держит возбужденный член в руке и все ещё чувствует запах. Локи пахнет так, что Тору хочется затащить его внутрь, завалить в собственную постель и вылизать с головы до ног. Он не делает ничего из этого. А омега затыкается, так и не договорив. Злость его глаз сменяется растерянностью, рот пораженно приоткрывается. Немая сцена растягивается секунд на десять. Тор успевает подумать о том, надо ли ему будет объясняться позже, а еще — о том, что он мог бы предложить Локи поучаствовать. Мысль эта крайне тупая, конечно же. И Локи, растерянный и теряющий все своё возмущение за секунды, уже дергается, уже отшатывается назад, бросая быстрое: — Извини.       Извиняться ему не к лицу да к тому же Тор не в обиде. Он так и стоит, смотрит на то, как омега тянет дверь следом за собой, как собирается вот-вот закрыть ее. И мысль, та самая мысль, что все ещё чрезвычайно тупа, загорается яркой, неоновой вывеской у него перед глазами. Тор знает, что она идиотская и нелепая. Тор точно знает об этом. И все равно говорит:       — Не хочешь поучаствовать? — в голосе пробивается хрипотца и ему приходится прочистить горло, но чего-то важного, стоящего, чтобы повторить собственные слова громче, в нем просто не находится. Вероятно, наглости. Или жестокости? Ведь это же Локи. Он не желает не то что участвовать, даже связываться с ним. Только дверь почему-то замирает, оставив меж собой и косяком мелкую, тонкую щелку. Тор не слышит шагов, убегающих прочь, и не слышит голоса.       Локи молчит. Но не уходит.       Он ждёт? Он собирается плакать? Тор не боится его слез и уже хочет вдохнуть поглубже, будто воздух поможет ему придумать хотя бы единой новое слово, но так и не вдыхает, вовремя вспомнив о том, что весь воздух уже тронут, уже поражён омежьим феромоном. Он так и стоит, замирает в ожидании. Либо дверь закроется, оставляя ему выбор, заканчивать дрочку или нет, либо…. В какой-то иной исход Тор не верит. Он просто стоит, начиная постепенно чувствовать себя чрезвычайно тупо со стоящим членом в руке. А Локи молчит.       И в этом молчании дверь начинает открываться вновь. Именно это она и делает, пока Тор обещает себе записаться к врачу по возвращении — чтобы исключить возможность у него зрительных галлюцинаций. К какому именно врачу записываться, он правда не знает, но дверь уже открывается. Медленно, чрезвычайно медленно и без того запала, в котором Локи ворвался к нему меньше минуты назад. Он, кажется, говорил что-то про Фандрала, точно ведь говорил, но Тор больше ничего не помнил и вряд ли уже что-то знал.       Где был тот омега, что чуть не рыдал, впиваясь лопатками в запертую дверь собственного кабинета в главном реабилитационном центре Regeneratio?       Он был прямо здесь, подпирал дверной проем крепостью собственных остывших лавовых волн. Открыв дверь наполовину, Локи сделал напряженный и все ещё безмолвный шаг внутрь. Его взгляд был направлен только Тору в глаза и там не было ничего из того, что могло бы существовать в каких-то фантазиях самого Тора. Удовольствие? Возбуждение? Громкое, надменное и насмешливое «ха». Локи был твёрд, будто остывшая лавовая капля, а еще был напряжен. Он пах ярко — настороженностью без злобы, которую смыла с него рывком вся нелепость уже случившегося.       Но он был прямо здесь. Он смотрел Тору прямо в глаза и делал новый шаг. Тор хотел бы подумать, но не мог. Изнутри ширилось и росло что-то неопределимое, неназванное и слишком мощное, чтобы он мог даже попытаться выразить это словом. Как дорого стоил тот ужас, что Локи покупал себе прямо сейчас? Тор не заставлял, и не вынуждал, и определенно должен был произнести это вслух, потому что зайкам нужна была прозрачность и понятность происходящего — так говорил Брок и, вероятно, в чем-то мог быть прав, раз все ещё работал под руководством Локи.       Тор не говорил. Он смотрел Локи прямо в глаза, видел отчетливо и явно — двери Локи закрывать не стал так же, как закрывать себе путь к побегу. Тор его не винил. Тор вообще уже ни о чем не думал. Он так и стоял, держа в одной руке собственный член, а другой опираясь на поверхность комода. Опора, правда, была так себе.       Чрезвычайно бесполезная.       Все те несколько шагов — меньше десятка уж точно, — между ними Локи преодолевает будто бы слишком быстро. Тор смотрит лишь ему в глаза, все-таки вдыхает. Пахнет все так же: лавой и вулканическими испарениями. Без сладости, без жеманности и без заигрываний. Локи, впрочем, и не пытается — ни притвориться, что все в порядке, ни заигрывать. Он подходит, замирает явно слишком близко по собственным меркам, а еще не опускает глаз. Тор видит, как его скулы загораются еле заметно алым цветом смущения. Тор вдыхает, чувствуя, как у него вздрагивает рука. Пахнет от Локи просто охуительно.       — Что мне… — его голос — остывшая лавовая стена, что не станет дрожать даже во время землятресения. Локи говорит, не договаривая, вдыхает напряженным рывком. Тор только кивает, с осторожностью и пониманием — если его возбуждение сейчас что-нибудь испоганит, это будет в разы хуже любого возможного происшествия.       Потому что он желает Локи, но никогда не пожелает ранить его по-настоящему, как бы временами ни хотелось придушить его в собственной кусачей злобливости.       — Я покажу, — разжав пальцы, Тор отпускает свой член и медленно тянется рукой вперёд. Глаз не опускает, но явно не ради себя. Лишь ради Локи. Тот выглядит так, будто единый их взгляд глаза в глаза друг другу заставляет его оставаться на месте. И Тор глаз не отводит. Он тянется рукой вперёд, задевает кончиками пальцев ладонь Локи наощупь. Тот вздрагивает. Говорит совсем тихо:       — У тебя рука склизкая, — и сексуальный этикет — даже вряд ли существующий, — ему незнаком вовсе. Знакомить омегу с ним Тор не собирается уж точно, потому что, если только позволит себе об этом задуматься прямо сейчас, это вряд ли сделает лучше для него, для Локи, для всей это ситуации, с которой Тор не ожидал столкнуться в собственной жизни, пожалуй, никогда. Или, по крайней мере, не в ближайшие два месяца.       — Секс вообще не сильно чистое занятие, — оправдываться он не собирается. Отвечает только, чтобы выдерживать порядок реплик между ними, чтобы не замолкать, чтобы… Как сделать лучше себе, Тор знает просто отлично, но, что делать с Локи, не имеет ни малейшего понятия. Тот ощущается встрявшим за секунду до истерики, и это ощущение обманчиво, почему-то Тору кажется, что оно обманчиво, но он же не помнит почему. Все его внимание концентрируется на моменте настоящего. Локи позволяет взять себя за руку. Локи вскидывает бровь без лишнего слова, не теряя в лавине собственного напряжения привычного скептицизма.       Тор на его жест не отвечает. Он накрывает чужую ладонь собственной, пачкая пальцы омеги в предсемени. Он тянет чужую ладонь к собственному члену. И не предлагает подойти, но Локи все равно подходит — чтобы иметь возможность дотянуться. Его взгляд направлен лишь Тору в глаза, внимательный, напряженный и будто бесчувственный. В его бесчувственность Тор не верит и все же говорит, спрашивает:       — Ты помнишь стоп-слово?       Локи вздрагивает, не давая ответа о том, спровоцирована его дрожь первым прикосновением к члену Тора или прозвучавшим вопросом. Локи вздрагивает, а после шепчет, опуская голос практически до тишины:       — Тебе не кажется, что уже поздновато об этом спрашивать? — вот что он спрашивает, язвительный даже сейчас, пока Тор ждет от него криков паники или истерики. Очевидно, не дождётся. А еще, очевидно, не разбирается в зайках и в половину так хорошо, как тот же Брок. Тор только усмехается быстро, прикрывает глаза на мгновение. Но лживую добычу не заглатывает, говоря:       — Ты не ответил на мой вопрос, дорогой, — пока его рука уже дотягивается до собственного члена. Его рука, хранящая в себе ладонь омеги. Прикосновение, уже настоящее, полноценное, оборачивающееся вокруг ствола, ощущается с прохладой чужого холодного, бесчувственного сердца, в существовании которого Тор сильно сомневается. Только сомнения больше не имеют веса, как, впрочем, и мысли. Тор обнимает собственный член поверх пальцев Локи и вздрагивает весь. По плечам бегут мурашки удовольствия, а ладонь у Локи мягкая, нежная. И длинные, тонкие пальцы.       Тор вздрагивает, прикрывает глаза на мгновения и закусывает щеку изнутри. Он вдыхает вновь, насыщаясь, наполняясь чужим феромоном до самого основания. Локи все ещё глядит. Локи спрашивает все также тихо:       — Неприятно?       Он совершенно точно не различает происходящего, а еще вряд ли интересуется во имя удовольствия Тора. Лишь во имя собственной безопасности. Но Тор не думает. Тор отказывается думать об этом, отказывается заморачиваться прямо сейчас, в моменте, где его неозвученное, неосмысленное даже желание стало реальностью в самый неожиданный момент. Глаза все же открывает. Отвечает, не замечая, как интонация сама понижается, как голос становится тише, уподабливаясь голосу омеги:       — Хорошо. Но я все еще жду от тебя ответа, — напротив его глаз глаза Локи взволновано поскальзываются на его лице. Они ищут что-то, точно ищут, но ничего не спрашивают и потому Тор совершенно не знает, что мог бы им ответить. Он чувствует, как каменеют пальцы Локи под его ладонью. Вокруг члена не сжимаются и не пытаются причинить боли, но каменеют. Они не могут двинуться или двигаться не желают? Локи молчит. Сглатывает быстро, торопливо и все ещё ищет что-то собственными глазами. Тор чувствует, как рот наполняется слюной сам собой от его запаха, чувствует, как изнутри подёргивает, искрится так и не пропавшее возбуждение. Пальцы Локи, эти самые длинные пальцы с привкусом его предсемени, хочется вылизать, взять в рот и собрать с них языком весь вкус, весь их холод. Ещё хочется услышать, как Локи стонет и просит не останавливаться, просит принести ему больше: сорванного дыхания, удовольствия и прикосновений.       Ему бы точно стоило спросить у кого-нибудь, как он вообще оказался в этой ситуации, но Тор не спрашивает. Локи шепчет:       — Я помню… — и не лжёт, точно не лжёт, вздрагивая большим пальцем где-то под головкой члена Тора. Поверить ему не составляет труда и Тор кивает, не допытывается больше. Из них двоих именно он сейчас явно в не самом выгодном положении, и ему хочется верить, что Локи понимает это тоже. Понимает, что Тор чрезвычайно не желает лишаться члена. Взволновано поджав губы, Локи бормочет вновь: — Что мне… — и спотыкается. То ли напуганный, то ли неловкий, и Тору бы рассмеяться с этого, но смеяться совершенно не хочется. А мысль о том, что его банальная дрочка может быть для кого-то самым кошмарным сном, ощущается глупой донельзя, бездарной даже, но является именно что правдивой. Самой что ни на есть реальной — Тор не верит в неё. — Что мне делать?       Вот что Локи все же спрашивает у него, успев прочистить горло быстрым движением, но так и не отведя взгляд в сторону ни на миг. Тор кивает. После тянется вперёд сам, наконец, вздрагивая затёкшими пальцами и поднимая ладонь с поверхности комода. Движение это омега, конечно же, замечает. Подбирается тут же. И раньше чем случится что-то, что не подразумевалось вовсе его тупым предложением поучаствовать, Тор говорит:       — Просто двигай рукой. Я скажу, если будто что-то не так, — хорош Локи не будет уж точно. Тор на это не рассчитывает совершенно, а еще очень дорожит сохранностью собственного члена, но все равно позволяет ладони Локи остаться на нем в одиночестве. Он отдает ему и лжёт самому себе, что отдает не контроль и не власть, а что-то другое. Безопасность, завёрнутую в обертку из обладания? Бессмыслица. — Могу я поцеловать тебя?       Ладонь у Локи вздрагивает. На долю секунды пальцы сжимаются — не настолько сильно, чтобы это могло быть некомфортно или опасно, — вокруг ствола его члена, и Тор тут же замирает каждым собственным прикосновением, которым к омеге тянется. Он не чувствует какого-то большого страха, но появившаяся груди осторожность выравнивает их положение и дает ему легкий, призрачный намёк на то, как Локи может чувствовать себя постоянно. Если Тор не ошибается, если он понял все правильно, собирая пазл чужих страхов из сотен нахер не подходящих друг другу кусков… Локи только губы поджимает, но не сурово, взволновано.       Тор почти готовится ждать его ответа будущий век, когда слышит тихое:       — Да, но, — и это самое «но» становится ключевым, а еще становится Тору поперёк горла. Что-то изнутри хочет возмутиться, что-то напыщенное, раздутое и эгоистичное, чисто альфье, пока сам он лишь ждёт. В том его ожидании не находится ни мыслей, ни фантазий, ни любой существующей предприимчивости. Напротив только омега и он смотрит ему прямо в глаза. Уже без гордости и без вызова горящей в зрачках усмешки. Этот омега, что должен был сбежать еще минуты назад, говорит: — Не быстро…       Он не добавляет «пожалуйста». И все равно звучит просьбой. Как Тор может отказать ему? Не собирается. Не сейчас уж точно. Хоть медленно, хоть «нет» — обязанность альфы заботиться о том омеге, за которого он берет на себя ответственность, не зависимо от того, есть ли в арсенале этого омеги кружка с надписью внутри «кровь альф сливать сюда». У Локи такой уже нет. Тор ее разбил несколько недель назад и так и не рассказал ему об этом. Впрочем, рассказывать и не собирался.       Вредить — тем более.       — Хорошо, — отдав собственный ответ, четкий, слышимый, Тор переносит руку вперёд и касается щеки Локи самыми кончиками пальцев. То, как много усилий омега прикладывает, чтобы не выглядеть напуганным, определенно будет восхищать Тора еще несколько дней после, быть может. В моменте вызывает лишь мелкую, возбужденную дрожь внутренностей.       Щека у Локи тёплая. Тор прикасается к ней костяшкой указательного пальца, поглаживает — оповещает, что он идёт, что он приближается. Локи слышит. Локи слышит это, видит его и смотрит только ему в глаза, притворяясь, что не следит за другой его рукой вовсе. Конечно же, лжёт, потому что не вздрагивает вовсе, когда Тор опускает ладонь ему на бок. Не вздрагивает, потому что это не неожиданность для него.       Тор не говорит, что его рука в предсемени и оно может испачкать Локи футболку. Локи не говорит ничего вовсе. Соглашается? Он помнит стоп-слово. Тор обнимает его щеку ладонью, поглаживает скулу большим пальцем, прекрасно видя, как у омеги вздрагивают ресницы. Ласка ему нравится. Это Тор ещё в прошлый раз заметил. Догадался и того раньше — только начав всматриваться в то, как Локи касается себя сам.       Теперь пробовал, пускай совершенно не собирался. Никогда? Быть может. Сделав медленный, осторожный шаг вперёд, Тор становится к Локи впритык и склоняет к нему голову. Глаза все-таки закрывает — конечно же, первым. Локи, вероятно, так и будет смотреть на него, так и будет контролировать и дальше… Пусть так. Главное, чтобы его рука начала двигаться и чтобы Тор смог кончить, а все остальное они обсудят как-нибудь позже. Коснувшись его губ своими, Тор шумно выдыхает, жмурится. Аромат Локи заполняет его всем собой, забирается в ноздри, вкусным, ничуть не сладким удушьем стискивает глотку изнутри. Его ведёт почти сразу, не успевает Тор даже двинуть губами, но каждое мгновение удовольствия разбивается вдребезги.       Локи упирается ему в грудь ладонью, собираясь оттолкнуть.       Как смеет?       Определенно имеет право. Тор скорбно, уже разочарованно хмурится, тянется назад и прочь. Он переживет это точно, позлится недолго, как после названного в прошлый раз стоп-слова, искупается в собственном разочаровании, а после будет в порядке. Отправится на пробежку? Определенно да и в поисках какого-нибудь чрезвычайно голодного волка, который выгрызет из него это возбуждение, что лишь мешается последние дни.       — Подожди, — торопливо дернув рукой выше, Локи обнимает пальцами его голое плечо, а затем тянет на себя. Тор все ещё не думает, но если бы думал, определено был бы слишком удивлен, чтоб как-то это комментировать. Потому что… Серьезно? Локи опускает руку ему на плечо и не даёт отстраниться. Локи не даёт разорвать поцелуя. Локи все ещё обнимает пальцами ствол его члена. Локи…       Кто он, блять, нахер, такой, а?!       Тор целует его вновь, все ещё целует его и, наконец, двигает губами. Все его тело одномоментно приходит в движение — медленное, размеренное и слаженное. Без единого резкого движения, Тор опускает руку чуть ниже, ближе к шее Локи. Без торопливости, которой ему и хочется, он вылизывает чужие мягкие, безвкусные, но чрезвычайно теплые губы. Кончики пальцев Локи вздрагивают вновь. А после приходят в движение… Тор только жмурится и позорно — даже по собственным меркам, серьезно, — стонет омеге прямо в губы, чувствуя, как прохладные, длинные пальцы проходятся по длине его члена.       Тем самым неспешным, успокаивающим прикосновением, которым Локи всегда касается себя самого.       Блять.       — Больно? — голос Локи пробивается откуда-то с заднего двора его разума сквозь все туманящееся сознание и Тор прокручивает заданный ему в губы вопрос секунд пять, прежде чем понимает, что ему нужно что-то ответить. Это кажется невозможным. Чужое прикосновение замирает, другая ладонь лежит прямо поверх его плеча. Только сейчас Тор вспоминает, что он без футболки, разбивая собственное мысленное лицо о размышление — кожа к коже ощущается позабыто приятно. Даже с оглядкой на прохладу чужой руки, но именно что глядя этому факту в лицо. Тор жмурится и случайно представляет, как омега выглаживает собственную грудь и бока, разлегшись посреди его постели. Его длинные ноги, полусогнутые, покачивают собственными коленями, тяжелый, твёрдый член лежит у него на животе. А взгляд манит усмешкой — не напуганной и настоящей. Той самой, которую Тору никогда у возбужденного Локи не видать.       — Нет, просто… Продолжай, — голос хрипит и отказывается принадлежать ему вовсе. В горле пересыхает. В какой момент для него стало слишком много чего-то подобного? Это определенно было виной Локи. Тору стоило бы подать на него в суд, взыскать с него что-нибудь, а лучше его самого. Забрать себе, приватизировать и наслаждаться этими его прикосновениями весь будущий век.       Ни с кем ими не делиться. Никогда, никогда, никогда.       Будто слыша его мысли, Локи скользит ладонью к его затылку, но не обхватывает, не проявляет и единого мгновения власти. Он касается неспешно, самыми кончиками пальцев скользит по коже Тора, прочесывает короткие волоски на затылке — Тор больше не открывает глаз. Он целует его медленно, удерживая себя самого, чтобы не дергаться, чтобы двигать собственными губами с осторожностью. Нежный секс? Тор определенно не помнил, когда он был у него в последний раз, но, впрочем, сейчас он не помнил уже ничего вовсе. Все его внимание, весь он был сосредоточием чужих прикосновений. А Локи правда прикасался. Не бежал, целовал его в ответ, заторможенно, будто рассредоточено двигая губами. Его руки совершенно не могли двигаться в унисон и ладонь на члене двинулась только после того, как другая, уже устроившаяся на затылке альфы, остановилась.       Тор вздрогнул вновь. Чувствуя, как чужие пальцы обнимают его член, перебирают по нему самыми собственными кончиками, чтобы после провести вдоль ствола костяшками, он не собирался признаваться никогда точно — рушится. И желает дёрнуться резче, рявкнуть, чтобы Локи прекратил уже играть или мучить его. Что именно он делал понять было сложно, а все же чрезвычайно легко. Локи изучал. Знакомился? Тор не мог даже посмеяться над ним. Только вылизывал его губы, прихватывал их собственными и ждал момента, когда у него получится толкнуться в чужой горячий рот собственным языком. Потому что Локи руководил, Локи вёл его за собой и никогда не должен был узнать, как дорого стоила подобная привилегия.       Его большой палец опустился на головку, огладил ее медленно, вдумчиво, размазывая предсемя по поверхности кожи. Тор смог только зажмуриться, но больше ничего уже не контролировал. Ни феромона, ни сдавленного, довольного мычания. Ничего, кроме себя самого. Локи вздрогнул, крупно, неожиданно, а после выдохнул ему в губы — удачный момент, которого Тор так ждал, нашел его сам, позволяя, наконец, проскользнуть собственным языком в чужой рот. Там было влажно и горячо. А Локи все ещё не бежал. Но точно почувствовал, как Тор вылизывает его слизистую, как пересчитывает зубы кончиком собственного языка. Его язык вздрогнул, аромат забился Тору в ноздри, отдаваясь где-то в паху резким витком возбуждения. Локи возбуждался тоже, и этот факт требовал проверки, но оторваться от него сейчас было слишком немыслимо даже ради такого важного вопроса. Тор собирался спросить позже, вначале он собирался кончить. И, конечно же, целовать.       Чуть сжав пальцы на боку омеги, ради прощания, Тор тянет собственную руку назад и медленно переплетает собственные пальцы с пальцами Локи. Это хорошо. Это приятно и нужно ему прямо сейчас. Локи втягивает воздух носом, давит ладонью ему на затылок, а после отвечает — много больше, чем раньше, и много приятнее. Он задевает язык Тора собственным, будто собирается выгнать, вытолкнуть прочь, но врет. Локи врет всегда. И Тор не верит, уже секундой спустя поводя плечами, что исходят мурашками. Локи вылизывает его язык, приоткрывает рот шире. Он пахнет возбуждением, и Тору очень хочется не путать этот яркий запах с запахом страха. Он спросит, он точно заставит Локи об этом поговорить… Обняв его пальцы, Тор тянет их руки чуть ниже, обнимает собственный член, а после проводит по нему вверх. Его собственные пальцы сжимаются крепче, и Локи следует, Локи повторяет за ним, двигая ладонью в унисон.       Это движение заставляет Тора сдавленно застонать, хрипло, разрозненно. Ладонь у Локи влажная, уже тёплая, а рот горячий. Не жадный, как у самого Тора, но откликающийся, реагирующий. Тор вылизывает его, толкается языком внутрь вновь, имитируя секс. Ожидание чужого побега не окупается вовсе. Локи только обнимает его за затылок крепче и будто бы стонет. Будто бы правда стонет, дышит шумно, ускоряясь в собственных попытках найти больше воздуха. Того нет вовсе. Вокруг только их феромоны, перемешивающиеся, но не имеющие и единой возможности слиться воедино. Этого не будет никогда уж точно, а они вряд ли друг другу подходят, но Тор все равно целует. И двигает, двигает, двигает их пальцами на собственном члене, чувствуя, как изнутри подкатывает оргазм. Яйца поджимаются вкусно, слишком приятно, под коленями вздрагивает что-то непозволительное.       — Блять, — еле оторвавшись от чужого рта, Тор опускает голову вниз, быть может, слишком резко, слишком порывисто. Локи только голову запрокидывает и не понять, зачем и почему, но его горло уже обнажается. Тор вжимается в него губами, жмурится до белых вспышек под веками. Удержаться пытается секунды три, но так и не удерживается — Локи задевает головку его члена большим пальцем вновь, выцеловывает ее собственным прикосновением, и Тор глушит собственное мычание, весь собственный мат и всю брань в его коже, наконец, кончая. Его член дергается коротко, большой палец мажет быстрым прикосновением по уху омеги. Тот шепчет пораженно и еле слышно:       — О боги… — и Тор только и может, что угукнуть ему в ответ. Он утыкается лбом Локи в плечо, задевает его пальцы собственными, все ещё склизкими и влажными. Где-то близко-близко к его уху бьется запыхавшееся сердце омеги и сам он дышит рвано тоже, пытаясь набрать больше воздуха после поцелуя. Это все, правда, ничуть не лишает его привычной, язвительной надменности, когда он говорит: — Ты испачкал мне футболку своей спермой.       Тор только мелко смеется ему в ответ, еле сдерживая восклицание о том, что порядочные омеги не говорят «сперма». В какой момент его сознание решает наречь Локи порядочным и подменяет понятия, отказываясь даже мыслить о сексуальном насилии, которому подвергся омега, Тор не знает. И сильно не задумывается — сытость, пришедшая на место всей его возбужденной нервозности, лениво предлагает второй раунд, но сильно не настаивает. А еще — не долбится ему в черепную коробку изнутри, не требует и не драконит его самого, как все несколько дней до этого. Возбуждение спадает, обещая ему отличный день, занятый работой, — Тор даже вдыхает мечтательно поглубже, наконец, его либидо перестанет его отвлекать, — Локи обвиняет его в порче имущества… Пожалуй, Тор может назвать это классическим вторником, но, к собственному сожалению, понимает, что забыл, какой сегодня день недели. Говорит другое:       — Я куплю тебе новую, — эти слова ничего не стоят, как, впрочем, и новая футболка для Локи. Тор отстраняется медленно, успевает крайне нарочно и шкоднически задеть кончиком носа щеку Локи. Тот, конечно же, замечает провокацию и только глаза закатывает. Он все ещё держит Тора за член и, прежде чем происходящее станет очевидно неловким, альфа подхватывает его пальцы на свою ладонь. Локи не сопротивляется. Локи молчит и смотрит — вновь прямо ему в глаза, вновь внимательно и пристально. Тор ему не верит и даже не пытается, потому что лицо омеги краснеет смущением на щеках, потому что у него футболка заляпана его, Тора, спермой, а еще потому что он пахнет.       Локи пахнет возбуждением.       Осторожно высвободив руку из прядей черных волос, Тор поскальзывается костяшками по шее омеги. Ни спросить, ни сказать, ни предложить не успевает, потому что просто не придумывает. Что будет звучать лучше? Ему все ещё хочется увидеть, как этого наглого ублюдка мажет и распыляет настоящим возбуждением, а еще хочется узнать, будет ли он стонать, но вынужденная осторожность собственных слов позволяет Локи обогнать его слишком быстро. Он интересуется сухо:       — Что-нибудь еще? — только руки не вырывает, не отступает, не бежит. Либо ждет, либо боится, и Тор не загадывает. Поглаживает его по шее одной рукой, пока другой так и держит его ладонь. Локи спрашивает сухо и безлико, как будто бы новая, не обжившаяся в доме прислуга, которой ему никогда не стать и никогда не быть. Локи спрашивает — в его интонации звучит легкое, еле заметное презрение даже, а Тору хочется рассмеяться.       Он, конечно же, этого не делает.       Он спрашивает, чуть качнув головой прочь, будто пытаясь заочно склонить Локи на собственную сторону:       — Как насчёт ответной услуги? — только заслышав его слова, Локи прищуривается, поджимает губы. Идея ему не нравится, а может не нравится то, что он успел себе придумать, и чтобы отсечь вероятность этого, Тор говорит: — Без укусов, без секса, без насилия. Дрочка и поцелуи — мое предложение, — возможно, он выпаливает это слишком быстро, слишком торопливо, да к тому же честность собственных слов становится самую малость поперёк горла. Тор говорит так, будто заключает очередной контракт, низводя секс до механики и определенной структуры, в которой тот существовать просто не может. Тор говорит, говорит, говорит — Локи удивленно приподнимает брови. Даже глаза округляет, быстро пробегается собственным взглядом по его лицу, будто пытаясь выискать на нем признаки лжи или ещё чего-то.       Тор думает только о том, что стоит с приспущенными штанами. Он все ещё держит грязную ладонь Локи собственной, а еще просит подрочить ему. «Мое предложение» из его рта звучит насмешкой над самим собой, и Локи, конечно же, это понимает, конечно же, слышит это. Тор успевает подумать о том, что его сейчас просто высмеют и предложат ему… Что? Что-нибудь презрительное, насмешливое в ответ. Что-нибудь, что Тор не может придумать, хоть и не сильно пытается. Что-нибудь, что точно его разозлит в итоге, может, а может и нет.       Локи молчит. Он так и смотрит на него в ответ, вдыхает носом быстро, коротко. В его зеленых глазах не видно ни сомнений, ни любых переживаний, кроме внимательности. В его запахе нет и единой ноты сладости.       И поэтому, быть может, когда он тянется вперёд и целует его сам, Тор думает… Тор уже не думает. Но все ещё чувствует, как сердце вздрагивает глубоким, крепким боем в его груди совсем, как тогда, среди софитов ночного клуба. И все опустевшее сознание пересекает четкая, стойкая мысль.       Чертов омега…       И все те размышления, что должны бы на ней закончатся, высылают ему отказ первым классом и скорой почтой. Потому что Локи целует его — не желает. Потому что Локи тянется к нему — он каменный, жесткий и никакое возбуждение этого не меняет. Не успев закрыть собственных глаз, Тор видит пред ними все тот же страшный сон, который ни единого раза не снился ему на его удачу: Локи стоит на коленях, упирает руками в матрас его постели и ждёт назначенного ему на четкое время изнасилования. Он не возбуждён, сух где-то там, меж ягодиц, и его шею обнимает чёрный, плотный ошейник, собирающийся помешать Тору пометить его.       Тор хотел или собирался сделать это?       Чувствуя, как Локи прижимается собственным ртом к его собственному, он определенно хотел бы врезать ему. Потому что Локи делал ровно то же самое, что уже сделал в прошлый раз.       Он собирался собственной ложью обнажить всю гниль нутра Тора, рассчитывая найти в нем той чрезвычайно много. Но был ли прав и было ли нутро самого Тора действительно гнилым?       Тор определенно знал ответ на этот вопрос. И определенно хотел бы Локи все же врезать. ~~~