Не нуждаясь в любви

«Настоящий договор подлежит нотариальному удостоверению.» Брачный договор Пункт 7.2, Вступление в силу, изменение и прекращение брачного договора

~~~       Он отписывает Огуну требование встретиться еще в тот час, пока Локи греется в ванне. Сообщение просьбой не звучит вовсе и совершенно не является предложением — Тор требует, потому что в праве и в силах. Тор требуется, чтобы получить от Огуна четкий, краткий ответ: утро в канун Нового года ему подходит и полностью его устраивает. О том, что устраивает самого Тора Огун не спрашивает и не интересуется. Тор, впрочем, другой даты не предлагает тоже.       Чем раньше он сделает то, что сделать решил, тем лучше будет для всех.       Новым утром все возвращается на круги своя. Их обоих вместе со всем их домом, а скорее вместе со всей высокой, холодной горой будто закручивает быстро и необратимо во временную петлю. Тор просыпается в собственной постели в гордом одиночестве, чтобы после спуститься в кухню и увидеть: Локи сосредоточенно набирает кому-то сообщение, но тут же стирает его и прячет телефон в карман, только услышав, что Тор спускается с лестницы. Тор не спрашивает, прекрасно помня: молчание — золото. Локи не рассказывает, все продолжая, и продолжая, и продолжая коситься в сторону собственного телефона.       Он ждёт звонка Огуна или желает позвонить Огуну сам?       Все возвращается на круги своя.       Кроме пострадавшего Рамлоу, кроме того, что теперь Локи знает о Билли, а еще кроме встречи с Огуном, поставленной на пять утра последнего дня этого года в личном электронном ежедневнике Тора. Кроме той лжи, что Тюр сглотнул, не подавившись, кроме десятков важных, значимых вещей — все возвращается на круги своя. Теперь, правда, Локи держится ближе. Тор замечает это почти сразу, но слишком долго игнорирует. Вместо любых экспериментов в первые несколько дней Тор только поводит плечом и сбрасывает, сбрасывает, сбрасывает все происходящее на случайность и ее ответственность. Работа, вновь занявшая свой пьедестал, отлично дополняет каждую из тех ночей, что Локи спит с ним, а еще каждое его пробуждение, в котором Тор просыпается в одиночестве. Они не целуются, все еще не трахаются и в принципе ничего не меняется — теперь Локи просто держится ближе.       Тор замечает это полностью день на пятый, наверное. Локи проводит созвон со Стивеном, запершись в собственной спальне, а после приходит к нему на первый этаж. Он движется спокойно, не выглядит ни подозрительно, ни сильно расстроено, берет еще не дочитанную книгу и усаживается за кухонным столом с кружкой чая. Тору, сидящему на диване в гостиной с ноутбуком, на него открывается отличный вид — ничего не происходит.       И это, эта наглая ложь, определенно не удивляет. Но тот факт, что Локи держится ближе, указывается все-таки чрезвычайно удивительным. Уже на пятый день, достаточно быстро переосмыслив все прошедшие дни, Тор решает устроить небольшой эксперимент: каждый раз, когда Локи приходит следом за ним, он высиживает на одном месте в пределах получаса и уходит в другую комнату под любым предлогом. Покурить на террасу? Затекла задница на кухонном стуле, а в спальне постель удобнее? Хочется есть, поэтому можно перейти из спальни назад в кухню?       Каждый раз Локи идёт следом. Не сразу, конечно же, чтобы это не выглядело слишком подозрительно, но он определенно старается держаться ближе. И идёт следом — через полчаса, потому что тоже хочет курить, через полтора с вопросом о том, что Тор хотел бы в подарок на Новый год, через двадцать минут, потому что тоже проголодался… Уличить его во лжи у Тора не получается, но тенденция — она была бы забавной точно, если бы Тор знал Локи хуже и меньше, — вырисовывается определенная и самая что ни на есть настоящая.       Локи старается держаться ближе.       Локи старается держаться ближе не из большой симпатии — им движет лишь страх.       Помыслить о том, что это мило, у Тора не получается. Как не было в мире вещей, которые могли бы сделать Локи милым, в начале их знакомства, так их и не появляется. Заметив очевидное, Тор не делает с этим ничего вовсе. Он не ставит новых экспериментов, не рассказывает Локи об уже увиденном… Его молчание благо в любом случае и не зависимо от того, с какой частотой Локи косится на собственный телефон в каждый из последующих, после звонка Тюра, дней. Он никому так и не звонит.       Никто так ему и не перезванивает.       — Оттопчешь мне мошонку, в суд на тебя подам, — разве что бровью поведя в ответ на все попытки омеги подсунуть стопы ему под задницу, — определенно тепла ради, а не совращения, тут даже можно не сомневаться, — Тор открывает очередное электронное письмо. До конца их продлённого — не без уже полученного им согласия Локи, конечно же, — отпуска остаётся чуть больше недели, в то время как до конца его мнимого одиночества остаётся меньше суток. Сэнд, либо тот, кого он успел найти за прошедшее время, должен приехать с пакетом документов на подпись уже завтрашним днём, и Тор хотел бы отложить эту встречу, с Сэндом или с кем бы то ни было, но сроки готовности годовых отчетов и так поджимали уже достаточно. У них оставалось полторы недели, чтобы все утвердить.       Переносить встречу было некуда ровно так же, как некуда ему было деться от Локи. Его присутствие, даже сейчас, даже в этот момент времени, где он пытался подсунуть ему под задницу пальцы собственных, замёрзших ног, не мешалось как будто бы вовсе. И это определенно должно было удивлять, но ощущалось привычным: ни одно ожидание Тора, относительно заключённого договора, так и не оправдалось. В его апартаментах поселился омега, и Тор ожидал, что к этому придётся привыкать долго, с этим придётся сживаться, претерпевать неудобства… На его ожидания Локи было плевать так сильно, что альфе уже пора было оскорбленные мины корчить. А в апартаментах его присутствие не было заметно будто бы вовсе. Они не мешали друг другу по утрам будней, потому что их графики не совпадали, по утрам выходных даже не обсуждали, кто за кем идёт в душ и кому нужнее, а вечерами не мозолили друг другу глаза. Они даже ужинали вместе, и вот этому стоило определенно подивиться: в прошлые времена ни один его ужин с Джейном не обходился без хотя бы единого упрёка со стороны омеги. Временами за теми упреками начиналась ссора, но чаще Тор просто игнорировал их и переводил в шутку, чувствуя, как изнутри скрежещет болезненно и злобно.       Шутить напротив Локи было много приятнее. Провоцировать его безболезненно и не слишком настойчиво, наблюдать за тем, как он отвечает, как подбирает слова, а еще за тем, как смеется в исключительных, редких случаях. Во время этого смеха его губы всегда поджимаются, нос морщится так забавно, а рука, держащая вилку, вздрагивает.       Ровно так же, как должны были вздрогнуть и все апартаменты, и вся жизнь Тора от того вторжения, на которое он согласился сам. Этого так и не случилось. Теперь Локи просто занимал свободную спальню в его квартире, просто оставлял своё полотенце на перекладине сушки после душа, а еще скидывал свои грязные вещи в корзину для стирки. И теперь каждый раз после прихода омеги, который занимался уборкой, стиркой и глажкой в его апартаментах, на поверхности рядом с раковинами Тора всегда ждало две стопки чистой одежды. Одна ему не принадлежала вовсе, но совершенно не мешалась.       — А как же стальные яйца? Я читал, что они у вас, альф, тверже даже алмазов, — неубедительно вскинув брови в удивлении, Локи только аккуратным движением закладывает ту страницу книги, на которой остановился, и все-таки проталкивает пальцы собственных ног ему под ягодицы. К его мошонке они и близко не располагаются, потому что, во-первых, это Локи, а еще потому что этого единственного пункта определенно достаточно. Ни в каком сексуальном подтексте омега не нуждается. У него просто мерзнут ноги. И, возможно, подмерзает его неуёмное желание то ли проверить границы, то ли просто потрепать Тору нервы.       Локи согревает его до урчания собственного омежьего эго, наконец, замирая собственными стопами между обивкой дивана и его задницей. Тор только фыркает. Его нервы даже не вздрагивают.       — Все равно засужу, — угроза звучит слишком очевидно лениво, не вровень тем, которыми он разговаривает с альфами, переступающими порог его кабинета и не желающими принимать его условия. Хотя, впрочем, стоит согласиться хотя бы с самим собой — это даже не угроза. Мелкая, безликая и задумчивая фраза, которую он бросает куда-то вперёд. В ответ получает только скептичное хмыкание. Локи, наконец, успокаивается в собственных движениях, больше не отвлекает его, пускай и до этого не сильно-то отвлекал. Тор мог бы сравнить его с котом, пожалуй, с той лишь разницей, что ему не приходилось убирать лотка, накладывать корм и менять воду в поилке. Так и так Локи ходил, где хотел, делал, что хотел. Сейчас вот держался ближе. Стоило бы поблагодарить его, что не забрался прямо к Тору на грудь или поверх клавиатуры ноутбука, но произносить этого вслух альфа точно не собирался.       Потому что Локи держался ближе. Сегодня — тоже. Из постели ушел раньше, чем Тор успел проснуться, будто желая сохранить какой-то иллюзорный баланс собственного присутствия, но по пробуждению все равно был найден им в кухне. Завтрака на двоих сразу, конечно же, не приготовил, но согласился поесть еще что-нибудь, если вдруг Тор будет готовить на себя. Формальное «вдруг» этим утром Тора определенно рассмешило — где-то глубоко внутри. Именно там, где жило все его золотое молчание, а еще там, где не жило удивление.       Он думал, Локи внесёт в его жизнь чрезвычайно большие коррективы. Будет мешать его работе, например, начнёт капризничать, истерить, предъявлять какие-то требования… Тор определенно не считал, что все омеги были именно такими, но Джейн знатно проредил всю его числовую прямую подсчетов. Почти все они, эти сложные, задумчивые подсчеты, теперь имели при себе девяносто процентную погрешность. А Локи все еще не имел большого желания связываться с ним.       Но утром позавтракал дважды, — тем, что готовил сам, и тем, что приготовил Тор, — после пытался притвориться, что очень занят чтением, но когда Тор вернулся с ноутбуком в гостиную, на первый этаж, все равно вздрогнул собственным феромоном. Он ждал его, раздумывая, идти следом или нет. Тор молчал. И о том, что ни черта уже не было, как раньше, ни о том, что спустился лишь ради того, чтобы не подогревать чужую тревогу и показать — он уже не альфа, а один большой, гребанный контактный зоопарк.       И это определенно было бы проблемой. Если бы ею был сам Локи.       — Какая немыслимая жестокость… Угрожаешь мне, пользуясь тем, что я остался без адвоката. Так, глядишь, и роста в тебе уменьшится, Тор, — омега откликается скучающе и лениво тоже, но глазами искрится от мелкого, самодовольного веселья. Все еще ждущий, когда большой архивированный файл, присланный Сэндом, выгрузится с почты на его ноутбук, Тор поднимает взгляд от экрана. Локи веселится. Играется. И отбивает их общий на двоих импровизированный теннисный мяч.       С его стороны он, правда, постоянно летит горящим, но Тора не ранит и не обжигает. Даже сетку его иллюзорной ракетки не прожигает.       — Тогда тебе придётся встать на колени, чтобы поцеловать меня. В следующий раз, когда ты проиграешь, — его губы растягиваются в усмешке, широкой, нахальной, пока мысли устремляются куда-то вниз. Ноги у Локи холодные, это даже сквозь тёплые носки чувствуется, но согреть его — похабно и лучших традициях альф, подобных Фандралу, — Тор, конечно же, не предложит. Локи уже закатывает глаза все равно. Вместо того, чтобы скривится и притворяться, что его тошнит, показывает ему язык.       Все возвращается на привычные круги? Тор следит за тем, как вырисовываются новые, притворяясь, что ничего не происходит. Пока Локи созванивается со Стивеном, запираясь в собственной спальне, и выходит оттуда не рыдающим, и даже не расстроенным час спустя. Пока Локи приходит к нему в постель ближе к вечеру сам: все еще одетый в пижаму, но Тору, уже собирающемуся в принципе забыть, что такое секс, не сильно есть до этого дело. Пока Локи вновь, и вновь, и вновь косится в сторону собственного телефона…       В моменте это случается вновь. Уже собираясь вернуться к книге, омега бросает быстрый взгляд на невысокий столик, на котором лежит его заблокированный телефон, и Тор помнит, точно помнит, что молчание — золото; но все еще остаётся отличным бизнесменом. Иногда приходит время расставаться с собственными активами, если они начинают работать в ущерб, и он прекрасно об этом знает.       — Ждёшь звонка? — не опуская глаз к ноутбуку, альфа покачивает согнутым коленом, чуть подвигает ноги на поверхности дивана. Для них двоих тот явно не такой уж длинный, как мог бы быть, а еще не настолько широкий, чтобы уместить в обнимку вдоль. Не то чтобы, правда, кто-то из них обоих собирается хотя бы пробовать именно так умещаться: у Тора все еще есть работа, у Локи — нет никакого желания с ним связываться. Поэтому они сидят так. Вытянутые, холодные ноги омеги тусуются у него под задницей, пока сам омега достаточно к месту присутствует между его раздвинутых ног.       Двусмысленности подобного — той самой, о которой Локи не думал и не подумает никогда, уж для этого Тор знаком с ним достаточно хорошо, — альфа не обдумывает. И вслух не комментирует.       — Вовсе нет, — метнувшись взглядом уже к нему, омега лжёт, конечно же, лжёт и почти спрашивает даже, с чего это Тор так решил. Этот вопрос мелькает в его взгляде, оказываясь, впрочем, удержанным на самом кончике языка. Выдерживает границу Локи определенно с удивительной, почти интуитивной точностью. А еще лжёт, но Тор не спросит: ни о том, что происходит, ни о том, вопрос этот связан с Рамлоу или с кем ещё. С тем же Бальдром, к примеру. Или, может, с Regeneratio.       Или, может, с чем угодно другим, но, конечно же и ни в коем случае, не с Тюром, Бюлейстом, Лаувейем и… Тор не верит. Не спрашивает. В его личном ежедневнике уже забронирована встреча с Огуном — канун Нового года, пять утра, в сквере через дорогу от Bucharest Tower Centre. Огун придёт, в этом можно не сомневаться, и сам Тор уже не станет ничего от него требовать. Он спросит о сумме, альфа назовёт количество нулей и вернёт ему вопрос о дедлайне.       Локи не узнает — потому что Тор, услышавший уже достаточно о его ценностях в ночь после звонка Тюра, ему не расскажет. Потому что теперь он работает на Локи, перестраивая всю систему выполнения собственных обязательств, которой его обучил Альферд, но есть вещи, которые не меняются. Есть и всегда будут вещи, которыми он будет распоряжаться так, как привык — единолично.       Пожав плечом, будто выставляя безмолвное троеточие к собственной фразе, Тор опускает глаза к экрану ноутбука. Локи так и смотрит на него, еще с десяток секунд, а после утыкается в книгу. Отмалчивается, ничего не говорит. Тор не спрашивает, наконец, открывая один из документов из архива, присланного ему Сэндом. Первая же строчка извиняется перед ним, следующая оповещает: Сэнд берет неделю отгулов из-за внеплановой течки. Тор не реагирует, кивает сам себе — это не создаёт ему проблемы. Все встречи были отменены еще когда они по телефону обсуждали, что он задержится в горах, все документы, нужные для отчета, уже фактически были готовы и, не зависимо от того, что Сэнд был крайней инстанцией, стоящей перед между самим Тором и всеми остальными, альфа всегда мог по надобности списаться с секретарями глав отделов его компании, чтобы выспросить нужную ему информацию.       Поэтому проблемы не появляется — ровно до момента, в котором Тор настигает взглядом пятую или шестую строчку.       — Блять, — раздраженно сморщившись, он дергает головой, губы поджимает. Притворяющийся жутко занятым собственной книгой Локи вздрагивает разве что ресницами. Его тело остаётся недвижимо и неубедительно расслабленно, только Тор на него почти и не смотрит. Отворачивается в сторону, вдыхает глубже. Сэнд легким, привычно вежливым словом оповещает его о том, что документы будут привезены Фандралом в следующие выходные. Дедлайны терпят и для злости на Сэнда у Тора фактически не находится повода, но Фандрал…       Проблема появляется и становится Тору поперёк горла всей его остаточной злостью. Ладонь тянется к лицу, пальцы трут переносицу. Сентиментальность нашептывает — в горах нельзя ни орать, ни ругаться. В горах просто нельзя, а Фандралу нельзя в горы. Потому что для самого Тора это блядская, ебанная святыня. Потому что для Тора это тихое, безмятежное место, где он может просто выдохнуть и на время отдалиться от всего того, что тяготит его, не зная ни манер, ни меры. Родители? Бестактные в собственных решениях друзья? Общий контекст происходящего? Определенно, да. Все и разом. Даже работа немного, той собственной частью, которая предполагает бесконечные встречи, бесконечные тихие, но жесткие конфликты в переговорной в попытке отвоевать для собственной компании хотя бы столько, сколько нужно, а лучше бы больше. Вот от чего он бежит теперь сюда, когда собственного темного, тихого и антикварного кабинета ему оказывается недостаточно.       В первый раз бежал от Джейна, а теперь… Теперь он бежит от злой части собственной жизни, что обнажила всю свою мерзость с приходом Локи. Ведь это же была его вина, верно? Тор прикрывает глаза, вдыхает поглубже, но как ни пытается, злости на омегу найти в себе просто не может. Тот не сделал фактически ничего — все равно получил от нахального, не знающего границ дозволенного Натаниеля лживо важный, тупой и неуместный совет. Тот не пытался ни конфликтовать, ни заявлять о собственной правоте в отношении чужого гнилого нутра — все равно оказался тем, кому Фандрал чуть не свернул голову в порыве собственной, низменной и неконтролируемой, ярости.       Локи не сделал ничего. Он просто пришёл и открыл Тору глаза на то, что было у него под носом всегда. На то, что было так приятно и удобно игнорировать.       Мог ли Тор согласиться сделать его крайним виновником?       Тор определенно начинал раскаляться уже, от самого факта приезда Фандрала в следующие выходные, и вряд ли смог бы остановить это.       — Что-то случилось? — Локи интересуется лениво и ничуть не озабоченно, но голос его Тора будто одергивает. Интонация, тембр — они возвращают его, уже молча расходящегося в собственной злобе, в реальность, напоминая о том, что это всего лишь очередное столкновение его ценностей с действительностью. О ней, жестокой и настоящей, Локи уж явно знает побольше многих, а еще точно уже вновь собирается испугаться. Пугать его и уподобляться обоим своим друзьям, а еще всему этому чертовому миру Тор не собирается. Как бы лицемерно это ни было, но находиться рядом с расслабленным и спокойным омегой ему в разы приятнее, чем вновь видеть в его зрачках панику или ужас.       Злиться подле Локи он не станет. И подле других омег не стал бы — не их задачей было разбираться с яростью альф. Но подле Локи не собирался тем более.       — Фандрал едет, — раздраженно цокнув, он сжимает зубы на мгновение, вдыхает глубже вновь. И выдыхает, выдыхает, выдыхает, а после поднимает к Локи глаза. Тот уже напрягся, но скорее из-за его слов, чем из-за его злости, потому что в напряжении том Тору почти не видится страха. Значит он справляется отлично. Это хорошо? Вряд ли в отношении их несуществующих отношений, но для самого Тора, столь сильно берегущего собственную честь, это просто замечательно.       — Через сколько он будет здесь? — потянувшись телом вперёд, Локи садится ровнее, подбирается весь. Встреча с альфой его не радует точно, только взгляд почти не бегает, замирает поверх лица Тора со всей собственной внимательностью. Вероятно, Локи уже раздумывает о том, как быстро сможет собраться и свалить в лес на прогулку или насколько надежный замок на двери его спальни… Тор только кривится кисло, качает головой. Говорит почти сразу, не собираясь тыкать палкой в чужое напряжение:       — Не сегодня, — Локи реагирует тут же. Кивает коротко, как ни в чем не бывало, но Тор видит, как он выдыхает. Ровная линия плеч расслабляется, чуть вздрагивают ладони. Реакция омеги возвращает его на дни назад к той злополучной ночи и их случайному, негромкому разговору. И по сей день, правда, Тор так и не знает, зачем спросил об этом. Изнутри просто зудело еле слышно, мелко, настойчиво…       Локи был силён, не зависимо от того, что был омегой. Ещё у него в подчинении был Огун, но даже не будь там его, были группы быстрого реагирования Regeneratio. В любой момент собственной жизни Локи мог выдать им краткое, уверенное задание — зачистить Лаувейя и обоих старших братьев. Раз те не желали оставить его в покое, раз те не желали отпустить его, подобные кардинальные меры, по мнению Тора, были определенно к месту. Угрожать им было бесполезно, выходить в прямую конфронтацию — тоже. Лаувей ее бы выиграл точно и с легкостью. Чего только стоило его приход в дом родителей Тора в сентябре, после него в общем и целом положение дел в семье Лафейсонов было понятным, прозрачным даже.       Не на угрозы, но именно на распределение власти — она вся была в руках старших братьев и Лаувейя.       У Локи в руках была лишь пустота.       А сам он был трусом? Тор думал об этом. Медленно замерзая на террасе и ставя мысленную пометку о том, чтобы отзвониться в отель, — чтобы рабочие увезли труп мертвого волка из-под их окон, — он слушал историю Фарбаути, так звали папу Локи. И думал о трусости все же. Думал об альфах из Regeneratio. Одного-единственного столкновения с ними у ворот главного корпуса для Тора было достаточно, что понять, что с ним будут драться на смерть, если возникнет подобная необходимость. Ни его статус, ни его власть, ни даже любое слово о том, что он может дорого заплатить за проход, не помогли бы ему вовсе — вот какие альфы там работали. Вряд ли лучшие из всех, но точно имеющие определённую цель.       Целью той была защита омег.       Ещё омегой был Локи.       И под его началом работал Брок: его выкрали почти на сутки, вероятно, избивали, еще вероятнее — применяли пытки. Он не сказал этого вслух, но Тор умел читать меж строк чужих слов, когда дело касалось подобных вопросов. А Брок не перечислил ни единой пары собственных увечий. Когда Локи попытался сказать ему, через сколько вернётся, он перебил его, прекрасно зная, что в подобных ситуациях неведение — благо. Потому что если не знаешь чего-то, вытянуть это из тебя не получится ни пытками, ни угрозами смерти.       Почему Локи не попросил его о помощи? К моменту звонка Тор уже знал ответ, но все же был ему чрезвычайно удивлен: Локи ставил собственные ценности выше собственной безопасности. Переживал ужас, мучился от ночных кошмаров и… Позапрошлой же ночью Тор проснулся под его перепуганный, хриплый и задыхающийся шёпот. Локи не дрожал, не двигался даже и определено спал, вжимаясь лбом ему в грудь, а еще требовал и умолял.       Умолял оставить ему хотя бы право на смерть.       Тор его так и не разбудил. В ночной тиши он просто ждал, когда это кончится, когда чужой сон сменится каким-то другим, но не думать не мог: одно из слабых звеньев пищевой цепочки ставило моральные ценности выше, чем ставили их все те, что были в разы сильнее и имели в разы больше власти. Конечно, ценности в мире альф существовали тоже, — Тор не посмел бы отрицать этого, как минимум, потому что это подтвердило бы добрый десяток убеждений Локи, — но соблюдались через раз и из собственной прихоти. Иначе ни жить, ни работать было просто невозможно. Капитализм перемалывал и пережевывал всех и каждого, кто не умел бегать достаточно быстро, а все останки втаптывались в землю теми альфами, что шли сразу за ним. Та его идея с направлением строительства… Смог бы он в гипотетическом будущем заработать достаточно, заработать так много, чтобы не просто остаться тем, кто продолжает дела семьи, а именно стать тем, кто внёс свой вклад? Если бы соблюдал все правила, конечно же, нет.       В этом была вся суть мира альф.       Того самого мира, в котором Локи места не было, но уже отнюдь не потому что он был омегой. Именно потому что этот мир был нацелен на уничтожение — всего самого важного, что жило в сердце каждого.       — В следующие выходные прилетит, он должен привезти мне пакет документов на подпись. Я рассчитывал, что это сделает Сэнд, но он в итоге отказался, — качнув головой в сторону, будто пытаясь стряхнуть все эти мысли в одну часть сознания, чтобы он не разбредались в разные стороны, Тор опускает руки вниз, все еще чуть раздраженно постукивает кончиками пальцев по поверхности ноутбука. Локи задумчиво хмурится, прикрывает все-таки книгу, вновь закладывая страницы пальцами. Тор смотрит на него, по ходу думая о том, что он так-то в любом случае собирался поговорить с Фандралом. Ещё во время разговора с Локи там, на террасе, думал об этом, и вот…       Все-таки раздраженно скривившись вновь, Тор отворачивается от омеги. Локи его не злит все еще, но смотреть на него все равно не хочется. Ещё не хочется видеть Фандрала — не в горах уж точно и не в таких, вынужденных для Тора, условиях. Он собирался поговорить как-нибудь после своего возвращения в Бухарест. Не важно даже где, не обязательно даже на собственной территории, но именно после возвращения. Чтобы успеть все обдумать, чтобы успеть подготовиться к этому разговору — не за вынужденную неделю и не в какой-то торопливой спешке раздражённого сознания.       Чтобы успеть согласиться добровольно на саму идею этого важного, нужного разговора.       — Как интересно получается… — Локи почти беззвучно хмыкает, перебирая собственным взглядом поверхность крышки его ноутбука, а после поднимает глаза к его лицу. Тор оборачивается тоже, но не спрашивает, потому что вопрос явно будет звучать лишним. Пускай они все еще вряд ли умеют разговаривать после конфликтов, в обыденной реальности им это удаётся на удивление хорошо. Будто желая подтвердить это, Локи говорит, поясняет: — Я сменил гео-метку. Она стояла в Сиднее с момента, как мы прилетели, но так как ты сказал Тюру, что я прилечу сюда, к тебе, я сменил ее буквально вчера и переставил на этот дом. И получаса не прошло, как Баль написал мне, что уже купил билеты.       Его губы поджимаются на мгновения, выдавая его напряжение, но не показывая картины целиком. Уже секундой спустя, Локи захлопывает книгу и легким движением сбрасывает ее на небольшой столик, прямо поверх своего телефона. Его руки сплетаются на груди, в глазах мелькает раздражение. Тор медленно прикрывает ноутбук, покачивает коленом. Спрашивать не сильно-то хочется, но его желания еще вряд ли имеют вес. Бальдр уже взял билеты, Фандрал прилетит в следующие выходные… Вера в совпадения умирает в Торе медленно и с мучительным, но насмешливым стоном, пока где-то на фоне Бюлейст выставляет собственной интонацией точки под конец обрубков проговариваемых предложений.       Тор все же спрашивает:       — И прилетает он… — но вопросительную интонацию выдавить даже не пытается. И все думает, думает, думает, но много больше о Тюре и Бюлейсте, чем о вероятно уже отсроченной в будущее встрече Фандрала и Бальдра. Потому что Локи контролирует передвижение собственной геолокации, а еще потому что уровень секретности, под которым работает Лаувей и его двое детей, определенно позволяет им иметь доступ к данным такого типа. Либо они выгрызают этот доступ для себя сами? Не имеет разницы.       Много больше Тора занимает другое.       Локи говорит:       — В следующие выходные. В субботу. Чтобы успеть ограбить казино, как он выразился, а после проследить, чтобы я вернулся в Бухарест к новому году, потому что это не дело — проводить такой праздник вдали от семьи, — его пальцы впиваются в его же плечо поверх ткани толстовки и та собирается перепуганными складками, пытаясь зеркалить переживания собственного хозяина. Не получается у неё от слова совсем. Ни в глазах, ни в выражении лица у Локи не мелькает страха или ужаса, а Тор уже не думает совсем, с чего это решил, что раз Локи признался в страхе, он будет бояться теперь перед ним открыто и явно. Тор не думает. Спрашивает твердо:       — Он так и сказал?       Локи хмыкает и кивает. Локи говорит:       — Слово в слово.       Поджав губы, альфа закрывает свой ноутбук окончательно и неторопливо переносит его на поверхность столика. Работать больше не хочется. Вначале ему нужно обдумать приезд Фандрала и покурить, но еще раньше ему необходимо задать вопрос и высказать размышление. Раз уж они условились, что он рассказывает Локи все теперь… Омега, будто чувствуя, подгребает к себе ноги, забирает ступни из-под ягодиц Тора. Он ждёт, он уже видит. Немного помедлив и скрестив ноги, Тор говорит:       — Если у них был доступ к твоей геолокации все это время… — он начинает медленно, чувствуя, как изнутри дергает какой-то незнакомой тревогой и чувством, претендующим на его собственную слабость. Потому что альфы не делятся с омегами проблемами, потому что они решают их сами, потому что они достаточно сильны, чтобы обеспечить чужому информационному полю спокойствие и… Локи выглядит спокойным. Кивает неторопливо, твердо и спокойно. В его глазах Тор видит мешанину из напряжения, но отдельных переживаний отловить ему не удаётся. Все-таки решившись, он говорит то, что важнее Фандрала и вроде бы даже важнее Бальдра, но явно на нем завязано. Он говорит: — Они знали, что ты в Сиднее. Либо они хотели удостовериться, и поэтому выкрали Рамлоу и позвонили мне, либо… — его собственная мысль закручивается волчком и напоминает, напоминает, напоминает ему о том, что он объясняет все это, что он проговаривает это не из собственной беспомощности перед обстоятельствами. Тор не ищет помощи. Тор выполняет обязательство. И все равно не может найти в себе смелости, чтобы высказать то, что уже ютится в его разуме.       Локи будто бы понимает и так. Вскидывает бровь чуть удивленно, хмурится почти сразу. Он не выглядит ни паникующим, ни приближающимся к какому-нибудь омежьему обмороку, а Тор никогда не произнесет вслух, что вообще смеет о чем-то подобном думать. Ведь это же Локи, верно?       Твёрдая остывшая магма.       — Да, ты прав, — вздохнув, Локи прикрывает глаза, головой качает. Его ноги приходят в движение первыми, свешиваются с края дивана, следом разворачивается и тело. Тор молчит, и ждёт, и верит, что ему не придётся произносить этого вслух. Уперевшись ладонями в обивку, Локи поднимает к нему голову и все же договаривает сам: — Они хотели дать мне понять, что круг сужается, Тор.       В его глазах твердость вплавляется в обреченность собственным телом, совершая насилие. Зелёная радужка, что горела несколько мгновений собственной кислотностью тогда, на террасе, выглядит обыденной, будто бесцветной. Локи вроде бы не пугается, а еще не впадает ни в панику, ни в истерику.       Тору остаётся лишь кивнуть ему в ответ — это движение дается легче любых слов. А еще в сотни раз легче, чем невозможность перестать думать о том, что этот мир омеге не подходит. Этот мир альф, созданный для альф, уничтожит его, пережуёт, переварит и убьёт. Желает ли Тор быть тем, кто убережёт его от этой участи?       Этого в их брачном договоре не было уж точно.       Но он в любом случае уже назначил день встречи с Огуном. Он в любом случае уже знал, что скажет ему и что сделает сам. И Локи об этом знать было не нужно точно. ~~~       — Он, этот альфа, серьезно купил ему конюшню? — сделав шаг к собственному комоду, Тор подхватывает с поверхности уже выложенные на неё запонки. Его взгляд тут же сам собой ускользает прочь, в сторону открытой нараспашку двери его спальни. Коридор оказывается пересечен им зрительно за мгновения, но там, через уходящую на первый этаж лестницу и ее перила, в другом пустующем проёме, найти чего-то стоящего, чего-то привлекательного не получается. Спрятавшись за углом входа, в собственной спальне, Локи тщательно следит за тем, чтобы не показываться ему на глаза — Тор только опускает взгляд назад к собственным запонкам.       Он прокручивает одну из двух в пальцах, после тянет ладонь к манжету рубашки. И вновь ловит на том ощущении, что не оказывается забытым им ни на мгновение в последние недели — что-то происходит. Происходило вчера, позавчера и происходит прямо сейчас. Локи отбивает его подачу, высылая ему горящий теннисный мяч и не закрывая дверь в собственную спальню, после того, как возвращается в неё с первого этажа. Локи отбивает его подачу и точно ухмыляется с той стороны коротко, но лишь одними губами. Его глаза остаются напряженными, внимательными, пока вся их беседа, заведённая омегой десяток минут назад, пытается заполнить его, Тора, голову глупой, безнадобной ложью.       Отговорку Локи выбирает хорошую, пускай и не произносит ее вслух — через открытый настежь проем двери легче переговариваться и перемывать Бальдру кости. Тор в отговорки не верит так же, как в оправдания. Запонку, правда, застегивает все равно, после тянется за второй. Из чужой спальни уже звучит:       — Я попрошу его прислать тебе пригласительный на бесплатное посещение, Тор.       Собственной ложью, объемной, чрезвычайно громадной, Локи жонглирует чрезвычайно умело, будто теми же горящими теннисными мячами. Тор все еще не верит, лишь чувствуя — что-то происходит. Что-то происходит постоянно, но сейчас, в очередной уже раз, происходит что-то особенное, исключительное. Вначале почти две недели кряду омега подбирается к нему ближе, засыпая рядом с ним под ночь, чтобы временами среди той разбудить его очередным собственным кошмаром, теперь не закрывает двери… Тор наблюдает, внимательно вглядываясь во вторую запорку и медля, прежде чем застегнуть ее на манжете рубашке. Соблазн, возникший еще минуты назад, вылизывает ему внутренности, подбрасывая в голову шальные, бессмысленные идеи. Предложить Локи помощь в сборах, чтобы поглазеть? Просто встать посреди проёма собственной двери и ждать, когда не до конца одетый омега пройдёт мимо своего? Бессмыслица, крайне хрупкая и не опасная даже, но обещающая в ближайшем будущем чрезвычайное разочарование.       — И ведь это не единственный инцидент, ты понимаешь? Временами его беспечность может поистине быть убийственной для меня, — Локи не зовёт его уж точно, но привлекает внимание собственным голосом вновь. Он звучит взволнованным, вероятно, предстоящим вечером. Тор его, конечно, понимает, но держит в голове их общий на двоих, небольшой план: если сложится так, что Фандрал с Бальдром пересекутся в холле, Локи отвлекает второго существованием казино, Тор берет на себя первого — разговора и разбора полетов ради. План, конечно, так себе. Слабый, хлипкий и большую часть важных моментов фактически не учитывает, но по крайней мере он есть.       Ещё есть Локи.       И он явно взволнован.       Тем фактом, что Фандрал может затеять очередную драку, или же чем-то другим?       — Альфы любят его и очевидно любят дарить ему подарки. По-твоему в этом есть какая-то проблема? — защёлкнув вторую запорку, Тор не добавляет даже вздоха о том, что Локи, пожалуй, просто завидует. Это ощущается лишней, как минимум, колкостью, а, как максимум, ложью. Пускай Локи нравятся те цветы, что Тор заказывает ему от нечего делать каждые пару недель, пускай он все еще — даже здесь, у подножия горы и в месте, где у них нет и шанса друг друга скомпрометировать, — не снимает помолвочного кольца. Но поверить в то, что он может завидовать тем, кому достаётся в разы больше альфьего внимания, у Тора не получится, даже если он очень сильно постарается.       Поправив манжеты на запястьях, альфа поднимает голову, поправляет пояс классических брюк, быстро оглядывает себе в зеркало, стоящее сбоку от комода — он выглядит отлично, как, впрочем, и всегда, но много больше его все еще интересует проем чужой двери. В нем как раз мелькает омежья тень, и Тор, уже почти обернувшийся, не сомневается вовсе, что Локи не остановится.       Локи останавливается.       Локи, возмущённый, будто бы до крайности, и, конечно же, лгущий, останавливается прямо посреди распахнутого настежь дверного проёма. И говорит:       — Только не говори, что ты серьезно?! — Тор переводит к нему собственный взгляд, чувствуя, как сам же подбирается за мгновения. Чтобы не раскрыть рта совершенно случайно, чтобы не опустить глаз ниже… На Локи есть белье — это определенно хорошо, вот о чем Тор думает, заторможенно подвисая на увиденной картинке, смотреть на которую ему вряд ли вообще можно. Но белье на Локи есть. Чёрное, удобное и крайне привлекательно обнимающее его бедра. Сзади оно смотрится, вероятно, отлично тоже, но сзади Тор не видит точно так же, как не видит и само белье.       У него была лишь секунда, чтобы заметить детали — теперь он навечно обязан смотреть Локи в глаза. Быть вежливым и учтивым. Не думать, не думать, не думать…       — Ты, даже если попытаешься, представить себе не сможешь, сколько раз Тюр с Бюлейстом его вытаскивали из передряг именно из-за этой жажды Бальдра получать подарки, — Локи все еще говорит. Вскидывает руки и из-за этого полы его белой, расстёгнутой рубашки совсем немного покачиваются. Под рубашкой той, конечно же, бельевой топ, бежевый, плотно прилегающий к коже и совершенно не сексуальный, но Тора он не интересует почти так же, как вся та нить разговора, которую он уже упустил. Много больше его интересуют эти подтяжки, что обнимают бедра омеги поверх его белья, поверх его светлой кожи. Края рубашки уже прищелкнуты в ним намертво точно, только и это не имеет веса — перед тем фактом, что Тор был бы очень даже не прочь заменить полоски ткани чужих подтяжек собственными пальцами. Обнять ими чужие бёдра, подтащить к себе ближе по постели и… — Уже не говоря о том, что буквально каждый второй альфа недоволен тем, что он бета, а не омега. Был даже один…       Локи не замечает его ступора или просто игнорирует? Тор не знает. Тор напоминает себе о важных, чрезвычайно важных для него вещах, а еще напоминает о том, что ему нужно контролировать пространство. С Локи сосуществовать без этого невозможно, потому что там, где заканчивается одна его ложь, начинается другая или какая-то жестокая игра. В моменте почему-то ему кажется именно так, потому что, серьезно, Тор даже под страхом смерти не поверит, что этот омега забыл, что он не одет до конца, из-за возмущения в отношении то ли него, то ли Бальдра, то ли еще чего-то. Именно этот омега, верно? Тот, который не желает иметь с ним дел, кривится в ответ на любые, хоть сколько-нибудь настоящие заигрывания или комплименты и…       Локи держится ближе. День за днём, снова, и снова, и снова он следует за ним по дому и держится ближе. Боится или просто пытается отвлечься от ужаса пред приближением Тюра под руку с Бюлейстом? Тор понимает первое и второе понимает тоже, а еще не чувствует себя использованным. А еще — не опускает глаз ниже лица Локи. Тот босой, длинноногий и с этими вкусными, мягкими бёдрами. Сейчас они объяты почти вульгарно лентами ткани подтяжек. Они же так называются, верно? Тор чувствует, как у него во рту собирается слюна, и не позволяет себе сглатывать. Тор забывает к чертям все, что помнил и знал.       Локи говорит:       — Его звали Тим. Он ещё жив, если что, и я считаю, что это проблема, не меньше, — пока Тор думает о том, что у него, пожалуй, есть проблема побольше, чем Тим или проблемы этого самого Тима. Мысленно ему хочется даже обозначить этой проблемой Локи, но тут тоже проблема — Локи высок, строен и стоит прямо напротив него, ровно через коридор и два дверных проёма. Он подтянут, в ногах заметна сила, над резинкой белья виднеется мелкий, впалый пупок. Его спину Тор уже видел, но даже не пытается вспоминать — в ту ночь, брачную ночь, он не вернётся точно. Только Локи уже здесь, уже стоит, ярко, возмущённо жестикулирует и думает… О чем он думает, Тор не знает. И просто старается не опускать глаз, чтобы себя не выдать. — Потому что Бальдр расходился с ним уже раз сто и каждые несколько месяцев снова к нему возвращается. А Тим хочет, чтобы он сделал операцию по смене пола и стал омегой, понимаешь? Тим просто хочет, чтобы он был удобным, и Бальдр… Его беспечность поистине может убить меня!       Вскинув кисть, Локи дергает головой, вздрагивает прядями собственных волос и в единый шаг скрывается за углом дверного проёма. Тор, ожидавший, что наваждение исчезнет, как только омега покинет его зрительное после, чувствует быстрое, колющее разочарование — наваждение не уходит. Не следует за собственным хозяином, не оставляет его в одного. Наваждение пахнет вулканической пылью и обжигает его легкие собственной магмой, а еще мелкой вздрагивает в его руках.       От удовольствия.       Сомневаться в том, что это было, Тор отказывается. Потому что оно было. И пускай Локи не был одним из тех омег, кто мог бы млеть от поцелуев или типа того, но ему ведь нравилось? Или он просто слишком сильно боялся назвать стоп-слово? Нет-нет, называл ведь. А еще отвечал на его поцелуи. А еще оставил дверь открытой… Ох, он, конечно же, ждал, только Тор ведь уже выдал ему клятву — не дождется.       Тор уже выдал ее и не собирался нарушать.       В моменте не выдержал — его нога, правая, ведущая, сделала первый шаг будто сама собой.       — Ты не думал о том, что он может использовать их тоже? Бальдр, я имею в виду, — еле выцепив вязнущей в ожидании удовольствия мыслью общую суть их диалога, Тор делает новый шаг и все же сглатывает всю набежавшую слюну. Он вдыхает глубже, чувствуя привычное уже — Локи так и так пропах весь дом, а может быть уже и весь лес. Сейчас, правда, этого запаха, того, что уже есть, Тору оказывается недостаточно вовсе. Ему хочется подойти ближе, подобраться, поймать и… Потребовать объяснений? Вопрос о том, почему Локи не закрыл двери, начав одеваться, точно мог все испортить. Любой похожий — тем более.       Их игра была слишком увлекательна и слишком хрупка, чтобы относиться к ней так безответственно. Ещё она была необходима омеге. Притворяться, что ничего вовсе не происходит, но стараться быть ближе. Скептично вскидывать бровь, чтобы в самый важный момент назвать стоп-слово или зарыдать. Ничего не происходит — Тор не верит. Прищуривается, на новом, котором только шаге, покидая собственную спальню. Паркет пола сменяется ковром, лежащим в коридоре, пока его ладонь опускается на перила лестницы. Она пытается преградить ему путь, но Тор умнее — он неторопливо сворачивает правее и собирается обойти ее.       Локи уже говорит:       — Конечно же, думал, ха! Я знаю Бальдра столько, сколько вообще живу, Тор. Он обожает использовать других, чтобы добиваться собственных сиюминутных хотелок, — его силуэт, ничуть не одевшийся, мелькает мимо двери в пару торопливых шагов, а после подходит к туалетному столику. Локи не склоняется над ним, взволнованном ладонью подхватывает с поверхности одну сережку. Он смотрит прямо в зеркало, и Тор видит его отражение, но не видит взгляда, направленного на себя. Тор не верит вовсе, что омега не замечает: как он ведёт ладонью по перилам, как проходит мимо лестницы, убегающей вниз, на первый этаж. Подобно ей должен бы бежать и сам Локи, но он, конечно же, не из таких.       Ох, он, конечно же, не их таких.       Потому что он ждёт. И не дождется — Тор собирается позаботиться об этом.       И все равно идёт. Его притягивает и манит все тот же гнилой изнутри и твёрдый в самом собственном центре запретный плод. Обломаются ли его клыки или он просто вновь получится отказ? Очередной вопрос, который останется без ответа на ближайшую минуту, зарождается в его сознании. Тор только дожидается, когда под пальцами вновь окажутся перила, когда спуск лестницы останется позади. Им нужно выехать минут через десять, чтобы успеть к примерному времени приезда Фандрала. Бальдра встречать не придётся — тот приехал еще около полудня, уже успел прогуляться по территории отеля, вкусно пообедать и даже, кажется, поругаться с кем-то из персонала. Локи говорил что-то похоже, когда они только начали этот разговор. Локи точно говорил, но Тор с каждым новым собственным шагом постепенно терял всю свою память.       Ему оставалось не так много шагов до чужого дверного проёма. Перед глазами уже была спина омеги — белая, скрытая от его глаз тканью рубашки. Ещё была задница. Рубашка прятала ее собственным краем тоже, будто в издёвке или провокации. Собирался ли Тор быть тем, кто так бездарно клюнет на неё? Уж точно нет. Как бы Локи ни ждал и какую бы новую игру ни затеял, Тор был слишком крепок для подобных посягательств на собственную честь, только почему-то чрезвычайно сомневался, что это действительно было посягательством. Ещё не было приглашением. И разрешением не было тоже, но все-таки…       Все-таки.       — Но он не понимает совершенно, что в какой-то миг меня не окажется рядом, а Тюр с Бюлейстом просто не возьмут трубку и тогда…! — Локи уже подхватывает с поверхности туалетного столика вторую сережку и быстрыми движениями пальцев вставляет ее в ухо. Это вновь мелкие драгоценные камни, названия которых Тор не знает. Быть может, бриллианты или белые сапфиры. Что-то исключительно дорогое, пожалуй, но со вкусом. Без вызова, без провокации… С беззвучным словом о том, что он не осмелится сделать первый шаг сам, но даст ему, Тору, возможность. Какой-то мелкий, слишком объемный и громкий шанс. Ещё он будет ждать, и Тор сомневается, что это когда-нибудь завершится. Так же, как Нат временами вздрагивает, если к нему подобраться со спины достаточно тихо, Локи будет ждать удара и любой другой жестокости. И Тору бы стоило помыслить о том, как разбираться с этим будет его альфа, когда пять лет их договорённости кончатся, но эта мысль смешна и абсурдна в самом своём основании: Локи не собирается заводить себе альфу.       А значит Тор будет первым.       И последним.       Привилегия? Кончики его пальцев прощально мажут по поверхности перил, пока ноги делают новый шаг. Левая, правая — он приближается, не говоря ни единого слова, но точно зная, что его приближение заметили еще даже когда он не сделал и единого шага. Сейчас ему лишь лгали, что не видят, не слышат, не волнуются.       — Мне хочется верить, что ничего подобного не случится, но это же Бальдр. Он беспечен и инфантилен. Я вообще сомневаюсь, что он когда-либо задумывается о тех последствиях, что могут принести его слова или действия, — Локи все продолжает, и продолжает, и продолжает говорить. Увлечённый, возмущённый, взволнованный — чем ближе к его спальне Тор подбирается, тем ярче чувствует феромон. Настоящий, не синтетический. И почему-то именно за единый шаг до чужого порога Тор вспоминает, как Локи говорил ему в самом начале их знакомства: он на подавителях. Постоянно. Круглосуточно. Ежедневно. Все недели и месяцы в году — он на подавителях.       Абсурдно, но Тор не подумал об этом вовсе за все недели их отдыха. Чувствуя чужой запах постоянно, фоново и еле различимо, он не попытался даже вспомнить о том, что было важнее всего. Локи был на подавителях. И те, буквально созданные для того, чтобы держать его аромат в узде, явно уже играли с Тором в плохую игру.       Потому что Тор его запах все равно чувствовал.       Постоянно. Фоново. Где-то рядом с собой. Слишком близко, чтобы можно было его проигнорировать, но слишком далеко, чтобы можно было не успеть по нему соскучиться. Сделав последний шаг, Тор замирает у проёма чужой двери, но порога не перешагивает. В теле появляется легкая, ленивая хищность — она пытается солгать ему, что он уже загнал, уже окружил и уже почти поймал, но Тор вовсе не верит. Ни ей, ни Локи, конечно же. Его взгляд вновь проходится по ногам омеги, цепляется самим собой за ямки под чужими коленями и за косточки на голых щиколотках. Ступни у Локи аккуратные, ухоженные, несмотря на размер ноги, который даже со стороны выглядит явно большим, чем среднестатистический у омег.       Не то чтобы Тор вообще разбирает в размерах чужих ног.       Но стоит ему поднять глаза выше, к зеркальному отражению, как он тут же встречает ответный взгляд Локи. Тот, наконец, замечает его, но не выглядит ни напуганным до паники, ни удивленным. Качнувшись в сторону, Тор опирается плечом на дверной косяк, руки на груди сплетает. От чужой территории его отделяет единый шаг, пока Локи смотрит так, будто бы он уже пересёк границу, будто он уже подошёл впритык и вот-вот сделает что-то непозволительное.       — Что, по-твоему, ты делаешь, Тор? — опустив обе руки, омега оставляет застегнутую сережку у себя в ухе и распрямляется. Все наигранное волнение пропадает из его движений, оставляя за собой лживую крепость и чрезвычайно искреннее напряжение. Глаз Тор больше не опускает, но отнюдь не из потребности спрятать все то, что перекатывается в его мыслях. Теперь он смотрит Локи в глаза через зеркальную поверхность — Локи обязан обернуться. Этот чертов омега, вызывающе крепкий, надменный временами и крайне претенциозный, просто обязан обернуться, чтобы встретить собственную смерть лицом к лицу. По крайней мере, именно так он должен думать. Именно этого он должен ждать.       И именно этого дождаться Тору ему, конечно же, не позволит.       — Ты не закрыл дверь… — качнув головой, Тор прищуривается и не отвечает на вопрос омеги так же, как не отвечает на каждую их собственных мыслей. Ему бы зайти внутрь. Медленными, неспешными шагами загнать Локи окончательно, а после поцеловать и… Что еще может ему понравится? Список его, Тора, собственных удовольствий выстраивается перед глазами, будто жестокая насмешка над совсем пустым списком омеги, и поэтому Тор размышляет, не поддаваясь тем образам, что уже подбрасывает ему сознание. Нагнуть его над туалетным столиком или затащить в его же постель? Это обманка и фикция. Сладкие иллюзии — в реальности у их вкус гнили и цвет испуга чужих глаз. Локи не понравится. Не зависимо от того, воспользуется ли Тор презервативами, которыми пользуется всегда, и уделит ли прелюдии пятнадцать минут вместо пяти.       Локи не понравится.       Потому что Локи боится. И как бы Тору не хотелось думать об этом, но реальность жестока — страх омеги оправдан.       — И? — Локи оборачивается резко и быстро. Секундная разлука и их взгляды вновь встречаются, только теперь глаза в глаза. Тор видит, как омега вдыхает глубже, и не слышит вовсе, как бьется его сердце, но догадывается — бьется быстро. И пока скорость его биения выходит в прямую пропорцию с тем количеством голых участков кожи, что он видел бы собственными глазами, если бы позволил их себе опустить, Тор только плечом пожимает. Локи глядит на него прямо, в готовности реагировать, в готовности отбиваться, и задавать ему вопроса о том, почему именно он не закрыл двери, ощущается совсем неуместно. Тор отводит взгляд в сторону, в попытке собраться хоть немного с мыслями, пробегается им по спальне омеги. Обжитой и хоть сколько-нибудь принадлежащей именно ему она не выглядит вовсе. В открытом стенном шкафу, справа от входа, Тор видит занятые одеждой вешалки и полки, подмечает лежащие на краю постели чёрные джинсы. Локи собирался надеть их, поправить уже застегнутую рубашку, возможно, подпоясаться ремнём. Локи собирался…       Также неспешно вернув к нему свой взгляд, Тор закусывает щеку изнутри, чтобы не улыбнуться, а после говорит:       — Мне привлекают твои бёдра, — и совершенно точно не лжёт, но, впрочем, и не удивляется, когда Локи скептично вскидывает собственную бровь. Он так и стоит у туалетного столика, не пытается ни спрятаться, ни выгнать Тора… Второе занимает, конечно же, больше. Потому что Локи не гонит его. Не называет стоп-слово. Не требует выйти. Он только вскидывает бровь, руки поднимает, тут же сплетая их на груди в незначительную, бессмысленную оборону. Тора она остановит вряд ли, если он действительно захочет чего-то, и одна лишь эта мысль сама по себе уже ошибка. Отловив ее в собственном сознании, альфа удерживает себя от того, чтобы скривиться. Заявлять собственную власть ему не хочется.       Впрочем, не то чтобы кто-то у него о его желаниях спрашивает.       — Хочешь купить меня комплиментами, Тор? Так мелочно, — Локи поднимает подбородок чуть выше, гордо и надменно смеряет его взглядом. Все еще обороняется, конечно же, и Тор не верит ему вовсе, не сможет поверить уже никогда, наверное. Видит, правда, отлично и зорко: Локи не бежит и бежать не станет. Локи оставил дверь открытой, то ли выдавая ему шанс, то ли желая себя самого попугать. Мельтеша мимо двери, Локи отлично видел, что он приближается, но не сделал ничего вовсе. И сейчас бежать не собирался уж точно.       И Тор не был уверен, это восхищало его, ужасало или действительно возбуждало.       — Я не сказал, что у тебя привлекательные бёдра, — качнув головой вновь, он позволяет себе колкую усмешку, но не высмеивает, не желает хоть немного ранить. Язык фактов сплетается с его собственным, выдавая ту правду, которой Локи не боится вовсе, пока слух все еще не улавливает ни запрета, ни отказа, ни единого стоп-слова. О том, помнит ли его омега, Тор еще, конечно же, спросит, потому что это гарант его самоуважения, но прежде чем это случится… Опустив голову вниз и не собираясь убирать усмешку с собственного лица вовсе, Тор вдыхает и делает медленный, уверенный шаг через порог. Он говорит: — Я сказал, что они привлекают меня. А ты оставил дверь открытой и…       — И ты решил, что открытая дверь даёт тебе какое-то право на что бы то ни было, так? — его приход Локи встречает почти с презрением. Стоит Тору поднять глаза к нему вновь, как он видит его, видит это переживание в глазах омеги. Не вздрагивает. Не ранится даже, потому что прекрасно знает о чем говорит Локи — о власти. О безграничном господстве, о выдуманном праве брать, что хочется, не зависимо от чужих желаний… Сделав собственный единственный шаг, Тор останавливается, опускает руки и засовывает ладони в передние карманы брюк. Весь тот путь, который он проделал, чтобы дойти сюда, забывается, а еще забывается все то время, не столь бесконечное, через которое им нужно будет выехать. Перед ним остаётся лишь Локи, между ними — его феромон.       У самого Тора в голове — ни единой мысли о том, чтобы забрать что-либо без спроса и разрешения, но каждая первая звучит желанием предложить.       — Совсем нет. Разве что на право голоса, но оно, уверен, ты знаешь, есть у меня от рождения, — мелко, с легкой осторожностью улыбнувшись, Тор перекатывается с носков на пятки. Идти вперёд не торопится, будто опасаясь чужой реакции, но в реальности он ведь не боится. Он просто ищет путь и поэтому медлит. Он просто ищет тот один-единственный путь, который приведёт его ближе, вместо того, чтобы послать прямо и нахуй. Локи нравятся поцелуи. Временами и не всегда, но точно нравятся. Ещё ему нравятся прикосновения. Медленные, осторожные — Тор видел не единожды, как вздрагивают его ресницы. Не в ужасе. Будто в лёгком удивлении от неожиданного удовольствия. Ещё ему нравится, когда все происходит медленно, без спешки, без временами столь любимой Тором страсти… Локи не говорил, что именно это пугает его, но уже сказал: если они начинают двигаться быстро, он начинает паниковать. И Тор фактически в принципе не существовал ради того, чтобы обслуживать все его страхи и сложности с коммуникацией, но после случившегося в брачную ночь верхняя граница уровня его ожиданий была достаточно быстро понижена. Тор мог не соглашаться на это и согласился. Сейчас, чуть помедлив, сказал немного: — Я хотел предложить. Как насчёт минета?       У Локи вздрагивает рука. Следом дергается плечо, чтобы с секундной задержкой презрительно искривились губы. Тор проваливается в легкое непонимание мгновений на пять, а следом уже звучит:       — Ты хочешь, чтобы я… — омега даже не договаривает. Он кривится в отвращении, дергает головой. И не думает о том, что Тор от него ничего не хочет. Не думает о том, что Тор от него ничего не ждёт. Не думает о том, что Тор предлагает. Он все еще ждёт ущерба, жестокости и… Тор только головой качает медленно, настойчиво. И говорит, делая новый шаг:       — Моя инициатива, — но не говорит «я хочу тебе отсосать». И сам почему-то лишь в этот момент мыслит о том, правда ли хочет. Он хочет прикоснуться руками к чужим бёдрам. Тронуть плоть, выгладить ее, прижаться губами. Кусать не станет — Локи не понравится. Кусать не станет, потому что самому не хочется тоже. Этот запретный плод внутри изгнил давно уже, а в самом центре его охладевшая магма, что точно выломает ему все его альфье достоинство и оба клыка впридачу. Поэтому кусать Тор не станет. Прижмётся губами, вдохнёт… Локи понравится? Локи любит прикосновения. И точно в итоге разрыдается снова. И точно ничего путного из этого не выйдет, но если бы Тор останавливался каждый раз в собственной жизни, мысля подобной категорией, он ничего никогда бы не добился.       Строительство? Незаконно и опасно. Ничего не получится. Только беды найдет… У него есть Огун и репутация. Его семью не тронут, за первым заказом пойдут другие. И деньги, новые, хрусткие банкноты, посыпятся на него тяжелым дождем. Альферд будет гордиться им ничуть не меньше, чем каждый из тех предков, что уже мертвы.       И все получится.       Локи вздрагивает вновь. Отшатывается, теряя все собственное презрение и омерзение. У него вытягивается лицо — в удивлении. Замок из рук расплетается, одна упирается в поверхность туалетного столика в поисках опоры. Собственное плечо, ей на смену, Тор не предлагает, потому что они здесь не ради драмы или романтики. Его влечет запах и лживая, запретная сладость, а Локи нравятся поцелуи. Он собирается вылизать его бедра и собрать с них весь феромон собственным языком, а после отсосать — в лучших традициях словесных оскорблений. Но будет названо стоп-слово или потечёт чужая слеза, и ничего не получится вновь. Поругаются вряд ли, часом спустя Локи вновь будет лгать, что ничего не было… Но будет ли иначе в следующий раз?       Череда попыток и их гипотетическое количество не пугает. Кривая прогресса бьется прямо в его руках, но она ещё жива и Тор постарается, чтобы так было и дальше. Где-то впереди их ждёт течка. К середине января или типа того. Тор постарается, но лишь ради собственного интереса. Ради восхищения — определенно. Потому что сейчас он делает новый шаг, загоняя омегу прямо посреди его территории, а Локи в собственной привычке загнанным не выглядит. И не бежит. И не рыдает до скулежа. Момент не тот, ситуация другая. Он лишь удивленно оглядывает его с головы до ног, впивается собственным взглядом в глаза. Тор хотел бы смотреть ниже, а еще хотел бы смотреть сзади — у Локи отличная, мелкая и компактная задница. И это воспоминание тянется откуда-то из их темной, жестокой брачной ночи. Именно поэтому Тор смаргивает его. Он уже согласился укоротить шкалу собственных ожиданий, но согласия на бездействие не выдавал.       Локи оставил дверь открытой. Он дал кому-то шанс точно, и постепенно подходя к нему неспешной, неторопливой походкой, Тор подумал неожиданно: омега дал шанс себе. Не на страх. Не на жестокость. На какие-то хлебные крошки доверия, которые точно не отдал бы Тору никогда, оставив их себе на вечность, которую не смог бы прожить. Тор хлебными крошками питаться не привык. Ему нужно было больше — в этом была вся его суть.       Ему нужно было удовлетворить интерес. Ему требовалось вновь ощутить запах, по которому он начинал тосковать, даже чувствуя его под собственным носом постоянно. В Локи не было сладости. Магма и вулканическая взвесь, горечь какао-бобов, что мелькали в его аромате еще реже, чем они спали от ночи до утра вместе. Теперь спали, правда, постоянно, но Тор не сомневался — это закончится. Они вернутся в Бухарест, никто больше не будет среди ночи будить его кошмарами и возиться сонно где-то под рукой. И в этом будет благо, но тоска будет тоже, потому что у Тора больше не будет возможности утрами зарываться в складки одеяла лицом и с упоение дрочить на иллюзии, которые никогда не станут реальностью. Фантазии, которые никогда не сбудутся. Где-то в них Локи отвечает ему не тишиной или заторможенным страхом, а страстью. Той самой ее горечью, что пропитала его всего. Он рычит, притягивает его ближе и требует, требует, требует… Если бы Тор увидел это в реальности, он бы умер, пожалуй, от удовольствия и удивления одновременно.       Потому что этот омега смотрелся бы на коленях нелепо и глупо, но оседлав его, трахая себя его собственным членом… Тор не сомневался вовсе, что Локи бы это понравилось. И все равно оставлял восемьдесят процентов на ошибку, допускать которые так сильно не любил.       — Ты собираешься… — чужой голос дергается уже отдельно от тела. Интонация скрипит, вязнет где-то в словах, собственного окончания не находя вовсе. Тор кивает бездумно, не останавливаясь уже вовсе, пускай до Локи ему остаётся три шага. Тот его так и не выгоняет. Не называет стоп-слова, не отказывает. Ещё не спрашивает, теряя вопрос где-то меж собственных, крепко поджавшихся губ. Он волнует и боится, пока Тор в который только раз мыслит: никогда не сможет его полюбить. И все равно знает — в собственных расчетах относительно альф Локи допускает ошибку.       Потому что здесь и сейчас он не нужен Тору побеждённым, сломленным и лишенным всего.       Много интереснее Тору было бы видеть его победителем. Видеть и смотреть, как изумруд чужих горьких глаз загорается гордостью и восторгом.       Храбростью? Ощущением безопасности.       — Я поцелую тебя. После опущусь на колени, — он подходит, подбирается ближе, уподобляясь самому Локи всех прошедших дней. Только ощущение охоты пропадает само, чем ближе Тор подбирается. Он больше не загоняет, пускай не сильно-то и пытался. Он больше не окружает, он больше не пытается поймать… Их положение выравнивается — так приятнее. После Джейна, мелкого, постоянно требующего все больше и больше, после половины десятка других омег, жаждущих через него получить все привилегии того мира, который создан для альф. Локи ничего не требует и ничего не жаждет, пока Тор отмалчивается — у мира альф в рукавах не только привилегии. Ещё там тяжесть решений и ответственность. Там безопасность всех, кто дорог, и рука всегда должна быть тверда, чтобы держать эту безопасность под контролем. Там постоянное сравнение с другими альфами, ядовитое и жестокое, а еще осмеяние при любой попытке отставить все социальные стереотипы в сторону и выйти из-под их влияния. Этот выход невозможен. Если ты рождён альфой, ты обязан им быть, ты обязан соответствовать… — Вероятно, я собираюсь облапать тебя везде, куда дотянусь.       — Наглости-то хватит? — Локи ровняется, но все еще не бежит. Отбивает его легкую подачу собственной, поджигая полностью их несуществующий теннисный мяч. Тор только усмехается, и думает, думает, думает о том, что Локи не требует и не жаждет. Он входит в мир, что для него не предназначен, сам. Желает ли Тор его уберечь? Он не подписывался под этим. Это не его обязательство и не его ответственность. Но встреча с Огуном уже назначена: день, время. Нужная сумма уже лежит на его банковском счету. Именно потому что Локи не требует и вовсе не жаждет привилегий, но собирается взять на себя все остальное. Всю тяжесть решений и всю ответственность.       Тор знает, что он справится.       Но много лучше знает другое: это — не то, с чем Локи справляться должен.       — Сложно отказать себе воспользоваться моментом… — пожав плечом, альфа делает последний шаг и замирает прямо напротив омеги. Его взгляд, живой, желающий смотреть и видеть, застаивается в чужих глазах. А Локи не понимает. Ни тех переживаний, которые вызывает в нем, уже опустившимся единожды на колено по собственной воле и во имя гордости, ни его устремлений. Он видит в них жестокость и будет ждать ее будущий век, которого не проживет, пока Тор лишь желает прижаться губами к его бедру и вдохнуть поглубже. Ему нравится это и перечитывать весь список собственных сексуальных предпочтений уже явно поздно. Его, в принципе, уже можно выбрасывать. Потому что утрами, просыпаясь в собственной спальне в одиночестве, он теперь с упоением дрочит на чужой феромон, а еще желает видеть, как именно это случится — Локи побеждает. Неприспособленный существовать в чужом мире, ведомый больной, сумасшедшей потребностью нести мир до последнего, он побеждает, оказавшись не загнанным даже, притиснутым к стене до невозможности сделать вдох. Мелко усмехнувшись на уголок губ, Тор продолжает, не собираясь сбиваться с чужой просьбы, что растеряла в себе все вопросительные интонации. А Локи все еще смотрит. С недоверием, с напряжением и, конечно же, со страхом, бьющимся где-то в глубине зрачка. Локи смотрит, но точно слышит, когда он говорит: — Я приспущу твое белье и возьму у тебя в рот. Если ты скажешь остановиться, я остановлюсь. Если ты назовёшь стоп-слово, я остановлюсь, — Брок говорил, что зайкам это необходимо. Прозрачность, понятность, порядок действий. Тор был убеждён, что это определенно могло бы попасть в категорию грязных разговорников — для кого угодно, но не для Локи. Там где чужие глаза загорелись бы возбуждением, этот омега все еще смотрел прямо на него с напряженным ожиданием.       Он ждал зла.       Он сказал:       — Что будет потом? — вопрос и уже без скрипа задушенной интонации. Тор почувствовал, как у него по плечам побежали мурашки. Не возбуждения, лишь легкого, суетливого ужаса. И никогда, никогда, никогда он не желал бы оказаться в чужой шкуре, что давно уже сжилась с пониманием — любая услуга требует двойной оплаты. Не телом даже, кровью и разрушением духа.       К счастью, оказаться в ней Тор и не смог бы.       Но, к сожалению, сорвать ее с Локи не мог тоже.       — Данное предложение полностью безвозмездно и не требует оплаты, — не сдержав легкого сарказма, он вздрагивает собственными губами, а после вытягивает из кармана брюк правую руку. Ради того, чтобы повести плечами и сбросить все эти мурашки, столь неуместные и мешающиеся в моменте. Ещё — ради того, чтобы медленно потянуться ладонью к чужому лицу. Локи не дергается, но следит. Опускает глаза к его ладони, все равно держа в поле зрения его всего. Каждую часть его, Тора, тела, что может принести ему вред. Рассказывать о том, что он отлично владеет феромоном и не нуждается в ударах, Тор не станет.       Локи точно знает это и сам.       Жаль, не знает, что вредить ему правда не собираются. Петляя по этому то ли лабиринту, то ли минному полю, то ли вулканической равнине, Тор лишь с интересом ищет путь на вершину. Лава пока что не жалит так, как могла бы, и милосердно пропускает его вперёд. Ведь все дело именно в нем, так? Именно в милосердии… Конечно же, нет. Все дело в страхе и, как бы Тор ни желал позабыть об этом, он уже никогда не сможет. Лаувей поднимает руку, собираясь ударить, Тюр с Бюлейстом выкрадывают Брока, но не ради информации — лишь ради того, чтобы показать, как именно и насколько уверено сужается круг. Они загоняют Локи умело, неспешно и неторопливо. В чем их план? Тор не верит вовсе, что дело в генетике. Фарбаути, выносивший троих детей с минимальным перерывом на восстановление, вряд ли смог бы передать Локи слишком много здоровья. Но Видар все еще был жив, а Тюр с Бюлейстом все еще пытались ему угрожать… Они делали что-то там, за окружной, к югу от четвёртого сектора. Ещё сделали что-то с Локи.       Именно поэтому страх стоял во главе угла и не собирался уходить.       Но Тор, впрочем, никуда не собирался деваться тоже.       — Ты просто хочешь мне отсосать? А я не могу придумать даже единой стоящей шутки… — Локи вздрагивает собственными губами в нервном, лживо-смешливом движении. И спрашивает, вновь и опять, только ответа уже не ждёт. Тор задевает его щеку костяшками пальцев — это прелюдия перед настоящим прикосновением. Потому что на подушечках больше рецепторов, больше ощущений, но сразу подушечками будто бы страшно. Слишком ярко, слишком немыслимо. Он касается костяшками, выглаживает чужую кожу вдоль скоса челюсти и думает о том, что, пожалуй, все это и так уже достаточная шутка. Чего только стоит его фантазия о том, насколько всполошившимся был бы Нат, если бы узнал о происходящем прямо сейчас. Что делал бы Фандрал, Тор не знает. С Фандралом ему еще предстоит говорить и, быть может, драться.       С Локи — никогда.       — Ты помнишь стоп-слово? — его пальцы не разгибаются, не поддаются ни голосу, ни внутреннему желанию поторопиться. Локи ведь не сбежит. Только если гордо, неторопливо уйдёт, одним видом собственной прямой спины не позволяя напасть сзади. Тор таким заниматься не станет уж точно. Он отлично умеет выжидать, а еще он уже согласился… Почему? Не солгал. Хороший секс был приятен, упоителен и вкусен, но все же не был в приоритете. А Локи был…       У него вздрагивают ресницы. Совсем так, как Тор помнит. Мелкая, быстрая дрожь век, что желают прикрыться — прочувствовать. Насладиться? Как выглядит он, впитывающий, вбирающий в себя все отдаваемое ему удовольствие, Тор не знает. И помнит ведь, весь уже заполняется этими резвыми воспоминаниями, как Локи прикасается к себе сам. Медленно, вымучивая каждое движение кончиков пальцев и привлекая внимание не/нарочно. Внимания он не желает, потому что убеждён — внимание несёт зло. Тор несёт ему цветы и Стивена в придачу, от последнего не ожидая, впрочем, вовсе, что все правда выйдет настолько успешно. Они не трахаются, но, по крайней мере, Локи называет стоп-слово, а еще говорит о том, что начинает паниковать, если слишком быстро.       Тор движется медленно. Пытается вымучивать тоже и учится. Костяшками пальцев ведет почти до уха, чтобы после вздрогнуть пальцами, разжать их и обнять чужую щеку ладонью. Локи глаз так и не закрывает. Смотрит, следит, выжидает. Нихуя не дождется — эта клятва почти на крови. Чуть прищурившись, Тор смотрит в ответ и спрашивает негромко вновь:       — Ты помнишь стоп-слово?       Локи скептично, в попытке высмеять и его, и его ценности, фыркает, но лжёт, уже секундой позже отводя глаза. Ему не просто, а Тор не умеет убивать призраков из прошлого. И заниматься этим, впрочем, не стал бы, даже если бы умел — это не его обязательство и ему определенно плевать. Только это самое плевать, это безразличие, с каждым новым днём уменьшается все больше и больше. Теперь его интересует — будущее. Не собственное, что привычно, а именно какое-то общее. Немного перевалившееся с юга за границу их сухого, подписанного на листах договора партнёрства, немного пытающееся проломить ее с востока. Его интересует это, а еще интересует смерть тех, кто совсем скоро собирается стать очередными призраками прошлого. Огун, конечно же, разберётся. А Локи уже отводит глаза — ему не просто. И Тор не желает быть в его шкуре точно, но желает вести с ним дела. Желает целовать его бедра, его шею и определенно когда-нибудь вылизать его. Не так, как предложил сейчас. С упоительным продолжением в виде хорошего, вкусного секса и чужой посторгазменной дрожью в искусных руках.       В этом определенно есть власть — тут Локи не ошибается. Тор же замирает в ожидании, растягивая секунды в собственных руках на длину бесконечности. Его пальцы движутся, большой поглаживает мягкую скулу осторожно. Другая рука выскальзывает из кармана тоже и тоже поднимается. Ей место у омеги на боку, и Тор наглеет правда — кончиком указательного пальца отодвинув край чужой расстёгнутой рубашки, забирается под неё ладонью, чтобы коснуться не крахмала ткани, лишь кожи. Тёплой, живой и пропитанной феромоном, по которому он истосковался уж точно.       От прикосновения Локи дергается — лишь глазами. Они, яркие, внимательные, тут же вцепляются Тору в лицо, выдавая мышцам важный приказ: подготовиться и держать оборону, но не сопротивляться. Ни в коем случае не… Тор склоняет голову на бок, будто прислушивается, и собственным взглядом никуда не убегает. Потому что ему нужно видеть, ширится ли чужой страх, а еще потому что Локи нужно видеть его взгляд. Бок у него тёплый. Все такой же, как ладонь Тора запомнила в прошлый раз. Тёплый, подтянутый, но мягкий. И кожа осторожная будто бы, нежная. Тор опускает собственную руку прямо поверх неё, все еще ожидая ответа, пока другая его рука, уже желая скользнуть то ли к шее омеги, то ли в его волосы, замирает. Локи сглатывает дёргано, надрывно, чтобы после кивнуть. Этого, конечно же, недостаточно. Они оба прекрасно знают, что этого недостаточно, и поэтому омега говорит:       — Я помню, — шепотом, но твёрдым, породистым, он отвечает уже по-настоящему, проводя границу и беря на себя ту часть ответственности, что ему принадлежит. Всю ее Тор, даже при собственной великой мощи, не выдержал бы, и потому происходящее ему нравится — ответственность разделяется поровну. Локи помнит стоп-слово и знает, что может, что должен произнести его, если что-то пойдёт не так. Тор помнит многое, забывая, впрочем, все, и точно знает, что остановится.       Это не вопрос даже сохранности брачного договора.       Это лишь вопрос принципа.       — Хорошо, — выдав собственное слово, будто подпись с расшифровкой, Тор делает мелкий, незначительный шаг. Еле заметно задевает собственной стопой чужую, но не оттаптывает. Ставит рядом. Ноги у Локи холодные, кажется, постоянно, и в настоящем моменте это не удивляет вовсе. Только мурашки, будто только сейчас заметив, что вообще происходит, пробегают по его собственным позвонкам куда-то вниз. Они реагируют на запах, уплотняющийся, чувствующийся ярче. И несутся, несутся, несутся… Тор склоняется и целует, почти сразу чувствуя, как поднимается чужая рука. Мыслей о том, что Локи оттолкнёт, почему-то не появляется. У затылка уже заходится в ожидании зуд — сейчас омега поднимет руку, тронет его плечо, а после потянется выше и заберётся пальцами под воротник рубашки. Совсем как тогда, на балконе во время их фиктивной свадьбы.       Тогда было приятно и неожиданно. И Тору стоило бы точно собой гордиться — он не сделал ничего вовсе, чтобы сейчас ненавидеть или презирать себя. Он предложил поцеловать, научить… Он точно мог бы собой гордиться, если бы не был так сильно занят. У Локи был тёплый бок, а еще тёплые губы. Стоило Тору тронуть их собственными, как он почувствовал ответ с задержкой в четыре секунды. Это было меньше или больше, чем раньше? Ему стоило бы научиться считать и пропить курс каких-нибудь препаратов для памяти. Ещё стоило бы подглядеть, не закрывать глаза так быстро, но это было невозможным.       Стоило ему только податься вперёд, как глаза прикрылись сразу же сами. У Локи рука поднялась, потянулась вперёд — она легла ему на плечо, как и собиралась. Немного сжала плоть, будто проверяя твердость, а после потянулась выше. К теплу и к коже, чтобы через несколько секунд коснуться его, Тора, затылка. В этом было все удовольствие определенно. В том, как он двигался, в том, как не был загнанным в угол, даже будучи пойманным, а еще в том, как прикасался. Тор не собирался говорить, что никогда не смог бы чем-то подобным насытиться. Тор вообще вряд ли собирался разговаривать.       Чувствуя, как чужие пальцы забираются ему под воротник, альфа вздрагивает, жмурится довольно и поводит плечам, разгоняю мурашки во все стороны. Пальцы у Локи прохладные, как и ноги, но контраст температур совершенно не ранит. Дразнит только, язык будто бы даже ему показывает. Тор улыбается мелко в поцелуй и вылизывает чужие губы, неспешно окунаясь в удовольствие. Его ладонь, лежащая у омеги на боку, тянется дальше и выполняет собственное обещание — облапать везде, докуда дотянется, так, кажется, оно звучало. Тор, правда, не лапает. Прикасается. Дотягивается до чужой спины, вынуждая буквально омегу прижаться ближе. Стоп-слова Локи не называет, наоборот приоткрывая рот и целуя, уже целуя его в ответ. Тор гладит его поясницу, ведёт кончиками пальцев вдоль позвоночника, другой рукой все же выбирая меж двух ничуть не зол чувствительную омежью шею. Под его прикосновением она покрывается мелкими мурашками, Локи фыркает куда-то ему в губы и будто смеется.       Локи щекотно. Забывая все на свете, Тор помнит и это тоже. Он гладит его по кадыку, пытаясь объять каждый кусок чужой кожи собственным прикосновением, поглаживает прядки на затылке. Уже надетая рубашка вызывает искрометно сожаление, брюки — тем более. Тор бы поверил, что не кончит в собственное белье, но чужой запах уже отвлекает на себя все внимание. Собственное удовольствие разгорается, прожигая дыры в его теле мелкими каплями лавовой волны, а Тор только лишь целует и ведёт ладонью вдоль позвоночника омеги. Резинка его белья встречает непреодолимым барьером, напоминая собственным существованием о том, что спросить все-таки придётся.       Для любых разговоров Тор очень уж сильно занят и потому что не спрашивает. Но ошибки не совершает тоже. Лишь играючи оттянув резинку белья Локи со спины, он отпускает ее тут же — слышится мелкий, развеселый шлепок, пока его губы сам самой растягиваются в усмешке. Омега реагирует тут же, отстраняется, почти гневно шепча:       — Эй!       Его возмущение понятно, только Тор даже глаз не открывает, чтобы на него посмотреть. Он задевает губами мягкую кожу чужой щеку, целует скос челюсти, а после касается шеи. Бормочет шкодливо:       — Не удержался, извини, — под его губами уже бьется чужой быстрый, торопливый пульс, пока его хозяин, кажется, чрезвычайно удивлен. Он даже не матерится. Не говорит и единого слова. Только вжимает ладонь в его затылок, уплотняя прикосновение до невозможности вдоха. Тор все же вдыхает. И насыщается, заполняет всего себя, будто объемный резервуар, чужим ароматом. На его языке горчит вулканическая пыль, легкие загораются цветом магмы, а все мысли стекают куда-то вниз, к собственному крепнущему возбуждению, проклятиям в сторону тех, кто вообще создал эти неудобные классические костюмы, а еще к образам.       Не к тем, которые никогда не найдут собственное воплощение в реальности.       Именно к тем, которые чувствуются под его руками.       Весь Локи обращается одним-единственным собственным образом. Он поднимает голову выше, вдыхает глубже — оголяет шею, но вряд ли для него. Он забирается глубже под ворот его рубашки, выглаживает пальцами шейные позвонки — дарует прикосновения, но вряд ли ему. Тор бы спросил у него, почему он прикасается и желает ли этого, но этот вопрос, возникший на единственный миг, теряется в суете его возбужденных мыслей слишком уж быстро. Ладонь возвращается назад на бок омеги, чтобы после выскользнуть из-под рубашки. Все дело в эксперименте — насколько удобно чужая задница ляжет его в ладонь. Под ткань забраться нельзя, тут нужно произносить вопрос, время и внимание на который тратить не хочется вовсе, но поверх пока что можно. Пока Локи не назвал стоп-слово, пока не высказал собственный отказ…       — Ты наглющий черт, Тор, — Локи высказывает ему за все самое хорошее, что Тор только делал в последние дни, с возмущенным недовольством, которое пахнет ложью. Тор только угукает ему в ответ, куда-то в его шею и с осторожностью подтаскивает омегу ближе. Задница у него мягкая и в ладони лежит отлично, Тор позволяет себе даже пробраться указательным пальцем куда-то под край ткани чужого белья уже через секунды две. Отклик получает тут же — пальцы Локи вдавливаются ему в затылок с еле ощутимо болью и запрещают без единого слова, без единого даже, произнесенного вслух, вопроса.       Тор не расстраивается. Быстрым движением убирает самые кончики пальцев из-под чужого белья, но все равно запоминает мягкость этой складки, потакая которой бедро Локи переходит в ягодицу. Он к ней как-нибудь ещё вернётся. Сейчас же собирает языком с шеи Локи еле заметный привкус пота, забирает себе весь его феромон, окружая собственным. Локи пахнет ярко, ярче, чем когда Тор только-только подходил к нему. А значит он возбуждается, либо чувствует страх, и именно потому что вероятности все еще две, Тор движется с осторожной неторопливостью. Чужие пальцы под воротником его рубашки приходят в движение вновь, прочесывают пряди его волос на загривке приятной, вымученной прохладой. В этот, новый, раз прикосновение Локи теряет свою собственную осторожность, заявляя тихим голосом будто бы какое-то право, а Тор только и может, что хмыкнуть себе мысленно: настройка микрофона займёт до черта времени.       Будет ли он того стоить?       Потянувшись ладонью ниже, Тор приседает немного и подхватывает омегу под бедро, заставляя согнуть ногу. Заставляя прижаться к себе, чтобы всем все сразу стало понятно. Так и происходит, но порадоваться слишком уж сильно Тор не успевает. У Локи точно стоит, а еще, возможно, он уже течёт. Проверить этого не получится точно. Не сегодня по крайней мере, а может и никогда. Но Локи уже возбуждён — потянув его на себя, с выветренностью и неторопливой уверенностью прикосновения, Тор прижимается к его бёдрам собственными достаточно плотно, чтобы почувствовать чужой твёрдый член или по крайней мере его призрачное присутствие. Ошибиться не хочется, только порадоваться…       — Тор… — у Локи вздрагивает интонация, пальцы впиваются Тору в затылок уже не подушечками, буквально ногтями. Приложенной омегой силы оказывается достаточно, чтобы он мог почувствовать боль, но оказываясь перед выбором, говорить о ней или нет, Тор выбирает все-таки говорить. Как бы ни хотелось отмолчаться, просто потонуть в чужом феромоне и собственных прикрытых глазах, сделать этого не получится точно. Потому что у Локи вздрагивает интонация, он дергается весь и зовёт его таким голосом, будто прямо сейчас происходит что-то очень и очень ужасное. Именно поэтому Тор говорит:       — Я слышу тебя, — и выдает важнейшую информацию из существующих: он отлично контролирует все происходящее. Он следит за собственными руками, следит за тем, как сердце Локи бьется где-то у него в груди, а еще за тем, как его собственные губы все не могут оторваться от омежьей шеи. Это, конечно, лучше бы сделать, но Тор только жмурится самую малость, пытаясь найти для себя самого отговорку в том, что стоп-слово названо не было. Это, конечно, кощунственно и крайне по-ублюдски, поэтому уже парой секунд позже он спрашивает сам негромко: — Красный?       Первыми у Локи расслабляются пальцы. Он убирает собственные ногти от его кожи, оставляя за ними след из мелких лунок-полумесяцев. Тор успевает подумать о том, что был бы не прочь их сохранить, а уже в следующий миг чувствует, как Локи осторожно заглаживает их самыми кончиками пальцев. Даже этой малости ему не отдает, зараза.       — Нет… Подожди, мне надо… — вздыхает и шепчет. В хрипе его голоса Тору слышится шум разгоряченного дыхания, а еще слышится требование, которое не произносится с должной уверенностью вовсе. Но требование звучит все равно — остановиться, замедлиться, подождать. Тор вздыхает только и еле заметно покачивает головой, задевая чужую шею кончиком носа в щекотке. Что ему нужно, Локи так и не договаривает. Он вздыхает, тянется ближе сам и, уже уткнувшись лбом в его плечо, бормочет: — Просто подожди…       — Хорошо, — согласно кивнув, Тор пару раз моргает, раскрывает глаза. Перед его взглядом в миг оказывается зеркальное отражение и выбеленная спина омега. Рубашка выглажена почти до идеального и идеально держится, закреплённая на подтяжках, а выше чёрные пряди мягких волос. Тор чувствует их у своей руки, той, что все еще лежит у омеги на шее. Тор чувствует, но не видит за их полотном отшлифованной полоски шрама, оставленного Видаром. В том, что он есть, не сомневается. И только вдыхает глубже. У корня языка формируется какое-то слово, несколько даже — они бездарны, и глупы, и не содержат в себе смысла. Локи всем собственным телом приходит в движение. Точно собирается отказаться, отодвинуться — вот чего Тор ждёт от него.       Ждёт ведь тоже, прекрасно зная, что никто не обещал ему, что он не дождется.       Локи говорит:       — От тебя пахнет… Сильно… — осторожным, дрожащим шепотом собственного горла. Его тело приходит в движение, голова склоняется вовсе не в ту сторону, которой Тор от него ожидает. А следом дыхание, тёплое, осторожное касается его шеи. Этого не может ни быть, ни существовать точно. Фантазия, иллюзия и ошибка. Тотальный, слишком наглый обман, но Локи прикасается к его шее губами, шумно, неторопливо вдыхает. Тора жалит возбуждением между лопаток и в паху. Поясница скулит. Твёрдый член неудобно вздрагивает где-то под тканью брюк. Их бы расстегнуть, забраться ладонью под резинку белья, а после обнять ствол и провести на нему рукой пару раз. Локи ведёт губами по его шее сухим прикосновением откровения, которому не найдётся названия. Его бедро напрягается, мышцы сокращаются, а следом Тор чувствует его пятку, которая упирается куда-то рядом с его коленом. Локи шепчет: — Ты…возбуждён?       — Да, — честно и без утайки. Это никого ни к чему не обязывает. Тор говорит, разве что не кивая в ответ, но все еще смотрит. Прямая, скрытая белой тканью рубашки спина — идеальный цвет, идеальная выправка. Под волосами прячется шрам, который он увидит в ближайшее время вряд ли. Выискивать взглядом не будет, во время течки Локи точно наденет ошейник, если еще, конечно, эта течка будет. Ведь это же Локи, верно? Неугомонный, не умещающийся ни в какие рамки социальных стандартов омега, который не нуждается. Ни в чем и ни в ком. Заслышав его ответ, он бормочет краткое:       — Ладно, — и голос все еще дрожит. Эту дрожь Тор разбирает на составляющие, выискивая что угодно, выискивая то, что поставит его честь под удар. Но момент теряется, сворачивается, а Локи уже поднимает голову. Откажет из желание высмеять или из страха? Он поднимает голову, задевает губами его щеку — щекотно и случайно. Тор считывает, отстраняет голову немного назад. Секунда времени выдает ему право на то, чтобы увидеть зелень чужих глаз, но эмоции разглядеть не позволяет. Локи обнимает его за затылок крепче, прячет все своё под закрывающимися веками, а после целует его сам.       Сколь многого это стоит ему? Тор верит и надеется, что никогда не окажется в его шкуре. Тор закрывает глаза тоже, зная, что, когда пять лет закончатся, он вряд ли сможет забыть. Этот момент, каждый из прошлых и каждый из будущих. Потому что они уже целуются. Потому что Локи обнимает его ногой за бедро, пока его собственная рука прикасается кожей к его коже, пальцы сжимаются совсем немного. Для плотности, для ощутимости, но не ради власти.       Они целуются. Локи выглаживает пальцами его затылок, запуская его возбуждение каждым собственным движением. У кожуры запретный плод сладкий и сочный — у Локи горячий, влажный язык и податливый рот. Тор не кусает глубже, не касается гнили и проскальзывает языком меж его приоткрывшихся губ. Локи вздрагивает, подаётся ближе. Он возбуждён и все еще боится точно, но ему приятно. Ему нравится это? Тор не желает видеть его в собственном мире альф, но желает знать, как омега выглядит, добившись победы. Добившись свободы и права. Добившись жизни. Он двигается медленно, не тычет палкой в чужие тревоги и вылизывает рот Локи. Тот пихает его язык кончиком собственного — ради игры. И вряд ли ради удовольствия, но случается именно так. Тор запирается в коконе его феромона добровольно и задыхается в нем, чувствуя, как смерть подкрадывается со спины, пока спереди его ждёт именно жизнь, перерождением и оргазм. Не похожий на утренние, упоительные и фантазийные. Будто бы настоящий.       Еле оторвавшись от чужих губ, Тор прощально проводит пальцами по чужой шее, а после опускает руку. У него ещё есть важное дело и о нем забыть не получится, потому что он желает его. Все еще желает услышать, как Локи стонет, а еще желает видеть, как он жмурит глаза, лишённые слез ужаса. Неспешно опустив его бедро, Тор подтягивает собственные брюки на бёдрах, расстёгивает пуговицу и отступается на шаг. Он опускается на колени, раскрывая глаза по ходу. Локи, конечно же, смотрит в ответ, ожидая того, чего никогда от него не дождется. Локи не желает связываться с ним, но открывает глаза — Тор опускается на колени. И не верит, что этот факт останется хотя бы без единой колкости. Вначале та искрой мелькает во взгляде омеги, следом вздрагивает уголок его губ. Во всю ширь Локи не усмехается, запуганный призраками, убивать которых Тор не умеет. И все равно говорит:       — Я начинаю догадываться, что ты получаешь от этого удовольствие. От того, чтобы опускаться передо мной на колени, — он звучит самодовольно и довольно просто. Он точно возбуждён — теперь Тор видит это лучше. За чёрной тканью белья и прямо перед его глазами очертания чужого твёрдого члена, но он поднимает взгляд выше. Нахально скалится, потому что отлично знает: в этом нет слабости. Только восхищение, зудящее изнутри, и уважение. Их энергии хватило бы, чтобы осветить целый город уж точно. У Локи глаза загораются тоже — в насмешке, которая никогда не сможет Тора ранить. Что ему чужие страхи и домыслы? Он знает, кто он, и знает, что делает. Поднимает глаза, говоря претенциозно:       — Вероятно. И тебе с этим жить, — его пальцы расстегивают молнию собственных брюк, облегчая вымученное уже возбуждение. Ткань брюк натягивается на коленях и там точно останутся следы, иначе не будет, но у Тора есть запасные брюки. Они закончат, он переоденется, а после поедут в отель, выполнять собственные, разные, но столь похожие обязательства перед миром, который временами выбешивает до осточертения. Тора уж точно. Локи — пока что просто пугает.       Не то чтобы Тор собирается с этим что-то делать. Он опускается на колени во имя удовольствия. Он просто собирается отсосать.       Лицо у Локи вздрагивает, стоит Тору опустить ладонь на его бедро вновь. Механика проста до банальности — обнять чужую ногу сзади, приподнять, потянуть на себя. И уложить себе на плечо. А после коснуться губами бедра. Локи вздрагивает и покрывается мурашками. Шепчет сипло:       — Если ты укусишь…       Глупый. Смотрит прямо в глаза, но не видит, и не Тор отнюдь будет тем, кто станет винить его в слепоте. Он понимает. Он уже на все согласился. Сейчас только целует внутреннюю сторону чужого бедра, вдыхает глубже. Здесь, совсем рядом с пахом, запах более яркий, стойкий. Пахнет возбуждением, предсеменем и лавой. Локи горит ею изнутри, продолжая лгать всему миру, что этого не происходит. Тору лжёт тоже. Но Тор слишком умён, чтобы верить в подобную бездарную ложь. Он прикрывает глаза, бросая твердое в ответ на чужой новый домысел:       — Не дождёшься.       Под губами нежная, мягкая кожа и уязвимая плоть. Если кусать, то можно попробовать оставить метку. На затылке работает лучше, конечно. Там ближе к мозгу, что спинному, что головному. Если вонзить клыки достаточно глубоко, так, чтобы в чужую кровь попало достаточно альфьей слюны, то омега будет помечен уже навсегда. По крови разнесется альфья слюна, впитается в рецепторы, перепрограммирует их и запах изменится. Запах станет залогом власти навсегда и навечно. На бедре подобное может сработать тоже, — Тор читал пару редких историй об этом когда-то, — но он кусать не станет. Он знает тайну: глубже лишь гниль, а в самом центре ядро застывшей магмы. Он точно обломает все свои клыки, если позволит себе нечто подобное. Он точно обречёт Локи на вечную невозможность достичь свободы и жизни, если только посмеет.       — Могу я… — Локи вновь не добирается до вопроса. Ладонью, поднимающейся по шее Тора, задевает его ухо и пряди волос. Тор считывает, понимает и только закрывает глаза, угукая согласно. Его руки движутся тоже, пальцы поддевают резинку чужого белье, оголяя запах, обнажаю всю его победу. Очередную и новую — она должна бы быть привычной, но у неё не получается вовсе. Его губы перебирает кожу чужого бедра, поднимаясь выше и беззвучно шепча о собственном неверии в то, что это правда происходит. Локи опускает ладонь ему на макушку, вдыхает сорвано и быстро где-то вверху.       Тор прижимается щекой к его члену, мысля о том, что этим утром побрился не зря. Он делал это, конечно же, не ради омеги, но вышло все крайне удачно. Или запланировано? Уж точно не им и вряд ли самим Локи. Тот оставил дверь открытой, ожидая зла, которого у Тора для него не было просто по факту. Что было, впрочем, сказать было сложно и как-то запарно. Говорить уже вообще не хотелось. Повернув голову, он прижимается к стволу члена омеги губами и тут же чувствует, как пальцы Локи собирают его волосы в кулак. Не тянут. Не дергают. Он будто бы держится за него — Тор позволяет, слыша, как где-то наверху омега пытается дышать. Кончик носа щекочут его лобковые волосы. Они чёрные тоже, чернее ночи, и Тор тянется свободной рукой к собственному члену, наконец, облегчая возбуждение. Пальцы обнимают ствол, большой выглаживает чувствительную, влажную головку. Повторить прикосновений Локи у него не получится точно — это генетическая мутация, которой его никто не наделил. Но Тор пробует. Проводит ладонью по стволу, уже обнимая губами головку чужого члена. На языке появляется привкус предсемени, и он не должен точно быть вкуса лавы, но Тор жмурится, чувствуя именно это. Вулканическое жерло топит его в себе и он отдаётся добровольно, с секундной задержкой слыша сорванный выдох, слишком похожий на стон. Это Локи. Ему нравится? Он не называет стоп-слова и не пытается вырвать ему клок волос. Он держится, вздрагивает бёдрами, напоминая о том, что его руки — лучший регулятор его состояния.       Ему становится страшно где-то там, на балконе особняка его родителей, и он впивается пальцами Тору в плечо — теперь Тор знает, как это работает. Только вдыхает глубже, медленно двигая головой. Торопиться нельзя и как-то уже совсем не хочется. Ему нужно насытиться, напитаться, чтобы не начать тосковать по чужому аромату уже через пять минут после того, как они закончат. Начнёт все равно, от этого уже никуда не деться, но Тор верит в ложь и иллюзии. Верит, что насытится, обсасывая чужой член, вылизывая его широкими, длинными мазками собственного языка. Локи давит пяткой куда-то под его лопатку — это длится лишь секунду, потому что ему страшно. Двигаться, дышать, говорить и жить.       Тор не глупит. Тор понимает все прекрасно и вбирает его член в рот, чувствуя, как губы растягиваются вокруг ствола. Член у Локи длинный, но тонкий, и стоило бы провести параллель, но Тор вместо этого проводит кулаком по собственному, немного усиливает хватку. На коленях в костюмных брюках не удобно и все равно его возбуждение скручивается, сворачивается, уплотняясь и уподобляясь чужому феромону. Тот комкается весь, напрягается, а следом слышится стон. Настоящий, дрожащий и обрывающийся тут же. Локи вздрагивает пальцами, которыми держит его за волосы. Напрягает бедро, придавливая мышцами Тору плечо.       У него солоноватое предсемя с привкусом вулканической взвеси. Тор двигает головой, вылизывает его всего, пускай и не так, как точно хотел бы. Не сзади, спереди, и Локи вновь давит пяткой ему на спину, почти требуя этим движением взять глубже. Тор берет и сглатывает, тут же слыша громкое, уже не скрывающееся за шепотом:       — Блять, Тор… Я не… — усмехнуться победе в ответ не получается. Чужой член придавливает язык, головка почти упирается в заднюю стенку горла. Тор жмурится, ускоряя собственную ладонь, зная прекрасно, что долго не выдержит, но отнюдь не так, как когда-то завещал ему Фандрал. Он говорил, что Тор начнёт на стену лезть от скуки и поганого секса. Тор кончал упоительно, задыхаясь куда-то в складки собственного одеяла, что за ночь успевало пропахнуть омегой насквозь. Может и нет. Может все то было иллюзией, потому что Локи был на подавителях, но Тор чувствовал все равно. Дышал, задыхался, ощущал, как плоть и кости сгорают в самом чреве вулканического жерла. Здесь не было возможности выжить.       Но он все равно собирался сделать именно это.       Дёрнувшись вновь, Локи откликается на новое движение его кадыка и срывает на длинный, будто бы удивленный стон. Тор отстраняется лишь немного, разве что собственными бёдрами дергая под конец, и не чувствует вовсе, как чужая сперма выплескивается ему в рот. Возбуждение взрывается изнутри, разносясь по телу ударной волной, чтобы выплеснуть в пространство металл его феромона и оповестить — территория завоёвана, но это ложь. Он победил, но теперь он проигравший. Ладонь Локи расслабляется в его волосах, нога, лежащая на плече обмякает. Тор сглатывает, не открывая глаз. Вылизывает прощально чужой член, а после отстраняется. Его дело еще не окончено: он надевает белье Локи назад, облизывается самодовольно и удовлетворенно, а после неторопливо снимает чужую ногу со своего плеча. Локи пошатывается, но выстаивает. Все ещё держится одной рукой о края туалетного столика.       И уже смотрит вновь. Разрозненно, растеряно будто бы. Тор разве что прячет член под белье и поднимается. Одна рука вся в сперме и он решает не застегивать брюк, чтобы не испачкать дорогой ткани. Он просто поднимается на ноги. И ставит точку вопросом, который важнее многих других:       — Ты как? — голос звучит немного хрипло, горло малость саднит, а на языке все еще чувствуется привкус чужого удовольствия. Тор выпьет виски, подпишет документы, поговорит с Фандралом, а после сыграет в казино. Ближе к ночи вернётся, соберет часть вещей. Им выезжать завтра, самолет будет ждать после полудня на взлетной полосе. Прямо сейчас Локи смотрит прямо ему в глаза, прищуривается внимательно. Если бы не расслабленная линия его плеч, если бы не это удовольствие, мелькающее в глазах еле заметно, если бы не румянец на щеках… Ничего не происходит и все возвращается на круги своя — это ложь. Локи глядит на него, хмыкает коротко, будто подводит черту. Благодарности от него ждать нелогично и немыслимо, да, впрочем, и не ради неё Тор все это затеял. Он просто хотел полапать его, услышать пару стонов и вновь устроить для себя встречу с его феромоном. Не ожидал, правда, что сможет выставить галочку исполненного напротив каждого пункта — Локи было плевать на его ожидания.       — Ты говоришь языком фактов, Тор. И мне начинает нравится это в тебе, —вот что он говорит, не отдавая ему и единого слова о собственном самочувствии, а еще не плача. Вот что он говорит, но говорит уж точно не про симпатию, романтичную и переполненную патетикой, а еще не просит не разочаровывать, не просит не творить хуйни. Тор усмехается, кивает понятливо.       Шага назад сделать не успевает.       Локи тянется к нему и целует его в щеку — сухо и целомудренно. Локи целует, обнажая всю ложь и давая понять: ничто никогда уже не вернётся на прошлые круги. И что-то происходит. Что-то достаточно важное, чтобы удостоиться подобного поцелуя, являющегося явно наивысшей возможной благодарностью из всех существующих. ~~~