Не нуждаясь в любви

«Действие договор прекращается в момент истечения его срока годности, либо в момент нотариального удостоверения о расторжении данного договора.» Брачный договор Пункт 7.3, Вступление в силу, изменение и прекращение брачного договора

~~~       В холле отеля высокие потолки. Стены выложены мраморными плитами жемчужного цвета — они все изрезаны прожилками переливающейся, сверкающей позолоты. По правую руку от входа, у высоких, от пола до потолка окон расположился бар с десятком небольших столиков и удобными, широкими креслами цвета серого гранита. По левую — небольшой сувенирный магазинчик и лавка с возможностью купить пропуск на горнолыжные трассы. Они с Тором здесь уже были. Они уже покупали пропуска, уже поднимались на фуникулере на самый верх одной из лёгких трасс и уже спускались по ней несколько раз.       У стойки регистрации, широкой, выложенной серым, гладким камнем, были тоже. Когда по приезде регистрировались, получали ключи от дома и машины… Локи ничего не получал. Тогда он был слишком зол, а еще совершенно не понимал, как ему начать разговор с альфой, на которого он выбесился тем же утром без повода. Но даже тогда смог обратить внимание на эти высокие потолки, белые, мраморные стены и на эмблему отеля, написанную большими, чёрными и, конечно же, каменными буквами на передней стенке стойки регистрации. Среди всей жемчужности и на сером фоне они привлекали взгляд, притягивали шаг, будто вынуждая подойти, зарегестрироваться и услышать заманчивое предложение сыграть как-нибудь в казино во время своего отдыха здесь.       Заманчивости Локи не чувствовал ни в чем из того, что происходило в последние недели. Отдых в тихом, снежном месте обернулся к нему лицом трагедии — вот как его страх желал обозначить все это. Драма, мучение, истязание и жестокость. Бесчеловечность прямо пред его открытыми глазами и… Тёплые руки Тора. Пахнущие металлом и милосердием, они прикасаются к нему, ласкают его спину и бедра, а после горячий рот вбирает его член — Локи видит и ничего не делает. Его выламывает изнутри подкатывающей истерикой и желанием, чтобы все это прекратилось, потому что незнание зло, а Тору веры нет и никогда не появится. Тор выдает ему списком перечень собственных действием с такой уверенностью, будто собирается им следовать — Локи пускает его ближе. Локи оставляет дверь открытой, отказываясь называть это провокацией и именуя проверкой. Локи не подбирает волосы, пока одевается, оставляя преграду между жестокой действительностью и самой уязвимой частью своего тела. Локи не наносит синтетический феромон, но не забывает выпить подавители, балансируя на тонкой, дрожащей грани собственного выбора.       Он не выбирает интерес и, конечно же, лжёт себе самому, прекрасно помня — Тор умеет целовать без жестокости и потребности подмять, сломить, разрушить и уничтожить. Он не выбирает, не выбирает, не выбирает, но оставляет дверь открытой по той же задумке, по которой архитекторы устанавливают массивные чёрные буквы на стенке стойки регистрации. Буквы привлекают внимание сквозь все пространство холла, давая сразу понять, куда стоит подходить только-только приехавшим гостям.       Его открытая дверь открывает Тору дорогу к жестокости, самому Локи открывая портал в тот ад, в который христиане все еще верят. Отрицая сам факт умерших давно уже богов, отрицая сотни важных вещей, они верят, а Локи только голову поднимает выше и прячет весь затапливающий его ужас за возмущением в сторону Бальдра.       Тот, к слову, уже стоит у стойки. В длинном, расстёгнутом пуховике цвета теплых песков, он обсуждает что-то с омегой, сидящим за стойкой. Похоже, Бальдр только вернулся с прогулки. Либо собирался идти на поиски их домика?       — Добро пожаловать в игру, дорогой. Не забыл, как изображать влюбленность? — сбоку, слева, слышится негромкий голос Тора и присущая ему колкость, что совсем не ранит. За колкостью той прячется тяжесть ждущего его разговора с Фандралом, но Локи игнорирует ее, как и весь факт произошедшего сорок минут назад. Локи кривит губы в усмешке, выдавая нужную реакцию из того списка предложенных, что оказывается перед его мысленным взором. Локи говорит:       — Как можно забыть собственную роль, Тор. Не смеши меня, — он язвит и колет в ответ, перебивая чужую еле заметную остроту собственной, более явной. Быть грубым не хочется, правда не хочется, но получается именно так и по-другому получится вряд ли.       Потому что Тор говорил, что это тихое, мирное место.       И потому что для самого Локи оно уже стало жестокой пыточной, из которой ему было не сбежать без разрешения.       Это, конечно же, было ложью. Наглой, самозабвенной и очень крепко удерживающей всю его подскочившую, будто температура при гриппе, тревогу. На бедре все еще чувствовался отпечаток — тёплая ладонь альфы, его губы и каждый из тех важных, нуждающихся поцелуев. В какой-то момент Локи показалось, что он просто умрет там. Не от возбуждения и уж точно не от удовольствия — от ужасающей в собственной мощи тревоги и ощущения, как надрывается напуганное сердце. Он ведь ждал. Пока Тор приближался, медленными шагами уверенного, самовлюбленного альфы. Пока Тор сокращал между ними это крохотное в собственном истоке расстояние… Оно не смогло бы стать достаточным никогда, даже в том случае, если бы Локи уехал на другой конец света. Оно не смогло бы обратиться безопасным, но ведь обратилось именно таким — когда Тор остановился прямо напротив него, страх будто замер. Перед глазами мелькнула пара-тройка воспоминаний и каждое утро из тех, в которых Локи просыпался в чужой постели.       Он был цел, невредим, не покусан и не имел на собственной, чрезвычайно легко обличающей такие вещи коже и единого синяка.       Тор не тронул его. Не разбудил собственными попытками раздеть и надругаться. Не разбудил резким, жалящим ударом в живот или в бедро. Тор не тронул его, Тор просто спал и в собственном сне выглядел безмятежно спокойным. Ни единого раза в реальной жизни Локи его таким не видел. Даже сидя перед собственным камином, Тор всегда был задумчив и крепок. Во сне — был мягок, будто расплавленный металл.       В том самом сне, который Локи не смог бы делить с ним никогда так, как уже делил постель, Тор был будто бы безопасен. Призрачно, еле заметно, а еще близко-близко — это сыграло собственную роль сорок минут назад и Локи хотел бы сказать, что его убило. Локи говорил именно так сам себе мысленно и звучал голосом собственного страха. Того, который чувствовал во всей своей мощи, пока Тор приближался, того, который не покинул его, когда Тор оказался близко и впритык. У него были тёплые, осторожные руки, а еще были факты — он соблюдал их с честью и гордостью, держа намотку подводка в крепком, не дрожащем кулаке.       Было ли это сложно для него, Локи не знал ровно так же, как не знал, что должен был делать теперь со случившимся. Формальности вроде тех, где Тор опустился перед ним на колени или отсосал ему, его не волновали вовсе. Механика, последовательность действий, движения… Люди ведь занимались этим, так? Трахались, занимались сексом и находили с каждым годом все больше и больше эпитетов и хитровыебанных формулировок для названия этого действия. Те самые люди, которых не душил ужас, которые с легкостью находили себе партнеров на одну ночь или состояли в отношениях. Даже омеги, пожалуй, еще ни разу не раненные, встречающиеся с бетами или одними из тех альф, что были получше других. Честнее, заботливее, безопаснее. Локи желал бы сказать, что таких не было, но его рациональный разум всегда мог найти лазейку, чтобы перебить тот, который отвечал за эмоции и за ужас в частности. Его рациональный разум говорил голосом Брока, голосами всех тех альф из групп быстрого реагирования, что состояли в отношениях или вступали в эти самые отношения, находя себе партнеров среди выписавшихся омег.       Сейчас его рациональный разум раздумывал о том, чтобы начать говорить голосом Тора тоже.       И Локи, жаждущий окрестить все прошедшие, тихие и неторопливые в своём большинстве недели, пыточной, совершенно не мог ему этого позволить. Он все продолжал, и продолжал, и продолжал в процессе их пути до отеля говорить самим собой мыслями страха — они были настоящими, но были ложью. Впрочем, правда ведь была произнесена тоже, только Локи не мог использовать это во имя собственного оправдания. И все же старался держаться того мгновения, в котором произнес:       — Ты говоришь языком фактов, Тор. И мне начинает нравится это в тебе.       Это не было ложью, как, впрочем, не было в этом и романтики. Симпатии не было тоже — не к Тору, как целостному персонажу с лицом альфы, уж точно. Но ложью это не было. Как Локи и сказал тогда, на их ужине с Тони, так же говорил и сейчас: Тор использовал факты. Даже в те частые моменты, когда Локи мимолетно казалось, что он пытался купить его, что он собирался убить его или изнасиловать, что он желал владеть им и закрыть глаза на саму идею равенства, Тор продолжал, и продолжал, и продолжал говорить языком фактов. Именно это было той причиной, по которой Локи открыл ему сокровенную тайну собственного нежелания становиться убийцей — пускай и было проверкой. Именно это было той причиной, по которой он оставил дверь открытой…       В последнюю их сессию Стивен спросил, есть ли у него план. Это случилось уже после того, как Локи рассказал ему и про поцелуи, и про дрочку, — их общую с Тором, не свою собственную, — и про то место, на котором он теперь спит. Стивен сказал, что это храбро и достойно уважения — то, что он делает; а когда Локи язвительно спросил, имеет ли бета в виду то, что он ложиться в постель к кровожадному, жестокому чудовищу, тот ответил лаконично и просто. Сказал:       — Я имел в виду ваш страх. Он действительно силён, Локи, но то, как вы стремитесь к тому, чтобы справиться с ним, вызывает во мне уважение. К вашей силе и храбрости.       И у Локи, при всем его врожденном, пожалуй, красноречии, не нашлось слов, чтобы ответить что-то язвительное или колкое. Стивен даже по видео-связи был совершенно в собственной привычке. Не то чтобы видео-связь влияла на его характер, отличая тот от реальных встреч. Много больше Локи удивляло его постоянство — в собственных словах и суждениях Стивен придерживался нейтралитета. Спокойно, уже будто бы обыденно, он отвечал на каждую новую его колкость или язвительность здравостью. Чем больше времени проходило, тем меньше способов у Локи оказывалось, чтобы как-то парировать чужие высказывания.       Потому что Тор правда был другим?       Локи не собирался думать об этом после того, что случилось сорок одну минуту назад. Локи не собирался разбираться, кем бы там Тор ни был на самом деле. Более чем достаточно было высказанной им вслух правды, а ещё всего того страха, что уходить прочь никуда вовсе не собирался. Того страха, который продолжал, и продолжал, и продолжал гнездиться внутри, нашептывая о насилии и трагедии, которые случились с омегой этим вечером.       — Я вижу, что ты не в порядке. Но, видимо, это стоило обсудить, пока мы ехали сюда, — опустив руку поверх его ладони, Тор чуть крепче прижимает локоть к собственному боку. Неволить будто бы не пытается, но Локи все равно хочется забрать руку из-под его локтя. Ещё хочется отступить, остановиться в собственных шагах, а после просто испариться. Бежать ему некуда, но если бы он мог просто исчезнуть… Он бы сделал это точно. Или мог бы ударить Тора, пожалуй — это он мог сделать с легкостью и не оборачиваясь на весь тот ущерб, что нагнал бы его через мгновения. Это он мог сделать точно и даже без частицы «бы». Сжать руку в кулак, замахнуться быстро и резко, как Брок учил, и пометить себе цель под подбородком или у виска. Тора бы это, конечно, не вырубило бы, но точно смогло бы дезориентировать — тогда Локи нанёс бы ему ещё удара три или четыре, а после побежал бы.       Тор, конечно, нагнал бы и убил.       Но так им не пришлось бы разговаривать, и Локи уже даже не был в ужасе от того, какие перспективы ему подкидывало его сознание. После всей собственной жизни — нет.       — Не понимаю о чем ты говоришь, Тор. Эй, Баль! — сделав новый шаг чуть быстрее, он выскальзывает собственной рукой из-под чужого локтя и сразу же неубедительно дружелюбно окликает брата, собираясь использовать его во имя собственного спасения. Хочет даже мысленно поблагодарить чужую недальновидность, — весь их путь на джипе до отеля Тор молчал, а Локи переписывался в телефоне с Пеппер, — но так и не благодарит. Потому что знает Тора достаточно хорошо, так же зная и то, что разговор все же случится.       Но никто не запретит Локи бегать от него так долго, как у него только получится.       — Локи?! — Бальдр оборачивает от стойки регистрации сразу же, стоит ему только заслышать собственное имя. Его глаза округляются в радости и за секунду до того, чтобы начать их отчитывать за опоздание, в то время как Локи широко и радостно улыбается ему. Лжёт, конечно же. Вся его радость держится лишь на единственной мысли о том, что эта встреча вряд ли продлится долго. Сейчас он подойдёт, Бальдр поздоровается с ними, а после — как они с Тором и условились, — Локи уведёт его в казино. На час или вроде того. За это время Тор успеет переговорить с Фандралом, затем присоединится к ним, но не больше чем на полчаса и к одиннадцати они вернутся в домик. Бальдр, успевший к тому моменту либо выиграть крупную сумму, либо все собственные деньги проиграть, останется на растерзание тёплой отельной постели, чтобы завтрашним днём, конечно же, напроситься к ним, в личный самолёт Тора. Это Локи вытерпит тоже, а весь случившийся сорок две минуты назад минет отлично отвлечёт его тревогой и успешными попытками к бегству прочь от Тора. Устраивать сцены перед лицом Бальдра Тор не будет, ведь у них все еще есть обязательства друг перед другом.       Одно из них — выглядеть по уши влюблёнными и бесконечно счастливыми супругами.       — Боги, как давно мы не виделись! — с омегой-администратором Бальдр даже не прощается и, впрочем, того это, кажется, даже радует. Локи замечает натянутую, лживо-вежливую улыбку, сбегающий прочь раздражённый взгляд. Бальдр точно требовал выдать ему координаты местоположения их с Тором домика, не иначе, но с омегами у него всегда ладилось хуже, чем с теми же альфами. Для вторых он был точно лампочка для мотыльков, пока для первых оставался мешающимся внутри ботинка камушком, который вытряхнуть было поистине невозможно. — Признавайся, Тор тебя и за порог спальни, наверное, не выпускает, а? Потому что я не знаю и единственной другой причины для подобной задержки, — стоит Локи подойти, как Бальдр тут же накидывается на него с широкими, истосковавшимися объятиями. Он прижимается щекой к его плечу, прижимает к себе крепко-крепко шурша тканью их курток — сам Локи прячет лицо в опушке его капюшона и просто закрывает глаза. Рассказывать брату о том, насколько он неожиданно прав, — именно сейчас, именно в этой, частной и возмутительной, ужасающей ситуации, — Локи, конечно же, не станет. Отмолчится, что считается мысленно и примерно все минуты, проходящие с момента, как все случилось, еще спрячет то, что не будет смотреть Тору в глаза.       Потому что Тор надругался — и это, конечно же, ложь.       Тот жонглировал фактами, выстраивая линию собственного поведения по тому проторенному пути, который описывал ему вначале. Тор придерживался этого пути так, будто это не составляло для него никакой сложности. А Локи тонул, чувствуя, с какой легкостью его глаза закрываются на тот миг, в котором Тор щелкнул по его пояснице резинкой его же белья… Он ведь баловался, точно баловался, и Локи не должен был принимать этот факт за правду так быстро. Но принял. Ещё пустил Тора ближе, хотя точно должен был выгнать его прочь, назвать стоп-слово, отказать. Он должен был заботиться о собственной безопасности!       Руки у Тора были тёплые. А ещё сильные. Спрятанные под рукавами выбеленной рубашки предплечья были увиты крепкими венами, что та же почва толстыми корнями дерева. Это дерево, дерево Тора, точно было перевезено прямиком из Железного леса, существовавшего в какой-то из детских сказок. И его ветви должны были быть крепки, а листья остры, но не были. У Тора были тёплые, осторожные руки и милосердные прикосновения. Ещё какая-то невиданная для альфы честь — она не изломалась, не разрушилась даже, когда Тор опустился перед ним на колени.       Локи видел. Локи смотрел. Локи ждал удара, но получил лишь какой-то жалкий, бессмысленный минет — у него не было ни чувств, ни слов, чтобы высмеять случившееся так, как оно того заслуживало на самом деле. Тор выглядел величественно, даже стоя перед ним на коленях. Но не жаждал власти. Локи смотрел внимательно, ожидая и не имея единого права забыть — ему пообещали, что он не дождётся.       Это было приятно. Не обещания, не чужие преклонённые колени даже. Прикосновения. Поцелуи. Сквозь весь тот страх, что пытался уничтожить его точно, целенаправленно и жестоко, Локи все равно чувствовал. Прикосновение губ к его шее и бедру. Тор мог укусить с легкостью, Тор мог единым укусом разрушить всю его жизнь — лишь целовал, запуская какой-то устройство по выдаче мурашек, находящееся где-то у Локи внутри. Ему хотелось плакать, а ещё хотелось закричать, и ведь он почти сделал это, почти взвыл, но лишь попросил остановиться.       Тор должен был убить его и вытребовать собственное удовольствие.       Но остановился. И дал ему время освоиться — с собственным, плотным ароматом, с собственными прикосновениями. Они были приятны, эти его тёплые, неторопливые руки, а ещё он пах упоительной твердостью, металлический привкусом у самого корня языка. Локи чувствовал его запах и раньше, но в этот раз будто начал изучать его ещё и на вкус. Весь тот феромон, что укрывал кожу альфы у шеи, ближе к уху, ближе к тому месту за мочкой, где было тоньше и пахло ярче — Локи никогда не пожелал бы собрать его собственными губами. Но все равно поцеловал Тора сам, чтобы не проверять, чтобы не зарождать в себе соблазна.       Поверить, правда, в то, что соблазн может зародиться в том ужасе, что он испытывал, было слишком сложно. Только отказываться от превентивных мер Локи не собирался все равно.       — Боюсь, Баль, эта информация строго конфиденциальна, — откуда-то из-за его спины звучит голос Тора — только вспомни, черти бы его подрали, — и он малость насмешлив, но все же дружелюбен. Приветлив, спокоен, мягок… Локи бы врезал ему, этому голосу, а после и его хозяину и плевать ему было на то, что ударить звук было фактически невозможно. Локи бы врезал все равно, если бы не боялся так сильно за собственную безопасность. — Как долетел?       Бальдр расцепляет собственные объятия, что точно были бы медвежьими, если бы бета ни был ниже и компактнее его самого. Ткань его пуховика шуршит о лыжную куртку Локи. Отступив на пару шагов, Бальдр приветственно улыбается — если бы Локи мог, он бы не оборачивался, если честно. Но обернуться приходится. Бальдр уже говорит:       — Ужасно! В экономе ужасно неудобные сиденья. Я поговорил со стюардом-омегой, попросил его передать управляющей компании пожелания закупить уже, наконец, новые, более комфортабельные самолеты, потому что это просто кощунство какое-то, — всплеснув руками, бета распахивает собственный пуховик шире, упирает ладони в бока. Проигнорировать его низко сидящих джинсов Локи, конечно же, не может, но, впрочем, и не удивляется. Бальдр даёт ему, отступающему на шаг назад, шанс не поворачивать головы к Тору и не смотреть на того, вместо этого привлекая внимание к собственному боди с высоким горлом. Чёрная ткань смотрится хорошо даже под пуховиком, небольшое драгоценных камней ожерелье привлекает к себе внимание. Кажется, это ожерелье бете подарил Тим, и Локи очень сильно желает ошибиться, но только улыбку тянет на губы шире. Ни дороговизна украшения, ни шорох ткани пуховика, конечно же, не могут лишить его вида на те два голых бока беты, что виднеются в прорезях ткани боди. Локи это почему-то бесит, но он отмалчивается. Бальдр говорит: — Вы же не против, если назад я полечу с вами? Мои ноги просто фактически не готовы к тому, чтобы ютиться в экономе еще раз!       Это ложь. Локи слышит ее, усваивает так, будто бы это правда, и не ведёт даже бровью. В экономе Бальдр не летает со своего первого перелета. Он не ездит на дешевом такси, уже год как хочет нанять себе личного водителя, но не желает ради этого расставаться со своей квартирой в самом центре Бухареста. Квартиру ту ему подарил какой-то из всех тех альф, что повелись на его обворожительность и большие, просящие глаза. Имени его Локи уже не помнил, — вообще стремился имён пассий Бальдра не запоминать, — но прекрасно знал: Бальдр не летает в экономе. У него дорогой немецкий чемодан из алюминия, а вся его квартира в своём роде тот еще музей современного искусства. Он захаживает в лучшие рестораны минимум два раза в неделю, всегда знает о ювелирных новинках своих любимых брендов. Ещё знает, что у Тора есть личный самолёт, и Локи совершенно не помнит, чтобы упоминал об этом в разговоре.       Потому что у Бальдра есть номер Тюра в быстром наборе и крепкая, братская дружба с Бюлейстом. Потому что Бальдр — лжёт Тору прямо в лицо.       — Конечно, нет. Мы будем рады твоей компании, Баль, — подняв глаза выше, к лицу брата, Локи улыбается, все еще улыбается, и сам собой отступает на шаг в сторону, ближе к своему альфе. Его голова поворачивается, как и должно, взгляд загорается бесконечной любовью, которую не сможет перебить ничто в этом мире. Тор уже смотрит на него в ответ — он лжёт, что влюблён с такой же легкостью, с какой лгал Тюру, что у них не все в порядке и есть разлад. Локи говорит, продолжая улыбаться: — Правда, Тор?       У них правда не все в порядке. Потому что Тор — жестокое, беспринципное чудовище, которое жаждет власти. Тор изнасиловал его сорок четыре минуты назад и… И это, конечно же, ложь. Тор смотрит ему в глаза так же, как смотрел и сорок четыре минут назад, стоя на коленях. Тор целует его бедро с внутренней стороны или улыбается ему влюблённо на уголок губ — разница теряется. Тор опускается перед ним на колени, а после говорит, что сделает то, что должно, то, что Локи скажет ему сделать. Тор опускается на колени и говорит, что Локи не должен — делать то, что сделает он сам. Страх выкручивает факты, выворачивает их наизнанку и тасует карты лживой, ловкой рукой. Локи очень старается не думать мыслями страха, но это слишком глубоко и слишком неразрывно связано с ним, чтобы он мог вырвать это столь просто, одним резким движением руки.       Тор смотрит ему в ответ и не торопится. В руке потягивает милосердие, а после этот же рукой бьет со всей жестокостью, что в нем есть… Ложь! Он гладит его по щеке костяшками пальцев, будто опасаясь коснуться сильнее. Будто переживая, что приложит слишком много силы. Прикосновение ощущается приятно и мягко. Альфы так не умеют и Тору негде было этому научиться. Он родился таким. Он родился одним из них? Локи требуется перепроверка фактов, а еще побег — от того разговора, который Тор желает с ним завести.       И он бежит. С легкой руки соглашается на присутствие Бальдра в их завтрашнем перелёте. По прилету Бальдр точно предложит поехать в какой-нибудь ресторан и поужинать там — Локи согласится. Вернётся нарочно позже, а следующие дни, до самого праздника нового года будет закапываться в работу в надежде, что Тор просто забудет. Ведь такое может случиться, правда? Надежда лжёт тоже, потому что Тор уже смотрит ему в глаза, уже улыбается на уголок губ, уже говорит:       — Конечно, правда, дорогой, — он помнит. Он не забудет. Он не желает наращивать проблемы и недомолвки. Он желает знать. Локи улыбается с привкусом ремонтного клея, который не посмеет отодрать с собственного лица вместе с губами. Пусть будет. Так даже лучше. Бальдр позволяет себе задорный смешок, уже пихая его в плечо и говоря:       — Ты отхватил себе идеального альфу, Локи-Доки, — Локи смеется лживо в ответ, качает головой. Сейчас ему нужно обернуться, предложить Бальдру пойти в казино. Тор скажет, что ему нужно встретить кое-кого, и Баль не станет допытываться, ему это не интересно. А после они уйдут и… — Какого черта он здесь делает?!       Обернуться Локи не успевает. Бальдр уже звучит возмущённо, но почему-то совсем не разгневанно. А на глаза, секунда в секунду, ему попадает фигура Фандрала. Тот как раз входит в главные двери отеля, далеко-далеко у Тора за спиной. У него в руке небольшая спортивная сумка, другая держит у уха телефон. Фандрал улыбается кому-то, разговаривая по ходу — ровно до момента, в котором видит их. Вначале его взгляд узнает затылок Тора, следом касается Бальдра. Нитка губ выравнивает, поджимается сурово. В его глазах Локи не видит злобы ровно так же, как не слышит ее в голосе Бальдра. Все их с Тором ожидания, общие и схожие, в отношении этого вечера, летят в мусорное ведро скомканным листом черновой бумаги. Раздается шорох мусорного пакета. И Тор оборачивается тоже, похоже, уже увидел, куда смотрит Бальдр.       Взгляд Фандрала достаётся Локи в последнюю очередь. Парой коротких, быстрых и неслышных слов альфа прощается с собеседником, но глядит уже только на Локи. Даже когда Тор оборачивается себе за плечо, даже когда Бальдр бросает быстрое:       — Зараза, — Фандрал так и смотрит на Локи. Тот ожидает увидеть в его глазах взгляд Тюра и жестокую руку Бюлейста, но видит почему-то лишь собственный взгляд. Крепкость, сила и большой страх, прячущийся где-то в самой глубине. Фандрал его не покажет так же, как Локи не станет разговаривать с Тором о том, что происходит. Потому что ничего не происходит вовсе. Тор сделал ему минет, не причинил боли и не ударил. Напугал, но не напугать не смог бы — Тор был альфой.       Фандрал — тоже. Разгульный пьянчуга, который не имел и малейшего права прямо сейчас глядеть без ярости и жестокости на того, кто выступил против него, смотрел крепко и прятал собственный громадный страх глубоко внутри. Думать об этом Локи не собирался. Потому что Фандрал был альфой, потому что альфы не могли бояться, не могли чувствовать и не нуждались в помощи. Альфы были теми, кто нёс разрушения!       — Баль, я думаю, нам… — он смаргивает. Отводит взгляд первым и оборачивается к бете. Теперь это происходит быстрее, но не настолько быстро, насколько Локи нужно. Он не желает видеть новый конфликт, он не желает ввязываться в новую драку. И не желает узнавать ответа на вопрос, будет ли Тор на его стороне в этот раз тоже. Конечно, Тор все еще злится на Фандрала, но только…       Тор — альфа. И Фандрал тоже. Они ведь одинаковые, верно?       — Нет, Ло, подожди, — Бальдр обрубает его слово, его имя и ровняется, поднимая голову выше. Он напоминает Локи о том, что прячется за всей его беспечностью — Локи не видел этого, пожалуй, слишком давно. Бальдр вообще редко ему это показывал и афишировать не стремился. Рассыпая вокруг себя бесконечные истории о Тиме, о десятках других альф, которые были большими и грозными — пускай и дарили ему жутко дорогие подарки, — против него, маленького и бестолкового, Бальдр умело прятался и скрывался в текстурах собственных слов. На чрезвычайный случай у него были Тюр и Бюлейст.       Они убили бы за него — это не было эвфемизмом.       Но Фандрал был жив.       Почему?       — Я сказал тебе, чтобы ты не смел преследовать меня, — стоит Фандралу приблизиться к ним, как тут же раздается ядовитый, раздражённый шёпот. До злости он не дотягивает вовсе. Локи думает, думает, думает и глядит прямо брату в лицо: после случившегося тот всеми мыслимыми способами притворялся, что все в порядке. А еще не рассказал ему вовсе о том, что они с Фандралом виделись вновь. А еще оставил Фандрала в живых. А еще прилетел сюда, заочно зная от Тюра, вероятно, что у Тора есть личный самолёт, зная, что Локи находится именно здесь, зная, что он здесь с Тором вместе.       Пожалуй, если бы Локи судил конкурс на лучшего лжеца, ему пришлось бы выдать медаль первого места Бальдру.       — И тебе привет, Баль. Какое совпадение, — Фандрал становится по правую руку от Тора, уводит собственный взгляд от Локи прочь — в этом нет освобождения и уже не появится. Локи чувствует, что увидел что-то, Локи чувствует, что не ошибается. Обдумывать, конечно же, не станет. Его ладонь сама собой опускается Бальдру на плечо, желая остановить, предупредить и показать, на чьей он стороне, если вдруг в какой-то момент это стало не понятно. Тор все еще смотрит лишь на Фандрала, сурово прищуривается. Фандрал говорит: — Я здесь по делам.       И получается в ответ словесную пощёчину:       — Для тебя — Бальдр. Не припомню, чтобы видел на твоём жетоне цифру девяносто, — дернув головой, Бальдр скалится и выстраивает перед собой непреодолимую стену. О чем он говорит, Локи не знает вовсе — конечно же, спросит. Обязательно. В любом случае. Даже если придётся допрашивать… Бальдр притягивает к себе самых худших альф из всех существующих вряд ли так же хорошо, как он сам, но Бальдр очень старается. Даже сейчас, дернув плечом и сбросив его руку, даже сейчас, уже разворачиваясь, он все равно старается. Говорит: — Ло, мы уходим.       И даже Тору прощально не улыбается. Тор ведь нравится ему — настолько, насколько это возможно при условии, что Бальдр отлично знает, где проходит граница. Но Тор нравится ему так же, как и другие: рослые, светловолосые. Фандрал в его вкусы встраивается идеально, похоже, но здесь вкус теряет собственную хватку так, как не терял ни единожды при выборе бетой одежды или предметов мебели. Бальдр ставит точку посреди текста, разворачивается и правда уходит. Только вздохнув еле заметно, Локи бросает Тору быстрый взгляд, кивает ему — их договорённость в силе.       Сейчас Тор разберётся с делами, а после найдет их в казино. Они поиграют недолго и…       — Локи, — Фандрал здоровается с ним, заставляя перевести к нему собственный взгляд. Что он хочет? Прощения не получит, милости — тем более. Не зависимо от того, говорил он уже с Бальдром или нет, не зависимо от того, простил ли его Бальдр, Локи не станет допускать той ошибки, которую допустил Сигюн. Потому что закрывать глаза на очевидное зло — последнее дело.       Прямо перед ним оправдания злу и сомнения в том, правда ли зло является злом.       И этой ошибки Локи не совершит. Там, в туалете клуба, он увидел уже достаточно, и сейчас лишь презрительно кривит губы, а после оборачивается себе за спину. Тор отмалчивается, так и не найдя для себя удачного момента, чтобы вставить реплику. Тор отмалчивается и Локи верит, что во всей этой суете, он не забудет обсудить именно эту ситуацию, а прошедший сорок восемь минут назад минет — забудет напрочь.       Этого, конечно же, не случится.       Высмотрев спину удаляющегося Баля, он делает первый шаг следом за ним. Руки уже тянутся к лыжной куртке, чтобы расстегнуть ее. Пальцы хватаются за язычок замка. Тянутся вниз. Из-за спины звучит:       — Я привёз документы. Присядем? — интонация Фандрала меняется уловимо и явно, и Локи не чувствует удивления вовсе. Теперь Фандрал говорит с Тором, с альфой, и выстраивает собственным голосом стену. Если они будут драться, она ему, конечно же, не поможет. И Тор, конечно же, победит. Уже уходя, Локи почему-то вовсе в этом не сомневается.       Ответных слов Тора он не слышит. Бальдр в собственном твёрдом, раздражённом шаге останавливается у подножия лестницы, располагающейся левее стойки регистрации. Он ждёт его, но ради него не оборачивается. А стоит Локи подойти, говорит:       — В казино есть гардероб. Оставим куртки там, ладно, Локи-Доки? — Локи поднимает к нему глаза, мажет взглядом по темным, шоколадным кудрям беты. Те выглядят раздражёнными тоже и почему-то напоминают ему змей, проводя быструю, легкую ассоциацию, но они не злятся. Они говорят про какой-то жетон, говорят, что Фандрал уже был предупреждён, что он должен был блюсти расстояние между ними — проигнорировать их голос не получится, даже будучи глухим. Кивнув, Локи без слов выдает Бальдру право вести их к казино. Слова произносит все равно. Сразу по делу:       — О каком жетоне ты говорил? — вроде не спрашивает прямо в лоб, виделся ли Баль с Фандралом, вроде даже выбирает какой-то иной, более аккуратный путь. Очевидность направленности его интереса заставляет Бальдра поджать губы и скривиться. На единый шаг он ускоряется, — Локи замечает, — но все же бежит. И поворачивает к нему голову уже с ложью мелкой, хитрющей улыбки. Что там прячется за его хитростью, Локи не разглядеть, как он ни старается.       — Фан приходил ко мне через неделю после того, что случилось, — качнув плечами, Бальдр запахивает пуховик крепче, но тут же тянет его с плеч прочь. Локи цепляется за слова с той же силой, с которой всегда цепляется за мир в собственном сердце. Бета зовёт Фандрала кратким образованным от имени, а еще не отрицает, что что-то случилось. Чудо, не иначе, но он все равно ведь прячется: не называет вещи их собственными именами, не проговаривает четкого и важного слова.       Насилие.       Бальдр выглядит обычным. В собственной привычной манере губы поджимает, морщит нос. Даже в этот момент его искусное, тонкое лицо не искажается уродством — потому что он везунчик. Не такой, как альфы, но явно много больший чем сам Локи. Пара кудрявых прядей соскальзывают ему на лоб, чтобы тут же оказаться зачёсанными назад, на макушку. Пуховик Бальдр уже стряхивает, перекидывает через локоть — его пуховик лжёт, но не лгут пряди волос. Бальдр постригся. Совсем немного, сантиментов на семь, пожалуй, но точно постригся и этот факт жалит Локи, возвращая его на мгновения в его собственное прошлое. Отрезанные осколком зеркала пряди волос валяются в выбеленной раковине. Когда Баль увидит, что он сделал, он расплачется, только Локи этого не запомнит. Ни этого, ни того, как изгнал его прочь из собственной спальни, чтобы брат не смел подходить, не смел прикасаться и оставил его в покое.       После собственной трагедии Бальдр прогнать его не пытается. Наоборот, всеми силами с усердием стремится оказаться как можно ближе после случившегося. И в этом кроется разница между ними, быть может, но в истоке все одинаково — бета отрезает собственные, столь любимые им волосы, чтобы не позволить никому больше схватить их и сжать в кулаке. Чтобы никому не позволить удержать себя.       — Что он сделал? — Локи распахивает полы куртки шире, перебирает подошвами ботинок ступени лестницы. Не звучать жестко, бескомпромиссно даже не пытается, а в ответ, конечно же, ожидает десяток-другой попыток выгородить Фандрала. Омега ждёт этого от беты с той же силой, с которой от Тора ждёт жестокости, но отлично помнит: Тор с Бальдром лгут в разных тональностях. Первый о милосердии, второй просто и не понять чего ради.       Никогда — не понять.       — Да что он мог сделать, не смеши меня, — Бальдр в ответ неожиданно фыркает. Сегодня он другой и Локи замечает это лишь ступеньке на десятой, пожалуй. Останавливается даже на несколько секунд, оборачивается к лицу брата. Шоколад чужих глаза на него не глядит. Бальдр не останавливается даже. И впервые, пожалуй, ожиданий Локи не оправдывает, говоря: — Приполз ко мне, прощения выпрашивал. До такого даже Тим никогда не опускался, а он между прочим… — глянув на него быстро, серьезно, Баль замечает мгновенно кривую гримасу омерзения на лице Локи и тут же затыкается. Вздыхает. Не собираясь устраивать сцены вовсе и тем более посреди лестницы, Локи продолжает собственный шаг. Новый вопрос задаёт через мгновения, уже слыша: — Фан сказал, что я ему очень понравился и что он хотел бы попробовать начать сначала. Я ему ответил, что даже разговаривать с ним не буду, пока он не принесёт мне этот жетон, который выдают тем, кто в завязке и ходит на группы анонимных алкоголиков.       — И что он ответил? — будто крадясь посреди опасной территории, Локи задаёт новый вопрос — он звучит чуть тише и напряженнее предыдущего. Баль будто и не замечает. Машет в его сторону ладонью, будто отмахивается или же пытается сказать пренебрежительно: что этот нелепый альфа вообще мог ответить. Они поднимаются на самый верх лестницы, оставляя за собственными спинами негромкий шум голосов холла, мягко пружинит под подошвами ковролин. Локи чувствует, слышит, но не понимает, перебирая все знакомые ему истории об отношениях Бальдра с альфами, будто большую картотеку. Ни единой похожей не находится вовсе.       Бальдр играется. Делает большие глаза, выпрашивая новый подарок у уже имеющегося партнера, или находит того, нового, кто ему этот подарок обеспечит. Деньги, имущество, лошади… Бальдр делает большие глаза, что смотрятся всегда очень притягательно на его тонком, искусном лице, обрамлённом кудрями, а еще жонглирует собственной беспечностью в каждом новом разговоре с Локи. Альфы заводят с ним косвенные разговоры о смене пола, предлагают съехаться, обвенчаться или требуют даже, как тот же Тим, с настойчивостью обдумать их идею и принять решение стать, наконец, омегой. Чтобы им было приятнее трахать его, чтобы им было не так стремно выходить с ним в общество и целовать его на людях. Чтобы им было удобнее — они задаривают Бальдра брендовых вещами, комплиментами и бесконечными признаниями.       Это все Бальдр обожает. Он рисует картины и зарабатывает сам, но никогда не хвалится этим так, как очередным кольцом, подаренным Джереми, Лиамом или Марком. Он обожает ходить по ресторанам и клубам, но всегда с большими, горящими глазами рассказывает в первую очередь о тех местах, куда его водил Кит, Джон или Теренс. Локи пытается вложить зерно здравомыслия — за каждым комплиментом кроется оскорбление, за каждым подарком прячется требование уплатить невидимый долг. Бальдр никогда его не слушает, губы поджимает печально и тратит километры собственных слов, пытаясь убедить, что Йен очень хороший, что Григорий очень заботливый, что Пит очень внимательный.       Вот что Бальдр делает, но никогда, никогда, никогда не заботится о том, чтобы показать альфе, как с ним действительно нужно обращаться и как к нему нужно относиться. Это Бальдру просто не интересно. Он находит себе альфу, берет то, что ему дают в ответ на взгляд его больших, просящих глаз, платит свою цену, а после сваливает, будто и не было. Снова, и снова, и снова… Он никогда не требует извинений. Он не ждёт покаяния. И презирает в особенности тех, кто до этого опускается, ровняя каждого из них на ублюдка-Тима и сравнивая всегда в пользу последнего.       — Орать начал, но я просто дверь захлопнул и пошёл дальше ужин готовить. Фан поорал минут пять, потом ушел, — пожав плечами, Баль дожидается его, позволяя Локи нагнать пару шагов расстояния между ними. Он прочесывает кудрявые пряди собственных волос пальцами, встряхивает головой и поправляет колье, укрывающее его ключицы поверх ткани боди. Даже всматриваться в него не приходится, чтобы увидеть — Бальдр собственным видом чрезвычайно доволен. Бальдр желает ограбить казино, верит в удачу и никогда, никогда, никогда не остаётся рядом с альфами, чтобы наладить отношения.       Бальдр просто хочет конюшню — находит спонсора.       Бальдр хочет, чтобы его картины выставили в галерее — находит того, кто это устроит.       Бальдр хочет работать в галерее сам — снова связывается с Тимом.       Потянув руки вверх, Локи аккуратно снимает шапку, поправляет собственные волосы. Стоит кончикам прохладных пальцев задеть шею над воротником наглухо застегнутой рубашки, как он тут же вздрагивает и отдёргивает руку быстрым движением. Баль не замечает, позволяя ему скривит уголок губ — собственное прикосновение напоминает о Торе и о том, что случилось пятьдесят минут назад. Думать об этом, думать страхом и тревогой, переваривать это, Локи не собирается, уже задавая свой новый вопрос:       — Так значит ты отправил его на группы… — о том, для чего и зачем, Локи, конечно же, не спрашивает. Он оставляет этот вопрос недомолвкой, домыслом себе самому и брату тоже. Бальдр спешно, воодушевленно кивает, оборачивается к нему с озорной улыбкой. И Локи, уже чувствуя новый вопрос, теперь уже настоящий, вопросительный, у корня языка, не желает задавать его вовсе. Вопрос срывается сам и без спроса: — Нашел себе новое развлечение?       К Фандралу жалости не ощущается. Если тот оказался настолько глуп, что ввязался в эту игру, то и поделом ему впрочем. За глупость, за жестокость… У Бальдра своя собственная была тоже, как бы он ни прятал ее за беспечностью, а Локи никогда не было большого интереса до того, как чувствовали себя все те альфы с их обмельчавшими банковскими счетами. Потому что он был предвзят и потому что много больше его интересовал именно Бальдр. Его самочувствие, его жизнь, его мир.       И те альфы, которых он бросал, получив желаемое, сочувствия в нем никогда не вызывали.       — Это ведь забавно, ты так не думаешь? Я думал, он, ну знаешь… — все еще глядя на него, Баль жмурит глаза немного, задумчиво покусывает щеку изнутри. Из-за нового поворота отельного коридора, к которому он приближаются, им на встречу выходит пара гостей. Очевидно альфы, только Локи даже мысленно времени засечь не успевает. Стоит бете заметить их, как он тут же отдаляется от сути их разговора, перехватывает взгляд одного из альф. Локи не смотрит и отворачивается, чтобы в отвращении не скривить губы — Баль точно подмигивает, желая найти себе то ли новое приключений, то ли нового спонсора.       Разговора, к счастью Локи, не завязывается. Альфы проходят мимо, негромко смеются, уже заходя им за спины. Их диалог, смолкший стоило им выйти из-за угла коридора и увидеть их с Бальдром, так и не возобновляется. Только краткий, быстрый свист слышится со спины шагов через пять. Бальдр смеется. Локи — радуется, что ужинал слишком давно и не сможет сблевать.       — Так о чем это… Я думал, он какой-то более жесткий что-ли, не знаю. Другой, короче, — свернув за угол, Баль возвращается к теме их разговора без напоминания. Легкой рукой, свободной от удерживаемого пуховика, поправляет пояс идеально сидящих джинс. В его словах Локи слышит пренебрежение, но отмалчивается о том, что Фандрал — ублюдок, каких еще поискать. Отмалчивается о том, что «другой» это привилегия, недостижимая, но гипотетически, если слушать Стивена, существующая где-то. В том иллюзорной мире, где Regeneration — бесполезная организация, например. Баль продолжает: — Я его когда увидел у тебя на свадьбе, все внутри прям замерло… Будто фантазия в реальность вылезла. Высокий, светловолосый… И не такой громадный, как твой Тор. Ты извини, конечно, но размер ты себе подстать подобрал. Явно чтобы не так зазорно было в люди выходить, потому что, будь Тор ниже и тоньше, вы бы смотрелись жутко комично из-за твоего роста, Локи-Доки, — смешливо фыркнув куда-то в сторону, Бальдр не сторонится того, чтобы глянуть ему прямо в глаза, улыбнуться, высмеивая его рост и всю его внешность. Локи смеется ему в ответ, Локи лжёт, а еще думает о том, что, пожалуй, Баль ублюдок тоже. Они с Фандралом составили бы, пожалуй, друг другу идеальную партию. — А Фан не такой. Он красивый. У него и чувство юмора классное, и вообще… Он, вон, даже Тюра рассмешить смог, пока мы стояли болтали тогда на улице. Ещё статус хороший, зарабатывает много. Я думал, правда, что поумнее будет да и как-то, ну, знаешь, Альфой, — Бальдр выделяет крайнее слово интонацией, добавляя ему заглавную букву, обеими руками жестикулирует, чуть не роняя собственный пуховик на ковролин посреди коридора. Локи может лишь хмыкнуть, но избавиться от ощущения не получится: это фикция. Каждое новое слово, кроме разве что очевидного тычка в сторону его внешности. Стоит, быть может, передать его после Тору почти дословно. Мол, Бальдр очень рад, что ты высокий и громадный, потому что на твоём фоне я выгляжу лучше. После таких слов останется разве что печать заказать и припечатать Тору лоб — одобрено Бальдром. Делать этого Локи, конечно же, не станет. И отнюдь не потому что обижать Тора подобными остротами себе дороже. Обижать его по-настоящему как-то вовсе не хочется. — А он просто вафля. Без обид, но даже с омегами его не сравню, потому что это уже будет оскорблением для омег.       Чуть сморщив нос, в собственной привычке бета проходится по всем, кого только может тронуть. Кроме других бет. Он их любит или ненавидит? Уважает? Сигюн ему нравится уж точно, Локи знает об этом не понаслышке, но теперь это уже вряд ли может быть коррелятором чего-либо в свете последних событий. Так и так, но Бальдр опускает альф, — что понятно, — следом опускает омег через самого Локи, — что, впрочем, уже достаточно привычно, — а еще лжёт и прячет нечто чрезвычайно важное.       Расспрашивать не хочется, но Локи спрашивает все равно, прекрасно понимая, что безрассудство Бальдра легко может отсечь ему голову:       — Говоря, что думал, что он умнее… Что ты имеешь в виду? — потянувшись к карману собственной куртки, Локи вытаскивает из него телефон, быстро косится на время. И заодно засекает то, прекрасно помня, каков был изначальный план. Не тот, в котором значилось, что ему лучше держать Бальдра на расстоянии очень длинной палки от себя, а именно их с Тором план: около часа их игры в казино, пока альфа разбирается с делами, после они встречаются, после Тор забирает его домой, оставляя весь отель во власти расстроенных чувств Бальдра. Его движение Бальдр, конечно же, замечает и тут же негромко улюлюкает, говоря:       — Ты же только что расстался с ним, Локи-Доки. Не говори мне, что уже соскучился, — Бальдр пытается пихнуть его плечо собственным, но выходит только в руку. Телефон в ладони Локи вздрагивает все равно, чуть не падая ему же под ноги, но в ответ приходится выдавить смущенную, неловкую улыбку. Она и ей подобные им вообще в реальной жизни не используются, так, пылятся где-то на задворках сознания во имя подобных ситуаций — Бальдр не знает об этом вовсе. Бальдр его реальной жизнью не интересуется. Все еще временами напоминает крайне настоятельно сходить с Тюром на обед, — тот якобы упоминает постоянно, что не может до него, Локи дозвониться, — а еще созвониться с Бюлейстом. Локи никогда не говорит ему, что Тюр не пытается ему дозвониться, а Бюлейста он сам не видывал бы лет сто и был бы этому очень рад. Баль говорит сам: — Какой ты счастливчик все-таки, а… Тор в души тебе не чает, по глазам видно. Готов поспорить, купит тебе, что захочешь. Хоть остров целый, — мечтательно зажмурившись, Бальдр вздыхает, улыбается широко-широко. Локи уже хочет ответить ему смущенное «да», но решает, что это будет уже перебор и поэтому отмалчивается только. Взглядом, правда, ненадолго задерживается на чужом лице. Странное, неопознанное чувство дергает изнутри, но вместо того, чтобы уделить ему внимание, омега говорит:       — Так что там с Фандралом… Мне жуть интересно, — он лжёт, не проговаривая «я желаю знать, насколько ты в безопасности». Это даже не повисает в воздухе. Бальдр не замечает второго дна его слов вовсе. И тут же глаза раскрывает, а после смеется мелко, шкодливо.       — Да переспали мы. После вашей свадьбы ещё. Он был пьян в стельку, но у меня такого секса еще никогда не было… Даже с Тимом! А Тим между прочим… — Локи не удерживается. Кривится вновь, не скрываясь вовсе. Бальдр замолкает в момент, останавливает собственный шаг. Откуда-то спереди уже доносятся приглушённые звуки игровых автоматов, но в коридоре пусто. Локи останавливается тоже. Только шаг делает единственный в сторону, становясь к Бальдру лицом. Взгляд у того меняется. Не на враждебный, но легкая злость мелькает в шоколадных глазах. Она не нова, Локи уже видел ее в каждом из их разговоров, что касался Тима. Каждый этот разговор был идентичен предыдущему. И Бальдр всегда спрашивал одно и то же, никогда не оставаясь довольным полученным ответом. Сейчас спрашивает вновь: — Я все никак понять не могу, почему он тебе так сильно не нравится. Он, между прочим, был самым классным альфой из всех, кто у меня был. Уже не говоря о том, что он за меня договаривался, чтобы меня в галерею работать взяли куратором выставок. Это личное, да? Скажи уже честно, личное ведь. Вы ведь знакомы.       Поравнявшись напротив него, Баль указывает на него свободной от удерживаемого пуховика рукой, прищуривается. Смотрит прямо ему в глаза, но самого важного не видит — Тим насильник и последний урод. Который год он все еще ждёт, когда же Баль решится на операцию, и который год не дожидается. Тут не было бы проблемы, но ведь Бальдр думает об этом, размышляет. Буквально в последние раз, когда Локи был в его квартире, — в ту злополучную ночь смерти собственного папы, — он увидел на его журнальном столике несколько проспектов. Те обещали счастливую омежью жизнь и безболезненное восстановление после операции, а еще клялись, что запах изменится лишь немного, станет более сладким, более влекущим по-настоящему омежьим. Нужно лишь провести операцию, удалить ту часть головного мозга, что отвечает за большую выработку бета-гормона, а после пропить курс препаратов и вот она, счастливая жизнь, уже ждёт на пороге.       Локи вздыхает почти без лжи и смотрит на Бальдра в ответ. Этот их разговор он знает уже вдоль и поперёк, будто пройденную ни единожды карту в компьютерной игре. Если начнёт говорить про жестокий мир омег, Бальдр уйдёт в отказ, махнёт на него рукой и скажет про «всякие выдумки», игнорируя сам факт существования Regeneratio, дела их папы, столь важного для этого мира. Если напомнит о том, как Тим избил его, Баля, однажды во время их ссоры, бета уйдёт в оборону и скажет, что Тим извинился после. На коленях не ползал, просто пришёл и сказал, что согласен ждать… Тогда они поругались ведь тоже из-за операции, с которой Бальдр медлил. Баль скажет, что Тим извинился, но Локи не забудет — такого не было. Тим просто пришёл и сказал, что согласен подождать, если бета так сильно боится. Этот разговор ведь Баль сам ему пересказывал почти дословно. И все равно не видел главного.       Будто настоящий омега, которым не являлся, он игнорировал самое важное. Что тот же Сигюн — черт бы с тем, что он не был омегой тоже, — или Стив, Бальдр закрывал глаза на главный факт. Тим был альфой — худшим из существующих. Тим нёс зло. Тим нёс зло, наглой, уверенной походкой проводя его вместе с собой в каждую дверь из тех, что открывал с ноги.       Локи мог бы сказать, пожалуй, многое о нем, о самом Бальдре, но все еще не желал видеть его расстроенным. Локи просто не желал его обижать. И потому произнес вновь то, что говорил уже сотни, кажется, раз:       — Он желает видеть тебя тем, кем ты не являешься и становиться не желаешь. И да, это личное, Баль. Потому что ты мой брат и я забочусь о тебе.       Все его сознание заполнено Бальдром. Беспечным повесой, который меняет альф, словно перчатки, и относится к собственной безопасности настолько безответственно, что на его месте сам Локи был бы уже раза четыре убит. Врагами отца или самим отцом, Видаром, Тюром, Бюлейстом… Балю на это плевать. Он цветёт каждым собственным движением, наслаждается собой и теми подарками, что получает, либо выпрашивает. А все остальное, будто скидывает в большую мусорную кучу на окраине города. Каждое чужое слово о том, что ему бы намного больше шло быть омегой. Каждый чужой комплимент, направленный на то, чтобы затащить его в постель. Ведь Бальдр красив и с этим утверждением невозможно поспорить. Будучи младше, Локи даже мыслил о том, что Фарбаути отдал ему последнюю красоту, что у него ещё оставалась, а самому Локи не выдал ничего — кроме писем, пожизненного страха и угрозы, стоящей где-то там, за новым углом. Пока Локи топтался на месте, фантазируя о том, что угроза испарится или найдёт себе новую цель, Бальдр переполнялся наслаждением и умело замазывал тональным кремом все новые синяки. Он улыбался, загораясь лишь ярче после каждой новой стычки со своим очередным партнером, что совершенно не становился бывшим — этим собственным светом он стремился ослепить смотрящего, не позволяя увидеть сути.       Временами Локи казалось даже, что сути-то и не было. Потому что он знал, как выглядят жертвы, а еще знал, как выглядят жертвы насилия — Бальдр, разодетый в свои идеально сидящие джинсы и чёрное боди с заманчивыми вырезами на боках, не выглядел ни тем, ни другим. Будто попрыгунчик, отбиваемый от стены, он вновь и вновь возвращался в руку Тима целым и невредимым, чтобы Тим мог в очередной раз вгрызться в его плоть и… Тим пытался поставить ему метку раз восемь, кажется. По крайней мере столь раз Локи замечал замазанный синяк у Бальдра на затылке. Тим пытался очень усердно, настойчиво, но не смог бы пометить бету по-настоящему никогда — эта привилегия жестокости и духовной смерти была рассчитана только на омег. Беременность от альфы — тоже; но лишь в большинстве случаев. Иногда альфам удавалось создать ребёнка вместе с бетой и это было чрезвычайно редкостью.       Потому что физиологически беты были предназначены для бет.       Альфы — для власти.       Омеги — для жестокости и страдания.       Его новые, но повторяющиеся слова Бальдру не нравятся. Он дергает головой раздраженно, отворачивается. И говорит, ставя точку перед каждым новым возможным словом самого Локи:       — Я люблю Тима. Нравится тебе это или нет, но это не изменится. Вся та жизнь, что у меня есть сейчас… — зажмурившись на мгновение, Бальдр оборачивается к нему. Его глаза загораются злостью быстро, будто искру выжигая колесиком зажигалки. Локи успевает подумать о том, что был бы не прочь выйти покурить, а еще лучше — убраться отсюда. Вернуться куда-нибудь туда, в тот быстрый миг, в котором он пихает Тору под ягодицы собственные ступни в очевидном желании проверить чужие границы — они прогибаются под его ногами, будто плавкий металл, но не ломаются. Тор не реагирует. И выдает ему в ответ собственное, чуть веселое спокойствие. Локи не подает вида, но его ранит мягко, осторожно и совершенно безболезненно. Миг пройдёт и после выяснится, что приедет Фандрал, что Тюр с Бюлейстом просто сужают круг, но… Локи не забудет. Сейчас не забывает тоже. И мыслит быстро о том, что хотел бы просто вернуться туда. В ту секунду, в которой он отказывается от всех своих мыслей о звонке Огуну, который так и не набрался сил совершить. Даже сообщения ведь ему не написал, а пытался раз двенадцать. Ничего так и не вышло и это мучило его, сжирало изнутри, потому что промедление стоило дорого, а его жизнь была дешевкой. Бальдра же не мучило ничего вовсе и, кажется, никогда. Сейчас его ранили слова Локи, быстро и кратко, но минутой спустя он точно собирался оказаться в полном порядке. Локи знал его слишком хорошо. Баль сказал: — Тим подарил ее мне. И ни единым собственным словом, абсурдным и жестоким между прочим, Локи-Доки… Ты не сломаешь и не убьешь той благодарности, что я к нему чувствую. Что бы ты ни сказал.       Мягко, лживо улыбнувшись, Локи прикрывает глаза и кивает. Он отступает, чувствуя, как все внутренности ранит жестокой болью и противоречием. Однажды ведь Бальдр сделает то, чего так желает Тим, а после случайно выяснится, что тому этого мало, но вернуть ничего будет уже нельзя. Тим уйдёт от него, Бальдр останется не удел и не сможет уже разыскать себя заново в задворках собственного разума, лишенного столь важной части, отвечающей за выработку бета-гормона. Он будет плакать — Локи знает это и отступает все равно. Говорит:       — Прости, Баль. Я сказал лишнего, — от извинений тошнота собирается изнутри плотным, ядовитым комом. Извиняться ему не с руки, просто вечер не хочется портить. И завтрашний перелёт — тоже. Локи жертвует большим и объёмным во имя чего-то маленького и бездарного, но оправдывается тем, что просто оставляет Бальдру всю его ответственность. Смотреть на его отсроченные в будущее страдания будет невыносимо, а еще лишь малостью собственной сладко: за каждое оскорбление, за каждое чужое слово о том, что ему нужно отдавать Тюру с Бюлейстом больше любви, ведь они семья… Но узнав, что они убили Тима, Локи порадуется все равно. И не удивится, если Баль будет рыдать.       Это же Баль, верно? Бестолковый, беспечный и взбалмошный любитель подарков. Тим вгрызается в него собственными клыками, оставляя синяки, а после бросает в стену, чтобы увидеть, как бета-попрыгунчик возвращается в его ладонь полностью невредимым. Разве же Локи может посметь стать тем, кто разорвёт этот порочный круг? У него нет здесь власти, а еще ему не хочется расстраивать Бальдра. Того ведь не переспорить. Даже факты — те самые, что так хорошо работают с самим Локи, когда Тор притаскивает их ему в горстях собственных ладоней, — тут не помогут. Бальдр о собственном страдании просто не думает. И отсылает каждый новый инцидент в ту самую мусорку, что постепенно разрастается все шире на краю его иллюзорного города.       Когда-нибудь она разрастется чрезвычайно сильно и город вымрет под ее завалами, но Локи так и не скажет вслух: он не верит в любовь и в ней не нуждается, и все же чрезвычайно сомневается, что любят по-настоящему именно из благодарности.       — То-то же! И вообще я тут старший брат, я тебя жизни учить должен, — широко улыбнувшись, Бальдр принимает его извинения и вся злость слетает с него вмиг. Задорно подмигнув, он сворачивает весь их разговор, зашедший по его мнению явно не туда, куда стоило, и, чуть подпрыгнув на месте, вновь начинает собственный шаг. Локи остаётся секунды на две, смотрит на него — все равно молчит. Думает о том, что Бальдр служит для Тюра с Бюлейстом отличным шпионом. Сам знает об этом, конечно же, вряд ли, а может и знает, может тоже работает на Лаувейя, как и самые старшие братья… Наткнувшись на эту мысль вновь, в который раз только, за все последние годы собственной жизни, Локи не может поверить ей. Верить и не старается.       Потому что, если он сам для Лаувейя дорогая трофейная статуэтка, а Тюр с Бюлейстом его настоящая армия, Бальдр лишь пустое и бесполезное место. Благодаря Фарбаути, которому удалось своего ребёнка спасти, спрятав его тайну. Благодаря Лаувейю, что совершил ошибку, единожды доверившись, пускай не Фарбаути, но тесту ДНК.       — Только не надо учить меня проигрывать все деньги в казино, пожалуйста, Баль. Я обойдусь как-нибудь без этого знания, — тоже делая новый шаг в сторону нужного им конца коридора, Локи фыркает в лживой смешливости. А Бальдр, конечно же, возмущенно оборачивается, глаза округляет.       — И, по-твоему, это все, чему я могу тебя научить?! Как тебе не стыдно, Локи-Доки! — бросив ему осудительный, смеющийся взгляд, Бальдр вдыхает глубже, распрямляет спину. На новом шаге спотыкается сам собой, тут же говоря: — Так вот, этот… Фандрал. Я тебя честно скажу, я вначале подумал, что он неженка просто. Ну, когда мы к нему приехали…       Если бы Локи мог, он бы с радостью закрыл уши, но деться ему было уже некуда. Мысленный таймер, которым он засёк себе примерный час страданий, уже был включён, а Тор был слишком уж далеко, чтобы попытаться незаметно вытребовать у него какую-то помощь. Все, что ему оставалось, так это слушать. Бальдр, не собираясь стыдиться, даже голоса почти не понизил, и только по какой-то немыслимой, счастливой случайности не стал расписывать собственный секс с Фандралом во всех подробностях. Они определенно точно были интересны — по крайней мере молодому омеге, скучающему в гардеробе в одиночку. Не самому Локи уж точно.       Ему было более чем достаточно и крачкой выжимки — Фандрал был заботлив и нежен.       До него Бальдр вообще не знал, что такое кожный секс — Локи промолчал и проглотил каждое слово о том, что Бальдр вообще вряд ли знал, что такое секс, но точно знал, что такое насилие. Это было судить не ему уж точно. Потому что с минета прошло уже пятьдесят шесть минут. С ужасающего, жестокого акта насилия и… Локи смаргивает мысль страха, заказывая себе воду и усаживаясь рядом с братом за игровой стол. Рассказ о чужой ночи, наконец, подступает к концу, Бальдр, приободрённый будто собственными воспоминаниями, энергично оглядывается. И говорит между делом:       — Но он все равно вафля. Понятия не имею, как можно жить с настолько громадным отсутствием гордости… Он у меня прощения на коленях просил. Так жалко выглядел, видели бы мертвые боги, — неспешно прочесывая взглядом редких альф и омег, сидящих на территории небольшого казино, Бальдр только губы кривит. Локи на него не смотрит. Думает о том, что ему, быть может, стоит дойти до бара самостоятельно, чтобы официанту-бете не пришлось тащить к ним гору заказанных фишек вместе с напитками. Думает, думает, думает, а о Фандрале наоборот не. Потому что Фандрал приходит к Бальдру, чтобы извиниться и опускается на колени — это дорогого стоит. Как десять тысяч омежьих жизней или вроде того. Потому что пьяный в стельку Фандрал у себя в спальне и после их с Тором свадьбы заботится в первую очередь об удовольствии Бальдра — все дело именно в том, что он не замечает, что Баль бета. Локи не думает, но выискивает лазейки, чтобы только оставить Фандрала злодеем в собственной голове. Бальдр говорит: — Я бы понял, если бы что-то случилось прям ужасное, а так… Ерунда такая, а он умолял, как идиот последний. Говорю же, вафля.       Локи прикрывает глаза и вдыхает глубже. Его пальцы сами собой впиваются в край игрового стола. Так происходит каждый раз, Бальдр скрывается, прячется и отворачивается, не желая смотреть в лицо фактам. Локи только заталкивает все слова, раздражённые и словно беспомощные, которые он мог бы сказать, глубже. Спереди уже слышится голос подошедшего крупье:       — Добрый вечер! Во что вы бы хотели сыграть?       Локи открывает глаза, оглядывает альфу, затянутого в костюмный жилет и выбеленную рубашку. Локи не отвечает ему, что с удовольствием сыграл бы в правду или ложь. Локи не желает видеть, как Баль расстраивается. ~~~       — Как ты съездил-то? Тюр сказал, ты в Сиднее был, — с легким, немного разочарованным вздохом, Баль подхватывает свой коктейль и неторопливо покачивает его в руке. За прошедший час он успел проиграть все свои деньги, а еще успел спустить те пару тысяч лейев, что занял у самого Локи. Предложил пересесть за барную стойку, правда, вовсе не он — Бальдр никогда не был тем, кто позволил бы себе отступиться первым. И в этом, пожалуй, они были похожи чрезвычайно.       С той лишь разницей, что Локи прекрасно видел, где пролегает граница.       — Как обычно, Баль. Очередная конференция… Говорили про важность помощи омегам, про растущее количество заявлений об изнасилованиях по странам, — отставив на стойку собственный стакан с водой с лимоном, Локи мимолетом косится на экран телефона. Но делает это, в очередной раз, отнюдь не так, как последние недели — он не собирается звонить Огуну. Он хотел этого, он готовился десятки раз, но набрать его так и не смог. Не смог даже сообщение отписать. В конечном итоге решил, что поговорит с ним лично, когда вернётся в Бухарест и заедет в отель, чтобы узнать, как там дела. Жаль уверен не был вовсе, что действительно сможет произнести вслух единственное имя, которое произнести был обязан — ради остатков мира, ради жизни и ради себя самого.       — Это плохо? — Баль уже немного пьян. Коктейль в его ладони уже третий или четвёртый — Локи притворяется, что не считает, и отмалчивается. Мысленно попрощавшись с одолженными брату деньгами, он думает о тех, что выиграл сам, и еле заметно радуется тому, что вышел в плюс. Не то чтобы старался, оно само так получилось. Извечная удача Бальдра в этом вечере явно забыла прийти сюда под руку с ним, но, похоже, успела поцеловать самого Локи в лоб. Если бы еще Тор не опаздывал…       Покосившись в сторону телефона вновь, омега вздыхает, оборачивается к Бальдру. По ходу его взгляд задевает неторопливо начищающего стаканы бармена-бету — тот притворяется, что не прислушивается к их разговору и, конечно же, лжёт, давая омеге, наконец, заметить, как эта ложь, вся ложь, что его окружает, постепенно становится более видимой. Будто бы без причины, но крайне уместно и лаконично она обнажается знакомством Бальдра с Фандралом, браком самого Локи, решениями принимаемыми Сигюном. Делать акцента на ней, конечно же, никто не станет.       — Нет. Я думаю, нет, это очень хорошо, — пожав плечом чуть задумчиво и выдумывая на ходу линию диалога о той конференции, на которой его не было вовсе, Локи все же дотягивается взглядом до брата. Немного поворачивается в его сторону на высоком, барном стуле. У Тора в квартире стоят похожие, тоже высокие, крепкие. Ещё где-то там, в его, Локи, спальне, все еще лежат его вещи — омега вовсе не мыслит о том, что с ними могло что-то случиться. Доверием называть это он не станет точно. А Баль уже интересуется, плохо это или хорошо, как-то задумчиво, чуть пьяно от всех своих цветных, даже на вид ядреных от кучи красителей и добавок, коктейлей. И глаза к нему поднимает, но не понимает. Точно не понимает. Локи поясняет спокойно: — Если больше омег и бет подают заявления, значит они чувствует себя в большей безопасности. И знают, что их защитят от угрозы, которая появится, как только их заявления начнут рассматривать…       — Такая нелепость, — качнув головой, Бальдр фыркает смешливо, кривится. Локи узнает в его словах собственные, не чувствуя понимания вовсе и лишь пожимая плечами в ответ. Что имеет в виду бета, он не разгадывает, пока вероятности мельтешат перед его глазами. Баль говорит о самих заявлениях или о бетах, которых Локи упомянул тоже? Баль говорит о его работе в общем и целом? Баль тянет стакан с коктейлем ближе к себе, прихватывает трубочку губами, отпивая немного. И говорит с задержкой в несколько секунд: — Ты же занимаешься этим уже лет десять, нет? Тебе не кажется это глупым? — он оставляет собственную взбалмошность вместе с беспечностью, которой так дорожит, где-то за игральным столом. Пока Локи перебирает взглядом его кудри, шею, виднеющуюся над воротом водолазки, Баль отклоняется немного назад, потягивается сладко. Не улыбается. Вместо этого говорит: — Они же знают правила игры. Все знают их. Зачем тогда суются в неё, если заведомо понимают, что не справятся?       — О чем ты говоришь? — Локи не понимает. На всякий случай косится на собственный стакан, но пьяным себя не чувствует вовсе. И все равно не понимает. Зная Бальдра, он может говорить о чем угодно прямо сейчас, начиная от перелетов через половину мира и заканчивая бессмысленностью любых конференций на любую тему. Его немного вальяжная, опьяневшая мысль умеет перебирать собственные размышления с удивительной быстротой — Локи уточняет. Уже поняв, что никуда ему сегодня не деться от этих разговоров, в которых он не говорит и десяти процентов того, что сказать точно стоило бы, он переспрашивает и уточняет. Бальдр лишь морщится немного кисло, рассматривая собственный коктейль.       — Об омегах… Не о бетах уж точно, среди них таких идиотов нет, которые подают какие-то там заявления или типа того. Но омеги, серьезно… — легкой рукой отодвинув от себя стакан чуть дальше, Бальдр прочесывает волосы пальцами, собирает кудри на затылке в мелкий пучок, чтобы тут же позволить ему развалиться и распасться. Очевидное оскорбление Локи игнорирует и заставляет его обогнуть собственный слух так, будто ничего не звучало вовсе. А в Бальдра наоборот всматривается. Вроде бы узнает, но и не узнает одновременно. Бета говорит: — Альфы могут дать все, что захочешь, и в ответ всегда берут плату за то, что дали, вот какие правила у этой игры. Если омеги не готовы платить, зачем они тогда вообще связываются с ними? Это очень тупо, Локи-Доки, ты же согласен со мной?       Бальдр поворачивает к нему голову — он убеждён в собственных словах настолько, что Локи чувствует почти физическую боль. И нутро требует оскалиться в ответ, защитить дело папы, которое он продолжает, защитить те крохи мира, которые хранит. Бальдру хочется все-таки врезать, но ситуации это поможет вряд ли и потому Локи только руку отводит в сторону. Он подхватывает со стойки телефон не глядя, сдвигается на барном стуле к краю. Слова мешают собственной суматошностью и объёмным, слишком объёмным количеством — они хотят быть высказанными все и разом.       Но ни единое высказанным так и не оказывается.       — Приветики. Одни тут скучаете?       Локи слышит голос, через секунду — чувствует запах. Стойкий аромат гари, который слишком сложно спутать с синтетическим. Перед его глазами появляется на какие-то мгновения видение — поля и леса выгорают дотла, уже отдавшись стихие на растерзание. Зверьё, дикое, не приручённое, бежит прочь, а те, что сбежать не успевают, задыхаются смрадом горящей взвеси в своих норах и дуплах. Тяжелые ветви вековых деревьев валятся на горящий травяной настил и отовсюду сверкают искры, которыми плюётся огонь. Голос звучит завыванием пламени, вихревыми потоками пожара, а еще ленивой насмешкой. Этот зверь пока что ленив и спокоен, но как долго это продлится?       Угроза. Локи слышит ее, не произнесенную вслух, и оборачивается себе за плечо, чтобы увидеть высокого, сухощавого альфу. Обмануться слишком сложно, в чужих салатовых глазах, будто смеясь над его слабостью заранее, мелькают ядовито-зелёные искры. Полные губы растягиваются в усмешке — он подходит, чтобы выжечь до основания, если ему не пожелают воздать милости.       Он — один из них и отнюдь не Локи пытаться перебить его огонь собственной лавой.       — Боюсь, мы уже уходим, — говорит омега быстро, даже не оборачиваясь к Бальдру, но «найди себе другую жертву, ублюдок» так и не произносит. Одна нога уже тянется в сторону, чтобы поставить его тело на пол, телефон оказывается крепче зажат в ладони. Он может позвонить Тору, верно? Этот эксперимент уж точно не будет стоит затраченных средств. Локи подбирается внутренне, быстро оглядывает альфу, которому остаётся два шага до них. У него за плечом еще один, явно его хороший друг и угадать, принадлежит ли он к той же касте, невозможно вовсе. Гарь собственным запахом уже повисает в воздухе — она еле заметна, но она заполняет его обоняние полностью.       Пожар уже подбирается прямо к его ногам.       — Да ладно вам. Мы просто подумали, что сможем отлично скрасить вашу компанию этим вечером. Правда, Дилан? — лишь качнув головой в сторону второго альфы, первый, все еще безымянный, быстро проходится взглядом по Локи. Липко и омерзительно. Он засматривается на его шею, почти незаметную над воротом рубашки и среди прядей волос, лежащих на плечах. После переводит взгляд к Бальдру. Все ожидания хоть сколько-нибудь спокойного вечера — с поправкой на Баля, конечно, — умирают за три секунд.       Убивает их именно Баль.       — Определенно сможете, — уже обернувшийся бета, улыбается широко и игриво. Он отвечает ответным, жадным взглядом, пока сам Локи не может даже сказать, что в альфе есть на что посмотреть. Потому что он альфа. Ещё: потому что он — один из них, этот факт даже не нужно проверять или апробировать. И связываться не то что себе дороже, но ему не нужен вовсе какой угодно новый и очередной инцидент. В особенности тот, который привлечёт к себе внимание Лаувейя. Локи вдыхает с осторожностью, твёрдой, но чуть дрожащей мысленной рукой утихомиривая весь тот страх, что зарождается внутри. За страхом тем прячется злоба и он скроет ее. Он улыбнётся сейчас, как можно более мило и обаятельно, а после извинится еще раз и утащит Бальдра силком прочь отсюда. Потому что их время на казино уже вышло, потому что скоро должен подойти Тор… Тор альфа тоже, но ни жертвовать им, ни проверять собственную теорию о его принадлежности к какой-либо касте Локи не станет точно. Бальдр уже говорит: — Давай задержимся еще, Локи-Доки? Кощунственно оставлять таких обаятельных собеседников в одиночестве…       Бальдр придурок. Локи знал это всегда и никогда в этом не сомневался. Бальдр придурок, кретин и главный идиот. Он ведь чувствует тоже, но определенно не идентифицирует — ничего хорошего им здесь ждать не придётся. Убьют вряд ли, вокруг слишком много персонала и свидетелей, но с легкостью заставят уйти вместе с собой, а там уже… Локи сжимает телефон до боли в ладони, еле удерживает уже зарождающуюся на губах милую улыбку. Тот альфа, что пахнет угрозой и ею является, говорит:       — А ты посмышленей будешь своего друга, да? Я — Марк, золотце. Напомни-ка своё имя, — замерев прямо рядом с ними, альфа протягивает к Бальдру ладонь, галантно пожимает ее — потому что Бальдр протягивает руку тут же. Потому что это, блять, Бальдр. Он откидывается локтем на барную стойку, закидывает ногу на ногу и блестит заигрывающим взглядом. Ему нравится внимание, а еще, видимо, нравятся увечья. Локи вышвыривает эту злобливую мысль из собственной головы, но все равно подле спокойного, предвкушающего знакомство с продолжением Бальдра неожиданно чувствует себя немного больным на голову. Может быть, он придумал себе это? Может быть, Бальдр прав и альфы не являются вовсе тем, что Локи о них думает?       — Для тебя Баль, — подмигнув альфе, Бальдр переводит взгляд к его другу, быстрым движением языка облизывает губы. Списать его поведение на то, что он пьян, у Локи не получается — для Бальдра это привычно и обыкновенно. Игнорировать угрозу в случае с Тимом или заигрывать с тем, кто начнёт заигрывать с ним первым… Если это, конечно же, будет альфа. Бет Бальдр тащить к себе в постель не любит, омег — тоже. Может, потому что они бьют не так сильно? Локи сжимает зубы в ответ очередной собственной омерзительной мысли и чувствует, как его улыбка становится очевидно натянутой. Обращаясь ко второму альфе, Бальдр говорит: — А ты Дилан, да? Красивое имя.       — Эй, бармен, повтори-ка двум этим птичкам их коктейли. Мы собираемся знатно повеселиться, — окрикнув уже успевшего спрятаться где-то у края стойки бету, Марк озаряет собственным голосом, чуть ли не весь зал казино. Несколько человек оборачиваются в его сторону у него за спиной. Но с мест они не сдвигаются и, если вдруг что случится, вмешиваться, конечно же, не станут. Переведя собственный взгляд к Марку, омега видит, как он становится между ними с Бальдром, загораживая того от него. Марк интересуется, оглядывая его липко и неприятно вновь: — А ты значит, Локи-Доки? Миленько…       — Я в браке, — не собираясь вовсе отвечать хоть сколько-нибудь радушно, Локи поднимает собственную руку, на которой все еще — и всегда теперь, — находится обручальное кольцо. Марк его, конечно же, замечает, но только фыркает смешливо. Он скалит клыки в опасной, пускай все еще игривой улыбке — никто ему этого не запретит. Пускай в воспитанном обществе такая улыбка, открывающая клыки, и считается непозволительной, но уже который год собственной жизни Локи совершенно не обманывается.       То, что запрещено для всех, всегда разрешено для альф.       — Буду чрезвычайно рад познакомиться с твоим супругом, золотце. Уверен, он не будет против, если мы немного пообщаемся, — отсмеявшись, Марк качает головой и его запах вздрагивает, будто заинтересованный происходящим. Не сглотнуть кратко, с усердием пробивая ком страха, уже заседающий посреди горла, у Локи не получается. Он пытается бросить взгляд Марку за плечо, но Бальдра не видит, слыша лишь его негромкий, заигрывающий смех, звучащий в ответ на какие-то слова Дилана. Он сжимает телефон в ладони, вдавливает большой палец в экран, но Тору звонить не станет и уже начинает надеяться — тот не придёт. Потому что если придёт, то точно ввяжется, и во имя собственной безопасности Локи явно не стоило бы верить в это столь просто, но уже поздно. Он прожил в горах не одну неделю, он спал с Тором не одну ночь, он в какой-то момент был готов просто придушить его собственными руками и не сделал этого, видимо, лишь ради того, чтобы увидеть, как Тор величественно опускается перед ним на колени. Конечно, его мораль и несуществующая у альф честь еще требовали перепроверки, требовали апробации, но явно не здесь и не сейчас. Потому что Марк был одним из них, а Тор лишь мог быть по каким-то нелепым выдумкам самого Локи. Проверять этого и жертвовать им во имя собственной придури, не иначе, Локи не собирался. — Уж он-то хорошо тебя знает, верно? — Марк опирается предплечьем на столешницу, тем самым сдвигаясь немного в сторону и давая Локи увидеть Дилана, что-то шепчущего довольному Бальдру на ухо, а после поднимает собственную руку. Локи успевает подумать о том, что откусит ему пальцы точно, если альфа посмеет тронуть его щеку, но этого, к счастью, не происходит. Марк опускает ладонь ему на бок, поверх пояса джинсов и достаточно низко, чтобы высказать — уже ставшее очевидным, впрочем, — намерение. И договаривает: — Такие, как ты, всегда сначала ломаются немного, — потянувшись ближе к его лицу собственным, Марк почти плотоядно ухмыляется и шепчет совсем тихо: — А потом стонут от удовольствия и требуют трахать их еще сильнее… Я ведь прав?       Сама концепция счастья — того самого, к которому Марк решает не касаться его лица, — умирает прямо перед глазами Локи вместе с каждой его мыслью о том, что он мог бы просто врезать альфе собственной головой. Нос бы мог сломать даже, а после оттолкнуть его прочь, схватить Бальдра руку и… Невозможно и немыслимо. Этот удар дезориентирует его тоже в любом случае, и узнавать, кто из них двоих может восстановиться быстрее, он сам или Марк, вряд ли будет хорошей затеей. Уже не говоря о том, чтобы… Что? Вариантов просто не остается. Им надо уходить прямо сейчас, им обоим и пресекая любые возможные возражения Бальдра, а еще нельзя выходить в прямую конфронтацию. Нельзя звонить Тору, нельзя подставлять его под удар, а еще ни в коем случае нельзя злиться. Злиться нельзя никогда, но сейчас в особенности, потому что Марк ему не союзник и даже не противник. Лучшее, что они сделают, если начнётся драка, так это выкурят всех к чертям из помещения и со всех соседних этажей. Худшее — оставят за собой след из мертвых тел.       Как много времени Лаувейю потребуется, чтобы сопоставить факты и выслать за ним Тюра с Бюлейстом?       Локи не станет высчитывать.       — Убери руку. Сейчас же, — отклонившись немного назад, но даже не пытаясь выйти из радиуса поражения чужого феромона, Локи выдыхает его, выдыхает, выдыхает. В плечах появляется дрожь и страх, который прекрасно видит перспективы происходящего. Марк видит их тоже, но только вдыхает как можно глубже. Синтетический кофе ему определенно приходится по душе, пока Локи отмалчивается, что был бы рад залить ему в глотку собственную раскалённую магму да побольше. Чтобы убрать эту гнусную, липкую улыбку с его лица.       — А то что ты сделаешь, золотце? Не сопротивляйся. Я угощу тебя коктейлем, мы отлично проведём время… Снимай своё бутафорское кольцо и натяни-ка улыбку по-доброжелательнее, пока я не разозлился, — Марк спускает собственную ладонь ниже, чуть сжимает пальцы, пытаясь обхватить его за задницу. Локи кривит губы, но, как ни ищет, не находит ни единого, наиболее верного способа спасения себя и Бальдра. В сознании ничуть не случайно всплывают слова последнего — о правилах игры, которые все прекрасно знают. О тех самых правилах то самой игры, в которую омеги и беты чаще всего играют ничуть не добровольно. Потому что вот оно, вот он Марк, вот его дружок Дилан. Они с Балем явно приглянулись им или альфам просто стало скучно за игральным столом. И они подошли — другого варианта не было. Марк заказал напитки, Дилан уже чуть ли не лапал Баля, вероятно — они были убеждены в том, что имеют на это правая.       Потому омега без альфы — не человек, лишь добыча.       Омега, у которого альфа есть? А ничего не меняется. Мир альф, созданный для альф, впихивает всем остальным выдуманные собой правила прямо в глотку и заставляет сквозь слёзы жевать и сглатывать. Альфа хочет — альфа берет. И других альф не боится, используя все нажитые или подаренные просто так, случайно и генетически, привилегии. Альфа хочет — берет страхом, властью, жестокостью во имя собственного удовольствия. А Марк уже сжимает его ягодицу в ладони. По плечам омеги бежит дрожь омерзения, страх дергает оба лёгких, но злость впивается зубами в желудок — она не должна победить, потому что ее победа принесёт Локи смерть.       Медленно, будто сомневаясь, он растягивает губы в улыбке, заглядывает Марку в глаза. Эта перемена его настроения альфе определенно нравится, он самодовольно хмыкает. Сказать что-либо ещё, надменное или бездарное, угрожающее или жестокое, что угодно, хоть что-нибудь — не успевает. Локи дергается вперёд на браном стуле, заезжает коленом ему по яйцам со всей силы, а после, схватив его за ткань пиджака на плече, толкает прочь от барной стойки. Марк отшатывается, отступает на несколько шагов, дезориентированный резкой болью, и звучит краткий болезненный рык.       — Каждая секунда промедления будет на вашем счету. Как и каждый омега, который умрет по вине вашего промедления, — вот чему учит Брок тех альф, которых отбирает в группы быстрого реагирования. Он глядит на них цепко и с затаённым гневом указывает на каждого. А Локи не помнит вовсе тот день, в котором на одном из таких занятий присутствовал, но чувствует, как открывается его мысленный счет — каждая из потраченных им в пустую секунд будет на его счету. Каждая из них увеличит вероятность его погибели в любом случае.       — Мы уходим! — быстро, без размышлений соскочив со своего стула, Локи мажет несущимся взглядом по Дилану. Тот оборачивается к стонущему и рычащему одновременно Марку медленно, нерасторопно и в явном удивлении. Следом Локи находит взяглядом ладонь Бальдра. В лицо ему не смотрит вовсе, даже слыша задушенный, точно испуганный сиплый шёпот брата. Теперь тот не притворяется, что все в полном порядке, но Локи слишком дорожит временем, чтобы тратить его на любые высказывания в отношении Бальдра. — Баль, живо!       Протянув бете руку, Локи буквально сдергивает его на пол, за собой следом, и почти сразу срывается на бег. Марк, осевший на корточки и все ещё скрипящий зубами, пытается схватить его за ногу, но в добавок за подобную наглость только получает оттоптанные пальцы и жестко, озлобленно матерится. Локи уже не вслушивается. Он находит взглядом выход из казино, все еще стоя подошвой на чужих пальцах, крепче сжимает теплую ладонь Бальдра в собственной.       — Я убью тебя! — голос Марка все же пробивается в его перепуганное сознание, вызывая неожиданно колкий смешок где-то внутри. Локи почти хочет предложить ему встать в очередь, но все же отмалчивается — во имя собственной же сохранности. Даже Бальдр Марку не отвечает, на новом бегущем шаге уже ровняясь с ним вместе. Впрочем, радуется Локи его молчанию совсем не долго.       Стоит им выбежать из казино, оставив в гардеробе все свои вещи и слыша, как со спины бесится уже бегущий тоже Марк, Бальдр почти рявкает:       — Объясни мне, какого черта с тобой никогда нельзя нормально отдохнуть?! — даже не оглянувшись себе за спину в ответ на очередное бранное требование альф остановиться, бета только ускоряется. Но голову к нему все рано проворачивает. Его лицо искажается злостью, даже легкое опьянение, кажется, сходит немного. Локи скалится ему в ответ, бросая раздраженно:       — Отдохнуть? Да они собирались нас буквально сожрать, Баль! — его сердце бьется во имя страха и спасения, бег ускоряется. Они сворачивают в тот коридор, из которого пришли, и вариативность предлагает отнюдь не лучший выход: либо им бежать по лестнице, уже виднеющейся впереди, вниз, в холл, либо бежать на третий этаж и выше. Можно, конечно, добежать до номера Бальдра, но сказать об этом Локи просто не успевает. Баль уже рычит:       — Мертвые боги, да что они бы сделали?! Измены не такое уж великое дело, Ло! Потрахались бы по-быстрому и ладно. Я бы Тору тебя не сдал, дурень ты!       Локи слышит чужие слова и чуть не спотыкается посреди собственного бега. Пока Бальдра заботит это, именно это, его волнует безопасность, сохранность жизни и тела — охуительно. И не удивительно, впрочем, но в моменте злит особенно. Потому что дурень здесь определенно не он, а Бальдр либо слеп, либо заврался уже в конец. Он не мог не чувствовать запаха гари, он не мог не видеть угрозы. Даже если бы они не были роднёй, даже если бы Баль тоже не был одним из них, он все равно обязан был почувствовать запах.       Ответить ему Локи не успевает, пускай и собирается. Пару матных, жестоких слов — они уже пробираются сквозь его глотку голосом. Не звучат. На верхней ступени лестницы он видит Тора, видит Фандрала, поднимающегося вместе с ним. У Тора в руках папка с документами, а взгляд удивленный — секунды на четыре. Потому что следом из-за их собственных спин звучит:       — Гребанный ублюдок, а ну иди сюда, мать твою!       Марк орет на весь коридор, высылая впереди себя собственны феромон. Локи только морщится, вздрагивает плечами от силы невидимого удара, но глаз так и не отводит. Он видит, как Тор оценивает ситуацию за мгновения и распрямляется плечи — допустить этого нельзя. Не зависимо от того, кем Тор является и кем Фандрал никогда не станет, допустить драки нельзя ни в коем случае. Потому что Локи чувствует внутри себя страх, а еще чувствует злость. Он задавливает ее привычно и жестко, бескомпромиссно. Он бежит, почти собираясь крикнуть, чтобы альфы, находящиеся впереди, бежали тоже.       До них им с Бальдром остаётся шагов десять.       А после звучит болезненное:       — Блять.       И Бальдр падает на ковролин коридора. Похоже, он подвернул ногу или не смог выдержать удара альфьим феромоном. Увидеть этого, убедиться, повернуть голову или даже затормозить собственный быстрый, достигающий скорости выживания, бег — Локи не успевает.       Перед его глазами Тор. Он распрямляет плечи, поднимает голову ровнее и поджимает губы. Он будет биться, потому что он отважный кретин, но это не правда, это совершенная, идеальная ложь — она выглядит ровно так же, как каждая его мысль о том, что Тор надругался. Затянутые в посмертный саван ужаса, они все кружат в его голове привидениями, но никогда не позволят коснуться себя, если даже Локи этого пожелает. Потому что они все — ложь, иллюзия, фикция и обман. Тор опускается на колени и целует его в бедро, но совсем не клянётся, что не станет кусать. Тор говорит:       — Не дождёшься.       Локи все равно ждёт. И почти жаждет уже дождаться, из собственной злобы, из собственного желания обличить правду, которой не существует… Тор опускается на колени, а месяцами раньше закрывает его собой, перехватывая руку его отца, что собирается ударить его без жалости и любви. Тор забирает у священника картонку с текстом и прячет их не случающийся поцелуй, а ещё… Приходит Видар.       Видар приходит и нападает на Локи, не реагируя вовсе на его омежью атаку феромоном — потому что он из другой касты. Потому что его генетика выстроена иначе. Потому что Лаувей отлично умеет добиваться того, чего желает. Видар — один из них, и Локи никогда не перебить его, не уничтожить и не убить. Видар приходит, желая забрать себе его так, как наказывал ему отец.       А после приходит Тор. И Локи никогда не сможет забыть уничтожающего чувства, что настигает омегу, стоит ему оказаться в эпицентре столкновения феромонов двух дерущихся альф, но оно никогда не сможет стать худшим из тех, что он вообще переживал в своей жизни. Ещё — не сможет забыть, как вздрогнул Видар, от удара феромоном Тора, но уже ведь забыл, уже потерял десятки фактов в суматохе брачной ночи и того, что за ней последовало, в суматохе с лицом Сигюна, Бальдра и лицом самого Тора тоже.       Он забыл это слишком неуловимо и быстро — ему не нужна была апробация. Ему не нужен был эксперимент. Ему не нужно было проверять Тора или сверять какие-либо другие факты друг с другом. Его феромон ударил того самого Видара, которого Локи не смог бы тронуть, даже если бы приложил всю свою силу. Его феромон ещё давным-давно сделал его… Одним из них.       Чувствуя, как его собственные глаза вздрагивают от мыслительной цепочки, что требует себе лишь секунду времени, Локи все ещё не успевает — ни уделить Бальдру должного внимания, не закричать, чтобы Тор с Фандралом бежали прочь. Кричать уже будто бы и не нужно, ведь Тор один из них, но закричать хочется все равно.       Не потому что, если Тор победит Марка с легкостью, он без единой проблемы сможет разобраться и с самим Локи.       Но именно потому что Тор может не справиться с Марком. И Локи никогда не посмеет стать тем, кто решится на подобную жертву даже во имя собственного спасения.       Закричать не получается в любом случае. Он видит Тора и Тор в собственной привычке распрямляет плечи, а ещё делает первый, самый первый шаг вперёд. Он будет стоять до крайнего, он будет драться, он не посмеет пропустить мимо собственного взгляда ту жестокость Марка, которой начинает заваниваться уже весь отельный коридор. И это должно, это обязано удивлять Локи, но удивляет совершенно другое. Стоит Бальдру выматериться и с грохотом рухнуть на ковролин, как Фандрал срывается со своего места вперёд в ту же секунду. Он не размышляет вовсе. Он просто бежит вперёд, прямиком к Бальдру.       У Локи не получается солгать себе даже мысленно о том, что Фандрал просто не чувствует смертоубийственного запаха Марка и поэтому решается на геройство, чтобы поднять собственную несуществующую честь в их глазах. У Локи просто не получается солгать. ~~~