Не нуждаясь в любви

~~~       Он выживает.       Среди вечера пятницы, среди предрассветной ночи субботы и среди субботы в целом. Среди всего воскресенья и, впрочем, среди всех выходных. Любой расчет в отношении действий Тора, любое к нему доверие и любая существующая надежда умирают где-то в том моменте, когда сам Локи, утомленный всем вездесущим ужасом, выпивает новую таблетку успокоительного, а после приходит в спальню. Она ему, конечно же, не принадлежит, как, впрочем, не принадлежит вся эта квартира вовсе, но к собственному уважению Локи не порывается сбежать к чертям ни единожды.       Он просто приходит к Тору в спальню.       Он просто выходит из нее живым.       После всех рыданий и слез, которые не удается спрятать. После вязки, окатывающей панической дрожью кости где-то в груди — все случается ради нее, но она же доводит его до крайней степени неудерживаемой в кулаках рук истерики, потому что запирает. То ли задницу узлом, то ли его всего рядом с Тором, напротив Тора, слишком близко к нему и слишком непозволительно… Локи выживает. И эта мысль долбится изнутри ударами беззвучного отбойного молотка, не собираясь затихать ни под вечер воскресенья, ни в понедельник. В тот самый понедельник, в котором он просыпается будто привычно и от того лишь более ужасающе — у Тора под боком. Тот не уходит на работу, никуда не собирается и просто остается, пускай Локи не просит его ни об этом, ни о чем-то подобном.       Локи требует от него поклясться, что Тор не навредит.       И после того, как все заканчивается, Локи совершенно не верит — что Тор действительно эту клятву сдерживает.       Быть может, он просто держится за брачный контракт, быть может, он просто желает заработать себе невидимые очки статуса в глазах Локи, а ещё, вероятно, он просто до сих пор пытается выставить себя лучше, чем он есть, но ни на единую из этих автоматических мыслей вестись у Локи больше не получается. Как долго они уже вместе? Начало февраля насчитывает больше пяти месяцев и Локи пересчитывает их на пальцах по несколько раз каждый новый день с того момента, как происходит вязка. Один, два… Их действительно проходит больше пяти и Локи не желает совершенно выглядеть одним из тех омег, выздоровление которых психотерапевты и медбратья курируют в его центрах, но чувствует себя точно так. На каждой мысли о том, что они с Тором ни единожды не дерутся, но, впрочем — именно Тор не бьет его. Тор не насилует его. Тор не запирает его в квартире, Тор не пытается манипулировать им, Тор не спаивает его, не откармливает снотворным, чтобы по-быстрому и без проблем заняться с ним сексом, а ещё Тор не замахивается на него. В действительности? Именно последнее точно происходит, но, впрочем, на пересчет всех тех конфликтов, с которыми они сталкиваются, Локи почти без скрипа позволяет себе сделать этому альфе малюсенькую скидку.       Потому что в конечном итоге Тор объясняется, извиняется и даже не пытается оправдаться.       Но — в конечном итоге руки у Локи который день кряду все равно трясутся так, что спрятать это получается еле-еле.       Среди вчерашнего понедельника, или прошедшего воскресенья. Среди того момента, в котором Тор точно заигрывает с ним, только ведь Тор фактически делает это постоянно. Является оно манерой его общения или просто личным желанием, Тор делает это, пожалуй, все последние пять месяцев и отлично держится у границы брачного контракта, не обещая ни не нужных Локи воздушных замков, ни великой и пустой любви до гробовой доски из столетнего дуба или красного дерева махагони. Тор просто флиртует, Тор просто говорит языком фактов, Тор просто заигрывает, и Локи вряд ли был рожден для того, чтобы относить к чему-то подобному со стороны альф с подозрением, но эта стратегия является очевидно важной и чрезвычайно необходимой. Эта стратегия является единственной, что может принести ему какие-то жалкие крохи безопасности.       В конечном итоге приносит собственную неидеальность и частичный отказ от себя же. Локи же не собирается подводить их вовсе, но Локи подводит их — итоги, итоги, итоги. Он действительно выживает? Он не верит в это. Это выглядит бредом, иллюзией и случайным крепким сном, что настигает его незаметно следом за второй таблеткой успокоительного. Вот сейчас он проснется, вот уже сейчас он увидит… Видит разве что десятки выбеленных лепестков тех роз, что лежат перед ним на обеденном столе и почти искрятся собственными шипами, заселившими крепкие ножки. Когда их привозят, с полчаса назад, Тор улыбается и действительно подмигивает ему так, как Локи определенно не желает видеть. От этого движения, от всего этого букета, от каждого из всех прошедших дней у него дрожат руки, а ещё что-то слишком тошнотно скручивается внутри неопределимым на название переживанием.       Но Тор улыбается все равно. А после тратит пять минут на то, чтобы знатно разругаться с технической поддержкой цветочного магазина вдрызг — он заказывает цветы без шипов.       Локи просто не говорит ему, что ругаться из-за этого чрезвычайно глупо. Локи просто выкладывает цветы на столе и срезает, срезает, срезает один шип за другим. С его дрожащими руками это получается не настолько быстро, насколько ему бы хотелось, но везение среди этого вторника явно сходит на него со своего пьедестала и одаривает целым Фандралом. Локи просто отмалчивается, что подарок так себе и по факту никого, кроме разве что Бальдра, порадовать не в силах? Любая простота среди происходящего завершается для него в тот момент пятницы, когда он понимает, что у него началась течка, и вновь так и не начинается. Ему остается притворство. Ему остается контроль за руками, пространством, собственными реакциями, Тором и… За Тором в особенности. Локи всматривается в него с внимательностью, которая ничего не ищет и лишь пытается защититься, а ещё вслушивается в его шаги и интонацию, когда смотреть не получается.       Тор в свою очередь выглядит совершенно обычным.       И Локи точно не собирается рассказывать ему о том, насколько сильно это выбешивает его в определенные мгновения прошедших четырех суток, потому что ему все ещё нужен брачный контракт, потому что ему нужна эта иллюзия собственной сохранности, а ещё потому что он просто не может разорваться — между тем, чтобы следить за собственными руками, и тем, чтобы выходить с Тором в открытую, пустую конфронтацию.       Вряд ли хоть что-то из этого остается незамеченным. Тор следит за ним тоже. Тор всматривается в него. Тор к нему даже принюхивается, а ещё то и дело напоминает ему. О его, Локи, возбуждении, об очередном сексе, о том, чтобы пойти в постель… Локи не обещает себе не возненавидеть его после течки и поэтому ему не приходится ни перед кем оправдываться — он ненавидит Тора ровно настолько же, насколько чувствует ту самую благодарность, которую не станет высказывать словами и от которой его эмоционально тошнит.       Просто за то, что Тор остается обычным. Собранным, разумным, чуток придурковатым, а ещё бесконечно флиртующим: он притворяется, что ничего не происходит, каждый раз мимоходом поглаживая по боку того громадного слона, что врастает в пол посреди их гостиной и отказывается куда-либо уходить. Тор ведет себя обходительно, учтиво и чрезвычайно по-человечески, а ещё заботится, и Локи не знает, как на это реагировать. Вся его жизнь и любые его отношения с сексом, не касающиеся секса с Тором, насчитывают один за другим приступы острой, жестокой и кровожадной смерти, которая отнюдь не всегда является собственным метафорическим суррогатом. Та жизнь, которую ему приносит Тор, собственным языком фактов и всей внимательностью взгляда, выглядит чужероднее любого НЛО.       Выглядит даже нелепо, но, впрочем, Локи отлично защищается. Локи соглашается называть дрочку и минет, который Тор делает ему в воскресенье, сексом тоже. Локи не отводит глаз, когда сам говорит ещё в субботу среди дня, что не хочет больше экспериментировать с проникновением. Он ожидает от Тора смеха или злости в ответ на собственные слова, но вместо этого видит, как Тор подбирается и аккуратно подбирая слова спрашивает, успел ли сделать ему больно. Он действительно заботится, и Локи чувствует, как эта забота вьется вокруг него зудящим шершнем мыслей, ни единую из которых он пытается не выпустить в собственную голову.       Они прорываются в нее все равно, начиная зудеть изнутри.       Он сам — просто выживает там, где выжить очень хочет, но совершенно не рассчитывает.       Тор — просто заказывает ему цветы во вторник утром, не уезжая на работу так же, как и в понедельник.       — Они действительно согласились на десять миллионов так быстро? — чуть удивленно вскинув светлую бровь, он не поднимает глаз от принесенной Фандралом папки, но, впрочем, просто не смотрит на Фандрала, пока его взгляд поднимается все равно — задеть кисти рук Локи, тронуть персиковый цвет толстовки где-то поверх груди, коснуться щеки. Этот ритуал происходит уже в двенадцатый раз, Локи просто притворяется слепым. Ещё глухим. И немного умственно отсталым? Тор наблюдает за ним до приезда цветов и прихода Фандрала, Тор ругается на шипы, продолжая всматриваться в него ничуть не меньше, чем вчера или позавчера, Тор встречает Фандрала и в конце концов усаживает его за обеденный стол, забирая папку с очередным договором, но все ещё глядит. То и дело. Вовсе не случайно. Без единого происка возможной лжи о достаточно банальном языке фактов.       С Локи что-то происходит и Тор знает это. И Тор точно заслуживает ненависти за это, но все же Локи отлично держится, отлично следит за собой сам, а ещё отлично не раздумывает, как приятно было бы послать альфу нахуй. И сейчас, и вчера, и позавчера, и в самом центре ужасающей, доводящей его до истерики течки. Просто произнести. Просто сказать и просто закончить все так, будто хоть капля простоты ещё существует в составе происходящего. За все хорошее, за каждый поцелуй, за каждое осторожное прикосновение, за все отсутствие боли в заднице, за все доверие, за каждый новый вопрос из тех тысяч, что Тор успевает задать. Локи в порядке? Локи хорошо? Локи нужна передышка? Локи хочется уйти туда, откуда не возвращаются, а ещё запереться там и заорать, в ту же секунду разрыдавшись. Локи хочется разорвать брачный контракт, Локи хочется исчезнуть, испариться и никогда не быть, потому что именно это происходит где-то внутри… Он не станет произносить этого, а ещё будет увиливать от любого разговора хотя бы до сессии со Стивеном, назначенной на четверг, но весь будущий вторник собственным настоящий полуднем обещает ему не самый простой день и километры лжи.       Тор ведь спросит, Тор спросит точно, Тор уточнит и, вероятно, в какой-то момент у него не останется терпения на то, чтобы позволять Локи лгать — теперь он один из таких альф. Теперь он именно такой и вовсе не Локи делает его таким, но Локи оказывается среди жатвы. Тор смотрит. Тор вглядывается. Тор заботится, заказывает ему цветы, в который раз поднимает к нему глаза, трогая три опорные точки. Кисти рук, место на груди, поверх ткани толстовки, а ещё щека. Кисти рук, место на груди, а ещё… Локи чувствует каждый его взгляд, срезая все новые и новые шипы с ножек выбеленных роз белого цвета той самой невинности, которую Тор забирает у него — он точно засранец, каких поискать, потому что цветы выбирает именно он. И на этот счет Локи не ошибается, пускай даже хочет, чтобы это было единственным, в чем он ещё уверен.       Чтобы эти дурные, негромко и мягко пахнущие цветы были первым и последним, что он ещё знает.       Потому что течка ломает его. Она роняет его на пол и пинает так долго, пока ребра не отказывают в чувствительности и внутренности не начинают кровоточить. Она измывается над ним, завещая ему долгий век ужаса, жестокости и бесчеловечности. И она обещает, а Локи верит, потому что точно знает, как это работает, потому что видел это собственными глазами, потому что слышал не единую историю среди всех, существующих в центрах Regeneratio — оказывается обманут.       Выживает.       Получает цветы.       И даже повод для смеха?       Если бы у него была возможность забыть все последние три дня, он согласился бы с радостью, но даже так не позволил бы забрать у себя воспоминание того вчерашнего утра, в котором Тор был привычным и привычно наглым. Он хотел целовать, он был возбужден и пах слишком хорошо, чтобы от него действительно можно было уйти, но Локи фактически не мог остаться. Не то чтобы это было чем-то неприемлемым теперь, после того, как течка кончилась. У них был секс вчера вечером, у Тора были намерения, которые совершенно не оправдались, сегодня утром. У Локи просто дрожали руки? Ему было необходимо притворяться, что все в порядке, а ещё он мелочно, очень маленькой, почти разочарованной частью себя все ещё ждал — вот сейчас, вот ещё минута, вот ещё две… Ничего не случается. Ничего не происходит. Течка проходит и по утру вчерашнего дня его организм очень торопит его в туалет, пока Тор не торопится вовсе — ни отпускать его, ни прекращать выпрашивать пару-тройку сотен новых поцелуев.       К собственному неуважению, Локи сопротивляется слишком вяло, но, к собственной гордости, вместо того, чтобы произнести стоп-слово, отстраняется и говорит:       — Ты же знаешь, как устроена течка, Тор? — вовсе не заспано, с придавленным и переполненным мочевым пузырем где-то внутри, а ещё с требовательной торопливостью очевидного позыва в туалет, Локи садится в постели и совершенно точно не собирается отвлекаться на то, как теплая, крепкая ладонь выглаживает его голый бок у самого края бельевого топа. Тор разлепляет глаза неохотно, широким зевком предупреждает любое собственное слово. Он выглядит слишком невозмутимым, а ещё слишком взлохмаченным со сна, и это уже определенный повод для улыбки — против его вечной, обыденной красоты вся эта расстрепанность выглядит слишком забавно.       Пока Тор вальяжно упирается локтем в подушку, подпирает голову ладонью и говорит:       — Гормоны бурлят, мышечная складка, закрывающая матку в обычные дни, распрямляется и закрывает толстую кишку, создавая идеальные условия для зачатия, — у него шероховатая, развязная интонация, флиртующий прищур глаз и та самая улыбка, с которой никто никогда не перечисляет биологические факты. Но Тор — делает именно это. Веселится, развлекается, играет с ним и играется сам. Задев кончиками пальцев его пупок, интересуется мимоходом: — Есть разве что-то ещё?       Локи еле удерживает на собственном кончике языка необходимость пересказать ему параграфов десять из настоящего учебника по биологии, но, впрочем, большой необходимости в этом нет. Напротив его желания уйти от чужих загребущих рук в туалет, она буквально отсутствует. Пока Тор с затаенным в глазах смехом пытается потянуться к нему за новым поцелуем и даже глаза закатывает, стоит Локи его несильно оттолкнуть, тронув ладонью плечо.       Ко всей его наглости омега мысленно прибавляет разбалованность и ставит печать, заверяющую тот факт, что и то, и другое совершенно не исправимо.       — И что происходит, когда течка заканчивается? — задев большим пальцем его плечо и точно случайно тронув ключицу, Локи задаёт новый вопрос и следом забирает руку назад к себе. Тору это не нравится. Тор поджимает губы, Тор точно с легкостью отступит, если прозвучит стоп-слово, но Локи совершает ошибку ещё за половину суток до этого — когда спрашивает про его сон. Когда пробует тронуть его, вовсе не в желании навредить. Когда трогает и когда видит, как Тор реагирует… Весь этот эксперимент, являющийся изначально лишь попыткой контратаки, завершается где-то в постели, итогом отдавая Локи самовлюбленного, зазнавшегося альфу. Буквально — разбалованного за одну ночь.       В явном желании и в явной невозможности ущипнуть его за бок, Тор уже отвечает:       — Гормоны успокаиваются, мышечная складка возвращается на место и… Оу, — но так и не договаривает. Большое, очень и очень объемное осознание заливает вначале его глаза, а после трогает все лицо. Локи видит, как вздрагивает его плечо, и даже ждёт, что ещё секунда и Тор просто заберёт руку назад вместе со всеми прикосновениями, но этого так и не происходит. Разбалованный альфа, который не боится омежьих какашек? Если бы после расторжения брачного договора Локи нужно было писать Тору рекомендацию для его будущего омеги, он написал бы именно это. Он написал бы только это и отказался бы от любых комментариев. Даже сжалился бы над Тором, не пересказывая всю эту ситуацию письменно и не расписывая в красках с какой неловкостью Тор покраснел прямо у него на глазах. Кратко прочистив горло, произнёс: — То есть ты…       Его точно стоило помучать хотя бы немного во имя пустого возмездия, во имя мести ни за что и только за все хорошее, но Локи не был настолько богат на жестокость к себе самому. И просто слишком сильно хотел в туалет. Коротко кивнув, он скрестил руки на груди, а после произнес достаточно чётко и глядя Тору прямо в сбегающие куда-то прочь глаза:       — Да, Тор. Я хочу срать, черт тебя подери! Но если ты так сильно хочешь, я могу никуда не уходить, — игра точно была бы более зрелищной, если бы ко всему прочему он ещё и потянулся к Тору сам вновь, но, для начала, делать этого собирался, а, для середины, сделать не успел бы, даже если бы постарался. Тор кивнул. Тор поднял обе руки, будто сдаваясь то ли на его милость, то ли на милость физиологии.       Но стоило Локи подняться с постели и поправить край белья у бедра, как со спины тут же послышалось:       — Я буду рад поцеловаться с тобой… минут через десять? — и Локи не знал вовсе, какого количества усилий Тору стоило не звучать неловко или растерянно, но эта сумма точно была больше стоимости всего его альфьего поднебесья. И все же Тор спрашивал. И все же Тор очень хотел целовать его? Локи не собирался обдумывать это вчера, когда подхватил свою домашнюю одежду с пола и произнёс:       — Двадцать, потому что мне нужно в душ. И нет, с собой я тебя не беру, — Локи же не собирался думать об этом сегодня. Но так или иначе итог был банален и прост: он выжил. Он выжил, он получил цветы, он получил повод для смеха, он получил целое зрелище чужого удовольствия, и сам получил… Удовольствие? Не было, не было, не было подобного и быть не могло, но вновь и вновь по пальцам пересчитывая все месяцы с момента знакомства, вновь и вновь пытаясь обмануться, Локи набирал одно и тоже количество.       Пять месяцев уже прошли.       И он был жив.       Ровно так, как собирался. Но вовсе не так, как действительно думал, что будет.       — Будто бы они могли бы не согласиться, — развязно откинувшись плечом на спинку высокого, барного стула, Фандрал хорохорится и почти даже не нервно подхватывает со стола кружку с апельсиновым соком, на который соглашается вместо любого чая и любого кофе. Вместо любого виски, которое Тор предлагает ему с многозначительной усмешкой ещё два десятка минут назад — Фандрал отвечает, что начинать пить так рано это против правил. Фандрал не произносит и единого слова: он больше не пьет, он в завязке, он продолжает ходить на ненавистные ему группы. Только нервничает явно не из-за них или чего-то подобного. Добавляет с привкусом почти оправданного зазнайства: — У тебя очень способный, разумный юрист, Тор. Не думал, поднять ему зарплату в ближайшее время? Мне кажется, он заслужил это.       Качнув головой, Локи прячет краткую, но звучную усмешку где-то у края персикового капюшона, что лежит на его плечах. Ему стоит, вероятно, задать вопрос, почему они оба, что Тор, что Фандрал, сидят здесь, за столом и напротив него, вместо того, чтобы решать все свои чрезвычайно важные альфьи дела у Тора в кабинете, но любой подобный вопрос точно найдет для себя один из тех ответов, которые Локи не нравятся самим фактом возможного существования. Вроде того, что Тор действительно всматривается в него. Тор действительно следит за ним и точно бережет его много больше, чем написано в его обязательствах в их брачном контракте. Тор находится рядом с ним, Тор смотрит на кисти его рук, трогает взглядом грудь на поверхности толстовке, а ещё выглаживает щеку. Быть может, он смотрит даже Локи в глаза, но проверить подобного нет и единой возможности. Первая роза, вторая, десятая — Локи вообще-то чрезвычайно занят, а ещё, конечно же, чрезвычайный лжец. Пока весь зуд мыслей-шершней пробивается в его сознание все большим собственным количеством, он продолжает пытаться не пустить их внутрь, он продолжает прикладывать усилие не поддаваться им.       Просто следит за руками.       Просто контролирует себя и отказывается соглашаться с тем привычным побегом, которого от него требует нутро — ровно против требования подойти.       Чтобы просто убедиться в реальности? Течка становится вовсе не тем ночным кошмаром, которого он так ждёт и которого больше всего боится. Тор целует его, Тор заботится о нем, Тор все контролирует и действительно снимает с него ошейник. Локи ждёт от него вопроса по поводу этого в субботу, Локи ожидает в воскресенье, Локи ждёт до сих пор, уже подозревая — ничего не дождется. Тор не спросит его, как он мог не предусмотреть собственной реакции на эту тупую, узкую резинку. Тор не спросит, почему Локи вообще на нее согласился. И где-то в этом отсутствии его вопросов точно существует необходимая свобода, только в ее присутствии легче не становится.       Она есть, потому что Тор понимает все и сам. Она есть, потому что эта течка, этот секс, все происходящее в последние дни — оно становится первым в жизни Локи. Удушающая хватка ошейника встает поперек горла, требуя, требуя, требуя содрать его прочь сразу же, как только Локи надевает его. Вместо того, чтобы снять ошейник, он тратит десяток минут на то, чтобы привыкнуть дышать спокойнее и медленнее, а ещё убеждает, убеждает, убеждает себя — это необходимо. Это даст ему больше безопасности. С ошейником он будет чувствовать себя спокойнее.       Но не чувствует.       В итоге ошейник не помогает совершенно и только портит всё ещё больше. Среди дня субботы Локи случайно находит его в мусорке. Точно помнит, что не выкидывал его. И Тору вопроса так и не задаёт. Локи ведь может предъявить требование? Локи может ведь подать на него в суд? Точно может уточнить этот момент у Фандрала прямо сейчас и точно не станет говорит с ним о фактах реальности так же, как не делает это напротив Тора все последние дни. Избегание, ложь, автоматические попытки спастись, за которые не получается обвинить себя или пристыдить — вот чем он занимается теперь. Где-то в промежутках между очередным вкусным, неспешным поцелуем с Тором или сексом с ним же. Где-то перед и после того момента, где Локи набирает в себе то ли храбрости, то ли слабоумия, чтобы произнести вслух — он не хочет заниматься сексом.       Ему определенно не стоит делать этого, потому что альфы не приемлют отказа и всегда реагируют острой агрессией получая его, но Стивен так много раз за прошедшие месяцы повторяет свое вряд ли случайное «другой» в отношении Тора, что Локи уже точно пора — то ли начать оставлять ему чаевые, то ли начать делать что-то… Что-то ещё? Что-то, кроме того, что он делает уже? Он действительно говорит Тору, что не хочет заниматься с ним сексом, и он же ждёт самых ужасающих последствий из возможных, но получает только медленный тяжелый вдох. Тор вдыхает, Тор отстраняется. Это происходит ещё где-то в субботу, под вечер или среди вновь наступающей ночи, и Локи определенно не ожидает возникновения недопонимания.       Локи ожидает собственные похороны, но уж точно не недопонимания.       — Я повышал тебе зарплату полгода назад, Фан, и это повышение было в разы больше роста инфляции. Имей совесть, — хмыкнув смешливо почти секунда в секунду вместе с Локи, Тор подхватывает принесенную Фандралом, позолоченную ручку с поверхности стола и быстро, размашисто расписывается на последней странице очередного из тех договоров, которые очень-очень серьезные альфы заключают чаще, чем меняют белье. Большие суммы, дорогостоящие сделки. Тор выглядит забавно растрепанным вчера по утру, когда пытается удержать его в постели, Тор выглядит также сейчас, сидя в домашней футболке и спортивных штанах сбоку от разодетого в костюм тройку Фандрала.       Пускай и не то чтобы Локи действительно смотрит на него. Не то чтобы Локи участвует в происходящем.       Ему привозят букет цветов, и цветы оказываются с шипами. Тор ругается с технической поддержкой приложения минут пять, пока Локи — просто находит ножик и подрезает, подрезает, подрезает… Он следит за руками, он следит за собой и совершенно никуда не торопится. Спешка среди дрожи его собственных пальцев и рук ему точно ничем не поможет, в то время, как любой порез на его коже может спровоцировать, только уже вовсе не агрессию. Тор задаст вопрос, если увидит подтверждение в виде любого случайного пореза на его руках. И на тот его вопрос придется отвечать, потому что проходит уже пять месяцев и теперь они занимаются этим. Они целуются, они разговаривают, они даже занимаются сексом и среди прошедшей субботы случайно оказываются в самом центре недопонимания. Оно обещает Локи быть ураганом, но становится просто неловким разговором, в процессе которого Тор начинает усмехаться минуты через полторы.       До — пытается спокойно и рассудительно убедить Локи в необходимости секса. Не давит даже. Только объясняет по фактам физиологии — любое отсутствие разрядки среди течки не принесёт им обоим ничего хорошего. Будто бы Локи не знает этого? Дурное проникновение становится камнем преткновения, потому что все то, что для Тора является сексом, для Локи подразделяется на некоторое количество категорий, что по чужим словам могут принести физическое удовольствие и по его собственным ощущениям приносят все ещё чуть больше страха, чем интереса. Вроде дрочки, вроде минета, вроде десятка других поз и видов взаимодействия, не включающих в себя проникновение… Тор именует все это сексом и с насмешкой в глазах даже спрашивает у него, как, по мнению Локи, это называется, если сексом не является.       Локи очень хочет именовать его придурком, но отмалчивается. И целует в бесполезной попытке отвлечь — Тор все равно смеется ему в рот, а ещё щекочет его.       К счастью, вопроса так и не задаёт. Локи в порядке? Локи хорошо? Он спрашивает это снова и снова на протяжении всех прошедших дней, не спрашивая тех итогов, которые Локи очень старается не запустить мыслями в собственную голову. Они жужжат у затылка все равно. Они подрагивают кончиками его пальцев сейчас, когда он аккуратно срезает коротким ножиком очередной острый шип. Все ещё не ранится. Все ещё не поднимает глаз от лежащих перед ним на столе роз.       Фандрал с насмешкой интересуется Тору в ответ:       — Быть может, у меня повысился уровень жизни? Ну, знаешь, новые большие траты и так далее… — его голос, его интонация и вся его поза буквально говорят об отличных выходных, завершившихся для него какой-то значительной победой, и Фандрал пытается скрыть это, Фандрал в общем-то хочет оставаться в кухне не больше, чем Локи желает видеть его здесь. И его, и Тора, и все это, тревожащее его, пристальное наблюдение. Тор всматривается. Тор вглядывается. Тор точно знает, что что-то не так, и Локи не собирается мыслить, в какой момент он догадывается, потому что единый итог, который ему удается подвести, достаточно прост.       Он выживает.       Не рассчитывает, пускай и надеется. Не верит, пускай почти хочет молиться об этом, а ещё в ночи пятницы тратит десяток минут на то, чтобы научиться дышать с тугим ошейником на глотке. Локи ждёт жестокости, ждёт смерти, ждёт чего угодно, но по факту получает то, что много хуже — Тор заботится о нем. Тор говорит с ним, Тор целует его, Тор слышит его, а ещё берет все происходящее в собственные руки. Оказывается, они тоже умеют говорить языком фактов. Локи знает уже достаточно давно, что они красивы и что они могут быть жесткими, но их конечная твердость, смешивающаяся с нежностью мягкости, становится для него чем-то сравни очередного чуда света и ночного кошмара одновременно. За ними и у них внутри не получается спрятать ни всю уязвимость, ни жестокий, ненавистный ему, но слишком сильный ужас. За ними и у них внутри — Локи знает, что им с Тором придется в какой-то момент обсудить течку, потому что теперь, черт подери, они обсуждают все, что ни попадя. Это злит его в воскресенье. Это злит его вчера. Это же злит его сейчас, а ещё подпитывает всю лживую ненависть. Тор жесток, Тор кровожаден, Тор уродливое, омерзительное чудовище, только ни для единой из этих автоматических мыслей у Локи не остается аргументов. Ему хочется уйти, ему хочется убежать так далеко, как только получится, а после закричать, потому что переварить нет ни единой возможности.       Все то облегчение, которое настигает его, когда узел у основания члена Тора спадает, оставляя его дрожащим, омерзительно удовлетворенным и зареванным. Все то облегчение, которое звучит — он выживает, выживает, выживает… В это совершенно не верится до сих пор. Локи не желает мыслить, мысля все равно. Локи не желает чувствовать, потому что не видит и единого выхода, как мог бы со своими чувствами разобраться. Неверие дразнит, и дразнит, и дразнит жестокостью собственных прикосновений где-то внутри. Он, вероятно, просто вырубился после второй таблетки успокоительного, он вот сейчас проснется, он откроет глаза и это случится ровно так, как должно: жестоко, бесчувственно и безжалостно.       Не случится.       Но все же — уже случившееся им ещё придется обсудить. Они ведь теперь такая фиктивная пара. Они, блять, все обсуждают. Они, блять, обо всем говорят. Не то чтобы Локи не ненавидит это раньше, сейчас же нуждается в том, чтобы следить. За собственными дрожащими руками. За собственными словами. За собственными взглядами. Если Тор потребует от него ответа, что Локи скажет ему? Локи не сможет говорить с ним об этом. Лови не сможет ответить ни на единый вопрос о том, как это было и как он себя чувствует. Его убивает, убивает, убивает, выжигая до основания и оставляя выжженное пепелище, на котором ничто и никогда уже будто бы не взойдет. Эти территории точно останутся вечным кладбищем великой, бездарной битвы, которая… У него брачный контракт на пять лет. При двух течках в год, у него будет ещё девять подобных раз. Постепенно станет легче? Легче станет хоть когда-нибудь? Локи перестает рыдать после того, как все заканчивается среди предрассветных сумерек субботы, и запрещает себе начинать лить слезы вновь. Не из трусости, не из слабости даже, но из самой важной необходимости — он не станет обсуждать это с Тором, потому что он не знает, как это обсуждать. То, что он ожидал смерти, то, что он получил в итоге, все то облегчение или всю паническую тревогу, вскинувшую голову ещё с пару дней назад. Последняя была привычной, но успела поизноситься за последний месяц и звучала уже не столь громко — до того, как началась течка. До того, как Локи самолично отказался принимать травяную ванну. До того, как Тор вернулся в квартиру в пятницу вечером.       Теперь голос тревоги шершнями мыслей звучал в его голове вновь столь же громко, как и прежде. Тор просто лжет, просто притворяется, просто дразнит его, чтобы в момент, когда Локи расслабится, когда Локи доверится ему, ударить посильнее и сломать уже насовсем… Ничего простого не существует. У Локи не остается ни единого подтверждающего аргумента. Все, что Локи хочется, так это упереться в стол ладонями, низко-низко опустить голову, а после зарыдать, заскулить и опуститься на пол. Убежать так далеко, как только получится, чтобы просто не показывать — все то выжженное пепелище, которое остается у него внутри после этой течки слишком необратимым ощущением.       Это лишь начало. И когда-нибудь там точно вновь начнёт что-то всходить. Оно вырастет, оно зацветет. Наперекор всей жестокости Тюра и Бюлейста, наперекор всей жестокости мира, наперекор всему… Локи выживает. И ненавидит Тора так же яростно, как беспомощно не понимает — чем мог бы за все это альфье милосердие Тора отблагодарить.       Конечно же, Локи не собирался делать этого. У него был выходной сегодня, у него был рабочий день завтра, и прямо сейчас перед ним лежало меньше десятка ещё не обрезанных от шипов роз, о которых нужно было позаботиться. Прямо напротив него — сидел Фандрал. Он выглядел хорошо. Он вел себя подобающе. Поздоровался, когда вошел, сделал комплимент цветам, не получив в ответ ничего, кроме краткого хмыканья Тора. Локи глянул на Фандрала лишь один раз и ему не нужен был ни второй, ни третий, чтобы понять, где Бальдр провел все выходные. Ночевал ли у альфы и сегодня тоже? Это не был делом Локи и не могло им быть, но Фандрал уже был здесь — за ним можно было спрятаться. За его присутствием, за его попытками спрятать под боком у лощенной улыбки всю нервозность от встречи. Конечно, вероятно, его нервозность была связана с теми ароматами течки, которыми квартиры успела пропахнуть от пола до потолка, но, впрочем, это было лишь отговоркой. Вентиляция работала все последние дни, интенсивность его, Локи, феромона уменьшилась ещё вчера по утру. И к тому же Тор, каким бы обходительным и разумным ни был, все ещё оставался альфой — его инстинкты никогда бы не позволили ему пустить альфу на территорию, пахнущую его течным омегом.       Пусть его Локи и был формально.       — Ты имеешь в виду моего брата? — легким движением надавив большим пальцем на обратную сторону острия ножика, Локи срезает очередной шип с ножки розы и подает голос много раньше, чем Тор успевает поинтересоваться у Фандрала о тратах или поддеть его какой-нибудь колкостью. Он не станет извиняться после, он не позволит себе жестоких слов сейчас. Фандрал поймёт? Он достаточно посредственен для подобных игр на глубине и вряд ли сможет разгадать происходящее, Локи же просто ненадолго спрячется за ним, за разговором с ним, за теми словами, что скажет ему сам. Локи просто нуждается в том, чтобы дать Тору понимание — он в порядке и им не нужен никакой разговор. Течка ведь уже закончилась. Легко отщелкнув шип в сторону кучки с остальными, Локи поднимает глаза и опирается одной ладонью на поверхность стола именно так, как хочется последние дни, но, впрочем, вовсе не так. Он не опускает голову. Он смотрит нервно замершему Фандралу прямо в глаза. Интересуется с достаточной толикой сарказма: — Как прошла ваша встреча в пятницу вечером, Фандрал?       У Фандрала вздрагивает рука и пальцы крепче сжимаются на боках кружки с соком. Она ему, конечно же, не подходит. Она при нем выглядит до смехотворного ужасно. Дорогостоящий, брендовый костюм тройка из плотной шерсти? У него в руке керамическая, выкрашенная в мягкий оранжевый цвет кружка в виде корги с острыми ушками, выступающими над основным бортиком и закругленной лапкой вместо ручки. Ее для него выбирает Тор. Тор наливает в нее апельсиновый сок, Тор негромко смеется, когда Фандрал отдает собственное уважение, говоря — они с Локи закупили чрезвычайно милый сервиз.       Судя по выражению лицу Фандрала, допить сок он не успевает и поэтому все ещё не видит — небольшую, керамическую кучку коричневого собачьего дерьма, находящуюся у кружки на дне.       Локи станет предупреждать его? Локи внимательно смотрит ему в глаза, видит, как альфа делает медленный вдох и как оборачивается к Тору в попытке сгладить всю ситуацию театрально наигранным возмущением. Он говорит:       — В какой момент, скажи мне, ты стал подкаблучником, а? — его слово звучит оправдано, потому что этот секрет Тор действительно даже не пытается сохранить, но, впрочем, его же слово компрометирует его: там, где Локи обращается к нему напрямую, Фандрал оборачивается к Тору и говорит именно с ним. Попытка свести все в шутку и сменить тему венчается провалом, потому что даже Тор понимает — это неуважительно. Это было очень плохой идеей. Это точно делает все, только хуже. Что-то определенное? Между Локи и Фандралом нет отношений никакого рода, но есть определенное смирение. С присутствием Фандрала, как такового, у Локи. С присутствием Локи подле Тора в ближайшие пять лет, у Фандрала. Повернув к нему голову, Тор только кратко, насмешливо вскидывает бровь и пожимает плечами, отказываясь не просто от комментариев — отказываясь брать на себя какую-либо ответственность. Тоскливо сморщившись, Фандрал быстрым движением допивает весь оставшийся сок, и Локи никогда не расскажет ему, какое разочарование чувствует в этот моменте — керамического собачьего дерьма на дне альфа даже не замечает. Тор смешливо фыркает все равно, а ещё замечает все, от начала и до конца. Переводит собственный взгляд к Локи, уже закрывая папку с подписанным договором. С негромким, многозначительным стуком откладывает позолоченную ручку на стол. Он ведь не может догадаться так быстро о том, что Локи пытается провернуть? Тор догадывается, пока Фандрал отодвигает кружку от себя по столу, тяжело вдыхает. Говорит с заторможенной, осторожной медлительностью: — Слушай, Локи, я…       Его интонация срабатывает, будто машина времени, закидывая Локи в злополучную новогоднюю ночь, свежий морозный воздух и еле заметный запах табака. Тогда Фандрал говорит о том, как ненавидит всю систему государственного здравоохранения, лгущую о помощи альфам и вбивающую их лишь глубже в почву того мира, что был для них создан. Тяжелый голос полнится разочарованием, еле сдерживаемой, но все же бессильной злобой… К радости Локи, его жизнь оказывается достаточно переполненной на события, чтобы не приходилось задумываться о чужих жалостливых слезках и чрезвычайно ужасной, притесненной жизни в качестве альфы. Но сейчас Фандрал все равно звучит так же, как тогда, и он вряд ли станет оправдываться, он не станет оправдываться точно и точно желает объяснить.       Пока ведение любых задушевных разговоров совершенно не является тем, что может помочь Локи спрятаться от пристального внимания Тора.       — Слушай меня, — потянувшись вперёд, Локи опирается на локти и указывает на Фандрала самым кончиком короткого ножичка. Пара роз сдвигается вперёд по столу, когда он прижимается к нему диафрагмой, Тор молча склоняет голову немного на бок. Локи не смотрит на него, все равно видя плавающую, почти осудительную улыбку в уголках его губ. Локи смотрит только на Фандрала — и тот глядит в ответ с напряженным вниманием, среди которого уже вовсе не пытается спрятать собственную нервозность. — Мне плевать, что вы делаете, как вы это делаете и насколько ты плохая идея для него. Его личная жизнь меня не касается, потому что он взрослый, разумный и вправе косячить с альфами так, как считает нужным сам. Но, — ткнув кончиком ножа в поверхность стола, Локи почти прибивает им к поверхности один из белых, нежных лепестков и выставляет значимую интонационную точку. Быть может, Фандрал беспокоится, что Локи может повлиять на решение Бальдра, быть может, он волнуется, что Локи может запретить их отношения, разрушить их отношения или просто вмешаться в них… Он действительно не намерен делать этого. Хотя бы по причине самой сути Бальдра — каким бы поверхностным бета ни выглядел, он никогда и никому не позволял разрушать свою личную жизнь, если сам не хотел, чтобы она разрушилась. Главным примером этому был Тим. Потому что все ещё был, потому что появлялся вновь и вновь, потому что до сих пор имел возможность, как минимум, дышать, вместо того, чтобы захлебываться кровавыми харчками собственных продырявленных пулями Бюлейста легких. И Локи не собирался вмешиваться. Локи не собирался тратить на это собственное время. Но Фандрал обязан был знать о существовании крайне физической, очень четкой границы. — Если я узнаю, что ты пиздишь его. Если я узнаю, что вы подрались опять, что ты поднял на него руку развлечения ради, что ты…       — Прекрати… Пожалуйста… — Фандрал давится собственным словом, звуча запершим горло комом и горечью, которая заполняет его глаза слишком быстро. Она пахнет и выглядит, как сожаление, которому не поверить просто невозможно. Она является таковой, и Локи не собирается извиняться перед ним, потому что не собирается перебарщивать.       Перебарщивает. Не столько словом, сколько интонацией. Не столько давлением, сколько его жесткостью. Ладонь Фандрала сжимается в кулак на поверхности стола, подбородок поднимается выше, нуждаясь в том, чтобы защититься. Но вовсе не в том, чтобы напасть в ответ.       Еле сдержавшись, чтобы не скрипнув зубами от несвойственной ему в отношении альф досады, Локи немного отстраняется, чуть спокойнее перехватывает рукоять ножичка. Ожидание вмешательства трогает его взглядом Тора у кисти, на груди поверх ткани толстовки, а ещё у щеки. Но Тор молчит. Тор знает, что Локи не станет вредить? Тор уже догадался и точно после спросит с него, пускай вовсе и не про Фандрала. Разговор о течке, разговор о последствиях и, конечно же, о тех самых итогах, которые Локи не готов подводить и не будет готов никогда. Заставив себя сделать медленный вдох, Локи сбавляет обороты до минимума и добавляет самое главное:       — Прецедент уже был. Итогом второму станет мой звонок Огуну, Фандрал. В остальном… Хоть под венец идите, мне плевать, — на самом деле он лжет. На самом деле он не собирается срываться на Фандрала и даже почти не срывается, но, к сожалению, попытка спрятаться заводит его отнюдь не туда, куда он собирается зайти изначально. Понятность, прозрачность и что-то третье — Фандрал должен знать, чем будет чревата повторная ошибка и насколько это будет худшим вариантом для него, чем любое чувство вины, существующее уже. Фандрал точно должен знать это, но — как будто бы ещё не? Фандрал кивает, отворачиваясь в сторону почти сразу и сплетает руки на груди. Вся его покорность, что выглядит почти аморфно, не ощущается победой или хотя бы ничьей, звучащей пониманием. Чувствуя, как погано становится внутри, Локи кратко морщится, уже собираясь распрямиться. Тор неожиданно говорит:       — Огун никогда не возьмется за подобное дело, ты же знаешь? — оперевшись предплечьем на поверхность стола, Тор прижимается к его мраморному краю боком и буквально вынуждает Локи повернуть голову. Повернуть ее, посмотреть ему в глаза, увидеть в его глазах… Если бы Локи мог, он бы точно сказал Тору, каким дерьмом выглядит весь этот его нейтралитет в отношении их с Фандралом и их теплого, средней прожарки конфликта длиною в жизнь. Если бы Локи мог, он, пожалуй, швырнул бы ножичек прямо в его спокойную, расслабленную и очень довольную рожу. Но, к его невероятному сожалению, это бы лишило его брачного контракта, а ещё, вероятно, посадило бы за решетку, не говоря уже о том, что главный юрист Тора сидел буквально сбоку от него.       Этого юриста звали Фандрал. И Локи определенно перегнул палку в собственной попытке дать Тору понимание — он в порядке, им не нужен никакой разговор, им не нужно ничего обсуждать. Теперь у них в кухне был один полноценный альфа, который очень старался не выглядеть побитым щенком, один полноценный омега, который не собирался признаваться никогда, как погано себя чувствует и просто, и в отношении Фандрала в дополнение к прочему, а ещё — у них был Тор.       И он определенно был прав в собственном желании защитить Фандрала. И Локи точно не собирался признаваться, что только что знатно проебался, перегнув с жесткостью интонации.       — А ну-ка, не лезь, Тор. Иначе… — потянувшись вперёд, Локи упирается локтями в обеденный стол, чуть не наступает правым на ножку одной из роз и указывает ножичком на Тора. До самой сути угрозы, конечно, так и не добирается, просто замирая в ожидании — Тор отступится. Усмехнется, или кивнет, или просто откинется на спинку стула. Он не станет продавливать, потому что ему слишком нужно знать правду об итогах. Он не станет продавливать, потому что… Локи просто надеется на это, потому что ему самому некуда отступать. Попытка спрятаться за Фандралом заводит его в капкан по вине его собственной несдержанности, пока невысказанная угроза не стоит и единого баня. На самом деле Локи нечем ему угрожать. На самом деле Локи бежит от него изо всех сил в каждом из прошедших дней и Тор раскусывает его блеф за секунду, сейчас же медленно подаётся вперёд, с почти полюбовным взглядом самого настоящего засранца подпирает ладонями щеки. Его рот приоткрывается, дрожа уголками губ в усмешке и собираясь высказать многозначительный вопрос. Что будет в противном случае? Что Локи сделает ему? Чем Локи будет ему грозиться? Тор почти смеется над ним, без единого проблеска злобы у края радужки. А следом слева от него звучит:       — Я нравлюсь ему, как мне кажется, — Фандрал перебивает любое слово Тора и буквально лишает всю его дружескую защиту смысла, произнося самое уязвимое, самое дурацкое из всего возможного. Его голос звучит задумчиво и как будто расстроенно, кончики пальцев нервно перебирают поверхность стола. Сморгнув всю их игру быстрым движением век, Тор поворачивает к альфе голову, поджимает губы напряженно. Локи ведь не стоит говорить им, не так ли? Либо Бальдр относится к этому, как к забаве, либо Бальдр относится к этому серьезно, либо он проспорил кому-то на их с Тором фиктивной свадьбе, либо ещё что-то, что угодно другое — никто никогда не узнает этого. Бальдр живет в змеиной шкуре, обрастая новой каждый день и сбрасывая старую тем, кто ему не нравится, под ноги. Люди поскальзываются, но Тима бета ведет за ручку, перед Локи оправдываясь тем, что временами Тим ему просто нужен. Для продвижения по карьерной лестницы, для чего-то ещё, для чего угодно — ни перед Тюром, ни перед Бюлейстом Бальдр скорее всего не оправдывается вовсе. Он не рассказывает им, он с удивительной избирательностью подходит к любой информации, которую им предоставляет. Локи же выбирает отмолчаться. Распрямившись, мажет вниманием по Фандралу, который смотрит на него в упор внимательно и сдержанно. Который говорит: — В достаточной степени, чтобы, ну… Дать мне второй шанс? — его взгляд не горит ни злобой, ни желанием мести, вместо этого тлея банальным, но чрезвычайно твердым несогласием. Да, он провинился, да, он определенно поступил по-ублюдски, но любые выводы, которые Локи может делать о нем, имеют четкий срок годности. Фандрал постарается, Фандрал больше не будет пить, Фандрал будет вести себя подобающе — Локи отмалчивается просто потому что Фандрал знает все сам и так. Это знание омрачает всю его радость от прошедших выходных. Это знание не отпустит его никогда, а ещё дразнит зрачок нервозностью. Вдруг Локи знает о Бальдре что-то большее? Вдруг Локи будет против Фандрала и в глазах Бальдра лишит его даже этой жалкой крошки, которую альфа называет вторым шансом? Локи опускает глаза, возвращая все собственное внимание к розам, и лишь разочарованно дергает уголком губ: его попытка спрятаться за Фандралом превращается даже в большее дерьмо, чем он мог бы ожидать. И продолжается ровно так же, когда Фандрал с трудным, длинным выдохом добавляет: — Вряд ли это сработает напротив существования Тима, но типа… Никто не запрещает мне попытаться, не так ли?       Не успев взять розу в руки, Локи с звучным хлопком опускает ножичек на поверхность стола и вскидывает голову. Его рот кривится в жестокой усмешке, которая не имеет ничего общего с любым существованием Фандрала. Это ведь хороший знак, раз альфа уже знает про Тима? Фандрал пожимает плечами, Тор просто отмалчивается, Локи же собирается сказать, но отнюдь не то, что является очевидным — они могут знать о Тиме, они могут даже знать Тима в лицо, но это не изменит ничего. Какой-то собственной частью Локи все ещё завидует Бальдру. Завидует всей его свободе, завидует тому, с какой легкостью и с каким бесстрашием он крутит каждого нового своего альфу, будто юлу, разводя их на высокопоставленные должности, дорогостоящие картины, лошадей и конюшню для них. Но — все остальные его чувства определенно не имеют с завистью ничего общего. Как и Тим до сих пор не имеет ничего общего с любым разложившимся трупом.       Подняв ладонь, Локи указывает на Фандрала и говорит еле сдерживая острый укол злобы:       — Напротив существования Тима, не поверишь, но мне хочется верить, что ты… — «останешься с Бальдром до конца жизни» он так и не договаривает. Не потому что это лишнее. Не потому что это может очень даже помочь ему вернуть весь этот разговор в необходимое русло пряток. Обсуждение Бальдра ведь сможет занять у них пару десятков часов, верно? Не сможет и точно не станет. Лежащий по левую руку от него телефон издает краткий звуковой сигнал SOS азбукой Морзе и Локи оборачивается к нему тут же, в следующую секунду уже подхватывая его на ладонь. Всплывшее на заблокированном экране уведомление о вызванной только что группе экстренного реагирования указывает координаты широты и долготы геолокации, а ещё показывает точный адрес вызова. Даже не пытаясь договорить собственную мысль, Локи бросает резкое: — Блять.       И, возможно, вся суть заключается в интонации, возможно, Тор видит что-то на его лице, но так или иначе он подбирается тут же. Прежде чем Локи успевает обернуться себе за спину, к одному из кухонных ящиков, Тор спрашивает:       — Что случилось? — твердо, кратко и без единого предложения и дальше продолжать любую игру в прятки. Локи слышит его, пихая телефон в карман спортивных штанов. Локи даже чувствует аромат его феромона, уже трогающий его со спины определенным требованием, не предлагающим обсуждения. Он соглашается секунда в секунду, как выдвигает нижний ящик, и ныряет ладонью под столешницу. Говорит без попытки спрятать хоть что-нибудь:       — Из квартиры Стива была вызвана группа быстрого реагирования Regeneratio, — секунду назад, две секунды назад или десяток. Первые пятнадцать минут с момента вызова всегда самые важные, и Локи знает об этом ничуть не хуже того же Брока, что заведует всеми альфами выездных групп. Локи буквально создает эти группы.       И Локи же создает сам факт происходящего прецедента.       В пятницу вечером? Джеймс держится достаточно долго, но никакая его выдержка не имеет значения, провоцирует ли ее последний месяц беременности Стива или качество их личных отношений. Стив вызывает группу быстрого реагирования сейчас. Локи говорит Тору в начале ноября — они с Джеймсом разойдутся не позже, чем через полгода. По итогу проходит чуть больше трех месяцев, и Локи впервые за последние дни находит что-то, что может ненавидеть посильнее, чем даже Тора — собственную причастность. Каждое слово, которое он говорит Джеймсу в пятницу вечером, является чередой из целенаправленных выстрелов, которые попадают прямо в цель.       Он стреляет ради этого тогда.       Он вытаскивает из-под столешницы пистолет прямо сейчас и слышит, как барный стул скрежещет ножками по кафельной плитке пола, когда Тор спрыгивает с него. Фандрал говорит:       — Откуда ты… — но не договаривает. Любая игра в прятки, любые итоги течки и любые ее последствия, любые происки личной жизни, что угодно, что только удастся найти или создать — все это выключается в голове Локи с беззвучным щелчком, пока он толчком бедра закрывает выдвижной ящик и быстрыми движениями рук вытаскивает магазин. Дает объяснение уже по ходу, даже не пытаясь дослушать чужой очевидный вопрос:       — У всех пользователей нашего приложения в настройках есть возможность включить обмен с окружением. Если в радиусе полукилометра кто-то вызывает группу быстрого реагирования, мне приходит уведомление, — его голова поворачивается к Тору почти автоматически, стоит только глазу увидеть то, что и так чувствуется в руке. С того момента, как он въезжает в эту квартиру и прячет в ней оружие, он не прикасается к нему ни единожды. Потому что случай с Джейном не считается? Потому что потеря одной пули или пары не то же самое, что полностью пустой, беспомощный магазин.       Потому что все существующее — несущественно. Каждая секунда страха, каждая секунда любого прошедшего ущерба, а ещё Тор и все его пристальное внимание. Он хочет поговорить? Локи перекрывает кислород всему личному, пуская по соседним трубам яд рабочего, что вовсе не будет расшаркиваться. Он сам провоцирует Джеймса и забирает себе ровно половину ответственности, но лишь потому что в этом дне он очень щедр. На свободное время? На ту же необходимость спрятаться и бегать от Тора подольше? Стив вызывает группу быстрого реагирования, и это совершенно точно не повод радоваться, потому что никто и никогда не вызывает группу быстрого реагирования Regeneratio забавы ради или попусту. Все пользователи приложения и все клиенты реабилитационных центров знакомятся с условиями. Каждый — на них соглашается. Тор же уже глядит ему прямо в глаза, не отдавая пистолету в его руках ни единой секунды внимания, и Локи ему в ответ вставляет магазин на место, а после резким движением кисти высылает патрон в патронник.       Фандрал спрашивает вновь:       — Откуда у тебя, черт побери, пистолет?! Только не говори мне, что ты… — он соскакивает со стула резко, хватается ладонью за спинку. Догадка жалит сознание Локи быстро: секунду назад альфа спрашивал вовсе не про приложение и даже не про группу быстрого реагирования — его волновало оружие. Как обычного человека или как юриста Тора? Не то чтобы у Локи был собственный, но он не стал бы нанимать Фандрала ради собственной защиты, даже если бы был при смерти. Крепче сжав рукоять в ладони, он не взводит курок и делает первый шаг в обход стола, отказывая Фандралу в любых объяснениях. Много больше него Локи интересует Тор. Потому что все ещё внимательно и твердо смотрит ему в глаза. Потому что уже обходит стол ему навстречу. Вскидывая руки и дёргано жестикулируя, Фандрал повышает голос, пытаясь привлечь внимание: — Так! Вы оба. Даже не думайте идти туда, ясно? Я не буду стоять за вас в суде!       Локи бы рассмеялся, но ситуация не предлагает такой возможности. Тор указывает на Фандрала даже не оборачиваясь. Тор говорит:       — Ещё как будешь, — и не помыслить о том, насколько все же ему идет его стальной феромон, у Локи не получается. Крепкий. Непримиримый. Локи тратит секунду на это размышление, допуская тотальную стратегическую ошибку: воспользовавшись его промедлением, Тор оказывается перед ним и в пару сильных движений обезоруживает его, забирая пистолет. Говорит с затаенным, предупреждающим рычанием: — Ты не пойдешь туда сам, ясно?       На любые разговоры требуется время, которого у них точно нет. Первые пятнадцать минут самые важные? Джеймс повеса и изменщик, а ещё у него точно слабое, хлипкое эго. Локи знает таких, как он, и совершенно не сомневается — если надавить посильнее на эту пружину, она лишит минимум двух пальцев, когда распрямится. Она будет бить. Она будет орать и материться. Тор вряд ли желает остановить его полностью, Тор, вероятно, собирается идти вместе с ним, но никакая растрата времени на достижение договоренности не будет стоит жизни Стива. Дернув подбородком резким движением, Локи высылает Тору в ответ жесткий отказ. И следом прибивает его к пространству словом:       — Я взбесил Джеймса, Тор. И я сделал этот осознанно, — взгляд глаза в глаза впервые за всю их пятимесячную историю звучит твердым напряжением, которое не имеет ничего общего с конфликтом. Только если с конфликтом интересов? Тор успевает повторить единожды, Тор повторяет несколько раз — он не желает наблюдать за тем, как Локи будут пережевывать, а после выплюнут. И сейчас смотрит ровно с тем же посылом, пока Фандрал негромко матерится где-то подле стола, пока Фандрал тянется к пустой кружке, желая запить всю эту экстренную ситуацию соком. Его в кружке, конечно же, уже нет, и благодаря этому Локи, наконец, удостаивается чести: Фандрал истерично, коротко смеется, замечая керамическую кучку собачьего дерьма на дне.       Пока Тор обрубает:       — Мы с Фандралом пойдем с тобой, — без предложения, но, впрочем, и без приказа. Кем бы он ни был и какие бы привилегии ни имел, прямо сейчас вся его власть, что альфья, что выдуманная, пускай это одно и то же, не имеет значимости. Это жизнь Локи, это его работа и он включает в приложении доступ к ближайшим к нему вызовам Regeneratio именно поэтому — первые пятнадцать минут самые важные.       Но группы быстрого реагирования в девяносто процентах случаев справляются за десять.       Либо не справляются вовсе.       Статистика? Она помогла бы ему при подведении всех тех итогов, ради которых Тор всматривается в него уже который день кряду, но они теряют собственную значимость по щелчку. Не отдав Тору ни кивка, ни дополнительного слова, Локи обходит его в пару шагов и направляется к журнальному столику, стоящему перед диваном. Из-за его спины уже звучит дрожащее, пляшущей от нервозности интонацией:       — Мы с Фандралом? Фандрал, если честно, не то чтобы вызывался…       У Локи не остается времени на осуждение, на размышление и на промедление любого рода. Тор предлагает Фандралу заткнуться и держать телефон под рукой на случай необходимости вызова Огуна — именно от этого Локи хочется остро рассмеяться. Тор действительно думает, что наемник сможет справиться лучше всех тех альф, которых набирает Брок? Никогда. Но все же Тор точно оборачивается к Локи, потому что его взгляд чувствуется, чувствуется, чувствуется ничуть не меньше той вибрации, что уже дразнит карман Локи. Подхватив телефон в ладонь, он принимает вызов не глядя, и опускается перед журнальным столиком на корточки. По ту сторону линии связи звучит:       — Ты? — коротко, жестко и собрано. Брок получает вызов, Брок видит координаты — Брок реагирует. Набирает его с задержкой меньше чем в минуту, и Локи усмехается почти автоматически, уже вытаскивая другой пистолет из крепления под крышкой журнального столика. Где-то за его спиной почти жалостливо стонет наблюдающий за этим Фандрал. Но Тор молчит.       Потому что молчание благо? Стивен с подобным никогда не согласится, Локи же будет ходить к нему, вероятно, до самой собственной смерти, но, впрочем, все будущие пять лет. Пока Тор платит, он может побаловать себя, а еще побаловать все собственные автоматические мысли иллюзией о том, что когда-нибудь изменится не только он.       Когда-нибудь изменится даже весь этот проклятущий мир альф, созданный для альф.       — Квартира напротив. Ты едешь? — зажав телефон между плечом и ухом, Локи поднимается на ноги, оборачивается. В этот раз на Тора не смотрит, все равно замечая — Тор напряженно сжимает зубы, Тор сжимает рукоять пистолета в руке. Он умеет стрелять? Друг его семьи — Огун; а сам он Защитник, и с большей вероятностью его родители знают об этом. Еще — когда вопрос Шмидта встает им обоим поперек горла, Тор едет разбираться. Этих фактов точно является более чем достаточно, чтобы не устраивать ему краткий экскурс о том, из какого отверстия вылетает пуля и как правильно жать на курок без промаха. Быстро вытащив магазин, Локи пересчитывает внимательным взглядом количество патронов. Слышит, как Брок говорит:       — Уже заходим в башню. Мне нужно знать что-то? — он точно спрашивает не о собственной характеристике. Он точно спрашивает не о том, почему со вчерашнего утра Локи ни единожды не появился в главном реабилитационном центре. Можно было бы подумать, что Брока и самого там просто не было, — какой-то выходной, какой-то очередной альфа, бета или омега, с которыми он переспал и от которых он не может отвязаться, — но для чего-то подобного Брок был слишком вездесущим и слишком любил главенствовать. А ещё у него точно был календарь.       И Локи точно — не собирался объясняться перед ним за собственное отсутствие так же, как не стал бы делать этого ни перед кем другим.       — Там беременный омега. На последнем месяце. И Тор пытается забрать у меня пистолет, — вернув полный магазин на место, Локи разворачивается к выходу из квартиры секунда в секунду, как Тор делает первый шаг в ту же сторону, но ошибиться не получается: не Локи ждёт Тора. Именно Тор ждёт его, именно Тор пересекается взглядом с нервным, не понимающим куда девать руки Фандралом. Ему и всей его взволнованности Локи пистолета не предлагает так же, как не стал бы предлагать его Тору, но выбирать уже не приходится. Он успевает дойти широким, твердым шагом до порога прихожей, когда по ту сторону линии связи звучит:       — Ууу, плохой-плохой альфа… У него не найдется столько рук, чтобы забрать все твое оружие, — Брок точно издевается и привычно прячет всю собранность и все напряжение за тем ублюдством, которое ему никогда ничего не принесёт. В данной ситуации — не принесёт Тора. Но расстраивать Брока Локи, конечно же, не станет. Пусть мечтает себе, пусть развлекается. Пока выполняет свою работу так же безукоризненно, как и всегда, Локи спустит ему с рук даже настойчивую попытку пригласить Тора на свидание. Или попытку переспать с ним? Тор явно не по альфам, пускай к его вкусу в омегах тоже есть определенные вопросы, которые Локи не станет задавать. Вместо этого косится быстрым взглядом в сторону стоящих у входной двери кроссовок, и просто проходит мимо в одних носках. Брок говорит: — Дождитесь нас, мы уже идём.       Слыша, как звучит приехавший лифт и как с шорохом металла открываются его двери, Локи бросает краткое:       — Ага, как же… — потому что любая ложь не имеет смысла. На то, чтобы подняться на лифте на последний этаж, группе быстрого реагирования потребуется две минуты, в то время как у самого Локи меньше десятка шагов до той двери, что находится в конце коридора, немного по диагонали. Он не станет ни ждать, ни медлить, ни стрелять в воздух предупреждения ради.       И Брок отдает собственный бесполезный приказ именно потому что знает об этом много лучше других.       Сбросив вызов, Локи пихает телефон в карман и парой быстрых движений поворачивает замки на двери. Ручка нажимается в слишком резко воцарившейся тишине чужого молчания. Только еле слышная брань Фандрала дразнит пространство, но стоит Локи переступить порог, как по ту сторону коридора, из-за стены, звучит взбешённый, яростный крик. Слов ему разобрать не удается. Голос — точно принадлежит Джеймсу.       — Я отвлекаю его, ты идешь за Стивом. И это не предложение, — но тот, что звучит из-за спины Локи, конечно же, роднится с Тором. Сухая, четкая интонация. Запах стали феромона. Тор не пытается забрать у него оружие вновь, а ещё не предлагает альтернативы, но Локи соглашается с ним четким кивком вовсе не поэтому. Где-то там, среди чужой квартиры и вновь раздающейся матерной руганью Джеймса, находится Стив. Он омега. Он в положении. Ничто из этого не делает его слабее кого-либо другого, но против каждого альфы каждый омега априори является в положении небезопасности — именно так звучит мир альф, созданный для альф.       И Локи не тратит времени на любой отказ, соглашаясь с Тором за секунду, потому что его работой является не альфье спокойствие — только омежья безопасность.       Он пересекает коридор наискосок в шесть твердых шагов и несколько раз трогает дверь ребром собственного кулака, только оказавшись перед ней. Где-то сбоку Фандрал почти даже благоразумно трогает пальцами кнопку звонка, и это не столь плохо, но Фандрал вряд ли понимает суть происходящего — любой звонок пасует перед сильными, жесткими ударами в дверь. Все равно подгоняет? Ор Джеймса затыкается ещё на ударах, после слышатся шаги. Локи отступает в сторону, встряхивая рукой и успевая заметить, как Тор закрывает пальцами стекло глазка. Но промедления не случается — в глазок разъярённый Джеймс просто не смотрит. Раздается три щелчка открывающегося замка, после распахивается дверь.       — Какого… — Джеймс выглядит взбешённым и оглядывает коридор быстрым взглядом горящих яростью глаз, успевая тронуть пространство ударом собственного альфьего феромона. Локи чувствует, как у затылка привычно вздрагивает болезненным ощущением атаки, от которой хочется не просто защититься — от нее хочется уйти, как можно дальше. Эволюционно взращенное нутро омеги требует, требует, требует спасаться сейчас и в далеком прошлом не успевает заметить, когда весь мир вокруг обращается незаслуженной жестокостью по праву лживо сильной особи. Но Локи замечает. Локи для этого слишком внимательно смотрит. А ещё не ошибается — его провокация выплескивает какую-то часть его злости, подставляя под удар много большей силы другого омегу. Это не является оправданным в пятницу вечером. Это же становится его работой сейчас. Локи не отступает ни на шаг до момента, пока первое же слово Джеймса не обрывается. Следом звучит почти криком: — Ты! Ты, гребанное омежье дерьмо! Да как ты посмел…!       С яростью дымных глаз Джеймс кидается на него первым же шагом прочь за порог и замахивается, почти хватая его пятерней за толстовку на груди. Его феромон выплескивается в пространство, и Локи морщится, уже отскакивая в сторону быстрым движением. Поймать его с первого раз у Джеймса не получается. Второй — никто ему просто не предоставляет.       — Двигаться. Не советую, — с четким, многозначительным щелчком Тор снимает пистолет с предохранителя и выходит из-за двери, держа его на вытянутых руках. Локи мыслит о том, что Брок будет локти кусать, когда узнает, какую сцену пропустил. Локи мыслит, но не поворачивает головы, просто выжидая две секунды, до момента, пока Джеймс не выходит глубже в коридор, замечая уже их всех. Его злость никуда не уходит, пускай и успевает смениться пораженным, почти растерянным удивлением.       На все, что происходит после — Локи просто не смотрит.       Не присутствует, не остается и отказывается тратить на продолжение привычной сценки альфьего конфликта любое, столь дорогое время. Поднырнув у Джеймса под рукой, он переступает порог чужой квартиры и быстрыми, почти бегущими шагами проходит внутрь. Прихожая расходится кухонно-гостиной зоной, по правую руку к потолку тянутся панорамные окна, впереди уже виднеется углубленная в ответвление коридора первая дверь, а еще сам коридор, уходящий куда-то вправо. Ему нужно найти спальню, ему нужно найти ванную, ему нужно — найти любую комнату, любой шкаф, что угодно, что запирается на достаточно крепкий замок.       — Заткнулся, наконец?! Что б тебя… — голос звучит из-за двери, находящейся впереди, разозлено, а еще с очевидной попыткой спрятать дрожащую ноту и искать нужное помещение Локи фактически не приходится. Не оборачиваясь на звуки драки и мат, звучащий от порога, Локи срывается на бег и оказывается у двери в считанные секунды. Еле удерживает себя от любого стука, что может только напугать Стива сильнее. Но говорит достаточно громко и чётко:       — Стив, это Локи, из квартиры напротив. Ты вызвал группу быстрого реагирования Regeneratio, — против всей той истерики, которую он пережил дни назад, твердость голоса жалит удивлением даже его самого. Жалит, но все же напоминает: есть времена, когда он умирает, есть времена, когда живет и обещает жить долго. Сейчас просто перебирает, будто четки пальцами: кто он, что он здесь делает, откуда он знает, что Стиву нужна помощь. Та самая понятность, что ходит под руку с прозрачностью, глаголет истинной безопасностью, а ещё звучит голосом Брока, который прокатывается по коридору этажа от самого лифта под аккомпанемент топота альф из группы быстрого реагирования:       — Лицом в пол, руки за голову, ублюдок! Живо, — те самые две минуты, что Локи выдает ему мысленно на поездку на лифте, проходят много быстрее, чем можно было бы представить. Вероятно, Брок лжет ему, уже поднимаясь в кабине. Вероятно, Брока вообще стоит уволить, но Локи не станет заниматься этим в ближайший век так же, как прямо сейчас не оборачивается. Он ставит на чужое присутствие и чужую ответственность всю свою безопасность, потому что, если Джеймс вернётся в квартиру и успеет закрыть дверь, Локи окажется все в выгодном, но вряд ли самом лучшем положении из возможных. Из-за белой, крепкой двери с парой мятых следов чужих ударов звучит удивленное:       — Локи? О боги, ты же… Джеймс в порядке? — это становится первым, что Стив спрашивает у него, и Локи позволяет себе поморщиться лишь потому что никто не видит его. С щелчком замка дверь немного приоткрывается, после открывается шире. Из всего того, что Локи успевает увидеть за ней, из всей жестокости, которую видели его глаза, и среди любых последствий насилия, с которыми он сталкивался, к собственному облегчению Стив выглядит хорошо. Он немного взлохмачен, немного заплакан и тяжело, натужно дышит, придерживая одной рукой округлый живот, но все же — он в порядке.       Потому что первые пятнадцать минут самые важные?       — Группа уже приехала, они заберут его. Ты в порядке? — сунув пистолет за пояс домашних штанов, Локи оборачивается себе за спину на две секунды времени и первым делом находит взглядом Тора, но вовсе не потому что ищет его. Тор переступает порог квартиры, возвращает предохранитель пистолета на место, а ещё смотрит ему прямо в глаза. Все тот же крепкий, твердый взгляд и краткий кивок в дополнение: Джеймс жив, Джеймс в порядке, Джеймса точно будет ждать повестка в суд и долгие, мучительные разбирательства. Потому что Локи позаботится? Потому что Стив уже говорит:       — Чертов придурок… Я отсужу у него все, вплоть до его гребанной мошонки, — Локи успевает обернуться с нему, не тратя лишней секунда на Брока, который уже кивает ему откуда-то из-за спины Тора. Брок всегда выглядит настолько жестким на вызовах? Локи оборачивается к Стиву, не тратя времени на лишние размышления или задушевный разбор чужого взгляда, направленного на пострадавшего, болезненно морщащегося омегу. Локи оборачивается, успевая — тронув ладонью дверной косяк, Стив делает первый шаг в сторону порога, но лишь кратко, многозначительно охает. Бросает быстрое: — Блять.       Добавлять что-то ещё ему не приходится. Пока Брок отзывает своих, уже оттаскивая брыкающегося и орущего матом на весь этаж Джеймса куда-то в сторону лифта, Локи дергается вперед и подхватывает Стива под локоть. Ни одного из них это, конечно же, не спасает. Домашние штаны Стива быстро намокают отошедшими водами, край резинки пояса сползает, оголяя пупок и низ живота, Локи же не приходиться даже глаз опускать, чтобы заметить все это или что-то определенное. У затылка трогает сладким, омежьим феромоном такой концентрации, что отдельных нот даже не получается разобрать. Что-то альфе, принадлежащее Джеймсу, что-то омежье, принадлежащее самому Стиву. Тому Стиву, который уже говорит:       — У меня воды отошли. И схватки… Зараза, выбесил меня, блять, и теперь… — раздражённо, с рычанием застонав, Стив заваливается на Локи, безуспешно пытаясь удержать себя впившимися в дверной косяк пальцами. Локи подхватывает его за бок, разрываясь между тем, чтобы обернуться назад к Тору и продолжать следить за Стивом. Будто тот может куда-то убежать прямо сейчас? Стив пошатывается, отступает на шаг и цепляется падающей ладонью за поверхность комода, стоящего внутри ванной, на самом выходе, а после немного сгибается. Его серая футболка подрагивает от глубокого, быстрого дыхания. Голубые, чуть покрасневшие от слез глаза, поднимаются к лицу Локи.       Он определенно является первым рожающим и одновременно настолько злым омегой, которого Локи встречает за всю свою практику, но говорит ему все равно:       — Мы отвезем тебя… — не договаривает. Где-то у него за спиной матерится Тор, точно пытаясь зажать нос ладонью, и Фандрал присоединяется к нему собственной бранью тут же. Омежий, предродовой запах дотягивается до них, уже обещая заполнить собой и всю квартиру, и весь коридор этажа, если никому не придет в голову закрыть двери. Локи верит, что делать этого не придется, потому что Стив согласится ехать в больницу.       Не проходить секунды, как вся его вера оказывается выломана об колено, когда Стив рычит:       — Черта с два, я буду рожать в одной из этих вшивых городских больничек! Я знаю, что ты можешь мне предложить, я планировал эти блядские роды шесть лет, ясно?! — Локи видит его злой, по-настоящему взбешённый взгляд и мысленно отказывается предлагать ещё хоть что-нибудь. Вместо этого кивает, делает шаг в сторону Стива, без слов предлагая ему отступить. Если воды отошли, у них ещё есть какое-то время, но это утверждение не является ни фактом, ни статистикой. Стив говорит с торопливой дрожью неожиданно упавшего в громкости голоса: — Частная клиника. Я уже вызвал их…       Ближайшая частная клиника в двадцати минутах от них. Соседняя с ней — в получасе езды. Локи кивает вновь, бросая больше поддержания диалога ради:       — Как долго им ехать? — на самом деле ему не интересно. К моменту, когда они приедут, Стив либо успеет родить, либо Локи просто передаст его роды в руки медбратьев, но в любом случае начинать придется так. Без оборудования. Без надлежащих препаратов. Без должной вентиляционной системы. Доведя Стива до центра ванной комнаты, Локи быстро оглядывает ванну, стоящую справа от них, трогает взглядом душевую кабину в левом углу, трогает им полки с махровыми графитными полотенцами и, конечно же, задевает раковину. Из всех тех разов, когда с ним случались чужие роды, он бывал в условиях и похуже этих. Сейчас — просто подтаскивает ногой мягкий широкий коврик, устилающий кафельный пол, ближе, а после медленно тянет Стива вниз, помогая ему сесть. Конечно же, слышит где-то между всеми чужими глубокими выдохами:       — Полчаса… Им нужно полчаса… — все еще держась за него, Стив морщится от явных схваток, сжимает его плечо собственными пальцами до боли. Локи обратил бы на это внимание, если бы много больше его не привлекала вся та тишина, в который они очень быстро оказались. С Броком и всей группой быстрого реагирования было все достаточно понятно, у них была своя работа и свои обязательства, но вот двое других… Уложив Стива на коврик полностью, Локи подскакивает на ноги и вытаскивает из-за пояса пистолет, тут же отбрасывая его на поверхность комода. Зовёт четким окриком:       — Тор, помоги мне! — на надежду о том, что ему не придется ни обсуждать это, ни уговаривать хоть кого-то ему помочь, не остается лишней секунды времени. Свободной рукой вытащив телефон из бокового кармана, он быстрыми движениями пальца по экрану набирает номер Брока и не глядя тянется к одному из полотенец. У порога ванной уже слышится чужой крепкий шаг, что тут же оказывается перебит болезненным, натужным стоном Стива, падающего на спину. Локи протягивает телефон в сторону двери, говоря сразу же: — Я набрал Брока, пусть живо идет сюда и возьмет аптечку, — и тот факт, что Тор забирает у него телефон даже без разговоров, точно станет где-нибудь в будущем одним из тех, позитивно подкрепляющий, в моменте же Локи не думает об этом совершенно. Он опускается назад на пол, к Стиву, подкладывает сложенное полотенце ему под голову, опускает ладонь ему на плечо почти даже успокаивающим жестом. Это действительно срабатывает? Стив держится отлично, жмуря глаза, чтобы не смотреть настолько испуганно, насколько есть в реальности, а ещё впивается пальцами в ворс коврика. Уже потянувшись руками к его домашним штанам, Локи оборачивается лишь на секунду. Говорит: — Фандрал!       Положение дел становится понятно даже до того, как альфа открывает рот, чтобы хоть что-то ему ответить. Он выглядит бледным, взъерошенным, а ещё его лощенный, дорогой галстук кривит влево и подле уже наливающегося синяка на скуле это выглядит — Локи не знает, как относится к этому и не знает, как относиться. Вероятно, у Джеймса синяк тоже. Но скорее два. Быть может, после Локи спросит Тора об этом, себе же откажет в любых размышлениях — ему не нужно составлять собственное мнение о Фандрале. Все, что и так не нужно, он знает об этом альфе уже и так. Дернув головой неестественным движением, Фандрал отступает, еле не путаясь в ногах. Выдавливает из себя почти умоляющее:       — Фандрал не участв… — договорить у него не получается ровно так же, как у Локи не получается прикрикнуть на него, чтобы он собрался. Глаза альфы закатываются, потерявшее сознание тело валится на пол грузным, тяжелым кулем, тут же привлекая внимание Тора, уже отдающего Броку все распоряжения Локи прямо в телефонную трубку, а ещё привлекая внимание Стива. Тот поднимает голову, быстро дыша, смотрит несколько секунд через порог ванной на лежащего без сознание Фандрала, а после многострадальчески стонет то ли от боли, то ли комментируя всю эту ситуацию. Выдавливает из себя, хватая Локи за запястье:       — Просто соври мне, что ты уже делал это раньше… Чертов Джеймс, какая же срань… — он матерится, он злится, а ещё не намеренно бьет собственным феромоном по пространству вновь и вновь, но Локи все равно слышит: Стиву страшно. У Стива был договор с частной клиникой, у Стива точно были запланированы роды и он готовился к ним заранее. Ровно поэтому был напуган прямо сейчас.       Перебросив собственный взгляд к Тору, Локи поджимает губы и видит, как его телефон опускается на поверхность комода рядом с пистолетом. Тор блокирует его, кратким кивком сообщает о том, что Брок придет минут через пять, максимум, и Локи кивает ему тоже, не пытаясь ни спрашивать, ни бояться подобно Стиву. Потому что Тор тут? Потому что это не первые роды, которые Локи принимает, а ещё потому что Брок принесёт аптечку. Без слов качнув головой в сторону полок с полотенца, Локи оборачивается к Стиву и как можно тверже говорит:       — Даже врать не придется. Просто расслабься, все будет нормально, — последнее предложение, конечно, является сомнительным, но Стив успевает кивнуть ему прежде чем откидывает голову назад на сложенное полотенце. Его ладонь падает с руки Локи назад на коврик, тут же впиваясь в ворс с такой силой, что трещит ткань. Тор уже опускается сбоку от него, протягивая Локи полотенца.       Твёрдыми, уверенными движениями Локи стягивает со Стива домашние штаны вместе с белье, помогает ему согнуть ноги и накрывает его самым большим полотенцем из тех, что Тор предлагает ему. Туалетный коврик намокает следом за одеждой Стива, но самого омегу не приходится учить ни дыханию, ни тому как правильно тужится, время же просто схлопывается — к моменту, когда Локи понимает, что ему стоило вымыть руки перед началом, хлопает закрывшаяся входная дверь. Жестким топотом собственных берц Брок пересекает прихожую и гостиную, обходит валяющегося где-то перед входом в ванную Фандрала, а после со стуком сбрасывает аптечку рядом с бедром Стива. Обратиться к нему у Локи просто не получается. Много раньше звучит:       — Блять, ну уж нет, только не ты… — Стив раскрывает глаза разве что на секунду и тут же жмурится, вымучивая очередной рычащий стон. Судя по интонации, он явно собирается послать Брока так далеко, как только получится, но выбирать ему уже явно не приходится. Локи бы предложил на место Брока Фандрала — в любой другой ситуации это было бы отличной штукой. В то время как Брок уже был здесь. И был знаком со Стивом? Не собираясь тратить время на любые разборки, Локи тянется к аптечке и быстро находит среди ее содержимого шприц-ручку с обезболивающим. Брок уже говорит:       — Да ладно тебе, Стив, говорил же, что еще увидимся, — всё вопросы, существующие в голове Локи, отпадают мгновенно. Брок опускается сбоку от Стива на колени, стряхивает форменную куртку с эмблемой Regeneratio в сторону и парой пальцев прощупывает омежий пульс на шее. Точно криво, с мягкой насмешкой улыбается ему — Локи работает с ним достаточно долго, чтобы знать его и вдоль, и поперек, и даже изнутри. Подхватив ладонь Стива в свою, Брок говорит: — Все будет нормально.       Его стоит предупредить, что это так не работает, а ещё ему стоит пару раз перечитать протокол — ту самую строчку на запрет эмоционального включения в ситуацию в процессе выезда, — после того, как они закончат, но Локи отказывается утруждать себя произнесением любого слова. Стряхнув со шприца колпачок, он вкалывает Стиву четверть всего того обезболивающего, что есть в нем, после передает шприц Тору. Стив рычит уже не скрываясь:       — Нехрен меня успокаивать. Я сломаю твою блядскую руку, Рамлоу, — вторая его ладонь хлопает по поверхности кафеля, скребет пальцами по полу, пока звук голоса скручивается в болезненный вой. До того, как Локи успевает выдать Тору все необходимые указания по использованию шприца с обезболивающим, с которым Тор знаком явно меньше, чем с любым пистолетом, Брок говорит:       — У меня их две как раз на такой случай, — все его нахальство явно оказывается совершенно не к месту, но проходит разве что две секунды и Локи чувствует, как его альфий феромон Защитника еле заметно трогает пространство. Он уплотняется с каждым новым мгновение, окутывая Стива и накрывая его лучше любого полотенца или успокаивающего одеяла. Болезненный рык скатывается до облегченного скулежа, Стив выдыхает с меньшей натугой. Действительно не рявкает вновь? Локи успевает увидеть, как Брок наклоняется к нему, а ее слышит, как он говорит: — Смотри на меня, Стив. Только на меня.       И больше не медлит. Но среди всех указаний относительно обезболивающего и среди всех будущих собственных слов, так и не отпускает мелкую, настойчивую мысль: ему вряд ли придется напоминать Броку о протоколе. Со всем этим и Стивом в частности Брок точно в состоянии разобраться сам. ~~~       — Налить тебе воды? — проводив взглядом удаляющуюся прочь по длинному коридору спину Фандрала, Локи слышит, как Тор грузно валится на диван в гостиной зоне, и опускает глаза к оставшимся на столе розам. К его радости, когда он берет их, ещё не лишившихся своих шипов, в руки и ставит в воду к остальным, зеленые, крепки ножки не пачкаются ни в крови Стива, ни той, которая начинает течь из пальцев самом Локи.       Те самые шипы, за наличие которых Тор с напряженным лицом и быстрыми, раздраженными движениями пальцев ругается с техподдержкой цветочного на протяжении пяти минут, оказываются не настолько колючими, какими кажутся. Но Тор говорит все равно:       — Просто не трогай меня, — и его интонация звучит определенным, четким «заткнись». «Не лезь ко мне». «Не пробуй даже напоминать мне о том, как меня стошнило». Мимоходом глянув в его сторону, Локи только хмыкает, поджимает губы и поводит плечом. Когда они заканчивают, тошнит Тора и правда знатно. Он заблевывает всю раковину в чужой квартире, вместе с этим оказываясь настолько хорошим человеком в глазах Брока, что тот даже не бросает ему в спину негромкое, надменное:       — Салага, — но глазами, правда, говорит все равно. Качает головой. Сладкий, приторный феромон Стива во время родов на самом деле оказывается удушающим не только для Тора, и Брок точно лжет, но Локи просто позволяет себе не вмешиваться. И пару лишних раз сглатывает тошнотный ком, засевший где-то у верхнего края горла.       В нормальных, больничных условиях о подобном, конечно же, заботятся заранее. Омеге дают подавители, в родовом кабинете включают вентиляционную тягу, а ещё не забывают подключить всю необходимую аппаратуру, начиная от пульсометра и заканчивая всем тем, чего у них естественно не оказывается. К счастью, к уважению и к общей сохранности — они справляются. Брок перекидывается матным флиртом с бранящимся Стивом, Локи принимает роды, Тор держит наготове полотенце и аптечку. Не то чтобы обязанности распределяются в равной степени, но напротив падающего в обморок Фандрала они все проделывают в равной степени важную работу.       Напротив него же получают вряд ли равный урон.       — Хорошо, налью, — развернувшись в сторону раковины, Локи доходит до нее, вымывает в очередной раз руки и совершенно точно не собирается звучать заносчиво. Впрочем, и не звучит. Впрочем, все равно слышит, как от дивана раздается раздраженный рык, обличающий точные присутствие головной боли и вряд ли успевшей успокоиться тошноты. За двадцать минут до этого, когда Локи перерезает пуповину и закутывает новорожденного, орущего малыша во взятое у Тора полотенце, а после начинает заниматься последом, Тор поднимается с пола и натужно блюет в раковину, успевая даже извиниться, где-то между тем, как Стива уже забирает приехавшая бригада скорой помощи, и тем, как Тор выполаскивает рот с таким усердием, будто готовится к словесной битве. С Броком или с помятым, пытающимся прийти в себя на кухне Фандралом? Локи не пытается мысленно перетянуть одеяло на себя, но звучащий со стороны дивана рык дает много больше информации, чем ему хотелось бы вызнавать — если он попробует тронуть, Тор атакует, защищая всю собственную слабость.       Не собираясь дожидаться момента, пока Тор привычно для подобного его состояния опустится в самый низ ямы любых бранных нападений, Локи обтирает влажные руки о полотенце, после наливает ему воды. Та кружка, из которой Фандрал пьет сок до того, как весь их день превращается в сумасшедший цирк, под руку ему, к сожалению, не попадается и, впрочем, за это сожаление Локи себя даже не осуждает. Напротив всего рычания Тора, ненавидящего и сладкие феромоны, и беспомощность, и, пожалуй, омег, но лишь в ближайшие полчаса, Локи просто наливает воды в первую попавшуюся на глаза кружку, выпивает ее сам, а следом наливает ещё.       Не первые чужие и неожиданные роды, с которыми он сталкивается, заканчиваются лучше, чем можно было ожидать. Уставший, довольный Стив с младенцем на руках отправляется в больницу. Наглый и очень заметно пытающийся спрятать безвольно висящую кисть Брок едет следом за ним. Из того, что Локи успевает услышать где-то между схватками, их знакомство явно случается задолго до этого дня. Брок действительно помогает Стиву готовиться к одной из ролей? Либо служит телохранителем, либо ставит ему удары, но, впрочем, самый крайний сам же и не выдерживает. Не то чтобы Локи не верит ему, когда Брок говорит, что хочет проследить, чтобы со Стивом все было в порядке, а после уходит вместе с бригадой скорой помощи.       Локи просто готовится увидеть его завтра на работе с загипсованной рукой.       Два пальца или все пять? Брок не станет жаловаться по пустякам, Локи не станет предупреждать о той компенсации, которую выпишет ему, как только дотянется до телефона и дозвонится до Пеппера. Фандрал просто никогда, никогда, никогда не будет вспоминать этой истории, потому что из всего, чем он мог бы гордиться, остается лишь единственное — падая на пол он так и не разбивает собственную дурную голову об паркет. И это вряд ли является тем, что должно Локи радовать. Но радует точно, потому что если Фандрал знает о Тиме, значит Фандрал знает хотя бы какую-то часть Бальдра. И ровно на эту часть ничего романтичного и несуществующего себе не додумывает.       — Ты можешь просто попросить, ты же знаешь это, Тор? — уже выйдя из-за стола, Локи пересчитывает шагами кафельную плитку кухонной зоны, а после пересчитывает ими и доски паркета. Его взгляд цепляется за влажные пряди цвета темного золота у Тора на висках и затылке, следом трогает зажмуренные, накрытые ладонью глаза. Тор кривит губы в ощутимом почти физически отвращении, пока Локи возвращается назад десятки минут назад, так и продолжая следить — за своими руками, за своими слова, за голосом, за интонацией. Последняя не звучит заносчиво, банально напоминая: его феромон, столь привлекательный для Тора, может снять интоксикацию сладким, родовым феромоном Стива и убрать все неприятные последствия его присутствия.       Тор просто говорит:       — Отвали, — и рык повторяется, в то время как любая его собственная слежка за всем происходящим скатывается к отрицательным значениям. Непримиримые, жесткие альфы, которые не приемлют помощи? Тор просто трусишка, и Локи определенно не является одним из тех, кто мог бы обвинить его в этом. Против всей уязвимости перед любым чужим вопросом о том, как он себя чувствуется. Против всего страха перед этими внимательными взглядами Тора. Локи очень верит, что ему удастся бегать от разговора как можно дольше, но надеяться на что-то подобное совершенно не получается, хотя бы по причине уже происходящего: Тора тошнит дважды, но лишь после того, как они заканчивают с родами, а ещё у Тора явно болит голова.       И Локи просто подходит к нему. Ставит кружку с водой на журнальный столик, между делом говоря:       — Знаешь, между нами с тобой есть одна очень важная, значительная разница. Помимо прочего, конечно же… — он вовсе не пытается отвлечь Тора беседой или затолкать любую возможную мысль страха поглубже. Вторые, конечно же, есть, но их величина чрезвычайно пасует перед всей необходимой важностью — Тору плохо и Локи может помочь. И у Локи нет ни единой причины, чтобы не сделать этого. Вроде собственной безопасности или сохранности? Тор не вредит ему, не вредит, не вредит, и если прямо сейчас Локи вновь попытается пересчитать по пальцам количество прошедших месяцев, он все также насчитает пять целых с мелким, почти незначительным хвостиком. Февраль уже входит в собственные права, он выживает среди течки, он сторонится разговора и собирается бегать от него, пока любой подобный побег не стоит больше, чем возможность облегчить чужие явные страдания.       Их стоимость равняется.       Но Тор говорит:       — Мне прямо сейчас так невероятно насрать на все, что ты говоришь, ты бы только знал, — он звучит зло и он точно будет защищаться, потому что никому не сделает чести постродовая тошнота так же, как не сделает ее и падение в обморок. Среди них троих, верхушки пищевой цепочки или как там они называют свой бойзбенд, выигрывает разве что Брок, выдерживая все от начала и до конца, а ещё не пытаясь даже заикнуться о сломанных Стивом пальцах, но все же — если Тор действительно думает, что Локи не плевать на это, им явно потребуется ещё пара месяцев или около того, чтобы познакомиться до конца. Альфьи привилегии, альфьи правила, альфья необходимость быть самыми-самыми и весь тот мир, который они строят для себя — для того, чтобы видеть его нелепость, нет необходимости забираться ни в поднебесье, ни на пригорок. Они создают себе клетку. Они оставляют ее для всех будущих поколений, по ходу запирая внутри и омег, и даже бет.       Поэтому Фандрал уходит курить, как только они возвращаются в квартиру.       Поэтому Тор жмурится, ничего не спрашивает и предлагает ему отвалить так, будто бы Локи не может подать на него в суд.       Брок? Будущие пару недель он будет трепаться о том, что ему сломали пальцы в драке, или о том, что он сломал их случайно сам, потому что даже его закаленная альфья шкура не выдержит этого факта реальности — он помогал принимать роды у омеги и омега выломал ему кости.       — О, не волнуйся, дорогой, я знаю об этом даже побольше твоего. И все же, разница, — распрямившись рядом с журнальным столиком, Локи закатывает глаза и не столько храбрится, сколько просто идет наперекор. Его присутствие даст Тору облегчение, а ещё разбавит токсичную от сладкого омежьего феромона кровь. Тор не хочет этого? Чужие роды немного мнут его эго в ладони, он же отчего-то совершенно не мыслит: десять минут назад они сделали в бытовых условиях то, что не всегда получается сделать настолько хорошо даже в больничных. Стив не истек кровью и не умер у них на руках. Младенец вышел живым, здоровым и даже почти без помощи Локи. Чего все это стоило против помятого альфьего эго? Если бы Локи мог, он бы расхохотался, но момент явно был неподходящим. Развернувшись к Тору лицом, он мнется на месте разве что три секунды, которых Тор не замечает, слишком занятый и головной болью, и бездарной необходимостью защищать всю собственную слабость, на которую никто не претендует, а после подступает к нему впритык. Упирается правым коленом в диван, бросая будто бы между делом: — У меня никогда не найдется столько терпения, сколько есть у тебя, чтобы ждать стоп-слова.       Потому что у них есть правила и у них есть договоренности. Прозрачность, понятность, добровольность — Локи был бы рад бежать от любого разговора с Тором весь будущий век, но были вещи много важнее его сохранности. Там, где он мог помочь, он был обязан помочь незамедлительно. И, конечно, сам Тор мог тоже — отказать ему нормально, вместо того, чтобы бросаться почти бранью и почти оскорблениями. Что собирался сказать дальше? Не желая ждать или призывать конфликт собственным промедлением, Локи забирается к нему на бедра, запрещая себе любой взволнованный вдох, а после обнимает Тора за бока. Ему в ответ, конечно же, уже летит:       — Знаешь, что, блять…! — Тор успевает отодрать ладонь от лица в ту же секунду, как Локи опускает подбородок ему на плечо, но крайнее слово так и не звучит. Альфа, вероятно, собирается угрожать ему, или предложить ему развод, или что-нибудь ещё очень и очень страшное. Не то чтобы Локи не верит, что Тор может ему навредить. Локи просто выживает прямо посреди собственной течки. И совершенно не может вспомнить чего-то, что было бы страшнее уже случившегося. — Черт… — кратко дернув рукой, Тор делает быстрый, будто напуганный вдох, а следом вдыхает на всю глубину легких и обнимает Локи поперек спины уже сам. Тянется к нему, тянется к его выплескивающемуся в пространство феромону, утыкаясь носом куда-то внутрь капюшона, у самого уха, подстаскивая ближе к себе. Локи даже не пытается сдержать мелкой, многозначительной усмешки и все равно сам выдыхает с легким облегчением. Он действительно доверяет? Вся опора, что должна идти на три точки, базируется лишь на каждом моменте прошлого взаимодействие — именно оно подтверждает вновь и вновь. Тор говорит языком фактов. Тор живет языком фактов. Ещё Тор звучит чуть смятенно, когда бормочет тремя минутами позже: — Я мудак?       Он действительно уточняет это, обнимая его за спину крепче, и Локи только многозначительно фыркает. У него нет и единого аргумента, чтобы противопоставить что-либо этому утверждению. Но, впрочем — Стив жив, Стива скорее всего уже довезли в больницу, а ещё с ним Брок. И даже если позже он закопается в собственной лжи о том, где успел сломать пару-тройку пальцев, сегодня уедет от Стива вряд ли. Не то чтобы именно его романтические устремления играют какую-то роль, но общая ситуация все же позволяет Локи сделать Тору скидку, пока тревога не забывает напомнить: если в какой-то момент скидка станет слишком большой, все станет бесплатным.       А все бесплатное, как известно, почти никем не ценится.       — Не настолько, чтобы разводиться с тобой прямо сейчас, Тор. Я назначу эту встречу на завтра, — качнув головой, Локи прикрывает глаза и точно слышит, как Тор позволяет себе негромкое, театральное «ха» где-то между парой новых вдохов. Его ладонь прижимается к спине Локи между лопаток, напряженные плечи расслабляются. Локи просто прикрывает глаза, закусывая щеку изнутри и не позволяя себе ни движения, ни лишнего вдоха. Тор ведь желает подвести итоги? Все рабочее завершается, возвращая его к личному, и Локи пытается не думать об этом, Локи прикладывает все существующие внутри усилия, но острые, колкие мысли все равно жалят, и жалят, и жалят сознание — он становится таким человеком теперь. Целуется с Тором где-то в прошедшем утре, занимается с ним сексом где-то среди прошедшего вечера. При том, что течка завершается окончательно ещё утром, пока необходимость обвинить Тора хоть в чем-нибудь возводится в абсолют, против ужаса и против невозможности не просто признаться себе, но хотя бы согласиться.       С Тором приятно целоваться. С Тором приятно заниматься сексом, Тору приятно дрочить и чувствовать его руки на себе как будто бы безопасно. Здесь можно расслабиться. Не сразу, не в первые пять минут или сто лет, но это доверие завоевывается, завоевывается, завоевывается… Проходит больше пяти месяцев. Тор является обыденно красивым, самовлюбленным альфой, у которого в подчинении не маленький штат сотрудников и который живет в настоящем поднебесье. Ещё у него чувствительный затылок и он всегда жмурится от острого удовольствия, если взять его мошонку в ладонь. У него есть очень тесное, заполненное встречами расписание. Он не променяет свою работу ни на что иное. И даже на той стороне будет щеголять в своих классических костюмах, но, на удивление Локи, у него есть и другая одежда. Он никогда не работает в кабинете, который есть в его квартире, пускай в утре этого дня Локи и надеется, что они с Фандралом уйдут куда подальше из кухни. Еще Тор очень сдержанный, но может быть вспыльчивым, если его довести. И никогда, никогда, никогда без боя не отдает на откуп собственную или чужую уязвимость. Все, что Локи знает о нем, каждый мелкий или большой факт, можно буквально застенографировать, оцифровать и сунуть в рамочку вечного напоминания. Вроде тех, которые неблагополучные семьи вешают в своих квартирах, стремясь тронуть хотя бы кончиком пальца недостижимый идеал? В этом доме мы уважаем друг друга, любим друг друга и всегда улыбаемся! Тор — просто говорит языком фактов. Тор дышит его феромоном, обнимая его за спину, и тот момента когда его ладони приходят в движение, неторопливо поглаживая поверх ткани персиковой толстовки, Локи просто пропускает мимо собственных прикрытых глаз.       Потому что теперь — он становится именно таким человеком.       И не желает даже размышлять, насколько уже велика цена всего его доверия к Тору. Не желает обдумывать, в какой именно прогрессии и по какой формуле она будет расти. Троекратно за месяц? Локи хочется удавиться, Локи хочется сбежать, потому что помимо всего прочего — ему нравится. И признаться в этом оказывается не настолько сложно, как просто смириться или переварить. Эти поцелуи, эти прикосновения, дрожащие альфьи стоны и даже его чертовы пальцы у Локи в заднице… Все внимание Тора последних дней отлично держит его в напряжении, не давая сдавать позиции и эмоционально поспешно собирать вещи, но, впрочем, оно же отвлекает. Не приближаться к нему. Не прикасаться к нему. Не целовать его. Любое проявление инициативы блокируется на корню перед лицом выдержки и твердости, а ещё перед лицом того вопроса, который Тор задаёт ему сам ещё где-то посреди рассветных лучей субботы. Если Локи нравится происходящее, это не значит, что он ждёт изнасилования? Если Локи нравится происходящее, это не значит, что он хочет, чтобы ему навредили? Тор точно стреляет наугад, а ещё ему хватает мозгов не заводить этот разговор вновь, но не ненавидеть его за это легче не становится. Или ненавидеть себя. Или ненавидеть всю необходимость брачного контракта, из-за которой они вообще встретились. За ненавистью спрятаться много проще, чем даже за массивной фигурой Фандрала. Скрыть весь страх, скрыть всю дрожащую в кончиках мысль и все сотрясающее тело ощущение.       Локи действительно выживает? Этого не может быть. Этого не может произойти. Он чувствует себя идиотом, но скорее чувствует себя беспомощным и единственное, чего ему хочется последние дни — уйти как можно дальше, а ещё разрыдаться. От всего удовольствия, от всех итогов и от всего пережитого ужаса, не заблокировавшегося даже под двумя таблетками успокоительного. И, конечно же, все заканчивается, но легче не становится: он чувствует себя так, будто бы ни единый успех, достигнутый им до начала течки, не является реальным. Он мыслит именно так! Вот сейчас, вот ещё секунда, ещё единое мгновение и Тор укусит его за шею, Тор повалит его на диван, а к моменту, когда Фандрал докурит и вернётся, все уже закончится.       И Фандрал просто закроет глаза на его, Локи, потрепанную, использованную тушу? Это то, что делают они все, это является тем, что они делают всегда, и против каждой из этих тревожных, автоматических мыслей Локи чувствует себя идиотом со всеми своими аргументами и всем позитивно подкрепляющим реальность, как безопасную, опытом прошлого. Мысль о том, как много раз их с Тором конфликты могли дойти до драки, выглядит нелепой в предлагаемом в ответ числовом значении — в реальности оно является нулевым. В той самой реальности, где прямо сейчас Тор поглаживает его по спине, а ещё целует в ту самую шею, куда вот-вот должен укусить, вот сейчас, ещё секунда и это случится, а после… Локи жмурится, вдыхает медленно и тихо, а выдыхает долго, не собираясь показывать ни собственных размышлений, ни собственного состояния. Быть может, ему повезет и Тор не спросит об этом. Быть может, сейчас Тора попустит головная боль, они пообедают, а после Локи сбежит от него куда-нибудь, хоть на работу, хоть в EpoqueHotel, хоть на конференцию по предотвращению апокалипсиса — ничто из этого не случится. Его собственная неготовность выходить из дома в этом дне выходит в стопроцентную корреляцию с личной необходимостью Тора присматривать за ним, а значит придется прятаться от него в квартире. Насколько это будет подозрительно, если Локи уйдёт в ванну часов на десять? Лучше, конечно, двенадцать. Через двенадцать часов будет уже полночь, Тору завтра рано вставать, а значит он ляжет спать и не задаст ни единого вопроса, когда Локи проберется к нему в спальню и залезет под одеяло.       Так, конечно же, не получится тоже, но в любом случае — теперь он становится таким человеком. Тем, у кого есть своя спальня и кто все равно мыслит, что будет спать в другой этой ночью. Тем, кто с минимальной, трехсекундной задержкой медлит, прежде чем усесться к Тору на колени. Все это необходимо в драке с чужой интоксикацией? Локи сможет соврать этим словом кому угодно, но себе врать совершенно не получается. Он не видит в происходящем ничего плохого ровно так же, как не видит ничего хорошего. Ему просто хочется уйти и разрыдаться.       Но он остается.       Он действительно выживает?       Тор целует его в шею вновь, медленно спускаясь собственными губами к вороту толстовки, и Локи не успевает заметить, когда его шумное, быстрое дыхание успокаивается. Локи просто закрывает глаза, проваливаясь то ли в кроличью нору, то ли в волчью яму собственных мыслей, и еле подавляет желание вцепиться пальцами в футболку у Тора на спине. Схватиться за него так, будто бы это поможет удержаться или как-то поможет просто — не ему. Никому вообще. А после негромко, мягко и спокойно это случается:       — Как ты? — именно такой интонацией уважения и расслабленной нежности звучит вызов на эшафот. Локи открывает глаза резким движением, но вынуждает себя не напрягаться. Тор ведь имеет в виду что-то другое? Тор имеет в виду очевидное, потому что любой пересчет по пальцам вновь и вновь дает одинаковый ответ — они знакомы больше пяти месяцев. И они знают повадки друг друга достаточно, чтобы просто друг друга знать. Может быть не любимый вкус мороженного или самую постыдную историю, но реакцию на стресс, эмоциональный фундамент, базовые приоритеты, принципы и жизненные цели — они знают это.       Но, впрочем, не попытаться притвориться, что ничего не происходит — слишком проигрышная стратегия. Локи пытается, говоря:       — Это я должен у тебя спрашивать, разве нет? — чуть скептичная, насмешливая интонация, мягкая, живая и не каменная от напряженная ладонь, что он прижимает к спине Тора ложью. Врать ему, конечно, себе дороже, но временами вся эта ложь является необходимой и Локи не станет даже пытаться оправдываться перед самим собой. Перед Тором — тем более. С месяц назад, посреди его, Локи, кабинета в главном центре Regeneratio Тор спрашивает у него об этом. О разговорах, о том, чтобы Локи предупреждал его или наоборот обсуждал с ним уже постфактум различные вещи… Вот эти вещи. Собственные сраные дрожащие руки. Весь эмоциональный урон от прошедшей течки. Это было хорошо — предположительно. Он выжил — вроде бы да. Но, если Тор считал, что теперь они заживут спокойно и счастливо, чуть ли не с маленьким домиком, окруженным белым заборчиком и ровно постриженным газоном, то Локи был бы очень рад его расстроить.       Потому что ненавидел достаточно сильно в каждом из последних дней, чтобы просто за этой фальшивой ненавистью спрятаться вместе со всем своим ужасом.       Считал ли Тор именно так в действительности? Каждый новый пересчет по пальцам насчитывал пять определенных, четких месяцев. Локи мог перечислить их названия. Локи помнил каждый из них так же, как помнил каждую ругань и каждый разговор. И прямо здесь, прямо сейчас — у него не осталось уже как будто бы ни единого аргумента, что мог бы поддержать хотя бы одну из всех десятков автоматических мыслей.       Как, впрочем, не было и никаких сил с этими жестокими мыслями биться. Ему просто хотелось уйти как можно дальше. Но он должен был продолжать, продолжать, продолжать… Помедлив, Тор пробормотал:       — Не увиливай, — беззлобно, спокойно, размеренно. Он явно был уже много в большем порядке и Локи не за чем было здесь оставаться. Рядом с ним, или на его коленях, или ради помощи ему. Медленно потянувшись назад, Локи смаргивает жесткость собственного взгляда, надевает легкую, чуть насмешливую улыбку с такой же простотой, с какой по утру надевал персиковую толстовку и домашние штаны. Тор ведь шутит не каждый ли? У Локи все отлично и будет только лучше. Он пережил самую крутую течку в собственной жизни, он спокоен, у него ничего не болит, а еще он только что принял очередные роды, он в полном порядке и так далее, и тому подобное. Вот что говорит эта улыбка. Вот что она лжет. И вот как она разбивается, случайно превращаясь в кривой, помятый оскал, стоит Локи встретиться взглядом с Тором. Потому что Тор знает, что он лжет, потому что Тор прижимает раскрытую ладонь к его пояснице и точно не будет держать силой, если Локи прямо сейчас действительно уйдёт, но прикосновение говорит твердо и достаточно однозначно. Так же, как взгляд. Так же, как вторая его рука, опускающаяся Локи на бедро. Ему хочется проклясть Тора, проклясть Стивена, проклясть всех и каждого, когда звучит: — Я просто хочу знать, в порядке ли ты, — каждый альфа является носителем языка жестокости и насилия и это является фактом. Они выстраивают для себя целый мир. Они же притворяются, что этот мир дает им какое-то подобие жизни. Ложь, ложь, ложь — Тор зло требует от него отвалить десяток минут назад, Брок будет пиздет будущие недели, что ломал пальцы случайно, а Фандрал и вовсе притворится, что ничего не было. Локи может атаковать каждого из них любым неудобным вопросом, Локи точно может сделать это с Тором прямо сейчас, и это ни к чему не приведет. Они разругаются, ругань обеспечит ему побег, но после придется разбираться и они все равно дойдут до этого разговора — Тор смотрит ему в глаза именно так. Спокойный, уверенный, обыденно красивый альфа, что держит его под спину, предлагая не уходить, предлагая не отстраняться, а ещё предлагая обсудить. Итоги? Локи морщит губы, вынуждая себя не отворачиваться. Он не может позволить себе проиграть эту битву. Он обязан защититься. От любого слова, от очередного вопроса, знает ли он, что… Он не знает! Он чувствует себя беспомощным куском дерьма! Каждый раз, когда автоматическая мысль жалит сознание, ему хочется, чтобы она ушла, но когда она уходит и на ее место приходит та, что предлагает коснуться Тора, поцеловать его, это ведь было приятно и они знают это, они помнят это и это является фактом — Локи хочется просто исчезнуть. Разорваться на атомы. Превратиться в пыль. Дело не в инициативе, но, впрочем, ровно в ней — она является угрозой. Да, Тор не бьет его, да, отлично, Тор его не насилует, но как долго Тор продержится? Это его суть, у Локи же не остается аргументов подтверждающих это — контраргументы отказываются работать на сомнительное благо. Тор жесткое, беспринципное чудовище, пока у Локи в голове он жмурится о уязвимого, острого удовольствия, мечущегося где-то на затылке, под светлыми прядями волос. И это как минимум? У него есть десятки опровергающих фактов и все они обесцениваются в каждом из четырех прошедших дней. Сжав зубы и чувствуя, как желваки перекатываются под кожей, Локи тянет руки прочь, тянет их назад к себе, туда, где им будет безопаснее, а после скрещивает на груди. С медленным, глубоким вздохом Тор говорит почти смиренно: — Скажи мне правду.       У него влажные от пота виски, но он выглядит уже много лучше, чем до. Голова больше не болит. Яркий потолочный свет не заставляет голубой глаз жмуриться. Локи отворачивается от него, потому что ничего больше не остается — его загнали. Или он загнал себя сам? Его феромон мог помочь, его феромон помог, и теперь почему-то платить за это должен именно он. Мог ведь просто проигнорировать. Оставить Тора разбираться с этим дерьмом самостоятельно. Бросить его и… Это вряд ли было в правилах Локи. Regeneratio, реабилитационные центры, группы быстрого реагирования — все, что он делал, существовало для того, чтобы люди не оказывались в ситуации беспомощности без возможности получить помощь. Пока что это были омеги, но у них уже было первое помещение центра для бет. Что насчет альф? Фандрал мог пойти нахуй, а ещё мог и дальше ходить на свои омерзительные альфьи группы, и Локи не собирался разбираться с этим так же, как не собирался ни говорить что-либо, ни отвечать Тору.       Только Тор выглядел так, будто бы собирался ждать его ответа хоть гребанный час. У него был гребанный выходной, у него не было никаких гребанных дел и Локи уже даже не пытался притвориться, что не ненавидит его. В желании защититься много большем, чем в любом желании атаковать первым, бросил краткое:       — Нет? — честная, вопросительная интонация должна была сгладить углы, но оказалась много слабее любой скептичности и любого очевидного раздражения. Проблема была именно в этом — на вопросы Тора у Локи не было ответов. Он не желал искать их. Он не желал их находить. Просто жить дальше теперь, как будто бы ничего не было, как будто бы того ужаса и той жестокости Тюра с Бюлейстом просто не существовало? Это даже не было сказкой, это было настоящим маразмом, пока выжженное пепелище его нутра ощущалось будто бы готовым когда-нибудь вновь зацвести.       И Локи ненавидел это, Локи ненавидел всё — у Тора вздрогнула рука. Напряженные пальцы крепче тронули его бедро, ладонь на две секунды жестче прижалась со спины, а после отстранилась в очевидной опаске. Локи не нужно было даже поворачивать голову назад и смотреть Тору в лицо, чтобы увидеть, как у него вздрогнул взгляд. Разочарованием, или виной, или сожалением, или чем-либо другим в череде того, что могло последовать за словом, которого Локи говорить не должен был.       Мог, конечно, сказать другое, но в этом случае им действительно пришлось бы встретить завтра для расторжения брачного договора, потому что вряд ли кто-то мог без последствий посылать Тора нахуй.       Медленно, тяжело вздохнув, Локи расплетает скрещённые на груди руки, после тянет дрожь ладоней к лицу. Тор не отворачивается, Тор все ещё смотрит на него, но его взгляд все равно становится жестче. Если бы здесь существовал какой-то выбор, Локи бы с легкостью принял любое обвинение в том, как часто и насколько устремленно он портит все, чего касается рукой или словом, но выбора не было. Да к тому же могло быть и хуже.       Он мог быть мертв уже лет тринадцать как.       — Тор, послушай… Я не… — новое слово тонет где-то в коже его ладоней, у самого основания, и звучит совершенно бесполезно. Локи нечего сказать. Локи нечем успокоить ни себя, ни этого альфу, что забирает от него первую руку, а следом того заберёт и вторую. Все дело вряд ли в омерзении, но все дело точно в страхе. Тор ведь один из этих альф, не так ли? Стивен называем его другим, Локи не настолько не уважает себя, чтобы отвернуться от факта — Тор не желает ему вредить. Ладно. Хорошо. К этому можно привыкнуть. С этим можно сжиться. И этому даже можно начать доверять. Но сказать что-либо нет ни единой возможности: там, где он пожелает успокоить Тора, ему придется попытаться солгать, а после придется сказать правду, потому что Тор, черт побери, один этих блядских альф.       Он говорит языком фактов. Он всматривается. Он контролирует. Он бережет. И все же он говорит:       — Я снял с тебя ошейник и это определенно не было тем, что мы обсуждали, — спокойно, твердо, сдержано. Очередной чертов факт перебивает Локи кадык, уже ощущаясь дрожью где-то в грудине. Эта дрожь не породистая, она помеси злости и ужаса. Она дикая. Она точно жестокая. Держать ее на поводке все равно что сразу отдать обе кисти на откуп, только Тор одну так и держит на его, Локи, бедре. С рваным сомнением большого пальца выглаживает его ногу поверх ткани домашних штанов. Локи очень верит, что сдержится, но вместо любого нового вдоха отдирает ладони от лица и всплескивает руками, срываясь на крик:       — И это, блять, было лучшим твоим решением! — его взгляд дергается в сторону чужого лица, прорывая пространство осколками мелкого, почти незначительного взрыва. Локи ведь даже не бьет Тора феромоном? Тор выглядит так, будто бы очень старается скрыть — его ударило. Не этим криком, но прошлым словом. Маленьким, незначительный и точно неполноценным отказом. Локи ведь в порядке? Нет. Да. Когда-то был или никогда не будет. Вся статистика подсчетов умирает, оставляя на его руках пять месяцев брачного контракта, а его оставляя у Тора на коленях. И Тор вздыхает. Тор поджимает губы, глядит в его то ли озлобленные, то ли напуганные глаза. Но печали спрятать не пытается — Локи знает, что он старался. Локи знает, что у них вышло много лучше, чем выйти могло. И Локи никогда, никогда, никогда не произнесет этого вслух. Его руки опадают безвольно куда-то вниз, пальцы нервно комкают футболку у Тора на животе. Беспомощно качнув головой, Локи выдавливает кое-как: — Мне не стоило повышать голос, — и это правда. И это факт. Это простая статистика? Сейчас ему легче будет хоть извиниться, хоть на колени встать — не обсуждать, не обсуждать, не обсуждать. Не подводить итоги. Не ломаться у Тора на глазах именно так, как сломаться хочется каждый из последний дней. Просто забиться в угол и рыдать, и не позволять никому — говорить с собой или трогать себя. Не позволять никому заглядывать внутрь и ранить пепелище собственным словом: когда-нибудь оно зацветет. Но сейчас это все ещё пепелище! Тор просто кивает. С тяжелым вздохом отводит глаза, перебирает взглядом пространство гостиной у Локи за спиной. Вчера вечером они смотрели здесь какой-то фильм. Тор приготовил ужин. Локи достал вино. Они целовались? Теперь они делали это, кажется, постоянно. По крайней мере много чаще, чем Локи чувствовал острый укол вины, когда смотрел ему в глаза. Пускай сейчас он и не мог ни остановить его, ни кого-либо спасти, когда рот Локи приоткрылся и уже прозвучало: — Ты…       Тор не стал даже слушать, перебив в момент:       — Я ничего от тебя не требую. Я просто хочу быть уверенным, что все прошло настолько хорошо, насколько могло пройти, — спокойствие, спокойствие, спокойствие — Локи бы врезал ему, если бы каждое из произнесенных Тором слов не было настолько обезоруживающим. Он действительно собирался обвинить Тора? Ему было поздно оправдываться, да к тому же он ничего не успел сказать. Тор же просто знал. Как с ним говорить или его самого, в любом случае стоило ему вернуть к Локи собственный взгляд, как тот тут же закрыл глаза. Просто уйти, просто спрятаться, просто не оставаться, просто не позволять — каждое простое действие было невозможным, неподъемным по весу Сизифовым камнем, с той лишь разницей, что его им ещё удавалось куда-то катить. Вместе. Сообща. Как настоящая команда или ее суррогат.       Качнув головой, Локи вдыхает, забывая выдохнуть, и прочесывает волосы пальцами. Массирует кожу головы, трогает затылок, бесполезно проверяя его целостность — затылок в порядке. Локи выживает. Тора волнует, что он снимает в него ошейник? В моменте это ощущается как настоящая паническая атака: и его присутствие, пережимающее горло, и свобода от него. С той лишь разницей, что без ошейника Локи хотя бы удается дышать… Тор делает это для него. Тор заботится о нем. Все, что Локи может — тронуть собственную шею прикосновением, которое не успокаивает, зажмуриться и все же выдохнуть. Чужая необходимость убедиться в его сохранности, в отсутствии разрушительных последствий, в чем угодно еще больно жалит в грудине невозможностью ответить чем-то равновесным.       Чем-то, что успокоило бы Тора. Чем-то, что было бы итогом или правдой. Сглотнув жестокий ком горечи, Локи выдавливает из себя согласное и пустое:       — Ладно… Ладно. Хорошо. Я понял, — это ничего не меняет. Тор вздыхает вновь, Локи — просто прикусывает кончик языка, чтобы не предложить ему вслух задохнуться. Утерев щеку, он тяжелым движением опускает обе руки, а еще опускается сам почти до мольбы, когда говорит негромко: — Мы можем поговорить о чем-то другом?       Он не станет признаваться, что подведение итогов много больше того, на что он способен, но, впрочем, признается уже. Тор отдает ему милосердием в ответ? Его жестокость реальна, существенна и инклюзивна. Локи сталкивается с ней не так часто, как ожидает. Локи знает ее в лицо. И чувствует, как в глотке дерёт то ли необходимостью зарыдать, то ли запретом делать что-либо подобное еще хоть когда-нибудь. Ему нужно подняться с места, ему нужно надеть пуховик и уйти, а еще никогда нахуй не возвращаться сюда, но Тор медленно, с тяжелым взглядом качает головой, а следом осторожно поднимает лежащую на диванных подушках ладонь. Тор говорит:       — Не думаю, что мы закончили здесь, — это важно для него, но он не беспомощен и Локи никогда бы не остался, если бы не понимал — это важно для них обоих. Это важно для их отношений. Это важно для их брачного контракта. Здесь не было выбора и отсюда не было выхода, потому что единственным выходом был только разрыв контракта. Тор всматривался, Тор вглядывался, а еще говорил языком фактов сам по себе, но теперь также знал — как с ним разговаривать. Локи не смог бы сказать ему, как сильно ненавидит его за это. Локи не смог бы сказать, как сильно ему благодарен. Подняв ладонь, подняв руку, Тор смотрит ему в глаза, а еще тянется к нему. Не спрашивает. Ничего не говорит. По протоколу положено — скорость разгона уменьшается в собственном временном отрезке от месяца к месяцу. Локи помнит, как они репетировали здесь, в этой же гостиной, свадебный танец месяцы назад и тогда не шло никакой речи о том, чтобы сидеть вот так. Не рядом с Тором, не подле него с возможностью быстро уйти и избежать нападения — у него на коленях. С его ладонью на собственном бедре. Со второй его рукой, которая… — Расслабься, — вот что Тор говорит ему еле слышно, уже задевая костяшками пальцев его щеку. От всей его нежности в груди щемит болью, потому что она страшит так же, как привыкание к ней. Теперь Локи становится одним из таких людей. Он целуется с Тором, он занимается с Тором сексом, а еще не вздрагивает, когда Тор касается его щеки. Медленное, неспешное прикосновение теплых пальцев дразнит скулу, задевает висок, а после спускается к шее. Локи морщится от щекотки, бормоча:       — Это против правил, — ему хочется призвать Тора к ответу на нечестность, подлог и предательство, потому что Тор использует собственные то ли козыри, то ли не врожденные привилегии. Прикосновение к шее сбоку отвлекает удовольствием и мягким шорохом ткани капюшона. Вот сейчас это случится, вот еще секунда, Тор схватит его за шею, опрокинет на диван и… Локи качает головой в ответ себе самому, а после выдыхает и прикрывает глаза. Одна его ладонь опускается Тору на бок, другая тянется к плечу. Тор пользуется знаниями, Тор распоряжается имеющейся у него информацией, и Локи никогда не отправит ему повестку в суд. Сейчас — лишь кривит губы в сомнительной усмешке, чувствуя, как Тор почёсывает его за ухом.       — Когда ты спокойный, с тобой намного легче разговаривать, знаешь, дорогой, — вот что он говорит, и печаль почти не дразнит его интонацию больше. Мягкий, спокойный тембр голоса, выглаживающее кадык прикосновение. Локи усмехается, чувствуя, как ком в горле рассасывается, стекая смрадом истерики по пищеводу. Когда-нибудь она случится, но, впрочем, сегодня вторник, а в четверг у него сессия со Стивеном. Стивен сторонник договора о конфиденциальности. Стивен никому ничего не расскажет и в этот раз, быть может, даже не будет говорить какие-нибудь тупые вещи. Он подобного еще, конечно, не делал ни единожды, но среди всего этого мира Локи не собирался отдавать собственное доверие задаром. С прищуром глянув на Тора, произнёс в ответ:       — Ой, кто бы говорил… Дорогой, — привычная игра, слишком похожая то ли на теннис, то на бадминтон, была безболезненной, а еще — все же привычной. В этом был ее смысл. В этом было самое лучшее, что вообще ее составляло. В каждом предыдущем дне, в каждом из предыдущих пяти месяцев — они игрались именно так. Теперь Тор, правда, смотрел вовсе иначе. С мягким, расслабленным блеском в глазах, с плавающей не обремененной усмешкой. Он ведь уже обо всем догадался? Это было хорошо, пускай и невозможно было переварить. Локи было хорошо с ним, пускай произносить это вслух было как будто бы смертельно опасно. Пока Тор был все таким же. Обыденно красивый. Твердый. Заботливый. Мелочно закусив щеку изнутри от его взгляда, Локи задевает его губы собственным раньше, чем успевает себя остановить. Тор, конечно же, замечает, но — самодовольно не улыбается. Только вздыхает в очередной раз, и ладно, быть может, Локи не так уж сильно хочется предложить ему задохнуться. Тор выглаживает его шею, задевает челюсть ребром ладони, а после обнимает ею за щеку. Трогает кончиком большого пальца уголок его губ. Он знает, он чувствует, он видит, а еще он точно любит целоваться, и Локи думает о том, что за этим тоже можно было бы спрятаться от любого разговора даже лучше, чем за Фандралом, но — вначале задевает губы Тора собственным взглядом. Вначале ловит изнутри собственное, мелкое, напряженное желание, а думает только потом. И порядок является здесь численным перевесом, который его еще точно когда-нибудь погубит. Вероятно, не в ближайшие минут пять. Вероятно, даже не в ближайшие десять. Чуть крепче сжав пальцами плечо Тора, Локи поглаживает его ключицу поверх ворота футболки. Локи говорит: — Я могу… — «поцеловать тебя», конечно же, не договаривает. Это дикость. Это просто невозможная ересь. Но временами это действительно успокаивает. Монотонные, медленные движения губ, чужие ладони, выглаживающие его бока или руки. В этот раз будет бедро? Тор так и не убирает с него ладони, а еще не смеется нахально, глядя ему прямо в глаза. Просто с заигрывающей, мелкой улыбкой говорит:       — Значит, мы всё-таки не разводимся… — не рассмеяться ему в ответ не получается и смех звучит облегчением, потому что Тор не обвиняет его, а еще действительно ничего не требует. Быть храбрее, или не тупить, или стать, наконец, «нормальным» омегой… Легко и безболезненно хлопнув его по боку, Локи говорит:       — Почему ты звучишь так, как будто бы надеялся на это, а? — и в ответ на его театральный, наигранный вызов, конечно же, звучит смех. Тор откидывает голову назад, закатывает глаза будто бы между делом. Локи не желает расспрашивать его и точно не станет дразниться. Тор действительно так сильно волновался обо всем этом? В этом вряд ли была слабость, в этом было что-то как будто бы притягательное или, быть может, просто требующее ответа на глупый вопрос «почему?». Но все же Локи — не желает спрашивать. Локи не нуждается в ответе. Он тянется вперёд на выдохе, чувствует, как Тор ерзает над ним, расслабленно вытягивая ноги и укладываясь затылком на подголовник. Среди всего его смеха прикосновение кончиков пальцев к щеке Локи вновь спускается к шее, дразнит кожу костяшками под подбородком. Локи поводит носом, почти даже предлагая себе остановиться — предложение не срабатывает. Что-то происходит, что-то меняется с того момента, как Тор поднимает руку с диванных подушек, но, впрочем, с момента их знакомства. Дотянувшись второй ладонью до его плеча, Локи почти прижимается к его животу собственным, и точно помнит: Тор не ответил согласием на тот вопрос, который Локи не удосужился даже договорить. Спрашивать второй раз, уже по-настоящему, было глупо и в то же время будто неловко. Много проще было сказать другое. Локи сказал: — Я бы не стал разводиться с тобой из-за подобной мелочи.       Вроде снятого ошейника или всей течки в целом? Вроде всего ужаса, всей дрожи его рук, что точно не собиралась уходить ни к сегодняшнему вечеру, ни даже завтра, или вроде всех его переживаний — мелочи, мелочи, мелочи. Ему все еще был нужен этот брачный контракт. Тор же явно был достаточно хорош, но Локи не собирался даже мысленно именовать его лучшим. Тор просто справлялся. Они справлялись вместе. Как настоящая команда? Со странным, слишком теплым прищуром глянув на него, Тор тянется ладонью вверх по его бедру, после обнимает его за бок. Он тянется к Локи всем собой, говоря будто бы между делом:       — Когда ты называешь все, что произошло, мелочью, мне, если честно, очень хочется тебе отсосать… — шуршание интонаций звучит засранисто, но так и не атакует. Тор поднимает к нему голову. Тор целует его сам, а ещё вдыхает носом, наслаждаясь то ли феромоном Локи, то ли привилегией собственного бесстрашия. Он ведь альфа. И им неведомо, неведомо, неведомо, только и эта автоматическая, обвинительная мысль никуда не ведет — Локи видел его напуганным, Локи видел его блюющим и видел его беспомощным. И целуя его, наконец, Локи точно знал, что может скрываться на глубине, за всей этой засранистостью или всем самодовольством. Он мог бы сделать Тору скидку на этой почве? Их количество не должно было стать критичным, потому что это было настолько же небезопасным, насколько успокаивающими в какой-то момент стали все эти альфьи прикосновения. Неторопливые, медленные и самую малость щекотные. Обняв его ладонью за щеку вновь, Тор мажет прикосновением большого пальца по его нижней губе, следом зализывая его собственным языком, и Локи прикрывает глаза ему в ответ, Локи целует его. Ощущение благодарности, которую не получится высказать, скручивается где-то под боком у большой беспомощной ненависти, но ни одно из них, ни любое другое не звучит тем облегчением, которое Локи чувствует. В подрагивающих кончиках пальцев, обнимающих Тора за затылок, в опускающихся и отпускающих все свое напряжение плечах, в ерзающих бедрах. Тор говорит ему когда-то столетие назад, что временами поцелуй не значит ничего, но сейчас сам же спускается ладонью по его боку к краю толстовки. Его пальцы подныривают под ткань, не спрашивая, Локи же — просто не вздрагивает. Он провел с этим человеком больше пяти месяцев, он пережил течку с ним, он переживет его, и ему точно стоит напомнить Тору о понятности, о прозрачности, об их договоренности, но Тор становится ими сам. Намеренно или случайно? Там, где Локи ждёт и ещё долго будет ждать от него жестокости, Тор продолжит говорить языком фактов и позитивно подкрепляющий опыт прошлого продолжит накапливаться, накапливаться, накапливаться. Спать с ним или заниматься с ним сексом, целоваться с ним, ужинать с ним или вести с ним дела — когда его ладонь прижимается к боку Локи кожей к коже, ничего не случается. Все ее маршруты, все ее пути и весь спектр ее возможных действий Локи знает, потому что ни единая автоматическая мысль никогда не будет отражением реальности. Той самой, в которой Тор тянется назад, откидываясь спиной на диванную подушку, а ещё тянет его за собой, не выпуская его губ. Не то чтобы он действительно держит. Не то чтобы он держал хоть когда-нибудь. Локи движется следом все равно, не желая, но, впрочем, не имея возможности разобраться — это просто хорошо или он просто все ещё пытается сбежать? Простота отсутствует. Статистика мертва. Он просто двигается, встает на коленях и нависает над Тором, целуя его в ответ так, как вкуснее всего. Удовольствие дразнит щекоткой кожу губ и где-то между лопаток, пока Тор прощально задевает его щеку кончиками пальцев, а после опускает руку. Она пропадает собственными координатами с карты тела Локи на две секунды, которые могут решить многое, пока Локи мыслит, не оборачиваясь ни к единой перепуганной автоматической мысли: ягодица или бок? Конечно же, ягодица. Тор подхватывает его под задницу одной рукой, пальцами другой уже выглаживает вдоль позвонков многозначительным предложением, которое совершенно не окупится. Локи не станет заниматься с ним сексом именно здесь, под камерами, или не станет заниматься с ним сексом в принципе? Где-то вдалеке хлопает дверь, ведущая на крышу, обещая им сомнительный подарок в виде возвращения Фандрала. И Тор бормочет ему в рот важное: — Он идет…       Локи поводит плечами, прижимается бедрами к его бокам, а ещё знает это, чрезвычайно важное, и сам. Шепчет почти возмутительно безответственно:       — Ага, — и заталкивает любой ответный смешок назад Тору в рот собственным языком, и перебирает пряди его волос на затылке. Если он потянет самую малость, Тор сожмет пальцы на его ягодице крепче? Локи тянет. Тор — выдыхает со сдавленным стоном и действительно впивается пальцами в его задницу. Все, что он может, все его реакции, все его движения — Локи становится одним из тех людей, которые знают, как это работает. И замечает даже, как дрожь в руках становится меньше, но почти не уделяет этому внимания. Вылизывая Тору рот, толкая его язык собственным и с усмешкой чувствуя мелкий импульс его феромона в пространстве вокруг них — Локи просто наслаждается. Просто успокаивается. И чувствует, как все это удовольствие, все ещё диковинное и обещающее когда-нибудь перестать быть дико страшным, стекает по его плечам и груди. Соски чувствительно напрягаются, потираясь о ткань бельевого топа, бедра мягко покачиваются. И слишком случайно напоминают — у них был спор. Тогда, в начале ноября, Тор потребовал себе поцелуй в том случае, если Стив с Джеймсом не разойдутся меньше чем за полгода. Локи же сказал, что против вида его альфьего поражения ни в чем большем не нуждается. Это было тогда, это было будто бы слишком давно, теперь же они были здесь, но ошибиться было глупо — при любом их новом, будущем споре, ставкой Тора вновь будет поцелуй. Ему действительно нравится это так сильно? Локи никогда не произнесет вслух слов о том, что ему самому это начинает нравиться тоже — перед лицом всего страха и всего его прошлого. Локи шепчет чуть хрипло: — Три…       И будто бы говорит другое, будто бы предлагает Тору сыграть вновь, а ещё играть долго и безостановочно. Флирт, заигрывания, дурные споры и не менее дурные ставки — Тор смеется ему в губы, притискивая бедрами ближе к собственной груди. Тор шепчет ему в ответ:       — Два… — он нуждается в воздухе, он дышит быстро, а ещё пахнет сталью феромона и его возбуждением. Если Локи сейчас опустится назад ему на бедра, он почувствует твердость его члена? Они не будут заниматься сексом, но ему нужно будет уточнить — он не готов заниматься сексом с проникновением. Ему не нужна ещё одна истерика. Ему не нужны ещё несколько часов ужаса. При том, как хорошо он держится последние дни, пытаясь не сломаться и не развалиться, ему будет более чем достаточно поцелуев. Быть может, дрочки. Быть может, Тор захочет ответить за собственные слова и отсосет ему. Или Локи может сам? Резкая мысль вызывает острый, колющий внутренности испуг перед всей небезопасностью чего-то подобного, оставляя ему себя для обдумывания. Он сам просто шепчет:       — Один… — вторя крепким, точно напряженным шагам Фандрала, уже пересекающим коридор вдоль. Во имя благоразумия Локи стоит отстраниться, Локи стоит подняться с Тора, а ещё отступить и притвориться, что ничего не было, но присутствие Фандрала ощущается настолько мелочной помехой перед лицом всего удовольствия от чужих поцелуев и прикосновений, что Локи просто отказывается напрягаться. Двигаться с Тором в унисон, ощущать, как он чувствует собственное удовольствие — Локи начинает втягиваться это. Он выглаживает шею Тора, отстраняется на какие-то сантиметры и точно замечает краем глаза его самодовольную усмешку.       Заступающий на порог коридора Фандрал уже говорит:       — Если хоть кто-нибудь из вас двоих расскажет Бальдру, что там случилось, клянусь, я… О мертвые боги, какого хрена вы здесь делаете?! — его слово обрубается на середине, смеясь резким, пораженным будто в самое сердце воскликом. Среди прядей собственных волос, закрывающих весь обзор, Локи не видит его, лишь слыша: Тор негромко посмеивается, поглаживая его вдоль позвонков, Фандрал с топотом разворачивается там же, где стоит. Не улыбнуться не получается. В этом проблеске тишины, в этом проблеске того спокойствия, что спасает его от всех неподведенных итогов поцелуями Тора, в самом центре этой искры мелкой надежды на то, что разговор не будет продолжен… Локи улыбается, чувствуя мелкий, почти целомудренный поцелуй в угол губ. Фандрал говорит, почти звуча обиженным: — Я отойду покурить ещё на десять минут, — и действительно делает громкий, очень говорящий шаг прочь, но все равно добавляет поучительно: — И я не буду вносить правки в брачный контракт, ясно, Тор Одинсон? Ебись со своим омегой сам. Как бы это сейчас ни звучало!       Тор смеется ему в ответ, откидывая голову назад, и вряд ли нарочно подставляя подбородок под тот поцелуй, который Локи никогда, никогда, никогда… Это уже вовсе не так страшно, как было раньше. Они вроде бы даже справляются, в то время как стихающий внутри Локи ужас уводит за собой почти всю его к Тору ненависть. Благодарность, правда, так и не уходит. Она остается, она трогает подбородок Тора его губами, а ещё выглаживает ему плечи его, Локи, ладонями. Он ведь может произнести ее вслух? Это ничего не даст, это никому не поможет, это никого не спасет, но именно это точно успокоит Тора, а ещё даст реальности новый, дополнительный цвет.       Тор интересуется нарочно ужасной, похабной интонацией:       — Как насчет, перебраться в спальню, дорогой? — и он точно знает, что Локи ее терпеть не может. Именно она, эта бархатистая, раздутая в собственном эго и ширящаяся самовлюбленностью интонация смешит его каждый раз, когда Локи слышит ее от Тора. Смеется и сейчас. Жмурит глаза, покачивая головой и чувствуя, как пряди его волос выглаживают Тору щеки. Тот уже подхватывает ладонями его под бедра, целует под подбородком. Отсмеявшись, Локи говорит вовсе не то, о чем думает:       — Вначале, мы выпроводим его, — и Тор откликается ему недовольным, но почти понимающим мычанием. Тор точно хочет предоставить контраргумент, вылизывая ему кадык. Локи говорит раньше: — И нет, отговорка, что он сам найдет дорогу, меня не устраивает, — Тор смеется. Тор целует, целует, целует его, а ещё заботится со всем тем милосердием, которое никогда не водится у альф в крови. Это делает его исключительным? Определенно нет, но Стивен предлагает название — другой. Тот самый альфа, который в первую очередь уходит в аптеку за подавителями, презервативами и смазкой, когда Локи говорит, что у него началась течка. Ни первое, ни последнее самому Тору не нужно, при отсутствии второго не ему придется разбираться с последствиями — Тор покупает всё, а после возвращается и, требуя с него клятвы не вредить, Локи не верит, что Тор действительно сдержит ее. Но Тор сдерживает. И какими бы ужасающими ни были все итоги, которые нет никакой возможности подвести, Локи все равно замирает в его руках. Вдыхает рвано, слишком открыто и звучно. Тор замечает? Тор останавливается. Тору хорошо — Тор продолжает существовать с ним в унисон. Он не использует его, он занимается с ним сексом, а ещё называет сексом все, что Локи может разместить в десятке разных категорий картотеки возможного удовольствия. Тор останавливается, замирают его руки, голова уже тянется назад, прочь от шеи, чтобы посмотреть Локи в глаза, чтобы задать Локи вопрос. Никакого ответа Тор не получит, с ответами для него у Локи вообще много сложностей, но — он правда старается. И сжав его плечо собственными пальцами, а ещё сжав на секунду зубы, говорит как можно спокойнее и тверже: — Из всего того, что я ожидал или мог бы ожидать… Это было хорошо, — это важно для Тора, но реальность такова, что это важно для них обоих. Это важно для их брачного договора. Это важно для их взаимодействия. Тор будет смеяться ему в ответ? Стивен именует его другим, Локи же просто прижимается щекой к его виску, понимая, что не сможет посмотреть ему в глаза. Это все — слишком. Непозволительно, страшно, немыслимо. Он закусывает щеку изнутри, заставляя себя вдохнуть глубже и напоминая: ему нельзя, нельзя, нельзя ломаться. Он может целовать Тора? Он может отдать ему благодарность? Он может охринеть как много, но он не оставит себя вне течки и внутри истерики у него на глазах. Ни сейчас, ни когда-либо позже — за этой границей просто нет жизни. За этой границей все переживания, что увидят чужие глаза, его просто убьют. Тор же целует его под челюстью даже раньше, чем Локи шепчет совершенно точно не сипло и без саднящего кома в горле: — Спасибо, что позаботился обо мне.       Тор просто целует его. И обнимает крепче, не пытаясь солгать ни единым словом: ничего простого нет.       Ничего простого не было и не существует. ~~~       Сегодня Стивен не в свитере. Поверх светло-зеленой рубашки у него тёмно-зеленый кардиган и Локи правда хочет сделать ему комплимент, но вместо любого слова просто дёргано, напряженно садится в кресло и скрещивает руки на груди. Он не собирается приезжать на сессию заранее, потому что у него есть работа и за два дня его отсутствия на его столе успевает накопиться столько дел, что он уже планирует провести в кабинете в главном центре Regeneratio всю субботу. Тору понравится это? Локи закрывает глаза на его спокойствие и довольство с самого полудня вторника. Локи закрывает глаза впервые, но, впрочем, лишь ради всеобщей сохранности и безопасности.       Ничего, правда, от этого не меняется. Жизнь просто продолжается? Ничего простого не существует. За прошедшие два с половиной дня он успевает поймать на себе семь внимательных взглядов Тора при том, что они почти не встречаются среди дня. Утром завтракают, вечером ужинают, то там, то там занимаются сексом, а еще целуются, и ему хочется обвинить Тора в непомерных растратах временных ресурсов в ответ на все эти внимательные взгляды, но Локи не говорит ничего. Чего-то большего, чем благодарность, у него для Тора просто нет и не будет, только Стивен уже минут пять, как сел в собственное кресло. Стивен уже спросил о причине отмены прошлой сессии.       Что Локи должен был ответить ему? Он вообще не хотел с ним разговаривать. Он не хотел быть здесь. Он не хотел быть нигде, а еще не собирался приезжать на сессию заранее, но приехал за полчаса до начала. Пока сидел в кресле ожидания, успел отбить себе пятку собственным нервным притопыванием, а еще дважды отказался от воды, предложенной администратором. Вероятно, тот хотел предложить ему успокоительное, но это было не положено по протоколу.       Если бы было, Локи бы попросить у него весь блистер.       Потому что ничего не меняется. Он отвлекает себя работой, он урывает какие-то жалкие секунды спокойствия, целуясь с Тором, а после мысленно тошнотворно кривится, не имея возможности переварить ни один из этих поцелуев. Его выжженное нутро когда-нибудь зацветет? Вероятно, Стивен не станет спрашивать у него об итогах, но после первого своего вопроса второй так и не задаёт. Он ждёт, он терпеливо и спокойно смотрит на Локи.       В какой момент Локи говорит ему? Он не поворачивает головы, вглядываясь в бежевую, с графитовыми прожилками вазу с букетом сухоцветов, когда звучит:       — У меня началась течка, — этот голос ему не принадлежит. Выломанная, сухая и хриплая интонация пахнет солью, засевшим комом в горле, а ещё очень крепкой сдержанностью. Сегодня ваза стоит в левом углу подоконника, и Локи не помнит, где она стояла в прошлый раз. Он все продолжает, продолжает, и продолжает: следить за руками, следить за словами, следить за интонацией, ни на кого не срываться. Броку успевает прилететь? Брок берет себе двух дневный больничный после родов, которые они принимают во вторник, но все равно прилетает к нему под вечер среды и взбешенно швыряет на его стол выписанный Пеппером еще в среду вечером чек. Эта ссора становится, пожалуй, первой из тех, где орет именно Брок, и первые пять минут Локи просто тупо смотрит на него, забывая любые слова.       Брока обижает компенсация за урон? Он воспринимает это нападением и оплатой за заботу о Стиве, мимоходом успевая послать нахуй каждую строчку протокола собственной работы. Не включаться эмоционально. Действовать быстро. Помнить о самых главных принципах работы с жертвами насилия. Жутко злой и с гипсом на перевязи он мог бы выглядеть даже забавно, но не выглядит так совершенно — впервые в жизни среди всего его бесконечного пизджа о его сексуальных похождениях Локи видит в его глазах то настоящее, что вообще вряд ли может существовать. Потому что Брок одиночка или потому что хуй кто его вытерпит? Он орет так громко, что в какой-то момент в кабинет Локи вламывается Джек и требует его успокоиться, предупреждая, что выведет его, если Брок продолжит вредить спокойствию омег, находящихся в центре. Не то чтобы это помогает. Но по крайней мере позволяет Локи сморгнуть все собственное удивление.       Позволяет ему отпустить Джека. Позволяет ему осадить Брока. А после сказать без предложения иного варианта: чек был выписан по причине физического урона и Брок заберёт его. Чек был бы выписан в любом случае — не зависимо от того, сломал бы ему пальцы Стив или кто угодно другой. Брок доволен его словами остается вряд ли, а ещё, конечно же, не извиняется за собственный крик, но деньги все равно раздраженно забирает вместе с собой, когда уже Локи посылает нахуй — и его самого, и его нервяк, и все его личное.       Сегодня утром в кабинете его ждёт свежая, ещё горячая выпечка из RePlace. Но сам Брок, уже вышедший на смену, не заходит.       Зайдёт вечером? Локи отвлекается на него, Локи отвлекается на работу, Локи отвлекается просто и это отлично помогает ему держаться, но позволяет забыться — за ним все равно смотрят. И Стивен у него все равно спрашивает:       — И как прошла ваша течка, Локи? — безжалостно, жестоко и кровожадно. У Локи дергается плечо, дергается глаз, а ещё напрягаются бедра. Он сжимает зубы почти злобно, когда рывком оборачивается к Стивену. Он хочет зарычать, и рявкнуть, и закончить встречу прямо сейчас, Стивен же спокойно и внимательно смотрит на него. Стивен спрашивает, потому что это важно. Стивен спрашивает и не станет говорить что-то глупое или обвиняющее, потому что никогда так не делает.       Споткнувшись на первом же, так и не произнесенном бранном слове, Локи дергается уже весь, а ещё крепче обнимает себя скрещёнными на груди руками. Пальцы впиваются в ткань черного свитера, будто пытаясь удержать все сломанное цельным и сейчас, столько дней, столько времени спустя. Ему ведь не обязательно делать этого? Он может сделать это сейчас или это произойдет с ним само в любой будущий момент времени, потому что всякая выдержка имеет свою цену.       Локи обещает себе выдержать.       И все равно жгущее язык слово почти выплевывает, уже чувствуя, как намокают глаза:       — Я выжил.       Его хватает лишь на это и рваный, больной выдох. Рыдание скручивает его сразу же, собственной ладонью жмуря его глаза и вынуждая обнять себя до боли в костях. Обнять так, будто бы это поможет не развалиться ему где-то там, то ли среди полной ужаса и заботы течки, то ли среди всего жестокого вечера февраля. ~~~