Дистимия

      Утро означает, что он снова жив. И это побуждает к действию: подняться с кровати, умыться и приготовить завтрак. Ричард убирает все письма задолго до того, как его сонное сознание вбрасывает воспоминания в мозг. Рид проверяет почту лишь по привычке. Из обихода выделяется факт: ничего нет. И тогда он начинает вспоминать, что его утро проходит совсем иначе. — Мне что-нибудь приходило? — он спрашивает об этом у пустоты. Из пустоты доносится: ничего. Ричард ему врёт, да так искусно! Смотрит в глаза (выйдя из гостиной) и спокойно добавляет: «а вы ждёте почту?». И ни один искусственный мускул не заставляет усомниться в его словах. — Ты шутишь надо мной? — Гэвин насмешливо изгибает бровь. Он больше не сонный. И единственное, чего он сейчас хочет, так это занятного чтива, где ему обещают выколоть глаза и отрезать пальцы. — А я похож на клоуна? — Ты похож на мудака, — Рид толкает напарника в плечо. Разговаривать с грудой металлолома, как разговаривать со стеной — никакой пользы в ответ. Ричард для него снова становится звуком из пустоты.       Пока он принимает душ, готовит себе завтрак, шум за дверью становится невыносимым. Поначалу это лишь чьи-то шаги, звук падающей мебели, но чем дальше, тем громче — рыдания, крики и снова топот. Гэвин с немым вопросом — какого хуя? — смотрит на Ричарда, когда тот останавливает его, не позволяя открыть дверь. — Лучше отцепись, — грозно советует Рид, но Ричард ведь просто стена, просто тупой ублюдок. За это и получает удар: один, второй, пока не складывается пополам. Гэвин всё равно открывает дверь. Гэвин смотрит на врачей в белых халатах и соседку, что с воплями просит пощады. Она кричит: отпустите. Кричит: там мой сын! Врачи выводят её на улицу. Рид бросает злобный взгляд на андроида — его диод загорается красным, но очень быстро приходит в норму. Однако взгляд, брошенный куда-то вглубь, опасный, странный, успевает пробрать Гэвина до костей. Он выбегает на улицу. Врачи его отталкивают — у них буйный пациент. — Будешь лезть, и тебя увезём, — грозит один из врачей. Они увозят женщину, даже не выслушав его. А Рич просит вернуться в дом. Рич хмурится. Рич в своё оправдание говорит: — Ей была нужна квалифицированная помощь. — Подумав, он добавляет: — Как и Вам. — Да пошёл ты, — у Гэвина чешутся кулаки. Он замахивается, замирает и, ничего не сделав, возвращается в дом. Бессилие садится на плечи и тихо шепчет ему о собственной слабости и вине. — Может, сдашь меня так же, как и её? Ричард игнорирует вопрос. — Эй, я с кем разговариваю? — Рид за плечо грубо разворачивает его к себе. — Слышишь меня? — и отшатывается. Что-то в этом немом взгляде, в мигающем диоде и молчании заставляет его успокоиться. Кажется, именно это люди называют страхом.       Ночью Гэвину снится, что Ричард пытается его убить. Он бежит так долго и много, что воздуха в лёгких начинает не хватать. Ричард его догоняет, Ричард что-то делает. А он просыпается в поту тяжело дышащим, но живым. Поднявшись с постели, он из кувшина пьёт теплую воду. Кто-то звонит в дверь. Он идёт туда, но Ричард успевает быстрее. — Тише, — указывает он. И Рид кивает. Ему не хочется слушать этого ублюдка, но в вопросах безопасности он компетентен. На дворе ночь. За дверью кто-то ждёт их пробуждения. Ричард достаёт пистолет, смотрит в глазок, но там оказывается пусто. С невозмутимым видом он открывает дверь. В полуметре от порога лежит тёмный пакет. Запах такой, что выворачивает наизнанку. Рид морщится, закрывает нос рукой. Но его всё равно выворачивает, когда минутой спустя он достаёт из пакета обезглавленную бродячую псину. Всё зашло слишком далеко — понимает он, пока Ричард избавляется от окоченелого тела. — Идите спать, — говорит он. И Рид уходит, только вот уснуть так и не удаётся.