現在の世界 The Present World
…— Ран! В каком виде ты смеешь заявляться домой! — прозвучавшее возмущённое обвинение даже не напоминало вопрос и, судя по интонации и напряжённому голосу говорившей, вовсе не стремилось как-то смягчиться. Минуту назад вспыхнувший в коридоре свет предательски обрисовал младшую Цугэмию перед матерью во всей красе. Аккуратно наполовину заплетённые утром орехово-каштановые волосы, теперь явно спутанные, представляли из себя потемневшую из-за водных процедур некую абстрактную массу, в беспорядке лежавшую на плечах. Казавшаяся чёрной из-за пиджака школьная форма, чья горловина была обильно смочена в крови, — изорвана, оголяя участки кожи, покрытой наливавшимися синяками. Украшавший одежду — что было спорным утверждением — бант сгинул во мраке ночи. Некогда обнимавшие тонкие ноги девочки гольфы съехали к щиколоткам и демонстрировали сбитые коленки и те же самые проступавшие гематомы. Оглядев себя перед праведно разгневанной родительницей, Ран хмыкнула и, прочистив горло, поинтересовалась: — Не нравлюсь?.. — и вымокшая сумка с наверняка превратившимися в кашу учебниками грузно плюхнулась на пол с плеча девушки, у которой просто не оставалось сил держать её. Сама же девушка автоматически налаженным движением сбросила обувь и следом за ней стянула поочерёдно чулочно-носочные изделия, порядком её раздражавшие, оставляя их там же, где и туфли. — Что за тон? — пытаясь выглядеть сурово, Цугэмия Раму скрестила руки на груди и нахмурилась, но и это не помогло ей завоевать авторитет в глазах дочери, исподлобья наградившей мать злобным взглядом. Простояв с мгновение под пристальным наблюдением, школьница вздохнула и потянулась за сумкой, с трудом и нехотя поднимая её. Зрительный контакт разорвался, и это не устроило Раму. — Я тебя спрашиваю, — она попыталась снова поймать взор отпрыска, но тут же пожалела об этом: Ран не выглядела настроенной на общение и представляла из себя весьма враждебное, взъерошенное существо. — Спросить больше нечего? — глухо проговорила девочка и двинулась в сторону лестницы на второй этаж, коя была загорожена грозной, но небольшой фигуркой матери. Однако та не собиралась так просто отпускать дитятко и продолжила допрос: — Как ты смеешь разговаривать со мной в такой манере? — она повысила голос. Младшая Цугэмия презрительно дёрнула плечом, буравя родительницу делано равнодушным взором. Из-за преграды на её пути она остановилась, но не надолго, решительно продолжив путь. Аккуратно обогнув Раму и вынудив ту обернуться себе вслед, Ран прошла к цели, оставляя на полу мокрые следы, но, только-только вступив на узкие ступеньки, услышала следующее: — Ты не имеешь ни малейшее право поворачиваться ко мне спиной, когда я разговариваю с тобой, — послышались раздражённо дрожавшие, но звонкие нотки, ясно передавшие подростку, что старшая Цугэмия не совсем уверена в себе и своих силах справиться с дочерью — так было всегда, ничего удивительного. Раму в последнее время нередко робела перед собственным взрослевшим и всё чаще огрызавшимся ребёнком. — Ты и не разговариваешь… — Ран хмыкнула, ощущая своё превосходство, — Ты задаёшь глупые вопросы. А глупые вопросы, как ты знаешь, не требуют ответа. Разве что такого же глупого, — отчётливо произнесла девушка, зная, что это откровенно взбесит мать, и не считая нужным развернуться. — Ты хочешь, чтобы я разбудила твоего отца? — нахмурилась хранительница семейного очага дома Цугэмии: отец был козырем, который она постоянно использовала в ссорах. — Имей в виду, что тебе не поздоровится, — лицо женщины исказилось от беспомощной злобы, — Ты задержалась и нарушила монгэн, им установленный, посмела прийти домой в неподобающем виде и перечить мне. Знаешь, что он скажет? — Ран замерла, пребывая в ледяной ярости и испытывая подступивший к горлу предательский страх, — Он сразу поймёт, что ты опять игралась с этой своей игрушкой, нагинатой, и тогда ты точно расстанешься с ней. Давно пора! — она победно улыбнулась, — Раз ты не желаешь по-хорошему извиниться передо мной, то у меня не остаётся иного выхода, как так и поступить. Сия угроза была единственным средством давления на младшую и потому бесправную Цугэмию — это прекрасно понимали обе. Разозлённая Раму двинулась в сторону родительской спальни, откуда слышался глубокий храп отца семейства, как явно нарывавшаяся Ран произнесла с выдохом: — Вот значит, как… Значит, всё, что тебя волнует, — это собственная гордость, что твоя непослушная дочь отказывается подчиняться тебе же и разговаривает с тобой в якобы неподобающем тоне, дурацкий монгэн и моё невинное увлечение хоть чем-то, пусть и нагинатой, — девочка обернулась, и её золотистые глаза недобро сверкнули: — Тебя даже не беспокоит и не заботит, почему я вернулась в таком виде, словно меня били или насиловали, — горечь случайно пролилась в голос, — Какая же ты мать после этого?.. Старшая Цугэмия вздрогнула, её глаза шокированно округлились, и она замешкалась в нерешительности, а её отпрыск как ни в чём ни бывало предприняла новую попытку подняться к себе в комнату. — Что-то случилось? — прошептала изумлённая Раму, едва ли не впервые увидев, что внешность девочки и вправду оставляет желать лучшего: никогда ещё та не позволяла себе так сильно пострадать в какой бы то ни было ситуации. «А что, если…» — по спине женщины пробежался холодный пот. Она ведь не знала, что её первая мысль о том, что дочь снова ввязалась в потасовку, — самая что ни на есть настоящая правда. На секунду остановившаяся Ран безмолвно продолжила путь, топая по ступеням и неся избитое тело как непосильную ношу. — Тебе всё равно не избежать разговора с отцом, — пытаясь оставить последнее слово за собой, родительница взяла себя в руки и принялась за старые угрозы. «Наверняка она ещё и врёт!..» — Делай, что хочешь, — безразлично бросила девочка и, поднявшись, скрылась в своей комнате, прихлопнув за собой дверь. Мысленно чертыхнувшись и прокляв всё на свете, поддавшаяся сильной волне фрустрации девушка позволила тяжеленной школьной сумке свалиться с глухим шумом с плеча. Невидящим взором проследив её движение навстречу полу, она на мгновение обратила внимание на завязанную вокруг ручки красную повязку с золотыми канджи и криво усмехнулась. Затем она резко развернулась и, выйдя вновь из своего убежища, направилась в ванную. Ноги казались соломенными и отказывались нести свою хозяйку даже в направлении спасительной горячей ванны, которая так и мерещилась усталой Цугэмии. …— То есть ты всё-таки ничего не помнишь? — разочарованно протянуло высокое блондинистое существо, смотря на неё растерянным карим взглядом. — Хээ… …Оказавшийся её оппонентом в эту грозовую ночь молодой человек после появления своего знакомого иностранца, фамильярно называвшего того Кёей и вмешавшегося в поединок, резко потерял интерес к происходившему. — Я ухожу, — непререкаемо обронил юноша на прощанье, не интересуясь ничьим мнением и убирая отлично потрудившиеся тонфа. — Стой! — возмутилась уязвлённая Ран, пытаясь отдышаться. Обогнув в очередной раз нагло встрявшего не в свои дела светловолосого парня, девушка бросилась с оружием наперевес к сопернику, уже повернувшемуся к ней спиной, но… Менее секунды успело проскочить между ними, как оппонент бросил на неё из-за плеча предупреждавший о настоящей опасности взгляд. Внутри Цугэмии словно всё заледенело, и, обмороженная, она рефлекторно затормозила. Казалось, настоящий, измерявшийся в реальном времени минутой момент растёкся в воздухе ядовитым веществом, вынуждая присутствовавших замереть ровно на столько, на сколько было необходимо Вселенной, чтобы… Мощный, требовавший беспрекословного повиновения, схватывавший за сердце и расплющивавший его, раскованный и властный взор непроницаемых космически-чёрных очей растворял всё, что попадало в радиус зрения его владельца. Почувствовав себя маленьким камешком под подошвой безразличного человека, Ран судорожно выдохнула. В тот миг, пока её обжигала морозным взором и ставила на колени всего лишь пара чьих-то глаз, ей чудилось, будто она оказалась парализована ровно настолько, чтобы быть не в силах отвести собственный заворожённый взгляд. Точно загипнотизированная девочка всматривалась в обсидиановые омуты, виртуозно высасывавшие душу из любого тела, и испытывала странные, полумистические ощущения — их болезненность была такой же неоспоримой, как и приятность. Заколдованная тёмной магией Цугэмия буквально верила, что пробравшийся под её кожу холод носил иной характер, чем тот, коим обладала ненастная погода. Медленно столкнувшись с её внутренним вулканического происхождения теплом и повелительно сливаясь с ним, этот холод беспощадно вторгался в самое естество, напоминая проникший в вены смертельный яд. Так налагались нежелательные для обоих невербально общавшихся собеседников чары, разрушить которые не в состоянии будет даже время — но парень и девушка не знали об этом. Это вовсе не здравое и не рациональное чувство неспешно, но настойчиво превращалось во взаимное. Хибари Кёя также вкусил его убийственную прелесть, изящно нырнувшую в тайные глубины его сущности — туда, где безопасность обещала защиту и где можно было пустить корни наверняка. Непробиваемому юноше неожиданным образом доставляло лёгкое удовольствие наблюдать, как ему со всяческим сопротивлением покорялась бунтарская натура почти поверженной соперницы… и как там же только начала зарождаться буря возмущения, верховодимая ненавистью и отрицанием. Не став дожидаться итога и потеряв даже поверхностный интерес, не догадываясь, что инфицирован отныне и вовек, молодой человек с несдержанной усмешкой отвернулся и неторопливым шагом покинул школьную территорию. Стоило ему это сделать, как Ран смогла вдохнуть полной грудью мокрый воздух, как если бы до этого момента ей было запрещено дышать открыто и непринуждённо. Внезапно все раны дали о себе знать, и её пронзила совершенно реальная боль — разные оттенки поражали воображение. Так же непредвиденно рухнуло осознание абсолютной усталости и того, что она ужасно замёрзла и что пора бы уже выдвигаться домой. Недовольная и расстроенная, девочка тяжело нахмурилась. …— Что я должна помнить-то? — раздражённо спросила в ответ Цугэмия, стоя с иностранцем возле собственного дома. Тот вызвался против всякого её желания быть сопровождающим до конечной точки вечернего путешествия девушки и благородно поддерживал над продрогшей спутницей зонт. Всю дорогу они почти молчали, только не представившийся незнакомец периодически пытался вставить пару слов и дружелюбно начать диалог. Попытки кончились закономерной неудачей, так как погружённая в досадные мысли Ран даже не слышала его вопросы или успешно их игнорировала. — Мне пора, — она пресекла открывшего было рот парня и, шагнув из-под зонтика, захлопнула за собой скрипнувшую калитку. — До встречи, Ран, — запоздало произнёс блондин и не получил ответа. Постояв с минуту и проследив, как входит в величественный особняк бывшая попутчица, он вздохнул и отправился восвояси, думая о том, стоит ли ему действительно рассказать Цугэмии невероятную историю. Да и поверит ли она?.. …Утопая в горячей ванне и стараясь расслабиться, отмахивавшаяся от разливавшейся по телу боли школьница позволила рою разрозненных мыслей захватить голову. Силясь вспомнить то, что в её жизни явно никогда не происходило, она отчётливо понимала, что видела как светловласого мужчину, чьё имя она не удосужилась спросить, так и некоего Кёю впервые. «Кёя… Так его назвал тот странный иностранец. Тот ли это Хибари Кёя, о котором говорит весь Намимори?..» …Уже позже, засыпая под мягким, похожим на ручное облако одеялом, Ран по-прежнему видела чёрные, затягивавшие в бездну, равнодушно-презрительные глаза. Неважно, закрывала ли она собственные, напрасно пытаясь забыться, или затуманенным взглядом смотрела в пустоту — повелительный и снисходительный взор очей, полных жестокой тьмы, продолжал преследовать её сознание. И это безмерно бесило.Перевод и сноски
Монгэн — 門限, комендантский час.