Irrepressible Madness

現在の世界 The Present World July 29, 2006. Saturday. Day One.

      «Неужели он действительно… был таким монстром?»       Сумев покинуть незамеченной отчий дом, Цугэмия медленно прогуливалась по ещё сонным улочкам Намимори. Несмотря на столь раннее время, летнее солнце уже выполняло свою странную миссию по уничтожению всего живого, зависнув на безоблачном небе единовластным тираном. Сама девушка, фактически улизнув от ещё не вставших с постели родителей, пребывала в не очень радужном состоянии: мало того, что пришла домой за полночь и получила нагоняй от обоих предков, так ещё и не выспалась, ибо возжелала сбежать из комнаты до того, как отец с матерью изволят пробудиться в субботу. Теперь ей предстоял целый день мыканий по городу, а занять себя было совершенно нечем. Впрочем, даже бесцельно слоняясь по закоулкам, она прекрасно знала, куда её тянет, и этим местом определённо было жилище её тётушки. Однако идти туда напрямую Ран пока что не хотела, поскольку вчерашние сведения, внезапно поступившие к ней на рассмотрение, ещё никак не улеглись в юной голове.       Посеявший хаос в жизни новых знакомых — неполноценной семьи Рэдберри — и при этом запомнившийся весёлым и, главное, любящим дедулей Кикунага Эйзаэмон представлялся теперь подростку самым настоящим извергом. Она не могла перестать как осуждать, так и оправдывать: если аргументы к первому были очевидны, то ко второму… Какая разница, что делал её пожилой родственник, пока тепло относился к собственной семье? Без всякого сомнения — он просто обожал свою жену Мару. Человек без какого-либо креативного бэкграунда: музыкальный слух и даже творческий вкус вкупе со способностями, как и сама сфера созидательного и прекрасного, были ему чужды — и влюбился как мальчишка в звезду классического балета, случайным образом узрев ту на сцене. Эту историю Ран слышала от впечатлительной и романтичной матери не единожды. Эйзаэмон добивался второй половинки — упрямой, капризной и мечтательной женщины — почти два года, путешествуя за ней по гастролям, и лишь спустя столько времени такого обильного внимания к своей персоне от настойчивого поклонника Галеацци благосклонно одарила его первым свиданием. Как и чем очаровал избирательную и непостоянную балерину не отличавшийся галантностью мужчина, Раму никогда не говорила, ибо её интерес моментально утрачивался сразу же после занимательной прелюдии к первому свиданию родителей. Или ни Мара, ни уж тем более сам Кикунага никогда не вдавались в подробности перед детьми, что казалось Цугэмии наиболее очевидным вариантом.       Отношение к дочерям, на сколько могла напрячь память девочка, было специфическим: по коротким и незначительным рассказам Масаэ, отец тренировал её с малых лет, пытаясь приучить и нежную Раму к поту и труду. Однако младшего ребёнка приватизировала Галеацци, считая, что у неё есть танцевальные данные. Последние Раму, пусть даже и действительно имея, никак не реализовала и после балетной школы — видевшая выступления матери Ран считала её после гениальной бабушки и вовсе посредственностью. «И неудачницей…» — категорично добавляла девушка, ведь родительница — мало того, что вышла замуж и бессмысленно осела дома — переложила на неё свои же амбиции, требуя нереального. Да только Ран повезло уродиться в неповоротливого дедушку, и это припоминалось ей на каждом году её жизни. Далёкая от творчества и едва справлявшаяся с уроками музыки и музыкальными инструментами в начальной школе все шесть лет, наследница Эйзаэмона радовалась этому факту с бесконечной теплотой: её куда больше увлекали тренировки с Масаэ, нежели навязываемый ей балет.       Но сказать, что старший Кикунага никогда не любил свою семью, было бы бессовестной ложью хотя бы потому, что он души не чаял в Маре и потом во внучке, возиться с которой приезжал как можно чаще.       «И теперь я понимаю, почему…» — мрачно рассудила Цугэмия.       В самом ли деле дедуля расчётливо ставил на ней опыты и эксперименты с пламенем, пробуя, подходит ли ей если не семейное кольцо, кое он сдал в качестве входной платы в исследовательскую группу, так хотя бы кольцо Щичихоо в принципе? Спрашивать у матери и отца было бы бесполезным занятием, а сама школьница помнила лишь смутные отрывки, верить в достоверность коих не казалось надёжным. Как известно, память, да ещё детская, имеет искажённый формат. Единственным фактом являлось то, что да, Рэдберри правы: её пламя пробудилось в раннем возрасте, что дало тётушке возможность начать тренировки племянницы практически сразу после смерти Эйзаэмона.       Перебирая обрывки семейной истории и погружаясь всё глубже в размышления, Ран неспешным шагом приближалась к дому Масаэ. «Она не любит, когда я прихожу без разрешения и предварительной договорённости…» — она тут же начала колебаться в правильности своего желания забежать без особого приглашения. Но с другой стороны, дело, касавшееся Рэдберри и колец Щичихоо, не требовало отлагательств, и стоило разузнать всё как можно быстрее. А кто ещё владеет информацией, как не основоположница Ризольверы, признавшая девчонок Рэдберри и являвшаяся первым ребёнком самого Кикунаги-старшего?       Тяжко выдохнув, Цугэмия прошествовала к воротам мощного особняка в европейском стиле — резиденцию для своего гнезда ещё дедушка отгрохал всем соседям на зависть. Они на удивление были открыты, впрочем, это было похоже на Масаэ: та была порой даже слишком уверена в своих силах, никак не стремясь обезопасить себя. Толкнув железную калитку, ученица Мидори прошла во двор и легко поднялась по невысоким ступеням, ведшим ко входной двери.       В прихожей, едва ли освещённой, девочка обнаружила всю тётушкину обувь, кроме любимых кроссовок, в которых та также могла ходить по дому как в тапочках. Пустой коридор вёл куда-то вглубь, позволяя рассмотреть количество комнат в нём, и Ран спокойно двинулась в сторону кабинета старшей родственницы.       «Как мне организовать разговор? — терялась в сомнениях школьница. — Тётушка только разозлится на прямой вопрос, сказав, что я лезу не в своё дело». Но какое не её? И уж лучше пусть сама Кикунага расскажет правду, нежели снова возвращаться к Киёми и компании. «К ним и так придётся вернуться…» — промелькнула серьёзная мысль. Да, она обещала Рэдберри подумать, но окончательное согласие, как и отказ, она не давала. Решение по-прежнему оставалось за ней и во многом зависело от того, что расскажет или не расскажет Масаэ.       Кабинет оказался однозначно пуст. Оторопело рассматривая комнату, Ран пыталась вспомнить, когда это тётя — жаворонок и трудоголик по натуре — с утра пораньше отказывалась от работы в пользу постели. «Ну и ладно, подожду в гостиной, пока проснётся, но только проверю, тут ли она… Может, её и вовсе нет дома».       Спальня оказалась столь же пуста, как и кабинет — кровать была аккуратно заправлена, подушки расставлены симметрично и красиво, и даже будильник стоял на прикроватной тумбочке чётко по центру. «Да где же она?» — недовольно выругалась племянница, точно зная, что раз дом открыт, значит, Масаэ точно в нём, и потому отправилась в путешествие по другим комнатам.       Заглядывая за двери и совершенно осмелев, Цугэмия начинала злиться на тётю: неужели та в спешке уехала по делам? Если не вообще покинула Намимори. Может быть, это дела Ризольверы, хотя бы стычка Вонголы и Рэдберри, вынудили её отправиться куда-то ещё? Невольно она вернулась мыслями к осуждению дедушки: как бы она ни пыталась остановить поток порицания, он вихрился в душе подобно приближавшемуся смерчу.       Да, она не считала себя наивной дурочкой и прекрасно осознавала, что мафиози далеки от белых и пушистых зайчиков. Впрочем, последние не вызывали у тринадцатилетней девочки должного умиления. Скорее, Ран отдавала себе ясный отчёт, что, однажды сделав выбор в пользу в тёмного нелегального сообщества, выйти из него невозможно при всём желании, которое, наверное, и не возникает у таких личностей. Поэтому разве она могла как-то негодовать по поводу Эйзаэмона, коли сама хотела быть частью его мира? «Но стала бы я браться за что-то эдакое, как дедушка…» И это был любопытный вопрос: наука и эксперименты не интересовали школьницу. Но разве настоящие и жестокие опыты на людях — это ли не занимательный предмет? Не обращавшая достаточно внимание на окружающих, игнорировавшая реальность по мере возможностей Цугэмия нашла, что, пожалуй, ей было бы лень вкладывать время и знания в это, если бы ей не светила собственная выгода от процесса, а её она никак не могла разглядеть.       «Как тот бооя говорил?.. «Такое… травоядное животное, как ты…» там было, да?» — напрягать память ради целой фразы не значительного в её глазах мальчишки было скучно, но запавшее в душу выражение вылезло сейчас как нельзя кстати. «Верно. Всего лишь травоядные существа, для чего ещё они нужны? — хмыкнула высокомерно девчонка, наворачивая круги по дому и приближаясь вновь к кабинету Масаэ. — И впрямь можно забить их до смерти».       Неожиданно она услыхала какой-то шум в рабочей комнате тёти и резко напряглась. Пробравшись на цыпочках к двери и заглянув за неё, Цугэмия тут же выдохнула, заприметив возле широкого стола не кого-то иного, а саму Кикунагу. «И где она была?» — озадачилась младшая родственница. Сейчас же та защёлкнула большую, обитую чёрным бархатом коробку, едва позволив Ран увидеть что-то круглое и красное в ней в единственном экземпляре, и взяла в руки, чтобы явно отнести на полку, но всё-таки засекла любопытную морду племянницы.       — Ран, — окликнула Масаэ её, недовольно нахмурившись и остановившись посреди помещения.       — Я всё объясню, — поспешно вставила девушка, боязливо просачиваясь в кабинет. — Мне нужно поговорить с тобой…       — Ничего не знаю, — резко оборвала наследницу Кикунага. — У меня встреча, и мне пора, — и непримиримо добавила: — Поговорим позже, когда у меня будет время на тебя.       Пройдя к полкам и водрузив вельветовую шкатулку на самый верх, она вышла из комнаты — Цугэмия послушно вышла вслед — и закрыла её на ключ.       — Тебе здесь нечего оставаться, — находясь вблизи к тётушке, Ран неожиданно обнаружила, что та выглядит неважно: светлая чёлка прилипла ко лбу от испарины, глаза мутные и блестят, а голос еле слышно подрагивает. Но подавать вид, что она что-то поняла или увидела, не стала. «Всё равно не прокомментирует». — Так что попрошу на выход.       — Ладно, — не без раздражения отозвалась племянница. — Уже ушла. До встречи.       …Рассеянно разгуливавшая по улочкам Цугэмия наблюдала за пробуждавшимся Намимори, вываливавшимся в субботний город по делам, за покупками и просто приятным — насколько оно возможно в жару — времяпровождением. «Как же ж жрать охота…» — грубо подумалось девушке, и она вздохнула, помассировав переносицу. Не возвращаться же домой ни с чем…       — Ои… — раздалось за спиной чей-то неловкий оклик, и Ран нехотя обернулась.       Её нерадостному и даже сердитому карему взору предстала лохматая картина: шоколадно-каштановые волосы не расчёсанными пучками торчали из головы какого-то школьника, а его карамельно-рыжие глаза с доброжелательностью взирали на ученицу Мидори.       — Что? — школьница сузила золотистые очи и полоснула незнакомца хмурым взглядом.       — Нет, нет, н-ничего! — подросток в форме средней школы Намимори неуклюже замахал руками и от этого обильного действа едва ли не уронил сам себя оземь.       — Ну… — Цугэмия собралась было продолжить путь в неизвестность, как память услужливо подсказала ей, кого она встретила, тем более что парнишка не растерялся и напомнил о себе:       — Вчера… вчера ты же тоже была у старшей школы Намимори? — робко поинтересовался он.       — Савада Цунаёщи… — попробовала произнести это среднестатистическое имя девушка и скривила нос: не любила она длинные мужские традиционные имена, их обладатели никогда не отличались особыми умом и сообразительностью.       — Да-да! — довольно и с улыбкой отозвался третьеклассник. — Так это же ты была, да? — он не отставал, хотя оба уже знали ответ.       — Какая разница? — пожала плечами ученица Мидори и подтвердила просто так: — Ну да, я тоже там была.       — Вот как… — Савада как-то грустно обмяк. — Значит, ты тоже из Рэдберри, да? — он напоролся на тяжеленный взор собеседницы и попытался скоро объяснить свою заинтересованность: — Не пойми меня неправильно, что ты! Я просто хотел поговорить с кем-нибудь… из них.       — О чём? — не сдержала любопытство девушка, пристально рассматривая нового знакомого.       — О перемирии, — охотно отозвался подросток, а его глаза тут же с надеждой засияли. — Я бы очень хотел, чтобы нам не пришлось как-то сражаться… — он залебезил в неуверенности: — Это ведь всё бессмысленно… Зачем это нужно? — он умоляюще взирал на неё. — Не лучше ли всё обсудить…       — Ну так у тебя будет время всё обдумать и обсудить, — с разочарованием откликнулась Ран, брезгливо взирая на виртуальный белый флаг, коим так усердно размахивал Цунаёщи.       — Да? — недоверчиво переспросил он.       — Конечно. Вам ещё не назначили арбитра, — со знанием дела пояснила Цугэмия. — И даже если это произойдёт в скором времени, все знают, что до поединка должна пройти неделя.       — Неделя? — Савада почесал в задумчивости затылок и заискивающе улыбнулся: — Н-не понимаю.       Ран обречённо выдохнула. «Как можно не знать простейшие правила игры? Пусть даже они не такие давние!»       — Ризольверой даётся неделя на обдумывание и принятие решения относительно боя между семьями. Это нерушимое обещание, под которым подписались все мафиози, — вспоминала из объяснений тётушки, данных за этот месяц, Цугэмия. Впрочем, эта базовая информация была известна ей и без обучения. — Вам нельзя обсуждать и предпринимать что-либо до четвёртого дня. На четвёртый, — холодно объясняла она, — вам необходимо встретиться и обговорить условия возможного мира или схватки. И только на седьмой, если вопрос не был решён полюбовно, вы под надзором арбитра собираетесь для сражения.       Слишком много слов для такого тщедушного мальчишки. Утомительно. Она точно хотела бы быть сотрудником Ризольверы?.. Ран ещё пуще нахмурилась.       — Ах, вот оно как! — одухотворённо воскликнул юноша, а его простое лицо озарилось ликованием. — Спасибо!       — Не за что, — отозвалась по привычке равнодушно девушка и сделала шаг вперёд, чтобы уйти восвояси.       — А, прости!.. — вдруг с испугом произнёс Савада и остановил её робко: — Как тебя зовут?..       Ран закатила глаза, не желая заводить никакие знакомства — и так шестерых Рэдберри ей хватало. Но, после недолгих колебаний, всё же представилась.       — Очень рад! — обрадовался Цунаёщи и уже менее эмоционально, но всё с тем же дружелюбием добавил: — Извини, мне нужно поскорее найти ребят и рассказать им… ну, про эту неделю. Пока! — он махнул рукой и, развернувшись, понёсся куда-то вглубь улицы.       «Так вот он какой… Десятый Босс Вонголы… Хм…»