☆☆☆
Когда Бэкхён после утреннего совещания вернулся в свою приемную, меньше всего он ожидал увидеть сидевшего на диване и напряжённо читающего журнал Кёнсу. — Ты чего тут забыл? — вырвалось у главного редактора прежде, чем он успел осознать, что ведёт себя немного невежливо. — Я тоже рад тебя видеть, — скривив губы, недовольно произнёс Кёнсу и отложил чтиво в сторону. — Хочу с тобой поговорить. — Мне страшно, — натянуто усмехнулся Бэкхён, однако в этой шутке доля правды была гораздо больше, чем можно было бы подумать. В конце концов, он уже успел пожалеть о том, что сболтнул лучшему другу свой «маленький секрет». Не хотелось ему слушать от Кёнсу нотации, а ещё больше мужчина боялся, что тот попытается забрать у него Чанёля. А что? Тот без нескольких дней совершеннолетний, хотя его права всё ещё будут немного ограничены, он уже не будет нуждаться в опекунстве, Бэкхён никак не сможет его удержать в случае, если Кёнсу всё же захочет сберечь подростка от извращённых лап его же дяди. От этой мысли в животе неприятно крутило, желудок отдавал спазмами, а во рту появлялся неприятный горький привкус. Своего друга мужчина знал достаточно хорошо и прекрасно понимал, что для него благополучие Чанёля наверняка будет приоритетнее низменных желаний Бэкхёна. — Бояться тебе и вправду есть чего, — стараясь поддержать весёлую атмосферу, в шутку сказал До, а у Бэкхёна, кажется, сердце пропустило удар, он побледнел, тяжело сглатывая накопившуюся во рту горькую слюну. — Эй, я пошутил! — Прости, — шатен виновато опустил взгляд, сцепляя руки за спиной, — я весь на иголках из-за того, что сказал тебе в прошлый раз. — Я вижу, — недовольно заметил дизайнер, а затем поднялся и, скрестив руки на груди, пошёл прямиком к кабинету друга, — я пришёл как раз для того, чтобы поговорить с тобой об этом. Он сказал это, не поворачиваясь, потому что видеть друга таким напуганным и забитым было неприятно. Когда сегодня утром Чанёль позвонил ему и трясущимся голосом сказал, что Бэкхён вчера после вечеринки плакал и истерил в его руках, Кёнсу не хотел в это верить. Отчасти он осуждал себя за то, как отреагировал — отчуждённо, словно изо всех сил отказываясь принимать тот факт, что его Бэкхён может так себя вести. Поэтому не смог работать и приперся сюда в десятом часу утра лишь для того, чтобы перестать в угоду своим выдуманным идеалам отрицать существование в его друге слабостей, он хотел посмотреть Бэкхёну в глаза и сказать, что всё будет хорошо. Но в этот раз сказать не для галочки, не просто, чтобы проявить каплю ожидаемого участия, а потому, что он правда обещает, что всё будет хорошо. До хочет, чтобы так было, и приложит все усилия, чтобы так и было. Дизайнер прошёл в кабинет и сел на кресло, складывая руки на коленях. Он глубоко вздохнул — в кабинете пахло духами Бэкхёна и совсем немного кофе, которого тот, наверное, очень много пил в последнее время. — Ты пришёл, чтобы поговорить о Чанёле, да? — плохо скрывая нервозность, спросил Бэкхён, хотя они оба понимал, что вопрос был глупым, и они оба заранее знали ответ. — Да, — Кёнсу проводил взглядом то, как редактор сел в кресло, и потянулся вперёд, чтобы положить руку ему на плечо. — Ради всего святого, Бэк, не волнуйся ты так! Я же не съем тебя, в конце концов. — Я пытаюсь, но… я правда наговорил тебе всякого вчера, я был так неправ, я перепил, не воспринимай эти слова всерьёз… Он прикрыл лицо руками и со всех сил надавил на глаза пальцами. Что ему ещё оставалось, кроме как отказаться от своих слов и свалить все на опьянение? Бэкхён стыдился себя, он был напуган и не хотел никому доверять, но в то же время чувствовал, как его душит вес собственного секрета. — Бэк, я же знаю, что ты не лгал мне, — по-доброму улыбнулся До, — я всё это замечал ещё до того, как ты это сказал. Возможно, даже до того, как ты сам осознал свои чувства. Красивые часы Бэкхёна стукнули о деревянную поверхность стола, когда он шокированно опустил руки на столешницу и уставился во все глаза на друга. Ни за что! Не могло такого быть, чтобы Кёнсу что-то заподозрил! Ведь если понял он, то могут и другие? Что же ему делать? Он пропал, ему крышка, нужно срочно что-то делать… — То, что между тобой и Чанёлем, нельзя вписать в рамки нормы, — тем временем продолжал Кёнсу. — Ещё с того самого момента, когда я первый раз увидел вас вместе, я почувствовал: что-то не так. — Не так? — сведя брови к переносице, переспросил Бэкхён. — То, как ты относился к Чанёлю… я никогда не видел, чтобы ты вёл себя так с другими парнями, даже с теми, в которых ты якобы был влюблён. Никогда и ни к кому ты не относился с таким всепоглощающим обожанием, никогда и никого ты так не ценил и не опекал, — мужчина покачал головой, опуская взгляд на руки друга. Пальцы редактора слегка потряхивало — тот, несомненно, был сильно напряжён и отчасти, наверное, потрясён. — Даже к своим родителям и сестре ты так не относился, ты всегда видел в них недостатки, ты осуждал и критиковал их, когда считал это нужным. И со мной было так же. Однако Чанёлю словно удалось тебя приручить. С ним ты всегда мягок и осторожен, и иногда мне казалось, что ты и вовсе не видишь в нём изъянов. Словно по уши влюблённый мальчишка, который не видит ни одного несовершенства в объекте своей любви. — Это не так, — перебил его Бэкхён, — я знаю, что у Чанёля есть недостатки. Просто они не критичны, и они меня не раздражают… — Дело не только в этом. Для тебя Чанёль — нечто неприкосновенное, понимаешь? Даже меня ты с ним познакомил совсем недавно, а мы были друзьями с самой школы. Ни одна из твоих пассий не знала о Чанёле, ты никому не позволял приблизиться к своему дому, заботясь о его безопасности, да даже сам ты иной раз жертвовал своими интересами, лишь бы он остался в целости и сохранности. Или я неправ? Бэкхён склонил голову в сторону, задумываясь. Неужели Кёнсу всё было настолько очевидно? Почему же он тогда сам за собой этого не замечал? Стремление оградить Чанёля от вмешательства извне всегда казалось ему нормальным, ведь когда-то его родители так же опекали его самого. — В любом случае, это нормально для родителя — заботиться о своём ребёнке, — в конце концов заключил редактор, откидываясь назад в своём кресле. — Нет никакой связи между этим и моими чувствами. — Ошибаешься, — Кёнсу улыбнулся, — Чанёль ведь не твой ребёнок. — Я воспитал его, конечно он мой ребёнок, пускай и не буквально. — Нет, твоя проблема в том, что ты никогда не видел в Чанёле своего ребёнка, ты просто убеждал себя в этом, — наблюдая за разрастающимся на лице собеседника негодованием, брюнет ещё шире улыбнулся и тоже откинулся в кресле. — Ты всегда осознавал, что Чанёль — сын твоей сестры, он не твой ребёнок, и ты не должен о нём заботиться. В конечном итоге ты ведь всё равно использовал его, чтобы сбежать от реальности, не так ли? — Не понял? — глупо переспросил Бэкхён, не зная, к чему ведёт друг. — Ты никогда не был общительным, Бэкхён, — Кёнсу сложил руки на груди, — другие тебя сторонились, потому что боялись твоей прямолинейности и безбашенного характера. По натуре своей ты интроверт, и мне очень сильно повезло, что ты открылся мне. Однако другим ты никогда не хотел открываться, а сидящий дома ребёнок, нуждающийся в присмотре, послужил отличным оправданием, чтобы запереть себя в бесконечном путешествии между двумя пунктами «дом» и «работа». Ты врал коллегам и однокурсникам, что у тебя дела, но совесть перед самим собой у тебя была чиста — ты ведь не просто так их обманываешь, всё это ради Чанёля, хотя в действительности, ты делал это для самого себя. — Неправда, я не интроверт и никогда им не был. В школе я был очень общительным, у меня было много друзей, — Бэкхён чувствовал необходимость протестовать, не желая принимать тот факт, что он на самом деле такой эгоист. — Я ведь был в школьной команде по баскетболу, у меня были друзья. — Были ли они друзьями? Ответь самому себе на вопрос: было ли тебе действительно комфортно в их компании или ты принуждал себя общаться с ними, потому что того требовал образ? Повисла тяжёлая тишина, в которой был слышен лишь стук часов на запястье Бэкхёна. Кёнсу просто не знал, о чём он говорит, верно? Не может быть, чтобы До успел сделать такие выводы, он ведь всего ничего знает о существовании Чанёля, да и всей подоплёки этой ситуации он тоже не знает! Кёнсу просто делает выводы, основываясь на своих поверхностных суждениях, и очевидно ложных. Бэкхён никогда не использовал Чанёля. Бэкхён жертвовал собой, чтобы защитить его! — Кёнсу, ты не понимаешь, о чём говоришь, — озвучил свои мысли Бэкхён, — я не хотел использовать Чанёля, я хотел помочь ему… — Я не говорил, что ты хотел его использовать, — перебил До друга, — ты лишь обманывал самого себя, думая, что воспринимаешь его как своего сына. Чанёль никогда не был твоим сыном и не будет. Ты действительно сделал ему услугу, взяв над ним опеку, потому что иначе бы его могли отправить в детский дом. Я очень уважаю тебя за это. Как уважаю тебя и за то, что ты сейчас признаёшь свои чувства и не бегаешь от них. Что ты признался мне. Ты сделал много смелых вещей ради Чанёля, и если это не любовь, то что тогда? Бэкхёну было нечего ответить, он чувствовал, что его голова словно налилась свинцом — настолько ему было тяжело. Он прикрыл глаза, зажимая пальцами переносицу. — Когда я смотрю на тебя и Чанёля, я понимаю, что ты любишь его за те же вещи, за которые я люблю Чонина, — раздался тихий шелест, и в следующую секунду редактор почувствовал тяжесть на подлокотнике своего кресла, а тёплую и мягкую руку Кёнсу — на затылке. — Ты не отвратителен мне, Бэкхён, потому что я знаю, какой ты человек. В конце концов, тяжело не полюбить человека, в котором ты собственноручно воспитал всё то, что тебя восхищает в других людях? Ты буквально слепил из Чанёля своего идеального мужчину. Не говорю даже о том, что он потрясающе красив. Тяжело вздохнув, мужчина склонил голову вбок, упираясь ею в грудь дизайнера. — Мне просто так плохо от осознания того, что у нас ничего не может быть, — надрывно сказал мужчина, опуская руку и сжимая пальцы в кулак. — Ты прав, Кён, ты во всём прав, но какой от этого толк? Это не изменит того, что мы родственники, и моя любовь так и останется без ответа. — За этим я и пришёл к тебе, — ласково сказал Кёнсу, соскальзывая рукой с чужого затылка на спину. — Нет ничего невозможного, Бэкхён-и. Я уверен, что Чанёль на самом деле тоже испытывает к тебе некоторого рода чувства, просто он ещё юн и не понимает их, путая с платонической любовью между родственниками. Ты и сам только недавно разобрался. — Не давай мне глупых надежд, я молю тебя! — воскликнул шатен, изо всех сил впиваясь ногтями в ладони, жмурясь и отворачивая голову. — Я никогда не смогу переступить через себя и позволить себе подобную низость, он мой племянник, я не должен… — Почему ты не должен, Бэк? Потому что общество осудит? Да кому вообще есть дело до этого? Только ты вправе решать, что для тебя правильно и неправильно. Если ты любишь Чанёля, то люби его так, как вам обоим этого хочется. Ты ведь никогда не сделаешь ему больно, ты всегда ставишь Чанёля превыше всего, так почему ты считаешь, что между вами ничего не может быть? Подтолкни его и дай ему времени, рано или поздно он сам к этому придёт. Ты должен быть счастлив, друг, и его ты тоже в состоянии сделать счастливым, тогда почему ты считаешь, что должен отвернуться от этой возможности? Судьба не всегда бывает права, и именно в такие моменты мы вольны сами вносить определённые коррективы в свою жизнь, потому что в конечном итоге она всё равно принадлежит лишь нам самим. Кёнсу нахмурился, смотря на друга, который теперь убитым взглядом таращился на пустое пространство перед собой. Оба, Чанёль и Бэкхён, были ему дороги, и он не хотел смотреть, как они страдают, имея возможность счастливо любить друг друга. Иногда общественное мнение действительно важно, но в данной ситуации никто не делает ничего криминального, так зачем? Зачем грызть несчастный кактус, давиться иголками и плакать? Можно ведь пойти по иному пути, пусть даже и противоречащему пути большинства, это не имеет никакого значения. Любовь не бывает плохой, всё то плохое, что люди прикрывают любовью, ею не является. Вся токсичность, безалаберность, всё собственничество и помешательство — это не любовь. Любовь это то, что заставляет тебя по утрам подниматься с кровати, потому что ты знаешь: как минимум один человек в этом гнилом мире в тебе нуждается. И ты хочешь сделать его как можно счастливее, ведь твою жизнь на этой бренной земле он делает сносной. Таким был Чонин для Кёнсу, и таким являлся Чанёль для Бэкхёна. Это нельзя игнорировать и называть неправильным. — Я ни к чему тебя не принуждаю, но Чанёль тоже страдает, наблюдая, как ты мучаешься, — спокойно сказал Кёнсу, поглаживая друга по спине, печальным взглядом прослеживая его вялые телодвижения, когда тот утирал проступившие в уголках глаз слёзы. «Я не могу сидеть сложа руки и смотреть как он страдает, ты же понимаешь», — невольно в голове всплыл обрывок разговора, который он услышал сегодня утром. — Это ведь с тобой он разговаривал сегодня утром? — спросил Бэкхён, и До кивнул. — Я подумаю над всем тем, что ты сказал. Спасибо, что пришёл. Ты самый лучший друг на свете. — Ну, раз я самый лучший, то может я заслужил обед в своём любимом ресторане? Обещаю заплатить за выпивку, — Кёнсу склонил голову вбок, пытаясь заглянуть другу в лицо. Тот был слишком вымотан, ему нужна была разрядка. — Я заеду за тобой в три, пойдёт? — утирая нос, спросил мужчина и облегчённо вздохнул, когда почувствовал, как его крепко обнимают. — Конечно, пойдёт. Для тебя я свободен в любое время.☆☆☆
В школьной столовой было шумно, впрочем, как и всегда во время большого перерыва. Чанёль и Сехун сидели в самом углу, поближе к батареям, ведь даже зимний вариант школьной формы с жилеткой и пиджаком грел не так сильно, как хотелось бы. Сехун вяло ковырял палочками рис, пока Чанёль сосредоточенным взглядом сверлил чашку с чаем, которую он обхватил обеими ладонями с целью отогреть их. За столом висела напряжённая тишина, что в случае этих двух бывало крайне редко, но сегодня разговор клеиться никак не хотел. Они оба были чем-то обеспокоены и каждый параллельно своим собственным переживаниям думал ещё и о том, что мучает его лучшего друга. Понурое состояние парней было заметно за километр и не нужно было ничего спрашивать, чтобы понять, что они чем-то крайне озабочены, не в лучшем смысле этого слова. — У мамы появился хахаль, — спустя несколько минут тяжелого молчания заявил Сехун, недовольно морщась и откладывая палочки в сторону. Его родители развелись давно, наверное, когда сам Сехун ещё даже не пошёл в школу, Чанёль не был уверен. Образ отца Сехуна у него в голове был очень размыт, хотя тот по-прежнему общался с сыном и периодически вытаскивал его, например, на бейсбол или просто в кино, но Чанёль с ним ни разу не пересекался. Сехун к отцу относился равнодушно, да и развод родителей он пережил почти безболезненно, оправдывая это тем, что они перестали друг друга любить ещё до того, как он родился, и их разводу он не был удивлён. Однако госпожа О после отца Сехуна мужчин домой не приводила. То ли их вообще не было, то ли она просто скрывала их присутствие от сына, не зная, как он отреагирует. — Говорит, мол, ты уже взрослый, должен понять, что я и для себя пожить хочу, — тем временем продолжал Сехун, по-прежнему сохраняя максимально холодное выражение лица, — и понять-то я понимаю, но по нему невооруженным взглядом видно, что он козёл. Уж кому как не мне-то знать? Сехун всегда говорил, что «мудак мудака видит издалека», особенно часто эту фразу он использовал в отношении Джухёка. И ведь прав же оказался, паршивец. Поэтому нельзя было смело говорить, что он неправ или надумывает, но и обратного утверждать тоже не стоит. — Вот ты бы как отреагировал, если бы Бэкхён-хён к вам домой привёл кого-нибудь? — спросил Сехун, впиваясь в Чанёля взглядом, что у того аж волосы на затылке встали дыбом. — Так он приводил уже… — неуверенно сказал Чанёль, и хотя дядя всегда учил его, что надо либо говорить уверенно, либо молчать, но взвинченный Сехун наводил на него ужас. — Нет, не просто парня на одну ночь, а прям мужчину, с которым он условно хочет связать свою жизнь, — друг подался вперёд и ткнул пальцем в середину стола, добавляя: — Вот прям приходит и говорит, мол, вот это Сехун, у нас с ним любовь, я хочу с ним сыграть свадьбу. Что ты будешь делать? Чанёль сначала нахмурился, а затем подпёр подбородок рукой и задумался. А что он вообще может сделать в такой ситуации? Если дядя вдруг внезапно влюбится и приведёт своего избранника домой, то у него всё равно не будет права голоса. Конечно, Бэкхён наверняка поинтересуется его мнением, но лишь в качестве формальности, для галочки. Даже если условный «жених» будет отпетым уголовником, Чанёль ничего не сможет сделать, ведь он привык уважать выбор дяди и прислушиваться к нему. Да, любовь зла, но если это любовь, то мужчинам можно только пожелать счастья и поддержать их союз. По крайней мере, так думал Чанёль и так ответил Сехуну. — А если ты поймёшь, что он твоего дядю использует? Манипулирует им, а тот из-за своей любви и розовых очков просто этого не видит, — возразил О, — что тогда? Так и будешь стоять в стороне и смотреть, как левый мужик отравляет твоему дяде жизнь? — Не буду! — тут же грозно воскликнул Чанёль, и на его басовитую ремарку обернулась половина столовой, тут же смущая юношу своим вниманием. — Не буду я в стороне стоять, — уже спокойнее и тише добавил он, сползая ниже на своём стуле, чтобы спрятаться от чужих пристальных взглядов. Эта мысль разозлила юношу не на шутку. В последние дни он особенно остро ощущал потребность защищать своего дядю ото всех потенциальных опасностей и вредителей, и появление даже гипотетического манипулятора поднимало его внутреннее желание рьяно оберегать мужчину. Ему была противна мысль, что его дядей будет кто-то пользоваться, что кто-то вообще посмеет посягнуть на его благополучие, пускай даже и не самым очевидным образом. И вообще мысль о том, что рядом с Бэкхёном будет тереться кто-то посторонний, его бесила, хоть он и пытался это чувство игнорировать. — Вот и я не могу просто наблюдать, понимаешь? Мама словно с катушек слетела после появления этого мужика, — подросток скривился и отпихнул от себя поднос с остатками еды. — И как исправлять эту ситуацию ума не приложу. — Хочешь, я попрошу дядю, чтобы он с ней поговорил? — нехотя предложил Чанёль, потому что понимал, что это единственное, чем он может помочь, пусть в глубине души прекрасно понимал, что в довесок к нынешним проблемам, с которыми столкнулся его дядя, ему не хватало только проблем семейства О. Однако Сехун на его месте сделал бы то же самое, даже если госпожа О была бы решительно против. — Мне кажется, это не поможет. Надо действовать из подполья. Будем искать на него компромат. — Будем? — сглотнув, переспросил брюнет, невольно стискивая ткань брюк под столом. Чуяла его задница, что затея эта в перспективе могла принести одни только неприятности. — Ты хочешь, чтобы я тоже в этом участвовал?... — Ты мне друг или кто? — нахмурившись, поинтересовался Сехун. — Я ради тебя живота не жалею, конечно, ты должен мне помочь! Кто, в конце концов, всю жизнь спасал твою гейскую задницу от палева? Чанёль фыркнул. — Да половина твоих девчонок отшиты моей «гейской задницей», — он скрестил руки на груди, — ты должен быть благодарен, иначе на тебя бы даже не посмотрели. — Чего? Хочешь сказать, что моя популярность — твоя заслуга?! Невинный разговор уже собирался перетечь в масштабную словесную перепалку, но Чанёля отвлекла вибрация надрывающегося в кармане телефона. Когда же он достал телефон и посмотрел на имя звонящего, то лицо его исказила гримаса величайшего удивления — брови взметнулись, глаза расширились и даже рот слегка приоткрылся. От этого человека подросток ожидал звонка в последнюю очередь, и, говоря откровенно, не мог понять обрадовался или расстроился, увидев на экране такое непривычное «Мама». В конце концов, звонила она крайне редко и даже в день рождения ограничивалась письмом, вложенным в посылку с подарком. Из-за разницы во времени у неё не было особой возможности поболтать с сыном, да и дорого это было. — Алло, мам? — неуверенно позвал Чанёль, и сидевший рядом Сехун тоже несказанно удивился, прекрасно зная, что мать Чанёля уже долгое время не уделяла старшему сыну должного внимания. — Привет. — Чанёлли, сладкий! Я так скучала по твоему голосу, — ответил ему мягкий женский голос, и подросток слегка поморщился, корейский матери показался ему каким-то несуразным, искажённым американским акцентом. — Как твои дела? — У меня всё хорошо, — ответил юноша, водя пальцем по столу, чтобы отвлечься, — у тебя тоже? — Более чем! Бэкхённи по-прежнему с тобой нянчится? — игриво поинтересовалась женщина, но Чанёлю от чего-то не было весело. Разве она не должна относиться к младшему брату с бóльшим уважением? В конце концов, своими же руками спихнула ему собственного сына! — Я так давно не видела вас обоих. Когда я последний раз была в Корее? Наверное, лет восемь назад… Выдохнув как можно тише, брюнет подпёр щеку кулаком. Ему начало казаться, что их разговор был довольно односторонним — мать говорила много и даже не ждала ответов на свои вопросы, пытаясь либо ответить на них самостоятельно, либо развить свою мысль дальше. Бэкхён всегда говорил, что его старшая сестра была лютой эгоисткой, и весь мир её крутился лишь вокруг собственного «я», на других она редко обращала внимание. В детстве Чанёлю казалось, что дядя его маму оскорблял, и потому жутко злился, но сейчас по одной манере её речи мог подтвердить слова мужчины. Она так много говорила о себе, словно сыну позвонила от невозможности обсудить свою жизнь и себя с кем-нибудь другим. — В общем, к чему я это всё веду! У тебя в пятницу день рождения, верно? — спросила она и в привычной манере, не дождавшись ответа, продолжила: — Завтра у меня самолёт, я лечу в Сеул! Уже в который раз за сегодняшний день Чанёлю грозило выронить из рук телефон. Пока мать щебетала на заднем плане, с каким трудом она выпросила на работе отпуск и как она рада, что вновь увидит дорогих сердцу сына и брата, подросток, вцепившись крепко пальцами в металлический корпус телефона, старался изо всех сил отчаянно не завыть прямо матери в трубку. Почему именно сейчас? Он и так жутко устал разгребать одну за другой многочисленные проблемы — ссору с Джухёком, свой вынужденный камин-аут (отголоски которого он до сих пор слышит от особенно гомофобных сверстников), проблемы с дядей, ещё эта чертова работа! Чем дольше длился этот злосчастный разговор, тем острее в Чанёле разгоралось желание бросить всё и навсегда запереться в своей комнате, чтобы не было больше необходимости контактировать с людьми и мириться с этими неловкими ситуациями. — Я понял тебя, мам, — сказал он, стараясь звучать более оптимистично, — жду не дождусь снова тебя увидеть. Прости, но мне надо бежать, у меня уже скоро начнутся занятия… — Конечно, беги, сынок! Пока-пока! — женщина звучала радостной, и Чанёлю даже на секунду поверилось, что она действительно все эти годы скучала по нему и хотела увидеть. В конце концов, он не знал, каким человеком был её муж, может, он запрещал ей… Нет, это бредово. — Она приедет, да? — осторожно спросил Сехун, потянувшись вперёд, чтобы взять друга за руку. Чанёль молча кивнул и упёрся лбом в стол, тяжело вздыхая и прикрывая глаза. Это пиздец.