Не с чистого листа

Во сне Маэдроса он был Фингоном. А может, Фингон был им. А может они были едины душой и так тесно переплетены, что стали неотличимы. Они скорбели друг по другу и радовались встрече. «Мой», — подумал один. «Твой!» — воскликнул другой. И они повторяли и повторяли эти слова друг другу по очереди. И это так успокаивало и умиротворяло… Маэдрос был ничем и всем, но они были вместе, и только это и имело значение. А в настоящем кто-то изо всех сил его тряс, и он отшвырнул нарушившего его покой в ближайшую стену. Халдир ударился об неё с глухим стуком, и пара книг Румиля свалилась с полок прямо ему на голову. — Ой! — жалобно воскликнул Халдир, потирая голову и одарив Маэдроса обиженным взглядом. — Глупец, о чём ты только думал, когда меня так будил? — Маэдрос мог бы его и убить. Что за бесцеремонный, неуклюжий и несдержанный идиот! — Думал сказать тебе, что Румиля рано вызвали на службу, а я принёс тебе завтрак, неблагодарный ты сын Феанора! И правда, в руках у него был льняной мешочек, в котором, казалось, были какие-то фрукты. Какой добрый жест. Но постойте-ка… Затуманенный сном разум Маэдроса наконец сложил два и два — и получилось ошеломляющее четыре. — Сын Феанора?.. — слабо выдавил он. — И не вздумай отрицать! — яростно прошипел Халдир. — Я прекрасно знаю, что так и есть! Маэдрос и не собирался отрицать, даже если бы ему бросили вызов. — Что ж, тогда признаю, так и есть, и готов принять на себя всё, что сочтут нужным твои Владыка и Владычица. — Он уже понял, что свойственное лесным эльфам уважение Халдира к своим владыкам имело впечатляющую глубину. — Они не хотят никаких последствий для тебя, как и мой брат, — Халдир вытащил из мешочка яблоко и кинул Маэдросу, который поймал его на лету левой рукой. — Тогда прими мои извинения за обман. И за то, что я втянул в него и Румиля, — Маэдрос откусил от яблока и рывком сел. Халдир достал себе грушу. — Моему брату не хватает здравого смысла даже на недоверие предателю. Уж это не твоя вина. Маэдрос уже понял, что единственным, кого Халдир считал в ответе за благополучие Румиля, был сам Халдир. — Он всего лишь хотел защитить тебя. Он боялся того, что ты можешь сделать, если узнаешь. Халдир отвёл глаза. — Не стоит ему о таком беспокоиться. — О, если б никто из нас не беспокоился о деяниях наших братьев… Халдир стрельнул в него недобрым взглядом. Казалось, его обидел даже намёк на такое сравнение. — Я не такой, как ты! Маэдрос приподнял бровь. — Так ты не любишь своих братьев? И ничего бы не сделал, чтоб их защитить? Не любишь свой народ и свой дом? И не сделал бы ничего, чтобы защитить и их? Халдир фыркнул, в гневе не сумев найти достойный ответ, и откусил от груши, что дало ему время продумать новую реплику. В конце концов, он выдавил: — Только не думай, что сумеешь поймать меня своими словами в ловушку! — Твой брат говорит, что и не лучшие истории требуют того, чтобы их записали. — Мой брат ребёнком однажды притащил домой не одного, а целых трёх горных львят. Не ему иметь мнение в таких вопросах! Маэдрос расхохотался, и ему пришлось прикрыть ладонью рот, чтобы во все стороны не полетели брызги сока от яблока, которое он жевал. — Мои братья Амрод и Амрас сделали в точности то же, но у нас были тигрята. Чтобы поведать эту историю, требовалось сначала рассказать, что такое тигр. В Валиноре жили многие звери, которых можно было встретить лишь в отдельных уголках Средиземья, а каких-то тут не было и вовсе. Похоже, тигров как раз не водилось нигде, где бывал Халдир. И всё это вылилось в обсуждение детских проступков Румиля и Амбарусса. — Отец пришёл бы в такую ярость, если б узнал, и, помнится, мы попытались всё от него скрыть. Но беда в том, что первым тигрят нашёл Карантир, и один его укусил. Келегорм заговорил тигрёнка, но ему одному было не справиться. И вот Карантир на полу истекает кровью, Куруфин раздаёт ценные советы, а Маглор с Келегормом держат тигрят, пока Келегорм пытается объяснить, что делать, а Амрод с Амрасом цепляются за меня, умоляя позволить им оставить тигрят… Вот так нас и застали отец с дедом, а ещё с ними были Ингвэ и Ольвэ… От неожиданности Маглор отпустил тигрёнка, и тот покусал и его. Никогда не видел никого, столь разочарованного, как отец в тот миг. Халдир запрокинул голову к стене, раздался глухой стук. — Может, мои братья никогда и не ставили меня в неловкое положение перед тремя королями сразу, но, должен признать, что все эти страсти будто прямо про моих. Этот разговор принёс им своего рода мир, так как Халдиру потребовались бы очень веские причины, чтобы пойти против своих владык, и причин таких в нынешнем поведении Маэдроса он не нашёл. В лучших обстоятельствах, в неискажённой Арде они могли бы даже подружиться. Но мир был не таков, потому они лишь стали ближе к союзникам и не более того. Халдир ушёл пару часов спустя, и теперь Маэдросу нечем было заняться. Встреча с новыми галадрим несла с собой риск, что его узнает кто-то ещё: из троих, с кем он познакомился, его без особого труда опознали двое. Кроме того, царил траур по Майа, сражённому балрогом, Гэндальфу Серому, как его называли смертные. Казалось, никто не знал его настоящего имени, что слегка опечалило Маэдроса. Если б он его узнал, то мог бы догадаться, кому из Валар служил погибший Майа. Галадриэль полагала, что это Ниэнна или Лориэн, но даже она не была до конца уверена. И никто не знал, что случается с Майа, когда те погибают, и чей это промысел. В знак уважения к обычаям синдар и лесных эльфов, Галадриэль предложила ему вознести молитвы Варде — Элберет, как они её называли. Королева Валар пользовалась самым большим уважением среди народов под звёздами, подобно тому, как тэлери более всего почитали Ульмо. И Маэдрос сделал это, хотя он весьма сомневался в том, что его внимание что-то значит для Владычицы Звёзд в сравнении с погребальным плачем остальных галадрим. И, в общем-то, только о Гэндальфе Маэдрос и успел поговорить толком с кузиной за то время, что оставался в Лориэне. Она была всё время занята: смерть Гэндальфа, орки на границе, будущее братства… Кроме Гэндальфа, она обсудила с ним детали истории в его «прикрытие»: Гэлон из Нарготронда, внебрачный сын неизвестного отца, лёгкий акцент народа Феанора — это влияние Келебримбора. Женат на ком-то, кто служил королю Фингону и погиб в Нирнаэт Арноэдиад. Лучше смешивать ложь с семенами истины, с грустной улыбкой сказала Галадриэль. В остальное время Маэдрос развлекал себя чтением книг из библиотеки Румиля. Он прочёл биографии Келебримбора и Гил-галада, а ещё пролистал историю королевства Трандуила, у которого, казалось в последние годы было немало бед. Пусть это и было интересным и заняло разум, но, на самом деле, смысла особого не имело. Так что он вместо того сосредоточился на изучении карт тех земель, куда они держали путь, а ещё на военных отчётах об их военной силе. Как выяснилось, врагу противостояли две силы: всадники рохиррим, напомнившие ему о коннице Маглоровой пади, и Гондор, королевство без короля. Это второе королевство натолкнуло его на мысли о Боромире — тот был сыном его наместника. Как понял Маэдрос, титул наместника переходил по наследству, и носитель титула играл ту же роль, что и регент у эльфов. Но перевода на квэнья или синдарин, который бы показался ему достаточно хорош, он не нашёл, да и большая часть книг Румиля была просто написана на вестроне буквами тенгвар. Так что он бросил поиски. Боромир не собирался обсуждать с Маэдросом военные силы Гондора или его стратегии, и его можно было понять. Вместо того они не один день провели, тренируясь один на один, что тоже оказалось полезным. Маэдрос не тренировал правую руку многие годы, и возможность наконец этим заняться очень вдохновляла. В первых трёх схватках Боромир его одолел. А вот в четвёртой Маэдрос с досады перешёл на левую руку и победил Боромира одним ударом. — Почему ж ты раньше не воспользовался левой? — требовательно вопросил с земли Боромир; клинок Маэдроса был у его горла. — Оркам-то разницы нет, в какой руке меч, который их убивает! — Моя правая — ведущая, ну или, во всяком случае, так было в юности. Со временем она опять сможет превзойти в мастерстве левую. Боромир покачал головой, ухватился за протянутую Маэдросом руку и встал. — Время, друг мой — это то единственное, чего у нас нет. На следующий день он принёс Маэдросу длинный кинжал под правую руку и предложил тренироваться и с ним, и с мечом в левой. Это было, мягко говоря, неудобно, но идея показалась многообещающей. Мысль о том, что при такой манере одним приёмом его будет не разоружить, привлекала. Возможно, на наработку навыка уйдут месяцы, но этот план, в отличие от возврата к правой, не оставлял его беззащитным, пока правая не войдёт в силу. Что за дар, что теперь можно пользоваться обеими! Дни его были заняты книгами и Боромиром, а вот ночи — снами. Одни были простыми и обычными. Другие содержали в себе намёк на что-то большее. Не будущее, но и не прошлое. А если и прошлое — то не такое, какое помнилось Маэдросу. Ему приснилось, что он беседует с мужчиной в длинном тёмном туннеле… таком длинном, что, казалось, это невозможно постичь. Во сне он был на уроке речи, а мужчина был его наставником. Это было невероятно странным, потому что у Маэдроса, если честно, никогда не было ни наставников, ни уроков в речи и языках. Этим премудростям отец учил сыновей самолично. Всех, кроме Келегорма, который всё угрожал, что выучит лишь ругательства на всех языках и потом будет повторять их на публике — и его от уроков освободили. А затем Келегорм продолжил изучать предмет у Оромэ, день за днём доводя отца до той грани безумия, до какой был способен довести лишь Келегорм. Во сне же Маэдрос спросил: — Элрос, это ты? — Хотел бы я быть им, — со смешком ответил мужчина, и Маэдрос проснулся прежде чем успел спросить, почему. В другом сне он стоял на полу перед кем-то на коленях. — Прошу тебя, прости меня, — говорил он и во сне понимал, что от этого прощения зависит всё. — Я сделаю всё, что угодно. Прошу тебя! И как часто в снах, фигура, с которой он говорил, мерцала и меняла форму. Он знал, что просит прощения у отца, но не только за то, что провалил войну за сильмариллы, но и за своих братьев — что их не уберёг. А ещё просит их самих — за то, что их потерял, а ещё Фингона — за ошибки, которые во сне определить точно не мог. Над ним, похоже, возвышался даже неуступчивый Намо, верша правосудие. Этот сон растворился в вечной тьме, которая поглотила всё, включая самого Маэдроса. В этом последнем акте не было ни намёка на волшебство, и Маэдросу показалось, что это просто его собственный скрытый страх. Послевкусие этого страха осталось с ним и по пробуждении, и усики тьмы ласкали его и весь день, наполненный солнцем. Он вновь увидел Галадриэль лишь в самом конце их пребывания в Лотлориэне, и она разительно отличалась от себя прежней. Почему-то она показалась ему старше и печальнее. Только-только занимался вечер, или заканчивался день, смотря с какой стороны посмотреть. Когда Галадриэль постучалась к нему, Маэдрос не спал, хотя сразу почти пожалел об этом. Это было бы не так неловко, как-то, чем он занимался на самом деле: горестно таращился на картинку в учебнике по истории, изображавшую Фингона, и сожалел о том, что согласился отправиться в путешествие, которое ему предстояло… — Я передам твоё послание, — без предисловий заявила Галадриэль, и Маэдрос без предисловий же понял, что она имеет в виду. Она собирается уплыть за Море. Она скажет Фингону, что Маэдрос любил его… если тот не сможет сделать этого сам. — Что стряслось? — спросил Маэдрос, глубоко признательный ей за это заверение. Попытки поддерживать подобие настоящего союза с Фингоном на расстоянии отнимали всё больше и больше сил. А за пределами Лотлориэна, под давлением его миссии, как он подозревал, связь истончится настолько, что они смогут лишь чувствовать друг о друге, жив ли любимый или умер. И больше ничего. Фингон будет не в курсе, что изменилось, и уж конечно впадёт в беспокойство и отчаяние. Но это неизбежно произойдёт, и если Маэдрос выживет, позже он всё Фингону объяснит. А если не выживет… что ж, это придётся делать кому-то другому. Галадриэль справится лучше других. Галадриэль сидела за столом напротив Маэдроса, стиснув руки перед собой. Она казалась такой маленькой… — Фродо предложил мне Кольцо. — О… — Маэдрос задумался, каково это, когда тебе предлагают предмет великой силы и такой искажённый. И о кузине, у которой оказалось достаточно силы духа, чтобы отвергнуть такой предмет. — Очевидно, что я ответила «нет». Так что, думаю, на этом всё. Думаю, это моё искупление. Я могу смотреть власти в лицо — и отказаться от неё. Маэдрос придвинулся ближе. Открытие должно было стать для Галадриэль поводом для празднования — но она выглядела опечаленной. — Тогда что тебя расстраивает? — Я хотела его, — призналась Галадриэль. — Хотела власти, которое оно предлагает, более, чем чего бы то ни было в своей жизни. Я хотела разнести Саурона на клочки — как он сделал с Финродом! И я сказала «нет» не потому, что хотела отказаться от власти! Я сказала «нет» потому, что всё, что говорят о нашей семье — правда. И в моём сердце слишком много тьмы, чтобы доверять мне такую власть. — Понимаю… — сказал Маэдрос: и потому, что и вправду понимал, и потому что ей нужно было это услышать. Галадриэль грустно улыбнулась ему. — Я знала, что ты поймёшь. Потому-то, вне всяких сомнений, она и пришла к своему кузену-братоубийце за утешением вместо того, чтобы искать объятий своего безупречного мужа. Келеборн казался хорошим. Безусловно, он был куда более «хорошим», чем когда-либо был Маэдрос. Но Маэдрос видел тьму в этом мире. И самые тёмные уголки собственного сердца. — Нет, Галадриэль, ты ошибаешься! — и Маэдрос поспешно добавил, прежде чем она успела ему возразить. — Если бы в твоём сердце была тьма, ты не сумела бы отвергнуть Кольцо. Ты бы взяла его и сделала то, что хотела. Я знаю это стремление забрать себе власть… присвоить себе красоту. Рукотворна она или нет, если тьма сильна, невозможно от этого отказаться. А ты отказалась. — Думаешь? — спросила Галадриэль, на миг встретившись своими прекрасными глазами с Маэдросом, и ему захотелось обнять её. Но он не стал — вряд ли она оценила бы такое в его исполнении. — Знаю, это правда. Она одарила его странной улыбкой. — Итак, дни рода Финвэ в Средиземье сочтены. Галадриэль примет благосклонность Валар. Элронд воссоединится с женой. Маэдрос сразится в достойном бою, чтобы выжить или умереть, снискав себе добрую славу. — А Маглор? Что насчёт него? Её улыбка исчезла так же быстро, как и появилась. — Ты наверняка почувствовал его щиты. Если ты можешь установить его местоположение лучше чем «где-то западнее», или достаточно сильно надавить на его щиты, чтобы добраться до него, уверена, он воспримет новости о твоём возвращении и подобающим восторгом и шоком. Но, к сожалению, из всех выживших в Белерианде, ты видел его последним. — Кузницы Ауле! — воскликнул Маэдрос на квэнья. — Именно так. Но что же, если в битве против Саурона ты не погибнешь, может, ты сможешь когда-нибудь его найти. Может. Если он не погибнет. Такая малость — но и её достаточно, чтобы надеяться. Сразить Саурона, не умереть, найти Маглора, уплыть, воссоединиться с Фингоном и жить счастливо до конца дней своих… или, что более вероятно, это сделает Галадриэль. — А если погибну, ты сдержишь своё обещание. — Сдержу, — кивнула Галадриэль. — Хотя, должна тебе сказать, Фингона вряд ли это утешит. — Если бы погиб Келеборн, разве ты не хотела бы знать, что он погиб с честью и что любил тебя? — Если бы погиб Келеборн, не думаю, что меня волновало бы, сделал ли он это с честью или в бесчестии. Если Саурон убьёт тебя, Фингон почувствует. И мои слова ничего не изменят. Именно эта мысль в последнее время сильно беспокоила Маэдроса. — Я не дам ему это почувствовать. Я не позволю ему страдать так, как страдал сам. Если я окажусь перед лицом смерти, я просто оборву нашу связь. Это причинит ему боль, но такую боль перенести будет легче. Галадриэль водила пальцем по столу Румиля. — И это заставит меня рассказать Фингону правду о твоей кончине. — Ну, раз уж нет путей лучше… — Никогда не считала тебя жестоким, Майтимо, — оборвала его Галадриэль. — Если б был путь лучше, ты бы нашёл его. Но прямо сейчас у тебя свой долг, а у меня — свой. Если переживаешь, что виноват — прими это как расплату. Если я сама погибну здесь, по неизведанному стечению обстоятельств, расскажи моей дочери и отцу с матерью, что случилось со мной. Уверена, что Элронд предпочтёт быть не единственным вестником, что несёт дурные вести. — А Келеборн? — Если я умру, он останется в этих лесах, пока солнце не потускнеет — и его не остановят ни Моргот, ни Манвэ. На это Маэдросу ответить было нечего. — Если ты умрёшь, а я буду жить, обещаю рассказать им, что ты делала правое дело и что взглянула тьме в лицо и отвернулась. Галадриэль протянула ему тонкую руку, и они обменялись рукопожатием, скрепляя и этот уговор. Через пару минут, овладев собой, Галадриэль объявила ему, что братство утром уходит, и перед сном состоится общая встреча, на которой определится направление их пути. Маэдрос отложил книгу, бросив последний взгляд на изображение Фингона, и вышел за ней в ночь. Воздух был свежим, но нежным, как поцелуй в лобик ребёнка. Маэдрос сделал глубокий вдох, наслаждаясь обдувающим его прохладным ветерком. — Готов? Маэдрос ответил утвердительно, и она повела его на встречу со своим супругом и братством. Когда они вошли, все девятеро удивлённо уставились на них обоих. — Гэлон присоединится к тем из вас, кто пойдёт дальше, в каком бы качестве вы в нём ни нуждались на протяжении вашего путешествия, — тон Келеборна не оставлял места для споров, хотя Арагорн всё равно попытался. — Господин мой, в эти смутные времена, конечно же, было бы неразумно… — Я вижу и в сердце, и в разуме Гэлона, — оборвала его Галадриэль. — Вы можете полностью ему довериться. От действия Саурона и его хозяина он претерпел и потерял куда больше, чем любой из вас, и был свидетелем хаоса, что с собой принесли Сильмариллы. Он знает, кто его враг, и скорее подставит своё сердце клинку, чем возьмёт Кольцо. Другими словами, это было бы вероятно, но совершенно невозможно, с учётом того, что он в полной мере понимал, насколько такое деяние оказалось бы разрушительным для него самого и незамедлительно привело бы к смерти. Так что сравнение оказалось ещё более точным, чем задумывала Галадриэль. — Как скажете, Госпожа, — подтвердил Гимли, больше для Галадриэль, чем для Маэдроса. Но Маэдрос всё равно благодарно взглянул на него. — Гондор будет более чем рад ещё одному защитнику, — на удивление дипломатично объявил Боромир, проявив при этом слишком сильные для дипломата чувства. Галадриэль внимательно посмотрела на него. — Итак, ты намерен отправиться домой. Но пойдут ли с тобой другие? Западный тракт на Гондор расходится с восточным — который куда прямей ведёт к цели путешествия. Келеборн, в глазах которого на миг блеснуло веселье, чего наверняка смертные и не заметили, сказал на это: — Вижу, вы еще не определились, какой дорогой идти. Он предложил им припасы и лодки, что Маэдросу показалось одновременно и истинно щедрым, и совершенно невероятным. Если смотреть под определённым углом… Галадриэль выглядела противоположностью своему деду Ольвэ, чьи корабли были украдены в Альквалондэ и сожжены в Лосгаре. Она совершенно точно тоже поняла параллель, потому что складка губ её, когда она посмотрела на Маэдроса, показалась ему жёсткой. И будто говорящей: «смотри, что я могу сделать!» Когда они решали, кому управлять лодками, выяснились трудности. Леголас, Арагорн и Боромир вполне хорошо умели это делать. С учётом этого, можно было справедливо рассадить путешественников по трём лодкам — если бы не Маэдрос. Каждая лодка вмещала двух взрослых эльфов или людей, что означало, что в неё поместятся человек или эльф и два хоббита. Или эльф и гном. Но большее число в неё не вмещалось, только припасы. Маэдросу требовалась отдельная лодка, но он не умел с ней управляться. К счастью, у одного их хоббитов оказался опыт обращения с лодкой. Келеборн, конечно, наградил его глубоко скептическим взглядом, но это ситуации бы не спасло. Маэдрос не садился в лодку с самого Лосгара, делая исключения лишь для речных переправ, и не намеревался больше управлять ни одной из них. Никогда. Увидев, что решения сегодня они не примут, Галадриэль отпустила всех отдыхать, отложив выбор пути до утра. *** Следующим утром Маэдрос, проспавший всю ночь без снов, уже запихивал в мешок броню и сменную одежду. Ножн для одолженного у павшего гнома оружия у него так и не было, и он обернул его в одежду и тоже сунул в мешок. А кинжал Боромира, у которого ножны были, он прицепил к поясу и вознёс Манвэ молитвы о том, чтобы тот пригодился ему нескоро. Затем, с тяжёлым сердцем, он закрыл дверь в дом Румиля, который на краткое время предложил ему мир и покой, и присоединился в древесном зале к братству. Казалось, лишь Боромир рад его видеть. — Гэлон! — воскликнул он и обнял Маэдроса как брата. — Твоя компания так согревает мне сердце! Решено, что ты поплывёшь со мной — сегодня, по крайней мере — так как не умеешь управляться с лодкой. Хоть я и уверен, что человек такого ума, как ты, сможет быстро научиться! Научиться, конечно же, Маэдрос мог, хотя он, конечно же, человеком не был, о чём и сказал. Боромир на это расхохотался и хлопнул его по спине. Прежде чем они смогли продолжить разговор, вокруг них появилась группа галадрим с припасами, едой и водой. Также они принесли каждому, даже Маэдросу, плащ тонкой ручной работы. То была одна из лучших вещей, сотворённых эльфами, у Маэдроса не было подобного многие годы. Честно говоря, даже в Валиноре плащи Маэдроса обычно скорее походили на вещи ремесленника, нежели кого-то из могущественного рода, владевшего волшебством, подобно Галадриэль и её родичам. Мать его терпеть не могла ткать, в пику пристрастиям отца, Маэдрос предпочитал не задумываться об этих связях. — Благодарю тебя, — на синдарине сказал Маэдрос деве, которая преподнесла ему плащ. Она побагровела и отвела взгляд. Боромир, заметив это, хлопнул его по плечу. — Думаю, друг, они считают тебя красавчиком! — Ты забываешься, я женат, — покачал головой Маэдрос. — Но кольца-то нет! — Боромир похлопал себя по руке. И да, то было правдой. — Боюсь, я возродился без него. По правде говоря, этому было вполне логичное объяснение. Маэдрос носил обручальное кольцо, либо когда был один, либо наедине с Фингоном. На публику он никогда его не надевал… как и когда шёл в битву. Потому он и погиб без кольца. — Так что разве можно винить её за ошибку? — искоса глянул на него Боромир. — Думаю, нет. Но я по крайней мере в два раза старше неё и… — Маэдрос оборвал себя прежде чем добавить «братоубийца». — И… эм-м… не очень-то заинтересован в женском внимании. Ответный взгляд Боромира сказал ему, что взгляды смертных в вопросе брака, по-видимому, не переменились. Что ж, полезно было знать об этом, но не то чтобы Маэдросу было это приятно. Арагорн прокашлялся, и все перевели взгляд на Халдира, который вошёл на поляну. Похоже, он вернулся, чтобы их проводить, но Румиля с ним не было. Маэдрос скрыл своё разочарование. Халдир увёл их из города миль на десять, они прошли среди мэллорнов и цветов эланора и многих других прекрасных растений Лотлориэна. Маэдрос большую часть пути, размышлял над дальнейшей судьбой членов их отряда, от Боромира до кольценосца. Хоббиты, он был уверен, будут держаться вместе, особенно Сэм с Фродо. Леголас тоже очень сосредоточен на враге. А вот Гимли, предположил Маэдрос, предпочёл бы тайной миссии открытый бой, и при этом постарался бы сделать всё то же, что и Леголас, но лучше. Арагорн, как предводитель, видимо, должен пройти весь путь до конца, однако продолжал обмениваться с Боромиром грустными взглядами. Возможно, будучи человеком, он чувствовал долг перед народом Гондора. А может, тут играет роль что-то ещё, чего Маэдрос пока не знает. Однако Маэдрос полагал, что Арагорн предпочтёт тем узам, что тянут его в Гондор, долг перед братством, пусть это будет для него позором, но такой выбор необходим. Никто, кроме Арагорна, больше не обладал таким даром вести за собой. А что до самого Маэдроса, то его долг, как определила Галадриэль, заключался в том, чтобы давать советы в миссии братства против Саурона. Какая бы дружба ни возникла между ним и Боромиром, он не мог по доброй воле уйти с ним. И Боромир и народ Гондора будут противостоять врагу в одиночку — это казалось таким неправильным, но Маэдрос ничего с этим поделать не мог. Они вышли из леса к слиянию двух рек: Серебрени и Великой реки — так те назывались на вестроне, хотя Маэдрос в своё время видел реки и побольше. Тут было пришвартовано много лодок самого разного вида. Серебряные, золотые, зелёные — но больше всего белых и серых, таких, какие Маэдрос помнил по Альквалондэ. Тогда они были запятнаны кровью… и белое дерево пропиталось ею и стало алым, и его невозможно было отмыть… пока корабли не сгорели. И вокруг везде были тела, нолдор и тэлери, на песке, в воде, на самих кораблях… Маэдрос почти ощущал запах их гниения, почти видел плоть, обнажавшую кости. У него перехватило горло, дышать стало трудно. Он на миг прикрыл глаза, лишь бы видения исчезли, и налетел на Халдира. — Полегче, — пробормотал Халдир, как показалось, с горечью, — ты в Средиземье. — Он положил Маэдросу руку на плечо, сдерживая. — Ты в порядке? — тут же спросил Арагорн. Что там Галадриэль говорила об истине внутри лжи? — Мне это напомнило об Альквалондэ… больше, чем я думал. Это… я предпочёл бы об этом не говорить. — Ты совсем бледный, парень, — сказал ему Гимли, явно не сознавая всей иронии того, какое обращение адресовал Маэдросу. — Может, тебе лучше сесть? — Я сейчас приду в себя, — пробормотал Маэдрос, но Арагорн его перебил. — Гэлон, не торопись. Мы сами всё подготовим. И все засуетились, оставив Маэдроса наедине с Халдиром. — Я не думал… — Халдир говорил чуть слышно, на грани шёпота. Шум воды был достаточно громким, чтобы заглушить для других их разговор. — Не думал, что это будет меня так мучить? Не думает большинство. И они правы, потому что когда ты видел столько смертей, сколько я, это мучает тебя меньше. Но вспомни, сколь мало эльфов было в Валиноре, если не считать ваниар. Королевские семейства нолдор и тэлери были тесно переплетены. Погибшие в Альквалондэ были и нашим народом. И их убила не Клятва… не совсем она. Мы могли остановиться тогда… это позже, в последовавших братоубийствах остановиться мы уже не могли. Халдир качнулся на пятках взад-вперёд. — Большинство тех, кто пережил такой опыт, как ты, уплыли. Маэдрос на миг умолк, прежде чем ответить. — Не все. Твои Владыка и Владычица здесь. Несмотря ни на что. — Они обязаны быть здесь. Ради нас. — Как и я. Когда Маэдрос наконец встретился с Халдиром взглядом, он обнаружил, что тот криво ему улыбается. — Надеюсь, ты преуспеешь в своей миссии. Хотя бы ради Румиля… — Если моё пребывание здесь сделает жизнь Румиля чуть безопаснее, то оно того стоит. Я так устал от того, что не могу никого спасти. Халдир положил ладонь ему на плечо. — Мне кажется, уж это я понимаю. Прежде чем Маэдрос смог ему ответить, вернулся Арагорн. — Гэлон, если ты готов, мы можем отплывать. — Я готов. Халдир… спасибо тебе за всё. Маэдрос не отрываясь смотрел себе под ноги, и то, что осталось от его гордости, спряталось глубоко внутри, пока Арагорн усаживал его в маленькую серую лодочку, где уже сидел Боромир. Они с ним не заговорили, и Боромир повёл лодку прочь от этих мест, которые вызвали столько воспоминаний.