Не с чистого листа

Маэдрос за пару минут понял, что в борьбе с течением они направляются совсем не в ту сторону. Он хотел было без слов передать своё смятение Боромиру, но тот избегал встречаться с ним взглядом. Бедняга Боромир! Маэдрос его почти пожалел — как и любого, принадлежавшего к культуре, где подавляют истинные стремления. Среди квэнди никогда не было под запретом вступать в брак с любым по согласию. Да и как могло быть иначе, если от тех, кто вступал в истинный союз, требовалась лишь клятва единому Эру? Правда, некоторые культуры — ваниар и нолдор, к примеру — относились к любви тел и вопросам пола более сурово, чем остальные. Но в Белерианде, где за каждым углом таилась смерть, эльфы обретали мир с родичами, несмотря на все различия, и врагом им был лишь истинный Враг. Как владыка Химринга, Маэдрос издал указ, что любой его верный, будь то человек или эльф, по взаимному согласию может вступить в брак, с кем пожелает. Люди считали его чрезвычайно странным, но отказать эльфу гигантского роста с устрашающими шрамами и огромным войском не могли. А в конце концов, они его и полюбили. Однако, совершенно очевидно было, что Боромир ведёт род не от тех людей. Они прошли излучину, и Маэдрос, поражённый тем, что перед ним появилось, так сильно вздрогнул, что чуть не выпал из лодки, и лишь быстрая реакция Боромира спасла его. Такое впечатление произвела на него Галадриэль, в королевском облачении, при всех регалиях, стоявшая на носу корабля в виде лебедя. Просто вылитый Ольвэ, только в женском обличии. У ног её сидел Келеборн; он прикрыл ладонью лицо, чтобы скрыть улыбку. Галадриэль тоже улыбалась, но когда увидела, в какой ужас пришёл Маэдрос, улыбка её увяла. Она дала сигнал паре галадрим, которые сидели на вёслах, и те направили корабль к берегу, на который она и сошла, потянув за собой Келеборна и отослав корабль прочь. — Мы приплыли проститься с вами напоследок, — крикнула она, и её голос разнёсся по воде. В руках у неё была арфа, вероятно, она собиралась приветствовать их пением. Но теперь арфа просто стояла рядом, за что Маэдрос был благодарен. — И придать вам скорости с помощью волшебства этой земли. Четыре лодочки также причалили к берегу, и Маэдрос, чувствуя тошноту, соскочил с борта так быстро, как позволяли ноги. Дыхание у него перехватило, хотя в доках было похуже. Он овладел собой, заставив себя дышать медленнее, а потом его отпустило, и он сумел выпрямиться и встретить взгляд Келеборна, в котором читалось непонимание. — Вы были нашими гостями, но до сих пор мы не разделяли трапезу. Присоединяйтесь к нашему пиру. Галадриэль протянула руку к Маэдросу и сказала: — Господин мой, могу я ненадолго забрать с собой Гэлона, прошу простить нас? Она прямо-таки утащила Маэдроса за собой за пределы слышимости. — Альквалондэ?! — требовательно спросила она голосом мягким, но повелительным. Маэдрос заставил себя кивнуть и затем дёрнулся, когда Галадриэль, чей наряд куда больше напоминал о той девушке, какой она когда-то была, чем о предводительнице воинств, которой она сейчас являлась, крепко обняла его. И ощутив, как он дёрнулся, отпустила. — Мне жаль, Маэдрос, правда. Это ненамеренно, не ради какого-то намёка. — Маэдрос приподнял бровь, и она продолжила. — Я так обыгрываю своё родство с Ольвэ каждый раз, когда Трандуил присылает к нам посла. Ему крайне неудобно вспоминать, что я принадлежу и к нолдор, и к тэлери. Если я когда-нибудь придумаю, как показать ему, что я через Индис веду род и от ваниар, я обязательно включу в своё представление и это. Трандуила всегда так обескураживает, что мне нравится помнить обо всех народах, к которым я принадлежу. У каждого из которых свои недостатки. — А как ты напоминаешь о наследии нолдор? — спросил Маэдрос, желая переменить изначальную тему. — Я собиралась петь на квэнья. И я всё ещё могу спеть, если у меня будет на то настроение. Маэдрос, вообразив, как наследники Тингола сидят и слушают женщину, которая выше по положению их всех и поёт на запретном языке, не удержался от улыбки. Но Галадриэль, похоже, не намерена была менять изначальную тему, как Маэдрос ни старался. — И часто у тебя так пробуждаются воспоминания? — новое слово для того, что они в Химринге называли «морок Моргота». — Об Альквалондэ видений не было много лет. В моей памяти живут и вещи похуже. Но теперь, когда ушла Клятва, Альквалондэ — худшее из моих деяний, в котором я не могу ни разумом, ни сердцем винить Врага. Думаю, оттого оно и всплыло на поверхность. Галадриэль вновь потянулась обнять его. И теперь он принял объятие. Они обнимали друг друга, и она прошептала: — Иногда мне всё ещё видится, как Эленвэ проваливается под лёд, и я слышу, как кричит Тургон, плачет Идриль — и даже при всей моей теперешней силе я не могу спасти её. Я не могу ни пошевелиться, ни вздохнуть. Маэдросу никогда не приходило в голову, что подобные вещи могли случаться и с другими — не только теми, кто, подобно ему, творил ужасные деяния. — Такое бывает у всех? Пробуждение воспоминаний?.. Галадриэль неопределённо пожала плечами. — Не так часто, как раньше. Думаю, к концу Первой эпохи это случалось со всеми, кто ее пережил. Мы очень усердно трудились над тем, чтобы помогать и поддерживать тех, кто в этом нуждался. — Мы? — Короли. Гил-Галад, Келебримбор, Кирдан. Отец Трандуила, Орофер. Мой предшественник Амдир, — Маэдрос задался вопросом, неужели же все эти короли сегодня мертвы, кроме, возможно, Кирдана. — Ну и позже, конечно, я сама, Келеборн и Элронд. Когда стало ясно, что мы с Элрондом преуспеваем лучше, Гил-Галад возложил основную часть забот на нас. Трандуил тоже помогал, как ни странно. Он всегда слал полные разумных идей и интересных озарений письма. Это было до смерти его отца, а после того, чтобы вынести бремя царствования, он стал слишком много пить… — А что Элронд? — Лучше расспроси его сам. Я могла бы, конечно, за него рассказать о его жизни, но предпочла бы этого не делать. Ну, а теперь, чего бы ты хотел: присоединиться на пиру к нашим товарищам или немного отдохнуть? Маэдрос выпросил себе минут двадцать, чтобы собраться с мыслями и успокоиться, а затем присоединился к пирующим. Учитывая все обстоятельства, вели себя они вполне оживлённо, в частности, в отличном настроении был Келеборн. И Маэдрос похвалил себя за то, что никоим образом не стал ему его портить. Когда трапеза закончилась, а Келеборн прекратил беседу с Боромиром и Арагорном о тех землях, что им предстояло пересечь, Галадриэль пригласила их всех испить из чаши расставаний. Вот этот ритуал, подумал Маэдрос, можно легко заменить ваниарским обрядом прощальной молитвы, но лезть со своим предложением к Галадриэль он не стал. Она и так находила достаточно развлечения в своих дипломатических играх. Затем, когда церемония была окончена, Галадриэль объявила о намерении всех одарить. Начала она с Арагорна — и дала ему расшитые ножны для его великолепного клинка. Маэдрос разглядел вязь рун на нём — назывался тот Андуриль, но Арагорн быстро убрал ножны прочь, и остальные слова Маэдрос разобрать не успел. Хотя и имя «Андуриль» было ему незнакомо, а кузнечная работа явно была совсем свежей, Маэдрос никак не мог побороть чувство, что он видел этот меч раньше. Это была работа гномов, улучшенная эльфийским мастерством. Что ж, ответы придут тогда, когда придёт им время, вряд ли раньше. Арагорн и Галадриэль обменялись какими-то шутками, непонятными Маэдросу, а затем Галадриэль подарила Арагорну необыкновенную фибулу, изумрудную с серебром, изображавшую орла, и нарекла его «Элессаром Эльфинитом из дома Элендиля». Имя Элендиль показалось на что-то похожим, но происхождение его Маэдросу было неизвестно. Без сомнения, то был предок Арагорна, и притом высокого рода. Всё это вместе взятое подходило к Арагорну подобно оправа - камню в перстне, хотя эпессэ «Эльфийский камень» и не несло особого смысла. Хотя и не Маэдросу, с его нынешним прозвищем «Гэлон», было судить. Приложив ладонь к виску тем жестом, который символизировал осанвэ, Маэдрос поймал взгляд Галадриэль и приподнял брови. Её ответ был добродушным, но скупым: «Он ухаживает за моей внучкой, и та хотела, чтобы камень был у него». Боромир получил золотой пояс, который ему очень понравился, а Мерри и Пиппин — серебряные с золотыми застёжками. Все три пояса были сработаны в нолдорском стиле. Леголасу достался лук Галадрим, который, судя по реакции эльфа, был выполнен с тем же выдающимся мастерством. Сэма одарили единственным семечком растения, по словам Галадриэль, с наложенными на него слабенькими чарами — но на самом деле оно излучало такое мощное волшебство, что Маэдрос почти мог ощущать его вкус. Зато благодаря такому преуменьшению Сэм от дара не отказался, так что Маэдрос понял, почему она не сказала правды. Маэдрос так отвлёкся на изучение этой магии, что поднял глаза лишь тогда, когда все окружавшие его эльфы замерли. Он посмотрел на Галадриэль и увидел, что она подняла руку, высвободила три прядки волос из кос, отрезала их и протянула Гимли. А затем, встретившись с Маэдросом взглядом, ухмыльнулась. И он не удержался, разразившись смехом. Что за прекрасный момент! Отец Маэдроса точно принялся бы плеваться от злости, если бы узнал — отчего происходящее казалось ещё смешней. Бедняга Гимли, он ничего не понял и был ужасно задет, к тому же тут присутствовал и другой, кто понимал всю иронию момента — Келеборн — и тот тоже хохотал. Леголас и Арагорн явно пытались припомнить всё известное им из эльфийской истории, но два хихикающих эльфийских лорда не давали им сосредоточиться. Смех прекратился только тогда, когда потерявшая терпение Галадриэль вытащила подарок для самого Маэдроса. Конечно же, это был меч. Маэдрос всё ещё так в нём нуждался — так что какой ещё подарок могла преподнести ему Галадриэль? И это его не удивило. Поразительным было то, чьего авторства оказался меч. Потому что память Маэдроса была не настолько плоха, чтобы не признать клеймо собственного брата. Дрожащими руками он потянулся к рукояти. Галадриэль отпустила меч, и Маэдрос стиснул гарду, обретая над клинком власть. Меч был не Галадриэль, что было очевидно. Он требовал более высокого и сильного хозяина. Но кому же он предназначался, такой прекрасно выкованный, такой великолепно сбалансированный?.. Маэдрос немного отошёл от остальных и крутанул клинок в воздухе, по разу каждой рукой, а затем раз обеими — просто послушать, как поёт металл. — Этот клинок — плод мастерства моего кузена Куруфинвэ, сына Феанора, — и тут все эльфы, кроме Маэдроса, вновь уставились на неё. — Скорее всего, он предназначался моему брату Финроду, но тот безвременно погиб, и потому меч никогда не знал битвы. И я ждала, когда ему найдётся подходящий владелец, потому что мне было видение, что первый раз поднят он будет во имя мести убийце моего брата. Маэдрос, пользуясь тем, что все не отводили глаз от Галадриэль, приложил правую ладонь к клинку, прямо к лезвию, до крови. Клинок был очень, очень острым, и усилий от Маэдроса это не потребовало. «Теперь, — послал он мысль Галадриэль, — твоё пророчество исполнилось». В ответ от Галадриэль ему достались многочисленные и разнообразные проклятья. Галадриэль прошлась и по его характеру, и по внешности, и по семье, и по чувствам. Все они сводились к: «Я не о тебе говорила, ты, тупой, самовлюблённый, заносчивый невежественный идиот! Я видела, как клинок поднят в битве против сил Саурона, который и убил моего брата. А не против дурака, чьи братья предали Финрода, не послушавшись старшего брата, и, должна добавить, полностью или в части будучи под властью магической Клятвы!» Однако, несмотря на гнев Галадриэль, что-то незримое будто откликнулось на действия Маэдроса. Он ощутил дуновение волшебства, совсем лёгкое, и на какой-то миг его посетило видение. Он увидел Маглора: тот сидел на каком-то неведомом морском берегу, сжав кулаки на коленях. Такой исхудавший… взгляд его блуждал вокруг, и вот он взглянул на кого-то и отшатнулся от неожиданности. Затем видение рассеялось, оставив Маэдроса одного, на трясущихся ногах. Он перевернул меч и посмотрел на вязь рун на обратной стороне. «Братья, — говорили руны, — по крови и по сердцу». Он обозвал про себя Куруфина гениальным дураком и убрал меч в простые кожаные ножны, которые дала Галадриэль. «Не советовала бы тебе пытаться использовать те заклинания, что вложил в него Куруфин, — сказала ему на осанвэ Галадриэль, насмешливо сверкнув глазами. — Они могут смутить разум кого-то, столь неопытного, как ты. И их можно неверно прочесть. Думаю, он задумывал, чтобы видимо было прошлое или настоящее, но я всегда вижу очень конкретное будущее. Предвидение никогда не было сильной стороной Куруфина. Сомневаюсь, что он мог отличить одно видение от другого». «У меня будут видения каждый раз, когда я буду касаться меча?» «Только если на него попадёт твоя кровь. Я провела пару экспериментов. Куруфин не был провидцем, но, конечно, не был он и глупцом. Кому нужен меч, который наводит на мечника видения братьев и сестёр того, против кого его подняли?» Говоря это Маэдросу, она при этом вслух разговаривала с Фродо и протянула тому хрустальный фиал, в котором, казалось, мерцал знакомый свет. Маэдрос приблизился к нему и потянулся было рукой, но спохватился. Он же не хочет этого, так ведь? Так почему же тогда делает?.. — …свет Эарендиля, — как раз говорила Галадриэль, и Маэдрос одновременно понял всё: и что это за свет, и зачем Галадриэль дарит его Фродо, и почему Маэдроса никогда, ни при каких обстоятельствах не подпустят к нему. Свет Эарендиля был светом Сильмарилла, благословенного и проклятого. Того, что принёс злой рок равно достойным и недостойным. «Ты с ума сошла!» — вспылил он. Ответ её был резким. «За ним тянешься? Или протянул руку, чтобы взять моё кольцо? Или Кольцо Фродо?» «Это другое! Клятва…» «Клятвы больше нет в тебе, твой разум чист, словно её выжгли из него, и я вижу этот шрам, когда смотрю на тебя. И Келеборн видит». Келеборн важно кивнул, соглашаясь. В отчаянии, Маэдрос обратил осанвэ к ним обоим. «Вы могли бы сказать мне раньше!» И он ещё раз посмотрел на фиал. Теперь, зная, что в нём, он легко мог распознать притяжение Сильмарилла — и отринуть его. Не сложнее, чем отказаться от сладкого десерта или горячего чая, которых ему и не предлагали. Знакомое желание, и ничего общего с Клятвой. «Но чья сила столь велика, чтобы сотворить со мной такую вещь?» «Так как шрам похож на след ожога, а не пореза или разрыва, предположу, что это Варда или сам Сильмарилл. Думаю, Моргот тоже мог бы сделать такое, но это кажется маловероятным». Маэдрос склонен был с ней согласиться. Либо Клятву выжег Сильмарилл, который Маэдрос держал в руке, и так она исполнилась, либо кто-то из Валар что-то такое сделал, и её полностью выжгло из его разума. Самыми вероятными казались Варда и Моргот, но Моргот был немного занят тем, что содержался в заключении в самом безопасном месте в мире… — Гэлон? — Маэдрос, услышав своё имя, развернулся к Арагорну. — Пора. Маэдрос, странно расчувствовавшись, сам притянул Галадриэль к себе и крепко обнял. «Помни наш уговор». «Постарайся не умереть, и мне не придётся». Затем, по прощальной традиции ваниар, он поцеловал её в щёку. Галадриэль, узнав ритуал, пришла в восторг. Келеборн, казалось, слегка встревожился, но промолчал. Когда они вновь расселись по лодкам, Галадриэль одарила Маэдроса озорной улыбкой и запела. Не как Маглор, конечно — но кто, в конце концов, был ему подобен? А её голос был чист и красив, и речь квэнья на её устах наполнила сердце Маэдроса трепетом, и вот лодки оттолкнулись от берега… нескоро теперь он услышит пение на этом языке. *** Вскоре они уже плыли из Лотлориэна в неизведанное. Устроившись на корме, Маэдрос и Боромир наконец встретились взглядами. По сравнению с шумом в других лодках, тишина в их лодке казалась оглушительной. Маэдросу слышно было, как Арагорн что-то настойчиво советует Фродо, Гимли и Леголас перешучиваются, а Мерри рассказывает другому хоббиту — Пиппину? — как устроены лодки… — Много ли ты знаешь об эльфийских брачных традициях? — Маэдрос задал свой вопрос так тихо, что лишь сам Боромир и ещё, может быть, Леголас способны были бы расслышать его слова в шуме воды. Боромир крепко стиснул вёсла. — Мало, но что-то всё же знаю. Тот, кто не сведущ в чужеземных обычаях, недостоин быть сыном Наместника. — И что подсказывают тебе твои знания? — Эльфы, как и мы, обмениваются кольцами. Родители дают им благословение или присутствуют при церемонии. Вне брачных уз у эльфов не бывает связей, — нараспев заговорил Боромир, будто твердил выученный урок. Может, так оно и было. — Похоже, и всё же в корне неверно. Большинство эльфов следуют этим обычаям, но они возникли в нашей культуре не сразу, с ходом времени, и у разных народов могут различаться. А по сути своей, эльфийский брак — это просто сочетание того, что вы называете вступлением в связь, и принесением брачных обетов. Хотя я знал эльфов, которые произносили обеты перед Валар и считались женатыми, и вовсе не вступая в связь. Важны сами обеты — в этом и заключается различие во взглядах на этот вопрос между людьми и эльфами. Мы с моим мужем любили друг друга, очень любили — и потому решили принести друг другу обеты, свидетелем которых станет Эру. Нам не требовались ни родители, ни кольца, не надо было даже вступать в связь… хотя второе и третье у нас всё же было. Боромир побагровел, и Маэдрос, воодушевлённый, продолжил: — Думаю, теперь обеты связывают супругов не так крепко, как раньше, но не могу представить, что природа брака могла измениться настолько, чтобы они вообще не требовались. Боромир нахмурился, будто глубоко погрузившись в размышления. — Но почему браки стали не так крепки? Маэдрос допустил серьёзнейшую ошибку, и теперь как-то надо было всё сгладить. — Из-за Феанора и его сыновей. И их ошибок с магическими связывающими клятвами. Уверен, ты об этом слышал. Боромир пожал плечами — Маэдросу повезло. — Не очень понимаю, о чём ты. — А ты изучал историю? — От создания Нуменора, — гордо ответил Боромир. — Что ж, тогда области наших с тобой знаний не пересекаются вообще — кроме того, что я успел узнать за последние пару дней. Потому что всё, что после меня, я пропустил. Боромир недоверчиво покачал головой. — Это ж было шесть тысяч лет назад! Что важного тогда могло происходить? Если б только Маэдрос мог ему рассказать! Даже история собственного народа Боромира заняла бы годы, если пересказывать её с точностью. Столетия военных союзов, браков, сражений превратились лишь в имена и даты. Те, кого Маэдрос знал на протяжении всей их жизни, кто умер, сражаясь, за него, значили для Боромира меньше, чем листок на дереве в лесу. Короли и королевы, военачальники и герои, фермеры, архитекторы, изобретатели. Все были забыты. Но если Маэдрос и собирался рассказать хотя бы одну историю за время, каким располагал, то пусть это будет его собственная. — Великое множество вещей. Когда-нибудь я постараюсь рассказать тебе всё. А может, иной эльф знает больше, даже если не был всему свидетелем. Или вот Арагорн. По тому, как он ведёт себя, думаю, ему ведомо многое. — Боромир согласно кивнул. — Но раз ты так мало знаешь о моём народе, я должен начать с рассказа о том, что эльф эльфу рознь. Боромир оживился. — Ну вот это я знаю! Вроде есть три народа? Народ Трандуила, — он мотнул головой в сторону Леголаса, — Галадриэль и Келеборна. А ещё Элронда… — Что ж, хорошее начало! Есть множество способов разделить квэнди — это слово на квэнья, которое означает тех, кто владеет речью, и относится к любому эльфу, так как родилось в те времена, когда эльфы были единственными говорящими существами в Арде. Стало быть, можно разделить нас с учётом того, от кого из первых эльфов мы произошли. Или как повелось позже: с учётом решения наших предков о том, покидать ли родные места. Ибо Оромэ, один из Валар, в один прекрасный день пригласил всех эльфов с собой в Валинор, далеко на запад. Одни остались, другие ушли, третьи прошли дальше всех. Лесные эльфы, вот как Халдир, никогда не покидали Средиземья или той части материка, которая звалась Белериандом, потому что не захотели. Синдар — такие, как Леголас, Келеборн — сначала тронулись в путь, но затем решили его не продолжать, по ряду причин. Тэлери — это та часть синдар, которые всё же пошли дальше, но остались на острове в море. Нолдор расселились по материку Валинора и обратились к ремёслам. А ваниар ушли дальше всех и обрели глубокую любовь к Валар. Боромир медленно моргнул. — Это упрощённый пересказ? — О, друг мой, знал бы ты только, насколько! Все эти народы поделились ещё по крайней мере пополам, кроме ваниар. А сколько существует смешанных браков, союзов и прочих альянсов! Вот посмотри только: принцесса смешанной крови нолдор, ваниар и тэлери с владыкой из рода синдар правят королевством лесных эльфов! Хотя, полагаю, история Гондора покажется мне столь же запутанной, если ты начнёшь её пересказ! К примеру, я до сих пор так и не понял, как вы сохраняете монархию без короля или королевы. Боромир расхохотался. — Ты и понятия не имеешь, сколько имён королей, королев и наместников мне пришлось заучить! — Что ж, у эльфов, по крайней мере, было не так много правителей, и запомнить их нетрудно. У ваниар, если, конечно, со времени моего ухода из Валинора с Ингвэ ничего не случилось — а я думаю, не случилось — всю жизнь так и есть один король. Остальных я называть не буду, потому что для нашего рассказа тебе нужно сосредоточиться лишь на нолдор. Первый их король звался Финвэ, и женат он был на эльфийке… женщине-эльфе… прости, тут знания вестрона подводят меня, — которую звали Мириэль Теринде. И был у них сын, имя которому на квэнья было Куруфинвэ Феанаро, а на синдарине — Феанор. А затем случилось немыслимое: Мириэль заболела, очень заболела. Такого с эльфами никогда не случалось без какой-либо причины извне, но вот случилось… и она умерла. А Финвэ вновь женился, и у него родилось ещё четверо детей: Финдис, Нолофинвэ, также называемый Финголфин, Иримэ, чьё имя было также Лалвен, и Арафинвэ — Финарфин, отец Галадриэль. Финголфин с Феанором считали себя самыми страшными соперниками в мире — и так себя и вели. И настоящий враг — хозяин Саурона — посеял между ними семена раздора и недоверия. Хотя, с Феанором было трудно и до того. Величайший, гениальнейший и могущественнейший из нолдор, он был фанатичен, подозрителен и недоверчив. Он был правой рукой отца, но королём становиться не должен был… хотя всё равно стал. Коварство врага привело к гибели Финвэ и краже Сильмариллов, трёх волшебных камней, которые Феанор создал, и в которых силы было даже больше, чем в Кольце Саурона. Феанор был в ярости и поклялся страшной Клятвой самому Эру, что никто и ничто не остановит его на пути возвращения Сильмариллов. И заставил поклясться и своих сыновей — что стало настоящей бедой, потому что сыновей у Феанора было семеро, и все они были искуснейшими мечниками, а большинство к тому же очень умело владели другим оружием… или магией. Один безумный гениальный эльф и одна дурно сложенная волшебная связывающая Клятва — уже бедствие. Но вот ещё семеро — это воинство. — И что же случилось? — спросил Боромир, глядя на Маэдроса с подозрением. — Кровопролитие. Братоубийственная резня. Ужасы и потери. Все… вероятно, лишь каждый десятый из тех нолдор, кто ушёл в Белерианд, сумел пережить Первую эпоху. Из синдар Дориата, возможно, выжило около четверти. И, насколько я знаю, никто даже не записывал, сколько погибло лесных эльфов. За каких-то шестьсот лет — не так много даже с человеческой точки зрения. Я потерял всё. Всех братьев, кроме одного, отца, дядю и тётю, мужа, его братьев и сестру… из всех моих кузенов выжила лишь единственная. Так много эльфов погибло… Многие убиты врагом, многие — сыновьями Феанора. Даже когда они не хотели причинить вреда, всё оборачивалось бедствием. Однорукий Маэдрос, старший из сыновей Феанора, организовал военный альянс, который пал, и погиб мой муж… Если бы он преуспел, это могло бы нас всех спасти. Но падение оказалось катастрофическим. — Мне так жаль, — тихо проговорил Боромир, и слова его звучали искренне. — Я даже и представить не могу себе размах бедствий… — Понимаю. Но всё равно договорю. Эта история заслуживает того, чтобы её помнили. Никто не должен совершать ошибок, подобных тем, что совершили сыновья Феанора. Никогда не следуй за кем-то без тени сомнения, даже если это твой отец. Никогда не произноси клятву, не перечитав дважды её слов до того. И никогда, никогда не мни себе, что в твоих руках великая власть и сила. Те, кто алчут власти и силы, последними должны иметь к ним доступ. Боромир неожиданно виновато опустил глаза. Хотел бы Маэдрос понять причину этой вины! Что же такое Боромир сделал? Или думает сделать? Что ж, есть только один способ узнать. — Что тяготит тебя, Боромир из Гондора? — Думаешь, тот, кто делает что-то подобное… кто забирает власть себе, понимая возможные последствия… может быть прощён? Или он всё равно зашёл слишком уж далеко? Ох, если б только Маэдрос знал… — Не стану притворяться, что всё знаю о людях, но за свою долгую эльфийскую жизнь все мы должны стать лучше, чем прежде. Надеюсь, что и сыновья Феанора сумеют измениться. Боромир покорно кивнул и переменил тему. В последующие, вполне спокойные дни, что они провели на воде, они частенько возвращались к вопросам истории, но Боромир больше ни разу не спросил о сыновьях Феанора. По крайней мере, намеренно. Но зато постоянно расспрашивал Маэдроса о его личной истории и даже, очень робко, о его личной жизни. — А твой муж, он тоже был из нолдор? — А твой муж, как ты с ним познакомился? — А твой муж, какой он был? — А твой муж… увидишься ли ты с ним когда-нибудь снова? Для того, кто начал с осуждения и нарочитого молчания, Боромир уж слишком быстро стал любопытным. Маэдрос слегка опасался такого вторжения в свои дела. Любой неудачный ответ мог раскрыть его инкогнито. Но всё же он чувствовал облегчение, и даже двойное. Во-первых, теперь он мог говорить с новым другом настолько откровенно, насколько возможно. Во-вторых, его обрадовало, что броня напыщенности Боромира дала трещину, через которую будто пробился наружу маленький нежный бутон. Так хорошо, что в Боромире всё ещё были и любовь, и свет. На восьмой вечер на реке Маэдрос решил поменяться ролями и принялся расспрашивать Боромира. Они говорили о Гондоре и его народе, а ещё о брате Боромира. Маэдрос избегал всех вопросов о собственных братьях, но слушал рассказы о Фарамире. — Отец постоянно недооценивает его, — рассказывал Боромир, грустно качая головой. — А у Фарамира сильная рука и ясный ум командира как на поле битвы, так и вне его. Если бы отец хотел… если бы отец и правда хотел послать кого-то, кто сумел бы найти для Гондора помощь в его трудные времена, то ему стоило бы послать Фарамира, не меня. Маэдрос не стал спрашивать, чего же тогда, по мнению Боромира, хотел его отец, но заметив, каким долгим и жадным взглядом тот посмотрел на Фродо, Маэдрос решил, что догадки у него есть. Может, он и уточнил бы, но тут Сэм в передней лодке, который был вперёд смотрящим, неожиданно предупреждающе вскрикнул. Впереди бурлили пороги, стремительные и опасные. Боромир, так же быстро оценил угрозу, как и Маэдрос, выругался себе под нос и закричал Арагорну: — Мы не можем идти через пороги в темноте! Ни одна лодка не переживёт Сарн Гебир, ночью или днём! Арагорн как всегда взял на себя лидерство и быстро приказал дать задний ход. Боромир принялся решительно грести, бормоча себе под нос что-то о том, что «Гэлону» и правда пора научиться пользоваться вёслами. Маэдрос полагал, что за пару дней наблюдения за Боромиром уже освоил технику, но не стал ничего говорить, пока не стало ясно, что у пары хоббитов возникли трудности с преодолением порогов. Тогда они организовали рискованную перемену местами прямо на воде, и эльфийская грация вкупе с лёгкостью хоббита позволили Маэдросу с Пиппином ловко поменяться местами. Так что теперь Маэдрос грёб, следуя указаниям Мерри. Ему повезло, что он раньше учился у Феанора — никому из учителей потом не было так же трудно угодить с первой попытки, как отцу. Но, несмотря на все их усилия, течение оказалось слишком сильным. И вниз по нему они плыть больше не могли. Лодку Маэдроса понесло к восточному берегу. Боромир пытался кричать ему вслед, Маэдрос изменил движение, но тут в его усилия вторгся звон тетивы. Забывшись, Маэдрос яростно ругнулся на квэнья, услышал, как в соседней лодке Леголас вторит ему на синдарине, и ощутил мрачное удовлетворение. Которое быстро рассеялось, когда он оценил нанесённый им урон. Волшебная броня Фродо вновь спасла тому жизнь, Арагорну стрела чуть не пронзила капюшон, а Пиппин нянчил оцарапанную руку. Маэдрос грёб изо всех сил, чувствуя, как сама ткань мироздания гудит от летящих стрел. Но больше ни одна стрела не задела ни одну из лодок, похоже, лишь доброй волей Оромэ. Они гребли и гребли, и, казалось, это никогда не закончится, но вот, наконец, причалили к дальнему берегу. Маэдрос хотел было достать меч, но решил, что сверкающий металл станет слишком хорошей мишенью. Леголас же, в свою очередь, соскочил на берег и занял позицию для стрельбы. Маэдрос, припомнив детские уроки, вознёс молитву Оромэ. Тот всегда на диво хорошо относился к их семье, так что это вряд ли могло повредить. Но волшебством ли галадрим, благой ли волей Оромэ или благодаря собственному мастерству с луком, Леголас поразил цель. Ею стала не кучка орков, сгрудившаяся на том берегу, как Маэдрос подумал было вначале. Нет, Леголас выстрелил вверх, и тёмное крылатое создание — хвала Эру, не дракон и не балрог, скорее всего, новое творение самого Саурона, рухнуло с небес прямо на орков. Маэдрос понял, что именно его Леголас и хотел пристрелить. За этим последовал благословенный миг тишины, в которой Маэдросу слышно было тяжёлое дыхание каждого из товарищей. А после Арагорн, уверенным, несмотря на все приключения, голосом, приказал Леголасу вернуться в лодку, и они принялись грести дальше, вверх по течению, чтобы найти место отдохнуть и восстановить силы.