Не с чистого листа

Фингон откинулся на спинку стула и наблюдал, как Амрод и Финрод играют в кости, что неизбежно случалось, когда все они собирались вместе. Остальные давно вылетели из игры — Амрод обыграл своего брата-близнеца, самого Фингона и Гил-галада, а Финрод — Нерданель, Карантира, и юную Келебриан, которая попала в их число совершенно случайно — потому что лучше всех в роду Финвэ говорила на вестроне. Любого из них могла побить Аредель, если бы, конечно, играла, а не стояла у окна, высматривая Тургона. С момента своего возвращения из Чертогов она стала куда нервозней, чем тогда, когда Фингон в последний раз видел её в Белерианде. Все удивлялись, почему же она покинула Чертоги, не дождавшись сына или Келегорма, своего старого друга. Но Фингон думал, что понимает причины. Ибо в сердце Тургона было мало покоя из-за вины за судьбу Маэглина и падение Гондолина, а прощение Аредель будто вдохнуло в него новую жизнь. — Кто-то идёт, — тихо сказала Аредель. Её слова почти заглушил победный вопль Амрода, которого Финрод тут же обвинил в жульничестве. — Турно? — спросил Фингон. Он встал чтобы открыть дверь. Пусть это и был дом Карантира, оказавшийся как раз посередине между Тирионом и домом Нерданель, но собрание организовал Фингон. — Думаю, нет, — ответила Аредель, и Фингон распахнул дверь и обнаружил за ней Келебримбора, в одежде, выдававшей его долгий путь. В руках у того были две седельные сумки и свёрток из холстины. Он кутался в длинный плащ. Келебримбор сильно отличался от того себя, которого Фингон видел в последний раз, в Белерианде. В то время, пожалуй, ещё был королём отец Фингона. Да, конечно, это было до той истории с Лютиэн, тогда Келебримбор был ещё очень молод, и энергия била в нём через край. Теперь же он казался хмурым, волосы его было необычно коротки и заплетены в косички, которые едва достигали плеч. А ещё он как-то отрастил короткую бородку, в которую на гномий манер были вплетены бусины. Без единого слова он протолкнулся мимо Фингона, плюхнул сумки на стол, затем обнял Нерданель, чмокнул Гил-галада в щёку и, наконец, развернулся и заявил: — Кузницы Ауле! Фингон, ты всегда был таким безумцем? Фингон открыл было рот, чтобы сказать «нет», но затем, оценив последствия такого ответа, рот захлопнул. — Рад видеть тебя, Келебримбор! — одарил его искренней улыбкой Гил-галад. Сын Фингона был одарён очевидным талантом дипломата, прямо как и Маэдрос, и для Фингона всегда было огромным удовольствием наблюдать за тем, как эти таланты проявляли себя. — И я тебя, Гил-галад. Они обменялись ещё парой приветствий, а затем Келебримбор вновь оглядел собравшихся и воскликнул: — Келебриан! Я и не знал, что ты приплыла! Когда же ты тут появилась? И почему? Как там твоя мама? Есть ли новости о роде Дурина? — похоже, в нём ещё оставалась толика жизнелюбия, отличавшего его в юности. Келебриан опустила глаза. Она не говорила о том, как так вышло, что она оставила Средиземье, и никто — по строгому приказу Финрода — и не спрашивал. — Келебримбор… — предупреждающе произнёс Гил-галад. И тот, увидев беспокойные взгляды других и поникшие плечи Келебриан, тут же перестроился, как будто внутри него что-то щёлкнуло. Он опустился рядом с Келебриан на колени и что-то произнёс на языке, который Фингон никогда раньше не слышал. На вестрон, которому его учила Келебриан, это было немножко похоже, но произношение было совсем иным, какие-то звуки звучали резче, какие-то — мягче. Разница была сродни различию между квэнья и синдарином. Поражённая Келебриан уставилась на Келебримбора и что-то ему ответила. Слова её явно задели Келебримбора за живое, и он импульсивно обнял её, и Келебриан, не выказав удивления, обняла его в ответ. Гил-галад, похоже, единственный, кто в этой комнате говорил на этом языке, не поднимал глаз, глядя себе под ноги. Когда Келебриан через плечо Келебримбора увидела его, то позвала, и он присоединился к их неловким объятиям. Да, их было трое, владыки и владычица нолдор Второй эпохи. Келебриан выросла во времена правления Гил-галада, и Келебримбор и Гил-Галад были среди самых близких её родичей, что остались в живых. А теперь они были её связью с тем миром… отцом, матерью, мужем, оставшимися за морями. — Он пришёл, — сообщила Аредель со своего места у окна. «Он» оказался Тургоном вместе с Эарендилем. Фингон изначально надеялся только на то, что Эарендиль подскажет ему о том, что сейчас творится в Средиземье, но внук Тургона оказался куда сильнее заинтересован в его деле. Кажется, Эарендиль каким-то образом встречался со своим сыном Элросом, и тот просил отца заступиться перед Валар за Маглора и Маэдроса. И Эарендиль пробовал, и, похоже, безрезультатно, но, получив возможность исполнить просьбу одного сына и случай помочь другому сыну в войне, он не смог от этого отказаться. И он отправился с Тургоном хлопотать за Фингона перед Ульмо, это было почти месяц назад, и все знали, что Валар сегодня вынесут свой вердикт. — Новости хорошие или плохие? — спросил Амрас с гримасой на лице, похоже, он приготовился к самому худшему. — И то, и другое, — вздохнул Тургон. — Фингон, если ты поплывёшь в Средиземье, никто не остановит тебя, — он сделал паузу, во время которой Амрас издал триумфальный вопль и потряс кулаком в воздухе. — Но… сейчас ты услышишь новость плохую: но ты должен плыть в одиночку. Карантир швырнул свой металлический кубок в стену, раздался лязг, и вино брызнуло во все стороны. И он выскочил прочь, за ним последовала мать. Карантир хотел пойти с Фингоном сильнее других его соучастников в этом деле — и из любви к Маэдросу и Маглору, и из сострадания к Пришедшим следом. Эарендиль, молча наблюдавший за смятением, охватившим присутствующих, через пару минут тихо ускользнул и затем вернулся с тряпкой чтобы оттереть пролитое вино. Такая неожиданная тактичность вызвала в Фингоне к нему большую симпатию. — Мы с этим справимся, — медленно и спокойно проговорила Келебриан. — Я обучу тебя вестрону как смогу, а когда ты доплывёшь, то, уверена, тебе поможет Кирдан. Он был хорошим другом мне и Элронду. — Да и ты не в первый раз творишь подобное в одиночку, — это сказала Аредель, которая отошла наконец от окна и теперь стояла рядом с Фингоном. Тут встал Келебримбор; он расстегнул плащ, снял его и повесил на спинку стула, а потом пошёл к оставленным им на столе вещам. — Забавно, однако, я как-то и предполагал, что ты поплывёшь один, потому взял на себя смелость взять вещи только для одного. Он открыл одну сумку и вытащил оттуда мешочек с наконечниками для стрел, нож для заточки, кинжал, который можно было спрятать в сапоге, кольчугу, и пару вещей, которые были похожи на смену одежды самого Келебримбора. Со дна второй сумки он достал другой мешочек и протянул его Фингону. — Я больше не делаю колец, — сказал он, будто бы это всё объясняло, хотя на деле не объяснило ничего, пока он не достал из мешочка драгоценности: два ожерелья, шесть браслетов, четыре заколки для волос и ещё крохотный мешочек с драгоценными бусинами наподобие тех, что были вплетены в его волосы. А ещё, что было совсем странно, две короны: одну золотую, а другую, что совсем уж вводило в замешательство, железную. Взглядом Фингон попытался выразить всё своё недоумение, и Келебримбор пояснил: — Я подумал, негоже первенцам домов Феанора и Финголфина остаться совсем без украшений. А раз уж вы женаты, как было сказано в письме, что я получил, то Маэдросу тоже понадобится своя корона. Однажды он сказал мне, что, будь он королём, то не считал бы корону такой уж важной. Потому я и не хотел ничего яркого и кричащего, но, по моему опыту, важен символ. Отсюда и железо. Думаю, оно подходит Маэдросу, и… ещё я думаю, что это его позабавит. Да и, конечно, всё это я зачаровал, чтобы усилить твою собственную магию и оповещать о присутствии зла. Один из браслетов, к тому же, зачарован так, чтобы нагонять сон, так что используй всё это разумно. Фингон всё крутил и крутил в руках корону, предназначенную для Маэдроса… Работа была такой тонкой, изящной, металл закручивался в странные и необычные узоры и волны. Келебримбор был прав: такой мягкий металл, как золото, не подошёл бы Маэдросу так, как подходило простое железо. К тому же, это было громким политическим заявлением. В глазах нолдор, для кого статус и драгоценности были почти одно и то же, корона из железа будто выражала отказ от того, что было фундаментом их общества — и это было очень даже в духе Маэдроса. Был и второй слой смысла, который Келебримбор считал «иронией», но Фингон увидел вызов и в нём. Железную корону, украшенную Сильмариллами, носил Моргот, пленитель и мучитель Маэдроса. А теперь железную корону будет носить Маэдрос — и сам будет управлять своей судьбой. Фингону это понравилось. Лишь один мешок оставался закрытым, но, познакомившись с остальными подарками, Фингон уже имел представление о том, что же он скрывает. Как он и предполагал, это оказался меч, прекраснейший из всех, виденных им когда-либо. — У него есть все традиционные свойства, конечно же. Он не сломается. Предупредит тебя, когда враг будет близко. Я наложил на него и пару новых защитных чар… чтобы его никто не захотел украсть и ещё пару подобных штук… а ещё заклинание поиска. Пусть у тебя и есть связь с Маэдроом, но я взял на себя смелость сделать так, чтобы меч указывал на любого живого потомка Финвэ. Вдруг окажется полезным. В Средиземье был только один эльф, ради которого Келебримбор мог захотеть наложить эти чары. Маглор. Фингон уже думал про последнего из сыновей Феанора после того, как решил, что пойдёт в Средиземье. Из всех братьев Маэдроса именно с Маглором Фингон провёл больше времени, они и по возрасту были близки. Хотя Маглор, как и Куруфин, всегда казался достаточно высокомерным и таким уверенным в себе, что Фингона это задевало. В такой путь только ради Маглора, конечно, он бы не пошёл, и сражаться с Валар за него не стал бы… Но, может, он был неправ. Ведь несмотря на всё это, Маглор всегда был рядом с Маэдросом, помогал тому нести все тяготы, что на нём лежали, и на которые у того не хватало сил. И Маглор всегда относился к Фингону лучше других своих братьев, кроме, конечно же, самого Маэдроса. И уж точно никто не заслужил того, чтобы его бросили… подобно тому, как все оставили Маглора. Фингон о Маглоре не слышал ни слова уже многие годы, кроме упоминаний о том, что именно его перу принадлежит Нолдолантэ… да с конца Первой эпохи никто ничего о нём не слышал и его самого не видел. Гил-галад говорил, что они с Элрондом, его другом, искали Маглора, но безуспешно. Келебриан, ставшая в Третью эпоху женой Элронда, тоже не рассказала ничего нового. Если уж они не сумели найти Маглора, думал Фингон, сколько же времени поиск может занять у них с Маэдросом, ведь они совершенно не знают тех земель… Так что подарок мог оказаться полезным. Фингон обвёл взглядом комнату и всех многочисленных потомков Финвэ, которые в ней собрались. — Давай попробуем? Келебримбор пожал плечами. — Тогда нам стоит выйти наружу. Думаю, Карантиру вряд ли понравится, если в его гостиной будут махать мечом. И все вместе отправились в лес за домом Карантира. Фингону завязали глаза чулком, который любезно одолжила Аредель, он заткнул уши и принялся жужжать, а родичи попрятались кто куда. Оказалось, меч работает по принципу отслеживания того, о ком Фингон думает. Сначала Фингон нашёл Тургона — тот особенно и не прятался. А затем обнаружил и остальных. Сложности вышли только с поиском Эарендиля и Келебриан — их он знал не так хорошо — а ещё Аредель, которая его разыграла, сначала взобравшись на дерево, а потом, пока он отвлёкся на поиски Келебриан, спрыгнув оттуда. Гил-галад от участия в их развлечениях отказался, чтобы «сохранить тайну своего отцовства». Тайной для Фингона, да и для Гил-галада самого оно не было, но это был секрет не только их двоих. Позже, когда все отправились по домам, чтобы отдохнуть и спланировать действия на будущее, Гил-галад с Фингоном поехали вместе. — Ты же знаешь, что меня ничуть не задевает твой брак с Маэдросом? — спросил Гил-галад, когда они наконец оказались наедине. Они с Фингоном не особенно-то успели обсудить этот вопрос, если не считать, конечно, того, что Фингон ему признался. — По-моему, ты единственный в нашей семье, кого это не задевает, — пробормотал Фингон, припомнив ужас и удивление на лице отца и рыдания матери. Пусть отец и обрёл какое-то странное чувство родства с Феанором в Чертогах, Маэдроса, похоже, он понимал не особенно хорошо. А если и понимал, то это не помогло. — Может это потому, что я единственный, кто никогда Маэдроса не встречал? — это, конечно, была шутка, но она всё равно Фингона очень обидела. — Но ты его встречал! Даже если и не помнишь! Я брал тебя в Химринг, когда ты был ребёнком, и не раз! И Маэдрос к нам приезжал, когда мы планировали Союз. Ты встречался с ним раз восемь или девять — куда больше, чем прочие не из рода Феанора. Мы отослали тебя к Кирдану только тогда, когда стало очевидно, что Маэдрос не сможет быть тебе подходящим опекуном, если я вдруг погибну. Вернее сказать, когда мы увидели, до чего может довести Клятва, на примере Куруфина и Келегорма. Если бы этого не произошло, то Маэдрос, мой законный супруг, в случае моей смерти стал бы растить тебя. Регентом стал бы Тургон, но первостепенной задачей для него было его собственное королевство, и, к тому же, подопечный у него уже был. Гил-галад помолчал минуту и вновь заговорил: — Так странно… Я так часто думаю как обо отце о Кирдане… мне так сложно поверить, что наши с ним отношения — не родство. Интересно, каким бы я стал, если бы меня вырастил Маэдрос… — Полагаю, что ты вырос бы таким же хорошим и добрым, — в ответ Фингон, возможно, немного вспылил, но Гил-галад, похоже, этого не заметил, захваченный мыслями. — Мы с Элрондом были бы тогда как братья, представляешь… — Что?! — А, прости! — Гил-галад, похоже, вернулся в настоящее. — Иногда я забываю, что можно не знать всего того, что узнал я во Вторую эпоху. Ты всё ещё представляешься мне таким… всезнающим, что ли, каким я тебя видел, когда был ребёнком. — О, я уж точно далёк от всезнания, — под нос себе сказал Фингон, думая о том, что за последние пару дней его связь с Маэдросом казалась всё слабее и слабее… и что он всё бы отдал, чтобы понять, в чём причина. — Ну, ты конечно же никогда не встречал Элронда, так как погиб ещё до его рождения, что мы все знаем. Но, может, ты помнишь, что помимо того, что Элронд был сыном Эарендиля и мужем Келебриан, он был ещё и моим глашатаем и лучшим другом? И несмотря на это, он почти не рассказывал о тех временах, когда его растили Маглор с Маэдросом. Он не хотел говорить об этом потому, что в тех редких случаях, когда это всё же происходило, все неизбежно говорили о Маглоре и Маэдросе дурно — а он совершенно не мог этого вынести. И то немногое, что я узнал, он просил никому не рассказывать. Так что я делаю это лишь потому, что ты мой отец и муж Маэдроса — и я верю, что ты будешь уважать то доверие, что мне оказал Элронд. Как ты, возможно, догадался из рассказа Эарендиля о просьбе Элроса, связь между полуэльфами и сыновьями Феанора была не той, в которую можно было поверить… к концу Второй эпохи Элронд был единственным из тех эльфов, кого я знал, в речи кого ещё сохранился явно выраженный акцент рода Феанора. И говоря со мной о них, он решительно отказывался называть их иначе, чем приёмными отцами. Он считал, что именно у Маглора научился учтивости и умению быть обаятельным, а от Маэдроса взял чувство долга и вместе с тем мятежный дух. Когда я погиб, сражаясь бок о бок с потомками Элроса, за мою гибель отомстил меч, что подарил Маэдрос Элросу за эпоху до того. А Элронд тогда получил подарок от Маглора. Может, это даст тебе представление о том, как относились к своим отцам полуэльфы, и как те к ним относились в ответ. Маглор отдал Элронду все работы, написанные Феанором в его дни в Белерианде. Ты раньше спрашивал о Маглоре, а я не отвечал, но сейчас скажу. Если я когда-нибудь с ним встречусь, конечно, то у меня будет искушение свернуть ему шею — за то, что он разбил сердце этому мальчику! Если бы он только вернулся из своего добровольного изгнания, если б только захотел вернуться домой! Элронд бы как дикий зверь сражался, чтобы мы все приняли его! Каждый год его изгнания добавлял тяжести на плечи моему другу — ведь тот уже потерял двух отцов! И каждый день отсутствия Маглора заставлял его вновь и вновь терять третьего! И раз уж они были его отцами — по крайней мере, такими же отцами, как ты мне — то если бы меня вырастил Маэдрос, Элронд был бы мне братом. Фингон и на следующий день всё ещё переваривал эти вновь обретённые знания, когда пришла Келебриан — на новый урок вестрона. Она использовала метод погружения, так Фингон выучил в своё время и синдарин. Так что они вели за чаем простенький разговор. — Супруг… твой супруг… мой супругу… отец? — попробовал Фингон. — Что? — переспросила Келебриан на синдарине. Несмотря на кровь нолдор, на синдарине она всё равно говорила пока лучше, чем на квэнья. — Правда ли то, что твой муж считает моего мужа своим отцом? — Фингон перешёл на её язык. Келебриан повторила его вопрос на вестроне, по правилам грамматики, а затем ответила на синдарине: — Возможно, этот разговор лучше вести на том языке, на котором оба собеседника точно понимают, что же хотят сказать. А грамматика твоего вестрона, точнее, её полное отсутствие, превращает вопрос в «был ли Элронд отцом Маэдроса». — О… — бессмысленно отозвался Фингон. Келебриан откинулась на спинку стула и отпила чаю. — Полагаю, что ответ на твой вопрос — да. Он никогда не говорил об этом публично… насколько я знаю. Вначале, думаю, он очень боялся, что мама отменит свадьбу, если узнает. Не то чтобы это меня остановило, но Элронда такие вещи заботили. И при мне он обычно говорил о Маглоре. «Я и Маглор, Элрос и Маэдрос» — вот как это звучало, когда он рассказывал истории о них четверых. Он стал рассказывать их больше, когда у нас появились Элрохир и Элладан — наши собственные сыновья. Думаю, он хотел, чтобы наши дети знали, от кого ведут род. И потом, конечно же, были книги. Книги Феанора. Уж это было самое главное свидетельство их любви друг к другу. Все думали, что это невероятно странно — что Элронд хранит все эти книги в публичной библиотеке Имладриса, учитывая их ценность. Но на то была веская причина. Маэдрос когда-то сказал ему, что алчность к Сильмариллам ввергла Феанора в такое безумие, что он принёс собственных детей в жертву любви к ним. И он умолял Элронда ценить живых… не вещи. Вот Элронд и хранил их в публичной библиотеке: их ценность была в том, что их можно было прочесть. И вот Фингон с Келебриан продолжали заниматься каждый день, и так прошло больше недели. Обычно Келебриан жила у бабушки с дедушкой, но теперь поселилась в одной из гостевых комнат в доме Фингона, как и Карантир. Келебримбор же остановился у Гил-галада. Фингон боялся спросить у неё, осталась ли она с ним, потому что так было удобнее… или из-за растущей пропасти внутри дома Финвэ. Родители Фингона со дня его признания с ним почти не говорили. Аргон был в ярости, Эарендиль и Эльвинг тоже друг с другом не разговаривали. Аэгнор и Ангрод были слишком далеки от семьи, чтобы вмешиваться во всё это. Финдис никогда не имела своего мнения ни в одном вопросе, а вот Лалвен написала Фингону очень лаконичное письмо, обозвав его «милым идиотом», что он принял за негласную поддержку. Финрод оказался в центре ожесточённого спора бабушки и дедушки по матери, а их общая бабка сказала о Феаноре и его сыновьях пару очень неприятных вещей. Фингон очень надеялся, что в этом хаосе он не вырывает Келебриан из её семьи. Вообще, спокойнее всех всегда были дети Арафинвэ, что, по меркам потомков Финвэ, одобрения не заслуживало. И сейчас лишь Ородрет, казалось, сохранял спокойствие и здравый смысл. Он был перед Фингоном в долгу, однако, Фингон не собирался предъявлять ему счёт. Ородрет тогда делал всё, что мог… а для спасения Гил-галада — даже больше, чем мог: он старался воссоединить две враждующие стороны. Может, без Фингона, у него бы всё получилось… Келебриан учила Фингона языку, а Финрод, и, по возможности, Эарендиль — хождению под парусом. Фингон немного уже умел управлять лодкой, но ему никогда не было это особенно интересно, да и эти навыки не очень-то нужны были в Тирионе или Белерианде. И когда они натренировали его достаточно, чтобы быть уверенными, что он не погибнет во время путешествия, время пришло. Финрод и Идриль — третий живой член семьи, который умел управляться с лодкой — должны были сопроводить его от материка к Тол Эрессэа. Тургон, должно быть, как-то её улестил — казалось, ей не очень-то радостно помогать Маэдросу и Фингону. Очевидно, в этом семейном противостоянии она была не на их стороне. День, когда Фингон собирался отплыть в Средиземье, оказался одним из самых неприятных и непростых в его жизни. Около трёх часов утра он проснулся в холодном поту, уверенный, что Маэдрос умирает, но сам не зная, откуда к нему пришло это понимание. Он планировал проснуться утром и сразу отплыть, но планы эти сорвались: то, что было на том конце их связи с Маэдросом, вдруг страшно завибрировало, а затем щёлкнуло и исчезло. И Фингон рухнул с кровати, чем разбудил Келебриан, а та разбудила Карантира. И они пришли к Фингону, чтобы побыть рядом с ним и поддержать. Карантир помог ему кое-как добраться до гостиной, чтобы он смог принять посетителей не у себя в спальне. Похоже было, что кто-то там, по ту сторону супружеских уз помогает Маэдросу, но тот «конец» всё ещё продолжал будто мерцать. — Мы могли бы её перерезать, — сказал Карантир, хладнокровно, будто лекарь. Он как раз натянул тунику и штаны. — Только через мой труп. Карантир, в своей обычной манере, огрызнулся: — Нет, трупом оказался бы Маэдрос. А ты лишь после него. Фингон покачал головой, яростно отрицая такую возможность. — Если мы сотворим такое, он решит, что я умер. Это убьёт его так же, как и моя подлинная смерть. Карантир горько рассмеялся. — Может, ты удивишься, но вообще-то ты не единственная причина жить для Маэдроса. Он выжил без тебя в первый раз. Может выжить и во второй. Это было несправедливо по отношению и к Фингону, и к Маэдросу. — В первый раз он выжил потому, что ему нужно было заботиться о шести братьях! А всё, что ему известно сейчас: так это то, что все вы, кроме Маглора, мертвы и никогда не возродитесь! Карантир вздохнул и сдался. — Хотя бы позволь мне попробовать приглушить её на мгновение. Не сомневаюсь, что у Финрода вышло бы лучше, он и сделает это, когда Келебриан его приведёт, но Маэдрос не хотел бы, чтобы тебе было больно, пока всё так неясно. Скрепя сердце, Фингон согласился — и Карантир принялся рисовать красками на его коже, тщательно выписывая знаки спокойствия и защиты. Он никогда не имел возможности увидеть мастерство Карантира во всей красе, хотя и наблюдал, как тот помогал Маэдросу, особенно после Тангородрим, когда тот так нуждался в защите — и эти аккуратно наносимые рисунки помогали лучше всего. Краски легко смывались, Карантир так и не придумал, как сохранять их надолго, но пока они оставались на коже, их эффект был силён. И дыхание Фингона стало размеренным, а сердцебиение успокоилось. — Маэдрос — мастер выживания, — утешил его Карантир, стоявший позади и наносивший последние штрихи крохотной кисточкой, — он ни за что бы не умер в такое время. Фингон задумался, что же означает это утверждение о времени смерти для Маэдроса, и непроизвольно вздрогнул, и Карантир раздражённо цыкнул на него. — Мне нужно, чтобы ты мне кое-что пообещал, — Карантир резко сменил тему. Похоже, он закончил работу и теперь подошёл к Фингону спереди. — Я не откажусь от него, — пообещал Фингон. Карантир покачал головой. — Да я знаю, что ты никогда от него не откажешься. Это единственное, в чём я вообще уверен. Мне нужно, чтобы ты пообещал мне, что откажешься от Маглора. — Что, прости?! — Маэдрос в опасности. И, видно, в опасности прямо сейчас. Со слов Келебриан, я понимаю, что Саурон представляет собой в Средиземье мощную угрозу. У её мужа — одно из колец Келебримбора, а она всё равно пострадала. И ты знаешь, как Саурон пытал Маэдроса. Он был, пожалуй, лучшим из нас… а ты знаешь, что с ним сотворили. Зная Маэдроса… зная Саурона… веришь ли ты, что один или второй упустят шанс на реванш, если им выдастся случай? А если ты отвлечёшься на поиски Маглора, Маэдрос неизбежно сам отправится навстречу ужасной опасности. Маглор решил не возвращаться домой. Он спрятался от Гил-галада, от Элронда, даже от Келебримбора! Так же неплохо он прячется и от Саурона. А Маэдрос никогда не будет прятаться от доброго боя! Ты же знаешь, какой он был… с Химрингом, с Союзом… Да даже хотя бы ради Элронда, ради Артанис — он пойдёт против Саурона. А если он узнает, что Саурон сотворил с Келебримбором… пообещай мне, что вытащишь его! И не будешь отвлекаться от этой задачи! Даже ради Маглора! Фингон не мог этого обещать. Маэдрос никогда не простил бы его за такое. Предложение Карантира было ужасно. — Карантир… я понимаю, ты расстроен… — Фингон, моя мать ещё одного горя не перенесёт! — перебил его Карантир. Если она ещё раз потеряет Маэдроса, это её убьёт. И я вовсе не преувеличиваю. Она очень сильная, это да, но и её сила не безгранична. Знание, что Валар просто бросили её сыновей обратно в Средиземье на смерть, разрушит её дух… Маглор и так потерян для нас. Если бы я или Финрод могли пойти с тобой, возможно, мы спасли бы обоих. Но ты один? Ты не можешь спасти всех, Фингон! Я по себе знаю… я пытался изо всех сил… Бедняга Карантир! Фингон понял, что он о том, как пробовал снова и снова вернуть здравый смысл Куруфину и Келегорму, и всё без толку. И был предан теми, кого он так пытался защитить. Но это всё равно Фингона не убедило. — Не могу тебе этого обещать! Маглор был мне другом ещё до того, как ты появился на свет. У Карантира дрожали руки. — Фингон, прошу! Сначала Маэдрос! — Ну уж это я постараюсь. — Пообещай мне, что доставишь его туда, где безопасно. Во что бы то ни стало. — Я… — Обещай! — в голосе Карантира звучала мольба, и эта ужасная просьба тронула сердце Фингона. — Я не могу заставить тебя поклясться именем Эру или Валар. Я не отец! Но просто дай мне обещание! Чем и кому это может навредить? — Карантир, обещаю, что приложу все свои силы, чтобы доставить Маэдроса в безопасное место. Карантир обнял его, пачкая краской волосы, но Фингона это не беспокоило. — Карантир, всё будет хорошо. В конце-то концов. Посмотри на себя, на Амрода с Амрасом, на Келебримбора! Проклятья больше нет, и род Феанора вновь восстаёт из пепла. Пусть медленно, да, но и в других домах дела обстоят ненамного лучше. И вас больше, чем в золотом доме Финарфина! Карантир издал сдавленный смешок, а затем разрыдался. Фингон, совершенно измученный и всё ещё слегка дрожащий, плакал вместе с ним. По всему, что они потеряли… по всему, что им ещё предстояло потерять. — Нас не больше, если считать Гил-галада, — заговорщически прошептал Карантир, и Фингон заледенел. — Как ты догадался? — Нет, я не знаю. Я же всё равно не знаю, чей он. Его отцом может быть любой из них, за исключением самого Финарфина. Но очевидно, что он из них, волосы его выдают, и ничего с этим не поделать. Ты и так сделал всё, что мог, убедив народ, что он твой внебрачный сын. С учётом того, что в тебе кровь Индис, это не кажется таким уж невозможным. Но чем старше он становится, тем больше похож на Ородрета. Фингон отстранился и потёр переносицу. — Сам понимаешь, сказать тебе, кто его отец по крови, я не могу. Даже Маэдрос не знает. — Так значит, всё-таки «отец», — лукаво подначил его Карантир и затем рассмеялся, глядя на его выражение лица. — О, да ладно тебе, я не сомневался, что это кто-то из мужчин рода Финарфина! А кто ещё, не Артанис же! Тингол никогда бы позволил ей сохранить такой секрет! Финдуилас? Да она сама была ещё ребёнком! Вообще-то, к тому моменту, как Гил-галад был зачат, Финдуилас была уже достаточно взрослой, чтобы принимать ухаживания — но матерью его она не была, поэтому это было и неважно. И в этот момент вернулась Келебриан, которая привела с собой Финрода, Идриль, Тургона, Гил-галада и Келебримбора, и в доме воцарился хаос. Келебриан почти сразу же ускользнула из комнаты прочь, и Фингон винить её в этом не мог. В конце концов, если с Маэдросом случилось что-то серьёзное, это могло задеть и её мужа. Лишняя боль и тревоги ей были вовсе ни к чему. Тургон же, как всегда, расхаживал по комнате и строил планы. — Можем ли мы что-то сделать для Маэдроса, находясь здесь? — спросил он присутствующих, не прекращая движения. За Фингона ответил Финрод. — Не на таком расстоянии. Мы с Карантиром едва можем приглушить страдания Фингона. С утра дела лучше не стали. Мы думаем, что в какой-то момент Маэдросу стало лучше, но что бы там ни произошло, справляться с этим придётся им самим, там, в Средиземье. А мы можем лишь ждать и молиться. — А если расстояние будет поменьше? — спросила Идриль, и все повернулись и посмотрели на неё. Помощи с её стороны никто не ожидал. — Что? Разве плохая идея? Тургон наконец остановился. — Нет, Идриль, вовсе не плохая, — и теперь все опять развернулись к нему. — Ну и что мы все тут торчим? Пойдёмте в гавани. И всё пришло в движение. Тургон принёс со второго этажа мешок Фингона и помог ему закончить сборы. Финрод с Идриль отправились проверить лодки — одну для Фингона и ещё одну для пары его сопровождающих, чтобы они смогли вернуться. А Келебримбор ещё трижды нервно пересчитал все предметы, что он подарил Фингону, продемонстрировав страх провала и паранойю, достойные внука Феанора. Лишь они ушли, вернулась Келебриан — похоже, она бежала. С ней были родители Фингона. Они с удивлением смотрели на многочисленных потомков Финвэ, особенно поразившись присутствию Келебримбора — тот редко показывался в городе, хотя прямо сейчас стоял по правую руку от Гил-галада так, как будто в мире не было ничего естественнее. В конце концов, оба они были наследниками двух главных родов. — Финьо… — грустно проговорила мать Фингона, держа его отца за руку. Тургон вновь принял на себя руководство: — Гил-галад, Келебримбор, Карантир! Вы не отнесете поклажу на пристань? А остальные, будьте добры, вернитесь внутрь. Итак, Фингон остался наедине с родителями. Утро было совсем ещё раннее, и отец был одет непривычно просто. Фингон, ещё нетвёрдо стоявший на ногах, присел на пороге. — Вы не убедите меня остаться! — он тщательно боролся с собой, пытаясь, чтоб в голосе не звучала обида. — И убедить меня не любить Маэдроса вы тоже не сможете! — Но почему?.. — прозвучало почти жалобно. Вот это вопрос! — Сомневаюсь, что тебе было бы легче ответить на этот вопрос, чем мне, если бы я тебя спросил такое о маме! Как можно тут ответить?! Мать Фингона в попытках успокоить отца положила ему ладонь на плечо. — Ты же знаешь, что мы всё равно любим тебя? Даже если не согласны с твоим выбором, всё равно любим! — Знаю! А ты знаешь, что я всегда буду выбирать то, что правильно для того, кого я люблю — даже если вы не всегда согласны с тем, что я выбираю? Отец кивнул. — Знаю. Я просто хотел бы… чтобы ты любил кого-то… кого любить проще… Странные слова он подобрал, чтобы выразить свои мысли! В представлении Фингона, любить Маэдроса было одной из самых простых вещей в мире. — Проще?! — Кого-то, кто не причинил бы тебе столько боли, сынок… Фингон попытался было встать, но ноги его ослабели, и равновесие держать удавалось плохо, так что он облокотился о дверь. — Никто во всей Арде не подарил мне больше радости, чем Маэдрос! — с кривой улыбкой сказал он. — Ни с кем я не смеялся так часто! Никто меня не обнимал так, как он, в худшие моменты моей жизни. Мать Фингона неуверенно обняла его. — Возвращайся к нам… когда всё закончится. — Вернусь. С Маэдросом! — Фингон задумался, что же ещё сказать им, чтобы не поссориться в столь короткое время, что у них оставалось. — Никто и не знал о нас, пока он не вернулся. Я никогда не хотел прятать такое от вас, но я не вынес бы, что на меня смотрят так, как на Аредель… вся эта жалость — и ни капли сострадания или понимания! По крайней мере, пока вы не знали, вам и стыдиться было нечего. Мать отступила и взглянула ему прямо в глаза. — Мы не стыдимся. И никогда тебя не стыдились. Ты был отважным, верным, добрым, и я тобой горжусь! Даже и не думай, что смог бы разочаровать меня такой малостью, как женитьба на лучшем друге! Отец промолчал, отводя глаза. В каком-то смысле, это говорило само за себя. Фингон обнял мать в последний раз и сказал: — Я вас люблю, но должен идти, пока ещё есть время. Передайте Аредель, что я её люблю. И Аргону тоже. Скажите ему, что мне не жаль и не стыдно, и моя любовь к Маэдросу ни на капельку не умаляет мою любовь к нему, брату. А ещё, пожалуй, скажите ему, что Маэдрос единственный из всех сыновей Феанора не принимал участия в сожжении кораблей в Альквалондэ. И они отпустили его, а Тургон и Келебриан помогли ему добраться до гаваней. На корабль… а оттуда — в Средиземье, к Маэдросу.