Не с чистого листа

Весь день Маэдрос провёл на поле боя. Пусть его целительская сила и была истрачена, но он всё ещё был способен переносить раненых и оказывать посильную помощь. И он носил и носил своих людей к погребальным кострам или, в более удачных случаях, к лекарям. Похоже, целительское искусство на юге было почти позабыто, но вот среди людей Гондора сохранилось. И врачеватели Гондора неохотно, но всё же лечили последователей Маэдроса. Тех, кто был на грани жизни и смерти, отправили в палаты целителей в город, где о них заботились Арагорн и сыновья Элронда. Когда совсем стемнело, и продолжать труды стало невозможно, Маэдрос и сам отправился в палаты целителей. Он разбирался в их искусстве получше многих людей, да и к тому же мог подавать им инструменты, воду, бинты. Они, эльфы и люди, говорили меж собой мало, но бывает родство, выкованное потерями и пламенем — и такое родство явилось на свет этой ночью. Более всего Маэдроса беспокоили раны Фарамира, сына Денетора. И не потому, что они были тяжелей, чем у всех — этой чести удостоилась госпожа Эовин — но потому, что Маэдрос понимал, как напугало бы Боромира знание о том, как близок он был к тому, чтоб потерять брата. К утру новости стали ещё неутешительнее, и, после того, как он поспал пару часов, то обнаружил, что Денетор теперь в цепях под охраной Халдира и пары воинов из охраны принца Имрахиля. — Почему, во имя всех Валар, владыка Денетор арестован? — требовательно спросил Маэдрос у Гэндальфа, которому не повезло оказаться именно тем, кто мог объяснить Маэдросу случившееся. Выражение старого лица Майа понять было невозможно. — Он требовал, чтобы лекари перестали лечить Фарамира, а затем, по мере того, как продолжалась осада, вёл себя всё безумнее. И не поверил мне, когда я сообщил ему, что Боромир жив. А затем попытался отправить себя с Фарамиром в Мандос… Мы были вынуждены заковать его в цепи — ради его же собственной безопасности. Маэдрос обнаружил, что меч его уже у горла наместника, ещё до того, как успел понять, что творит. И лишь любовь к Боромиру остановила его собственную руку. — От тебя несёт навозом! — пренебрежительно заявил Денетор, высоко задрав подбородок — в точности так, как часто делал отец Маэдроса… такое глупое, бессмысленное высокомерие. Маэдрос рассмеялся, в лучших традициях Куруфина. — А от тебя — страхом. По лагерю харадрим после этого пошла молва, что Маэдрос угрожал их старому врагу мечом. Пусть никто и не знал, что точно он сказал, люди преклонялись перед его поступком. Они верили, что он вступился за них против того, кто так долго стремился уничтожить их народ, и гордились тем, что назвали его своим вождём. А на деле всё длилось меньше мгновения, а затем Маэдрос убрал меч в ножны и сказал: — Что толкнуло тебя на столь безумный шаг? — Мои сыновья мертвы. И все остальные скоро погибнут. Мне ведомо, что грядёт, так к чему ждать? Маэдрос кое-что понял. Он представил себе, что почувствовал бы, если бы верил, что его война и его собственная глупость забрали бы у него Элронда и Элроса. Он понимал, каково это — верить, что смерть куда лучше нового дня, полного новых потерь. И он ощутил к безумному наместнику что-то вроде симпатии. — Оба твоих сына живы. Боромир — мой друг, и он сейчас отдыхает в Лориэне под неусыпной заботой самой владычицы Галадриэль. И он поборол такое искушение, с каким справится не каждый смертный. Он оказался сильнее меня в таких же условиях. Что до Фарамира — милостью Валар и стараниями целителей, он жив и борется за жизнь. А если ему станет хуже, я сам возьмусь за его лечение и его исцелю, как Теодена Роханского. За этим последовала неловкая тишина, и Маэдрос наконец понял, что все ждут чьего-то приказа. — Халдир, отведи владыку Денетора к сыну. А затем иди отдыхай. Ты похож на ходячий труп. — Поражаюсь, что ты его отпустил, — произнёс Гэндальф, когда Халдир исполнил указание Маэдроса. Маэдрос склонил голову. — Я знаю, каково это — потерять отца и господина от руки врага. Ради своих сыновей Денетор заслужил не хулы, а пощады. Затем Гэндальф отвёл Маэдроса в маленькую комнатку на верхнем уровне Минас-Тирита. Там были лишь каменный стол да палантир. — Ты сын Феанора, — сказал Гэндальф, — и я надеюсь, что ты хоть немного представляешь себе, что с ним делать. Саурон захватил по крайней мере один из остальных, и мы думаем, что он использовал его, чтобы влиять на разум Денетора. Маэдрос возблагодарил отцовскую манию преследования. — Тогда нам всем повезло, что я оказался тут. Отец всегда подозревал врага за каждым углом и такой исход учёл. И поделился своими наработками лишь с самыми верными. Но я его наследник, и моих рук для такой задачи должно хватить. Он положил на палантир обе ладони и мысленно объявил в палантир, что он Майтимо, сын Феанаро. И тот пробудился под прикосновением Маэдроса, и тогда он вырвал контроль над сетью камней из цепких когтей Саурона. Он сам смог бы удерживать такой контроль не больше пары мгновений, но их оказалось достаточно, чтобы пробудить к жизни вложенную в сеть палантиров предохранительную магию, и сеть отключилась. Теперь ни один палантир не мог видеть, пока ему не прикажет сам Феанор, ну или кто-то из его сыновей. Он пояснил всё это Гэндальфу, заработав от Майа задумчивый взгляд. — Я и не знал, что такое возможно. — Да откуда тебе было знать! Но, уверен, ты помнишь, каким был отец. Никому не верь — даже собственному брату — и всегда готовься к худшему. А все зарятся на чужое, особенно на секреты. И он никогда не стал бы держать дома магические камни любого сорта, если бы не мог их полностью контролировать. Гэндальф покачал головой. — Жаль, что тебя тут не было раньше, чтобы спасти народ Гондора от искажения, павшего на их владыку. Маэдрос усмехнулся в ответ. — Ты, наверное, единственный в мире Майа, который рад присутствию сына Феанора. — Ну, всегда есть ещё Саурон, — сухо парировал Гэндальф. Маэдрос не удержался и расхохотался. Как ни странно, этот Майа ему нравился. Для своего народа он казался таким… похожим на человека. Закончив своё дело, они спустились на нижние уровни Минас-Тирита, а затем и вовсе вышли за его стены. Теперь, в свете солнца, Маэдрос сумел в полной мере оценить этот город людей. Даже сейчас, частично разрушенный и сожжённый, он очаровывал. Пусть в каменной кладке и были изъяны, увидев которые, Тургон или Куруфин всплеснули бы руками, но другие детали впечатляли. Любой эльф, кроме нолдо, конечно, возрыдал бы от отсутствия растений, но Маэдрос не особенно возражал. Город напомнил ему дом. Наверно, после того, как кончится война, каменную кладку можно будет восстановить, и этому посвятят нужное время, а в полях, где отбушевала битва, прорастёт новая жизнь. Арагорн, подумалось Маэдросу, захочет выделить время и силы на это всё. Город со всех сторон окружали полевые шатры. На южной стороне равнины стояли лагерем люди Маэдроса, харадрим — в центре, варайги и истерлинги — вокруг них. Между ними и шатрами дунаданов ещё курились дымком погребальные костры. Маэдросу было видно парочку коленопреклонённых харадрим перед ними. Что они там делали — молились или скорбели — он не знал. Сами Маэдрос с Гэндальфом направлялись к дунаданам, но Маэдрос остановился, чтобы осмотреть окрестности, и его спутник заговорил: — Я и не думал, что кто-то может за столь короткое время врагов превратить в друзей. Маэдрос в знак благодарности склонил голову. — Ошибка состоит в том, что их считали врагами. А во всей Арде лишь один враг. Всё остальное — досужие выдумки. Я видел, как мой отец искал врагов за каждым углом. Я отдал корону Финголфину, потому что, пусть я ему и не нравился, он не был врагом мне и никогда бы не стал. Я хочу, чтобы Денетор увидел сына, потому что, пусть он и неправ, и он не враг тоже. Даже Саурон — всего лишь слуга врага. Может, я единственный эльф, познавший прикосновение Моргота — его руку, его дыхание — кто живёт ныне и способен об этом рассказать. Я знаю зло. И ни в одном человеке нет его. Нет. Гэндальф одарил его любопытным взглядом. — Что ты там говорил о собственной родословной? А в роду Феанора есть зло? Маэдрос неотрывно глядел на погребальные костры. — В нашем прошлом, Митрандир, зло есть. Мы были одержимы идеей. Сделало ли это нас злыми? Я не знаю. Родичи Тингола, уверен, сказали бы, что да. Но я люблю братьев и не могу их судить, несмотря на все мои убеждения. На данный момент могу лишь точно сказать, что Келебримбор точно был хорошим. Сердце его было добрым, ум — ясным, а сам он — храбрым. И я знаю, что его считали таким же плохим, как и этих людей. Но ведь он же не такой, это неправда. Так почему это должно быть правдой в отношении них? Гэндальф опустил голову и ничего не сказал. Через некоторое время к ним присоединились союзники Маэдроса: Генерал Бор и королева варайгов, вместе с ними был один из истерлингских толмачей, а ещё новый военачальник от харадрим, который, казалось, очень волновался. — А где же ваш брат? — спросил Маэдрос у королевы. Она не упоминала о нём в их единственном разговоре после битвы. Она указала на костры. — Если огонь хорош для харадрим, то и для нас тоже. Кроме того, на родину он вернуться не сможет, а я бы не хотела хоронить его здесь, в чужой земле, где растут неверные деревья. Если мы выживем, я возведу в честь него великий памятник и похороню под ним его меч, и это будет не хуже погребального кургана или гробницы. — Мне так жаль… — Маэдрос понимал, что подходящих слов все равно нет. Ни одно слово ни на одном языке не может описать потерю любимого брата. — Я вознесу молитвы Валар… пусть молитвы мои и недорого стоят. Королева опустила глаза. — Очень давно наши люди не молились никому, кроме Саурона… Маэдрос развернулся к Гэндальфу и на Синдарине произнёс: — Как думаешь, прислушаются ли Валар к молитвам народа, на который они все последние века не обращали внимания? Гэндальф задумался и затем заговорил с людьми на их языке. В его словах Маэдрос услышал лишь одно знакомое — «Оромэ». Они некоторое время задумчиво побеседовали, а затем генерал Бор приказал толмачу отнести весть в лагерь. Затем, когда оставшиеся шли впятером в лагерь Арагорна, Маэдрос спросил Гэндальфа: — Что ты сказал им? — Сказал, что давным-давно, ещё до того, как варайгов подчинил себе Саурон, они были преданными последователями Оромэ и Ваны, а истерлинги предпочитали Ауле, хотя и звали его иначе. А харадрим молились многим Валар, и всем трём народам теперь нужно время заново отыскать собственный путь. — Они научатся, — кивнул Маэдрос, — со временем. Они помнят свою историю лучше, чем их соплеменники с запада. Боромир даже не знает ничего о моём отце. Не то чтобы я считал его за учёного, но… — Понимаю. Фарамир, как, думаю, ты скоро узнаешь, на учёного похож больше. Может, когда наступят мирные времена, они с Арагорном вновь принесут в Гондор знание. Оставшуюся часть пути они молчали, проходя мимо следопытов и прочих воинов, которые провожали взглядом столь необычную компанию. Перед самым входом в шатёр Гэндальф добавил: — Мы их не бросали. Ну, не совсем… У меня было ещё двое родичей, кто как раз ушёл на восток, чтобы попытаться исправить ошибки Саурона. Хотя с тех пор от них не было ни весточки. Но мы пытались. Ни одному из детей Эру не подобает становиться рабом и лишаться своей собственной судьбы. Может, теперь мы сможем наконец всё это исправить. Маэдрос в знак согласия склонил голову и вошёл в шатёр. Там уже собралось много народу: сам Арагорн, принц Имрахиль, Эомер Роханский, Элладан и Элрохир, а теперь и Маэдрос со своими соратниками. Компания, мягко говоря, была странной. Имрахиль, в котором Маэдрос видел странную привлекательность, хоть и не мог понять, почему, и Эомер уставились на своих собеседников. Маэдрос вытащил свою копию договора и положил на стол. Присутствующие уже имели возможность с ним ознакомиться, но Маэдрос счёл, что напомнить не повредит. — Как я понимаю, мой наместник арестован, — начал разговор Арагорн. — Не я отдал приказ взять его под стражу, — смерил его взглядом Маэдрос. — Это сделал Гэндальф — ради своей безопасности и безопасности своих людей. И Денетор не может далее оставаться наместником, если ты намерен менять всё всерьёз и надолго. Боромир считает, что лучшим советником для тебя станет его брат — когда, конечно, он будет в состоянии занять этот пост. — Я склонен согласиться с королём Маэдросом, — кивнул принц Имрахиль. — Теперь, когда вернулся король, нет нужды следовать старым путям. Пусть Денетор остаётся в городе, пока не исцелится Боромир, а затем наделим его каким-нибудь поместьем вдали, и он сможет спокойно удалиться на покой. Когда-то, покуда ещё была жива моя сестра, он наслаждался мирным существованием. Арагорн кивнул. — Мне ещё понадобится ваш совет в этом вопросе, друзья мои. Но пусть в Гондоре будет лишь один король. Ты уже подписал один договор от моего имени, — с этими словами он протянул руку, взял перо, обмакнул его в чернила и подписал договор, что принёс Маэдрос. Последователи Маэдроса смотрели на это не мигая. Гэндальф, который переводил им, на миг остановился, а затем заговорил на вестроне. — В такие времена лучше иметь союзников, чем врагов. Имрахиль казался менее уверенным. — Но они чуть не убили Фарамира. — Как и Денетор! — фыркнул Маэдрос. — А мы уже решили предоставить ему свободу. Наконец заговорил Эомер. — После всей этой многолетней вражды между нашими людьми, вероятно, сложно будет изменить их отношение. Конечно, в одночасье этого не случится. Но Рохан в большом долгу перед тобой. Мы, конечно, не можем подписать договор, пока не придёт в себя мой дядя, но он придёт в себя благодаря тебе. И у меня нет слов, чтобы выразить мою благодарность. — Благодари не только меня. Я не смог бы помочь ему, если бы мне не помогли прибыть вовремя — а это сделали все наши народы вместе. И более всего — твоя сестра, насколько я понимаю. Гэндальф прокашлялся. — Полагаю, у нас есть более неотложные дела для обсуждения. Денетор сказал мне, что видел в палантире грандиозные армии, что собирает Мордор. И тут я полагаюсь на Маэдроса как на знатока, хотя и сомневаюсь, что Саурон смог бы послать через палантир ложные картинки. Маэдрос покачал головой. — Он мог бы исказить видения тем, что сокрыл фон, обстановку. Он мог бы превратить любовное соитие в насилие, скрыв взаимное согласие. Или представить воинство добра воинством зла, напустив вокруг видений дурных вещей. Но если Денетор видел армии орков, собирающихся в Мордоре, значит, в Мордоре есть армии орков. Что ж, своё он сказал, так что теперь сел и просто слушал, как спорят другие. Приоритеты их были просты. Уничтожить Саурона. А проще всего этого добиться, уничтожив Кольцо. По тому, что рассказал недавно Фарамир, Фродо был жив — во всяком случае, был жив ещё пару дней назад. Гэндальф не уточнял, куда они держали путь, но, судя по его тону, место было не самым приятным. План их был вполне очевидным. Если силы Саурона встанут на пути Фродо, их нужно направить в другое место, а Саурон сделает это, лишь если у него будет преимущество. Значит, им придётся это преимущество ему обеспечить. Объединённые силы запада открыто отправятся прямо в распахнутую пасть Саурона и будут молиться, что Фродо сможет их вовремя спасти. Что касается сил, не относящихся к западу — дело другое. Повелитель их погиб, и после его смерти никто не вправе приказывать им сражаться на стороне Гондора. Им нужны дальнейшие повеления от их короля, и многие захотят вернуться домой, если владыка не прикажет им остаться. Истерлинги, сохранившие вождя, будут сражаться, а с ними и варайги. Оставалось определиться лишь самому Маэдросу. — Саурон пошлёт войска тебе навстречу, — сказал Арагорн. — Не далее как день назад он уже пытался убить тебя. Ему важна твоя смерть. Маэдрос кивнул. Арагорн был прав, но всё же что-то не давало ему покоя. — Пошлёт. Мы с ним старые враги. Но я не могу не думать о том, что бросать все наши силы на один отвлекающий манёвр неразумно. Саурон — отличный стратег, и у него достаточно мудрости, чтобы не попасться на такую удочку. — Он в отчаянии, — сказал Гэндальф. — он понимает, что означает твоё возвращение. Теперь он знает, что Валар действуют против него. Маэдрос побарабанил пальцами по колену. — Говоришь, Саурон пошлёт армии против Арагорна и против меня. А что он будет делать, если мы с Арагорном окажемся в разных местах? — Разделит силы, полагаю, — неуверенно произнёс Имрахиль. — Или, возможно, решит бросить их все против одного из вас, чтобы стереть с лица земли. — Нас, вероятно, сотрут с лица земли, и если армия разделится, — заметил Арагорн. — Наши шансы победить Саурона, не уничтожив Кольца, бесконечно малы. — Но потери будут меньше, если Кольцо будет уничтожено, — сказал Маэдрос. — Если мы можем так поступить, то это наш долг. На это ни у кого возражений не было. — Итак, — подытожил Арагорн, — если мы отправимся к северу, к Мораннону, то куда же пойдёт твоё войско? И кто в нём будет? Маэдрос думал не более минуты. — Силы, напавшие на Гондор, пришли туда из Минас Моргула, так? Значит, там осталось их не так уж и много. Логично, если мы атакуем там, где Саурон сейчас ослаблен. — Но наступление там может привлечь внимание Саурона к Фродо, — предостерёг его Гэндальф. Но Маэдрос улыбнулся. — Думаю, то, что я вырубил палантиры, отвлечёт Саурона на какое-то время, так что у Фродо будет шанс на свободный проход. В конце концов, он никак не мог знать, что я на такое способен. А орки — орки не встанут у Фродо на пути, если всех их вызовут из Мордора. Предлагаю ударить по Минас-Моргулу, сделать вид, что мы прорываемся в сам Мордор, а затем отступить ко второму войску в Осгилиат. За пару дней, со всем снаряжением, что оставил там враг, удастся хорошо укрепиться в городе. — И ты возглавишь это войско? — спросил Эомер. — Да, — кивнул Маэдрос. Совет близился к концу. Эомер с Имрахилем отправились пересчитать свои войска, Арагорн ушёл взять под командование те силы, которые служили Денетору. Так что в шатре остались лишь люди Маэдроса, Гэндальф, Элладан и Элрохир. Самому Маэдросу отчаянно хотелось сбежать, чтобы получить послание Элронда, но долг оставался долгом, и его требовалось выполнить. — Элладан, Элрохир, не оставите нас на минутку? Я к вам присоединюсь, когда мы тут закончим. Под рукой королевы варайгов было две тысячи пеших воинов, ни одного конника и ещё две сотни стрелков, которые так и не видели поля боя из-за командных ошибок. У генерала Бора было две с половиной тысячи пеших, а ещё пятьдесят полностью укомплектованных возничими и лошадьми колесниц плюс ещё сотня безлошадных возниц. И почти девять тысяч харадрим могли присоединиться к сражению. Это была самая большая боевая единица, кроме сил самого Саурона, хотя они и потеряли больше, чем прочие люди. К сожалению, никто не мог стать им вождём. Самый старший по званию среди них, уроженец дальнего Харада, был, как перевёл ему Гэндальф, простолюдином. Их закон не допускал, чтобы такой человек мог возглавить более чем тысячу человек. — Чума на головы тех, кто требует наследования лишь по крови! — в сердцах воскликнул Маэдрос, услышав эти новости. — В неискажённой Арде такое не приходило в голову даже дуракам! И да, это говорю я, сын короля, муж короля и сам по праву король! — Думаю, это я нашей королеве переводить не стану, — прокомментировал его слова Гэндальф и затем сказал ещё что-то на их языке. Тот самый командир из дальнего Харада — Амнус — мрачно кивнул и что-то ответил. — Амнус говорит, что согласен, что правило устарело и глупое, но власти его изменить у него нет. Он может командовать тысячей, но других послать в бой без вышестоящего приказа не может. Они бы с радостью подчинились, но если Амнус отдаст им приказ сражаться, то по возвращении домой его осудят за измену, чего бы ему совсем не хотелось. Маэдрос обдумал эту головоломку. — А что если на них нападут? Тогда он сможет приказать им защищаться? — и, получив утвердительный ответ, продолжил: — А приказать им куда-то зайти по пути домой? — Тоже мог. — А может он приказать им разбить в Осгилиате на пару дней лагерь — отдохнуть и восстановить силы? В этот момент Амнус понял, что имеет в виду Маэдрос, и громко расхохотался. План ему понравился, как он сказал, у него есть характер. Маэдрос задал ему ещё пару личных вопросов, чтобы получше понять, что он за человек. В шестнадцать он был призван на гражданскую войну и отслужил верой и правдой двадцать пять лет, начав с наездника на мумаке. Теперь же он был одним из главных военачальников в Хараде, хотя родители его были всего лишь фермерами. Он подавал королю петицию, чтобы изменить закон, ограничивающий простолюдинов в военной карьере, но дело двигалось медленно. История производила впечатление. Ещё пара вопросов — и Амнус даже робко сам задал Маэдросу несколько. Но затем Маэдрос слёзно попросил отпустить его. — Друзья мои, прошу у вас прощения, но, пусть разговоры с вами и дают обильную пищу для ума, столь многое ещё нужно сделать. Я должен переговорить с сыновьями Элронда и не вижу причин, почему бы нам не послать разведчиков, чтобы разузнать, остались ли по эту сторону реки ещё орки. Ваше величество? Королева согласилась выслать разведчиков и ушла, утащив за собой своих спутников чуть ли не за уши. Гэндальф, извиняясь, помахал рукой Маэдросу и, мурлыча что-то себе под нос, удалился в противоположном направлении. Маэдрос развернулся к Элладану и Элрохиру, которые, должно быть, ждали уже довольно долго. И заговорил на квэнья, так как это казалось вполне уместным. — Ну, начнём? — Именно! — решительно заявил Элрохир. У нас двоих есть вопросы — и уже очень, очень давно! Мы слишком долго ждали! — И отлично, тогда пойдёмте со мной. Маэдрос вывел их из лагеря дунаданов и повёл вокруг города. Волнение его достигло предела. — Давайте начнём с того, что вам уже известно, и с тех вестей, что шлёт мне ваш отец, — на одном дыхании выпалил он. — Отец наш передаёт, что очень рад был узнать, что ты вернулся, и желает тебе счастливого пути. А имеет в виду он, что тебя любит и был так поражён и благодарен тому, что ты вернулся, что безутешно рыдал несколько часов кряду. И справляться с этим пришлось бедняжке Арвен, конечно же, потому что она там, а мы тут. Мы узнали о Сирионе всё, когда доросли до возраста, в котором уже были способны понять, что произошло. И знаем, что ты с Маглором вырастил отца. Когда он вспоминает о своём детстве, то всегда добрым словом, но говорит о нём он редко, и никогда — публично. Не думаю, что кто-то из нас до сего дня понимал, как вы оба важны для него… — не менее торопливо заговорил Элладан и остановился, лишь когда брат положил ладонь ему на плечо. Маэдрос обдумал сказанное. — Уверен, что ваш отец рассказал вам о событиях при Сирионе чистую правду. Мы действительно разрушили город ради Сильмарилла. Эльвинг и правда выпрыгнула в окно, чтобы спастись от нас, и обернулась птицей. И когда камень оказался вне пределов досягаемости для нас, Клятва чуть ослабила свою хватку. Амрас и Амрод к тому моменту уже погибли… остались лишь мы с Маглором. Нашли мы Элронда с Элросом в уборной при детской. Кто-то — может, сама Эльвинг — наверно, думала спрятать их там, а потом за ними вернуться. В нашей жизни оставалась Клятва, она мучила нас… но я поклялся себе после Дориата, что больше не позволю ей заставить меня забрать хоть одну жизнь без нужды. И мы взяли детей. И вы должны понять, почему мы вынуждены были впоследствии отослать их к Гил-галаду с Кирданом. Нужно было, чтобы их растил кто-то, кто заслужил их любовь… не поймите меня неправильно, я люблю вашего отца так, как любил бы своего родного ребёнка. Я люблю его больше, чем Келебримбора или Гил-галада, моего законного сына. Но я понимаю, какой вред причинило ему моё наследие. Я лишил его родителей… как братоубийц, так и их жертв. И за это нет мне прощения. Они помолчали. Элрохир таращился на носки своих сапог, а Элладан крутил и крутил кольцо на пальце. Затем он сказал: — Ты дал моему отцу книгу. Книгу Феанора. — Вообще-то это подарок Маглора. Я не сумел сохранить ничего из наследия отца. Моим подарком был меч, выкованный Тельхаром. И дал я его Элросу. — Меч, который теперь у Арагорна? — Элрохир поднял глаза. Маэдрос одарил его грустной улыбкой. — Именно этот. Элрос… если можно, я скажу о нём пару слов… Элрос тоже был мне сыном. Мне жаль, что я не увидел, как он вырос в короля — такого, каким, я всегда верил, он станет когда-то. И мне жаль, что я не смог быть рядом с ними обоими, когда им пришлось делать свой выбор. Элладан повозил сапогом по земле. — Но почему ты ушёл? — Что, прости? Элрохир предупреждающе зыркнул на брата, но тот не умолк. — Почему ты ушёл? Главный вопрос всей жизни Маэдроса! — По сотне причин — и ни одна из них не была доброй. Но все были для меня настоящими. Потому что Фингон, мой отец, Келегорм, Карантир, Куруфин, Амрод и Амрас — все они были мертвы. Потому что я нёс опасность всем, кого любил. Потому что Сильмарилл сжёг ту руку, которая у меня осталась. Потому что у меня не было сил. Клятва была подобна заражённой болезнью ране, рваной, гноящейся — и со временем она заразила и весь мой разум. А ещё у меня была тысяча… как там назвала это Галадриэль? Воспоминания наяву? В моей памяти жили воспоминания об ужасных вещах, которые накрывали меня в самое неподходящее время… преследовали ежечасно. Элладан серьёзно кивнул, будто всё понял. Маэдрос очень надеялся, что он ничего не понял. Заговорил Элрохир. — Наш отец всегда невероятно гордился своей работой по исцелению тех, кто пережил Первую эпоху. Интересно, поэтому ли… — Может, и поэтому. Но, надеюсь, он не считает, что обязан был меня исцелить, и что то, что я погиб — его личная вина. Это не так. Элладан взъерошил волосы. Маэдросу стало интересно, выбрал ли он уже свой путь… путь смертных или бессмертных. Он казался неуверенным в себе, каким-то смятенным. Ни в Элронде, ни в Элросе никогда такого не ощущалось. Они были такими решительными детьми… пусть решения их и оказались разными. — Думаю, он знает, — сказал Элрохир. — Он всегда говорил, что ничей разум нельзя исцелить за день кому-то одному. Это требует времени и поддержки от многих. — Не то чтобы это нам всем в итоге помогло, — пробормотал себе под нос Элладан. Не о судьбе ли матери тот говорит, подумалось Маэдросу. — Хорошо, что со временем он обрёл такую мудрость, — Маэдросу потребовалось время, чтобы подобрать слова и выразить то, что он хотел сказать. — Вы должны понять… в Тирионе, когда я был юн, не было места ни печали, ни словам, которыми можно было бы рассказать о боли. Смертные всегда считали, что квэнди ведут себя, как дети. И если бы они знали нас тогда, то поняли бы, как же они правы. Мы и были детьми — такими невинными, что причиняли друг другу боль, не понимая, как и почему. И когда у нас появились такие травмы, мы не знали, что с этим делать. Я рад, что кто-то трудился, чтобы с этим справиться. Даже если и невозможно исцелить всех, я рад, что удалось хоть кого-то. Он остановился, чтобы сделать вдох, и продолжил: — У меня вести из Валинора. Или, скорее, у Фингона. Это, собственно, и есть первая новость. Фингон — мой муж — вернулся из Валинора. Когда мы в последний раз говорили, он был в Линдоне. И у него новости и добрые слова для многих из вас. И от вашей матери! Она с семьёй, те поддерживают её, и, конечно же, она по вам скучает. — Это хорошо, — как мало и как много сказал Элрохир этими словами. Маэдрос подумал, не перейдёт ли грань, но потом решил, что и так уже много чего наговорил, так что всё же произнёс: — Ты всё ещё скучаешь по ней. Я понимаю. Моя мама… я не видел её с тех пор, когда ещё и солнца не было… и всё равно продолжаю по ней скучать. За этим последовала неловкая пауза, и Элрохир наконец произнёс: — Есть что-то ещё, что мы не обсудили? Маэдрос кивнул. — Договор. У вас двоих есть полномочия вести переговоры от имени отца? Элладан кивнул в ответ. — Есть. Ну или вряд ли нас казнят за их превышение, как могут поступить с нашим другом из Харада. — Да, с их эльфийским слухом они, конечно, всё слышали сквозь тонкие стены шатра. — Думаю, вы могли бы продать нас Саурону, а Элронд всё равно бы не поднял на вас оружия, — заметил Маэдрос. — В конце концов, он же принял как родных убийц собственной матери. Элрохир возражать не стал, и они договорились в ближайшие дни встретиться с людьми Маэдроса, чтобы обсудить условия договора. У всех троих ещё были дела, так что они расстались. Они ещё встретятся, когда время позволит, и выслушают друг друга. Маэдрос же прошёл вдоль городской стены обратно в город, и день его продолжился. Как можно незаметнее он вновь проскользнул в палаты целителей. После вчерашней суматохи сегодня тут всё, казалось, замерло. Дежурные лекари здоровались с ним шёпотом или вовсе лишь махали рукой, так же поступили пара раненых, выглядевших не так уж плохо. В основном, это были гондорцы, но Теоден с Эовин были тут не единственными из рохиррим, а ещё в лазарете были и люди, сражавшиеся под началом Маэдроса. Халдир, в истинно эльфийской манере, спал, прислонившись к стене. Маэдрос разбудил бы его и поискал ему кровать, но сейчас у него были другие задачи. Денетора всё так же охраняли двое верных принца Имрахиля, но когда Маэдрос недвусмысленно озвучил свое намерение поговорить, оба отошли подальше, дав ему возможность побыть с Денетором один на один. — Он вне опасности, — сказал Маэдрос, прислонившись к стене подле головы Фарамира, и отвёл от его лица прядь волос. Он был красивее Боромира, той красотой, что ценили эльфы, казался стройнее и легче. И немного напомнил Маэдросу Амраса, что вызвало у него улыбку. Денетор не обратил на его замечание никакого внимания. — Я видел в палантире, кто ты! И не пытайся меня обмануть, я знаю, что это правда! Что ж, раз разговор начался так, то так тому и быть. — Палантир. Ну конечно же, это правда — вырванная из контекста, но правда. — Да что ты о таком знаешь! Маэдрос побарабанил пальцами по гарде. — Палантиры создал мой отец, Феанор. Видимо, это имя было знакомо Денетору больше, чем его сыну — он вытаращил глаза. — Знаешь, я любил своего отца. И продолжаю любить, даже после всего что сделал по его велению. Но теперь любить его трудно… не повторяй ошибок, что совершил мой отец. Не отталкивай своих сыновей, потому, что ты веришь, что лучше знаешь, как надо. Денетор опустил голову. И заговорил, глядя на Фарамира, не на Маэдроса: — Вы забрали у меня моих детей, задурив их словами волшебника, в царство ведьм — и ты ещё упрекаешь меня в том, что я их отталкиваю? Да что ты знаешь о том, каково это — быть отцом! И Маэдрос сжалился над ним. — У меня было двое сыновей, и одного больше нет. Он был смертным, а я нет… Я знал, что потеряю его, но знание не облегчило потери. Он даже не знал, что я считаю его своим сыном. И никогда не узнает, как сильно я его любил. А твои сыновья живы. Оба. Так скажи им! И говори им об этом каждый день! Эти мальчики ничем не заслужили того безразличия и бессердечия, что ты им показывал! Маэдрос развернулся чтобы уйти. Фарамир будет жить. В конце концов, только это имело значение. И он почти уже ушёл, когда вслед ему раздался голос одного из раненых: — Не стоит терять сына, Денетор. Уж поверь мне. Маэдрос вновь повернулся — и увидел неподалёку на одной из коек Теодена Роханского. Тот приподнялся на локте и глядел на Денетора. И Маэдрос еле сдержал улыбку: так приятно было видеть, что тот пришёл в себя. Эомер будет счастлив. — Король Теоден! Какое прекрасное трио из нас получилось! Короли и властители — и ни один из нас не может сказать своим детям, что они значат для нас целый мир… Маэдрос вернулся в палату и встал рядом с ним на колени, а тот повернул голову и посмотрел на него. — Ты спас мне жизнь. Маэдрос кивнул. — Спас. А Арагорн спас твою племянницу и хоббита Мерри. Похоже, тут принято говорить, что короля Гондора узнают по тому, что он может исцелять. Так что короля сегодня уже опознали. Как хорошо, что у нас, эльфов, такой поговорки нет, а то мой сын отнял бы у меня трон ещё до того, как ему исполнилось шесть! В глазах Теодена Маэдрос, конечно, был великим целителем. Он же не знал, что всю работу проделал Фингон, и что усилие по передаче магии отняло у обоих больше сил, чем потребовалось бы Элронду, чтобы исцелить себя самого. И когда Маэдрос объяснил Теодену свою шутку, тот рассмеялся, хотя по его смеху было ясно, что ему больно. Денетор же вновь вернулся к созерцанию неподвижно лежащего сына. Тогда Маэдрос их оставил и отправился будить Халдира. И отвёл его, сонного, на нижние уровни города, в их лагерь. Затем забрал у харадрим шатёр для них обоих — и тот уснул, почти сразу же, как лёг. Маэдрос укрыл его плащом. Вернулись разведчики варайгов. В Осгилиате ещё оставался небольшой отряд орков. Маэдрос вернулся в лагерь дунаданов и передал товарищам Арагорна эти вести. И те отправили следопытов с отрядом варайгов и истерлингов побольше, чтобы убить орков. Маэдросу радостно было видеть, как народы объединяются ради такой задачи, пусть даже говорят на разных языках. Воины есть воины, а орки есть орки, так что у них всё должно было получиться. И едва он закончил это дело, его тут же втянули в переговоры королевы варайгов и генерала Бора с Леголасом. К тому времени уже был поздний вечер, Маэдрос весь день не ел и спал за прошедшие три дня, в общей сложности, часов семь. Он переводил всё так же исправно и верно, но в итоге уснул прямо за столом, и Леголас отволок его спать. — Что, как переговоры прошли, как думаешь? — Шли хорошо, пока наш толмач не уснул, — проворчал Леголас, но затем, уже серьёзнее, добавил: — А она умна. Умнее всех, с кем я до этого вёл переговоры. Отец никогда не позволял мне вести переговоры с кем-то умным… сам ими занимался. Маэдрос улыбнулся ему. — Не бойся, я не дам тебя в обиду. Я уже, бывало, сидел за столами для переговоров… можем встретиться завтра, чтобы обсудить все детали, теперь, когда вы втроём уже пообщались. Она теперь знает, что ты честный, справедливый и верный. А ты знаешь, что она отважна, умна и опытна. Леголас задумчиво кивнул. — Не могу не думать, как много мы потеряли оттого, что раньше не сумели договориться с ними. — Ну, этого мы никогда не узнаем. Я часто думаю, сколь многих и многое удалось бы спасти, если бы я сумел договориться с Тинголом. Но разве можно сказать, лучше бы стало от этого или только хуже… Леголас издал странный звук. — По словам отца, Тингол никогда бы не позволил нолдор приблизиться к Дориату! Маэдрос покачал головой. — Ну нет, общение, переговоры велись всегда. Опять же, вспомни, Галадриэль с братьями были не только нашими родичами, но и их. Сама Галадриэль многие годы прожила в Дориате, но и ею владел рок, как и всеми нолдор. Ведь она более многих призывала идти через Льды. А у нас с братьями были присягнувшие нам синдар. Так что неважно, что там хотел Тингол — разделить наши народы было бы невозможно. Но при всех моих к нему претензиях, не могу не признать, что он хотел для своего народа и своей семьи лучшего. Как и мой отец, он просто не понимал, в чём оно — лучшее, и слишком часто позволял жадности брать над собой верх. В лучшем мире мы могли бы стать союзниками против зла, которое, в конце концов, нас и погубило… — Что ж, так давайте станем союзниками сейчас, невзирая на весь багаж истории! — сказал Леголас и остановился. Они уже дошли до шатра Маэдроса. — Нет, — поправил его Маэдрос, прежде чем нырнуть внутрь. — Давайте будем союзниками прямо сейчас именно из-за всего этого багажа истории.