Не с чистого листа

Следующим утром, на рассвете, Маэдроса разбудил Элладан, который был понастырнее своего брата. — За ответами пришёл или за вопросами? — спросил Маэдрос, потирая глаза. Он нашёл себе какую-то человеческую одёжку — слишком короткую, но зато куда более чистую, чем то, в чём он путешествовал до того. И принялся её натягивать. — Ответы у меня есть, но, признаюсь, этим утром просьб у меня к кому бы то ни было пока маловато. Элладан пожал плечами. — Ни за тем, ни за другим. Я сам пришёл с просьбой — если ты готов её выслушать. Маэдрос надел тунику и махнул рукой Элладану, чтоб тот продолжал. — Я хочу пойти с тобой, — на одном дыхании выпалил тот. На что Маэдрос приподнял бровь. — И куда же, если быть точным, ты собрался идти? Этим утром я намеревался поискать себе компанию чтобы позавтракать — хотя, похоже, компания у меня уже есть. Или ты о неком глубинном чувстве, что хочешь следовать моему пути? Его, если честно, с чистой совестью рекомендовать я бы не мог. Элладан закатил глаза. — Я имел в виду, с твоим войском. Защищать Осгилиат. — Это только твоя просьба, или твоего брата тоже? Элладан потеребил волосы. — Только моя. Элрохир — отличный наездник, о чём его имя и говорит, и отлично справится подле рохиррим. И мы — не единое целое, знаешь ли, сколь бы похоже ни выглядели. — Ну, вы не первые близнецы в моей жизни, — напомнил ему Маэдрос. — Хотя, мне пришлось бы оттаскивать Амрода с Амросом друг от друга за волосы, чтобы заставить сражаться в разных битвах в один день. Ты ещё что-то хотел мне сказать? Элладан отвёл глаза, будто бы смущаясь. Маэдроса накрыло ужасное предчувствие, и он уже знал, что тот скажет в следующий миг. — Я подумываю избрать путь смертных. Что-то внутри Маэдроса порывисто захотело закричать: «Не делай этого!» — Почему? Элладан пожал плечами. — Я скучаю… Я в непокое. Нет во мне того мира, что присущ эльфам. Есть ли мне место среди моих родичей?.. Спасибо Валар, для таких трудностей у Маэдроса было решение. — Элладан, а ты встречал когда-нибудь эльфа из нолдор, рождённого в Валиноре? Чистокровного нолдо, как я и мои братья, а не подобного Глорфинделю или Галадриэль? Элладан обдумал его вопрос и опять пожал плечами. — Вот в чём твоя проблема! Нолдор в Валиноре были самым беспокойным и смятенным народом, что я в своей жизни встречал! И, уверен, возродившись, они вовсе не успокоятся! К тому же, полагаю, у полуэльфов всё не так, как ты думаешь. Именно выбор определяет то, кем ты станешь, а вовсе не ты принуждён выбирать то, на что кажешься себе похожим. Возьмём Эарендиля! Он никогда не стремился быть эльфом, но у меня нет никаких причин думать, что он стал эльфом неправильным. Или Элронда! И у него, конечно, были «человеческие» годы. Пусть и не как у Элроса, но он был ближе к людям, чем любой из моих братьев. Так что не тревожься, правильный ты или нет — заботься о том, чего ты хочешь. Ты хочешь большего от этого мира? Или хочешь чего-то… иного? Элладан вздохнул. — Если б я знал! А ещё эта «любовь»! Все твердят: «выбирай из любви»! Арвен делает выбор из любви, так сделали Лютиэн, Туор, Диор, Эарендиль — всё они выбрали из любви, но тут я говорю себе: «А как же Эльвинг, Элрос, мой отец? Как выбирали они?» И никто не знает — лишь мой отец, а его я спросить не могу, потому что знаю: это разобьёт его сердце… если я тоже… и… Маэдрос поднял ладонь, прерывая поток его речи. — Поговори с отцом. Мне так жаль, что Элрос не воспользовался шансом поговорить со мной о своём выборе… и узнать, что я люблю его, невзирая на то, какой путь он для себя выбрал. У тебя ещё есть время подумать, чего ты хочешь. И, каким путём ты бы ни пошёл, тебе не стоит следовать ему в одиночку. Арагорн и Арвен пойдут вместе, с тобой или без тебя, а в Валиноре ты обретёшь сотню или около того самых безумных и самых невероятных родичей, о которых только можно мечтать, не говоря уже о родителях и дедушках, которых ты знаешь и так. Лучше ли один выбор другого? Я не знаю. Мне дан лишь один путь. — Ты и правда думаешь, что мне есть место в Валиноре? — спросил Элладан, меняя тему. Похоже, ему было очень неловко думать о предложении Маэдроса поговорить о выборе с Элрондом. — А для меня оно там есть? — риторически переспросил Маэдрос, а затем продолжил: — Ты не ошибёшься, если предположишь, что в Валиноре есть места, где место молитве, миру и вере. Но и мой отец веками называл его домом, как и все мои родичи. Да ты просто само спокойствие, если, допустим, сравнить тебя с моим братом Келегормом! А ведь при этом, возможно, Келегорм куда больше подходил Валинору, чем большинство из нас. Он был в свите Оромэ и так любил охотиться в лесах вместе с ним… Ничто в Белерианде ему так не нравилось. Элладан потеребил воротник, расправляя. — Так ты думаешь, мне стоит плыть туда? — Не говори за меня, что я думаю! Я думаю, что ты полуэльф. Я думаю, что ты можешь быть любым, и нет неправильного выбора — просто есть выборы разные. Я думаю, что тебе нужно выбрать то, благодаря чему ты будешь чувствовать себя на своём месте. Вспомни, Элрос рос исключительно среди эльфов. Он никогда толком не знал людей до того, как сделал свой выбор. Но он научился. И ты можешь так же поступить с Валинором — если это будет твоим путём. На это Элладан не сказал ничего и послушно вышел вслед за Маэдросом из шатра. Он раздобыл им еду, а с ней — и компанию: Леголаса и его собеседников, которые ожесточённо спорили. Элладан оказался хорошим дополнением к группе — дипломат из него был получше Леголаса, он был старше, и Элронд никогда не уклонялся от того, чтобы обучать сыновей премудростям власти. В Ривенделле после войны обитателей останется мало, сказал он. Но всё же, по его мнению, достаточно, чтобы не прекратилась торговля. И так они весь завтрак вели переговоры, а затем позвали Эомера, чтобы побеседовать о лошадях. Харадрим и истерлинги заинтересовались роханскими конями и могли в ответ предложить своих. За себя Маэдрос говорил мало, в основном, переводил. Радостно было видеть, как все народы сплотились над решением общих вопросов, и это придало ему решимости перед лицом того, что им предстояло. Днём они получили весть, что Осгилиат освобождён от орков, и принялись перебрасывать туда силы. По предложению Маэдроса, все пять армий и дунаданы совместно отправили воинов, чтобы начать там укреплять крепость и ремонтировать брошенные орками суда, которые смогут переправить войска через реку. С ними отправились Халдир, генерал Бор, принц Имрахиль и Эомер. Что до Маэдроса, то он пошёл в библиотеку, чтобы изучить свитки о защите Минас Моргула и Осгилиата и посмотреть карты. Компанию ему составили лучшие учёные Гондора, советники королевы варайгов и генерала Бора, а ещё близкий друг Амнуса, который прекрасно умел читать на синдарине, хотя говорить на нём не умел. И когда всё случилось, они сидели в библиотеке, обложившись огромными томами и грудами карт столетней давности. Это был Маглор, кто же ещё. Никто в Средиземье не способен был так поразить Маэдроса. Это был Маглор, и это было ужасно больно. Боль резала, скребла, выжигала разум. И Маэдрос рефлекторно захлопнул щиты, чтобы избавиться от боли. Будто в тумане, он слышал голоса вокруг и шелест страниц отброшенных книг- люди поняли, что с ним что-то не так. Умом он понимал, что с Маглором, скорее всего, не всё порядке. Эльфы по природе своей нуждались в общении, и Маглор всю свою жизнь до того момента не оставался в одиночестве. Его всегда окружали братья, кузены, друзья. Даже в самом конце рядом с ним был Маэдрос. А сейчас он был одинок уже так давно… Одинок — и клятва, и братоубийство всё ещё бременем лежали на нём. Маэдросу так хотелось бы повернуть время вспять и вернуться в того себя, кто заставил Маглора предпринять ту последнюю попытку завладеть Сильмариллами и тем самым вонзил нож в его сердце. Разум Маглора, когда-то такой светлый и полный радости, невзирая на все ужасы, что над ним довлели, теперь был вдребезги разбит, как был когда-то разбит и разум Маэдроса. Фингон, который, должно быть, нашёл Маглора и стал причиной этого происшествия, потянулся к щитам Маэдроса. Ему тоже было больно, но Маэдрос понимал, что если сейчас их разумы соприкоснутся, это лишь увеличит боль, а вовсе не остановит её. И он оттолкнул Фингона, в надежде, что тот всё поймёт. Миг спустя боль исчезла, и Маэдрос опустил щиты. И сам потянулся к Фингону, и молча смотрел, как Фингон пытается заговорить с Маглором. Тот так плохо выглядел… Ничего так не хотелось Маэдросу, как обнять младшего братишку и крепко прижать к груди. Фингон — прекрасный, умный Фингон! — делал всё, что было в его силах, Маэдрос это видел. Но он ведь не мог утешить Маглора, как Маэдрос. И Маэдрос, через Фингона, бросился делать всё, что мог, но до того на секунду прервался, чтобы сказать окружавшим его возвращаться к своим делам. Ощущать себя в теле Фингона всегда было так странно… более странным было только, наоборот, отдавать Фингону контроль над собственным телом. Маэдросу ощущения эти не нравились вовсе. Точнее, раньше не нравились. Вдруг сейчас, когда он совершенно исцелился от Тангородрима, и прошло столько времени, будет иначе… Родители вот никогда против таких обменов не возражали. И его, ребёнком, это всегда ужасало. Вот ты говоришь с Нерданель, спокойной, утешающей — а в следующий миг с нежного лица Нерданель на тебя, как сова, зыркает Феанор и ждёт полного отчёта о том, что с тобой. Когда удалось убедить Маглора идти с Фингоном, Маэдрос вернул сознание в своё тело и покинул библиотеку. Размышлять он был не в настроении и пошёл поискать себе лошадь. Кони у истерлингов были, в основном, низкорослые и плотные — и всаднику такого роста, как Маэдрос, не подходили совсем. У варайгов коней было немного, а после битвы стало и того меньше, а харадрим и так были не в духе, а тут ещё и Маэдрос возьми да отбери у них лошадь… Так что, в конце концов, коня Маэдросу пришлось просить у рохиррим. Что было немного унизительно, но кобыла, которую ему дали, стоила толики гордости. Маэдрос не был таким уж знатоком лошадей, как его братья — все, за исключением Куруфина. Но и он мог сказать, что лошадь превосходная. Слишком хороша, сам бы он такую не выбрал… но, с другой стороны, и ему нужно быть позаметнее, чтобы никто не забывал, что он — главнокомандующий армии. Продолжая эту мысль, он велел начистить свою кольчугу так, что она засияла под солнечными лучами, а ещё вымыл голову. И как раз когда он был этим занят, опять послышались голоса Фингона и Маглора. Речь Маглора уже была куда более связной и осознанной, Маэдросу пока не было понятно, временно ли это, или тот стал лучше осознавать окружающее, и он взмолился, чтобы тот наконец совсем пришёл в себя. На этот раз Фингон, впустил его так глубоко, что позволил управлять своими движениями, и их совместная сила позволила им вместе обнять Маглора. Маэдрос любил обоих больше, чем мог выразить словами, и надеялся, что объятия говорят сами за себя. По крайней мере, пока. Расстояние мешало ему обнять их лично, поцеловать Фингона, крепко прижать Маглора к груди. Как ему хотелось бы остаться с ними, прижимать их к себе… но он почувствовал, что собственное тело требует внимания. Он вернулся в себя и обнаружил, что кто-то его трясёт, и едва удержался, чтобы не швырнуть Арагорна через себя. — В чём дело?! — Маэдрос, конечно, убивать последнего потомка Элроса не собирался, но был к этому близок. Арагорну хватило нахальства выглядеть так, будто ему искренне жаль. — Денетор пропал. Маэдрос не мог оставить такое без внимания. — Что значит — пропал?! Куда он делся? — Ну, если бы мы знали, он бы не пропал, а? Маэдрос снова удержался от нового братоубийства. — И что, твои люди не в силах его найти? Я был занят очень важным делом! Разве Элронд не научил тебя, что нельзя отвлекать того, кто общается с помощью фэа? — Я знаю это и прошу прощения. Но дело и вправду важное. Мы обыскали город сверху донизу. Теоден Роханский сказал нам, что ты вчера с ним говорил. И мы подумали, тебе может быть что-то известно. Маэдрос вздохнул и рывком встал на ноги. С волос его ещё капала вода, и он их выжал, как тряпку, и завязывать в хвост не стал. Затем вышел вслед за Арагорном из своего шатра и присоединился к поискам. «Ради Боромира, — сказал он себе. — Потому что Боромир не заслужил потерять своего отца, как ты». Денетор стоял на краю стены на самом высоком уровне города. Маэдрос уставился на него, и Денетор ответил ему таким же пристальным взглядом. — Как так вышло, что тебя не нашёл никто из поискового отряда? Денетор усмехнулся. — Я знаю тех стражей, которые обыскивали этот уровень, с детства. Они бы никогда меня не предали. — Но предали бы ради тебя своего короля? Денетор вновь усмехнулся, громче — на случай, если Маэдрос не обратил внимания на первый смешок. — Всё не так просто. Маэдрос, разочарованный, покачал головой, подошёл к Денетору и встал рядом с ним на краю стены. Он, с его эльфийской грацией, не поскользнулся бы и не упал. По крайней мере, пока его не столкнёт Денетор. Но Маэдрос не думал, что до этого дойдёт. — Я проходил через что-то подобное, когда отрёкся от короны в пользу Финголфина. Значительная часть нашего войска, и мои братья тоже, поклялись в верности мне, а до того — моему отцу. И никогда бы не присягнули никому из рода Индис. Если бы я хотел подорвать авторитет Финголфина, я бы мог сделать это в любой момент. Но, пусть меня и растили, чтобы править, как и тебя — ведь кто мог знать, что при тебе король вернётся на престол, этого же не произошло, пока правил твой отец, его отец, или его… я был бы не лучшим королём. Меня захватил в плен враг и сломал. А Финголфин, несмотря на все наши ссоры, королём был отличным. Судя по тому, что я успел разглядеть в Арагорне, он может стать одним из величайших королей, которых я имел честь знать. Пока он будет на троне, тебе не стоит бояться ни за своих людей, ни за своих сыновей. Денетор оглядел город, стараясь не встречаться взглядом с Маэдросом. — Недолго ему править. Саурон наступает, и вы ничего не сможете с этим поделать. — А вот с этим не соглашусь! Начнём с того, что я могу сражаться. Я противостоял Морготу целую вечность. А Саурон — своему хозяину не ровня. Пусть он и хитрее, но подлинной силы в нём нет. И опирается он на силы, полученные от моего племянника. Моя борьба чего-то да стоит. Я смог привести вам союзников, которые переломили ход битвы. Я спас Боромира. Во тьме, что я видел, достаточно света. Многих я не смогу спасти… но Боромир… Боромир заслужил свой шанс. Он храбрый и добрый человек… и слушал странные истории странного старого эльфа, только потому, что для него это было возможностью узнать что-то новое. Ради этого стоит сражаться, вот что я думаю. Денетор опустил глаза и уставился себе под ноги. Маэдрос проверил, не может ли Фингон его сейчас слышать, и добавил: — В худшем случае, думаю, я ради этого погибну. И после всего, что я сотворил за свою жизнь, это лучшее, ради чего я сражался. — И ты ещё собираешься меня остановить от смерти ради того же самого? — Я не дам тебе умереть ради того, чтобы умереть. Или ради какой-то глупой гордости, или величия. Нет ничего великого в смерти. Смерть, как правило, это кровь и грязь. А в моём случае — пепел, сера и жар. И ни капли славы. Те, кто погибнут ради всего этого, делая то, что должно, погибнут в поту и грязи. Погибнут, думая о своих матерях или отцах, мужьях или жёнах. Погибнут, крича и плача, пытаясь удержать в себе свои кишки. Мы погибнем, и можем лишь надеяться, что когда нас не будет, Саурон падёт в вечную тьму, проклиная нас. И Денетор ушёл, а Маэдрос позволил ему уйти. Больше ничего сделать он не мог. Денетор был владыкой по праву, которого, как и Маэдроса, выковала война. Никто не мог за него выбрать его путь. Дело его было сделано. И он закончил ранее начатое — расчесал волосы и с удовольствием заплёл их в красивую косу. Уже больше месяца прошло с тех пор, как он возродился, но он всё ещё никак не мог привыкнуть к тому, что у него есть две руки. Ему нравилось ни от кого не зависеть и делать всё самому. А ещё больше ему нравилось вполглаза через брачную связь поглядывать на Фингона, который, казалось, был чем-то очень озабочен. Так приятно было сознавать, что сейчас они с Маглором вместе, как бы обстоятельства ни сложились, и что они в безопасности. Этой ночью ему приснился отец. Тот кричал так, что Маэдрос весь сжался. Когда отец так, по-настоящему, злился, плохой всех ждал день. — И у тебя хватает наглости сидеть здесь и заставлять их расплачиваться за это всё, ты, полнейший… Вскоре стало ясно, что кричит он не на Маэдроса, чему тот обрадовался, но всё же за отца, который никак не мог сдержать свой нрав, волновался. Хотелось бы надеяться, что тот не проводит всё своё время после смерти в ругани на мрачного Намо… но, возможно, так дела и обстояли. Что, конечно, вряд ли помогало убедить Намо сжалиться над родом Феанора. Войска в полном составе выступили на рассвете. Позади остались Теоден и Эовин Роханская, Денетор, Фарамир и Мерри. После того, как Арагорн с Имрахилем пригрозили Денетору отменить наместничество вовсе, тот согласился передать титул Фарамиру, лишь сын поправится. С войсками же отправились почти все, кто был в состоянии сражаться, немного раненых харадрим, два больших кавалерийских отряда и те мумаки, которые ещё не выдвинулись в Осгилиат. То, что люди успели соорудить в бывшей столице Гондора, производило впечатление. Уже была организована переправа людей с лошадьми через реку, на другом берегу рыли глубокий окоп. Большая часть предыдущих укреплений была разрушена, когда армии врага захватили город, но вокруг хватало камней, чтобы выстроить их заново. Первые наблюдения показали Маэдросу, что Осгилиат устроен глупо и так, что оборонять его было просто невозможно. Конечно, строился он не как крепость, это стало ясно с самого начала. В теории, можно было постараться его защитить, но не такими малыми силами, какие стояли здесь гарнизоном. Честно говоря, Маэдрос подумал даже, что вся армия Гондора в том виде, что есть сейчас, не в состоянии будет удержать город. Им повезло, что армия Маэдроса больше. Они смогут плодотворно использовать город, чтобы укрепиться против Саурона. Арагорн со своим войском переправился через реку и отправился дальше. Маэдрос же со своими силами остался в Осгилиате и принялся давать советы по строительству укреплений и помогать всем, чем может. Тогда-то и появился Гэндальф — предостеречь Маэдроса от слишком уж решительных действий против Минас Моргула. — Тамошняя тьма может свести смертных с ума, — предупредил он. Маэдрос не стал спрашивать его, почему же он не пошёл с Арагорном: конь Гэндальфа был так быстр, что тот легко сумеет догнать ушедшую армию. Он обдумал слова мага. — Магия врага такова. Я не стану приближаться с людьми к крепости так близко, чтобы им можно было причинить вред. Пока Саурон жив, очистить место от такого волшебства невозможно, но мы можем установить катапульты и стрелять издалека. Зло с помощью магических песен и искусств въелось в сами камни… мы не сможем нанести большой урон. Но я отвлеку на себя внимание Саурона, не сомневайся. — Уж я не сомневаюсь в твоей способности привлекать к себе внимание, — съязвил Гэндальф и вытащил из складок мантии палантир. — Это так, на всякий случай. Маэдрос осторожно взял камень, но использовать его он не собирался. — Ты думаешь, мы поступаем правильно? — спросил Маэдрос, сам не зная почему. Майа пожал плечами. — Мы делаем, что можем, перед лицом величайшего зла. И можем лишь надеяться, что этого хватит. — Думаешь, что мы подвергаем Фродо ещё большей опасности, когда идём на такой риск? Гэндальф встретил его взгляд, и на миг Маэдросу показалось, что он уловил вспышку ужасающей силы майар. — Ты говоришь, что успешно ослепил Саурона и сможешь его отвлечь. Я верю в это. И верю, что Намо знал, что делает, когда посылал тебя сюда. Среди Айнур он не самый беспечный. Это ещё мягко сказано! — Нет, не самый. Но может, ты зря так доверяешь братоубийцам, хоббитам и другим странным штукам? Тот рассмеялся. — Может, и так. Что ж, увидим, куда это нас заведёт! Вскоре Гэндальф вернулся к Арагорну, оставив руководить оставшимися Маэдроса, Элладана, Халдира, Бора, Амнуса и королеву варайгов. Маэдрос, раз уж его силы объединились, воспользовался случаем и отправил гонцов разыскать всех, кто владеет языками и может оказаться им полезен. И все, кого гонцы нашли, до вечера явились к Маэдросу и Халдиру. Поиски оказались на удивление успешными: порядка пяти десятков знатоков вестрона — больше половины из них, Маэдрос уверен, были шпионами, ещё трое говорили на древнем языке истерлингов, четверо — на нандорине, шестеро — на синдарине и даже, что было необъяснимо, восемнадцать харадрим, которые заявили, что говорят на «эльфийском языке», но, на самом деле, то оказалась какая-то удивительная мешанина квэнья Феанора с северным диалектом синдарина. Маэдросу их речь была совершенно понятна — но, кроме него, их не понимал больше никто. — Откуда вам знакома эта речь? — потребовал у них ответа Маэдрос на синдарине, и, когда такого ответа не последовало, повторил вопрос на квэнья. — Мы все жили у океана, — сказал один, будто это должно было всё объяснить. — Что?.. — переспросил Маэдрос, ощущая, что вопросы его становятся односложными. — С харадрим говорит море, — пояснил второй, на лице которого читалась явная обида от того, что Маэдрос об этом не знает. Маэдрос открыл уже было рот, чтобы спросить теперь: «Кто?..» Потому что, конечно, ни Ульмо, ни Уинен, ни Оссэ уж точно не могли бы говорить с людьми на квэнья Феанора. Но захлопнул его, осознав, кто же за это в ответе. — Канафинвэ Макалаурэ! — пробормотал Маэдрос себе под нос. — Ах ты упрямый и неисправимый осёл! Говорил же Кирдан, что Маглор в своих странствиях отправился на юг, чтобы его песни могли услышать люди! Очевидно, они и слушали. Говорящих на нандорине Маэдрос отдал под командование Халдира, на синдарине — Элладана, а тех, кто владел древним истерлингским и «эльфийским» оставил под своей рукой. Так они трое могли теперь общаться с окружающими. В эту ночь Маэдросу приснилось, что он рядом с Фингоном, который ворошит в костре угли, и наблюдает за ним. Тут же он видел и Маглора, свернувшегося под одеялами Фингона калачиком, а ещё юную эллет, темноволосую и белокожую. Казалось, та крепко спит, положив голову на руки. — Познакомься, это Арвен Ундомиэль, — сказал Фингон, закатывая глаза. — Так уж вышло, что она сбежала, чтобы разыскать Маглора. И пол её семьи знать не знает, где она, а другая половина даже ещё не в курсе, что она пропала. Маэдрос закрыл лицо руками. — Элронд меня убьёт. — Да тебя-то за что? Элронд убьёт Кирдана. Вот кто помог ей и подстрекал. И мы сделаем всё, чтобы она была в безопасности… что нам ещё остаётся? Фингон, конечно, был прав. Маэдрос прильнул к нему своей фэа, ощущая, как сильный и тёплый разум Фингона обнимает его. — Но почему она отправилась на его поиски? Фингон прижался к нему, касаясь губами его губ. — Она собирается избрать путь смертных. Думаю, она чувствует вину за то, что оставит родителей. Элронд не дал бы ей поучаствовать в войне, но она знает, что ей достаточно и умений, и силы духа, чтобы попытаться. Она знает, как её отец любит Маглора. И это, возможно, единственное, что она, по её разумению, может сделать для него, чтобы как-то уравновесить её собственный выбор… — Но это так не работает! — Не работает, — согласился Фингон. — Но и я тут для того, чтобы спасти Маглора вместо того, кто любит его сильнее, чем я. Так что не мне судить её. Маэдрос пригляделся к Маглору повнимательнее и увидел, как заострились его скулы, подобно лезвиям клинка, и как стиснуты его кулаки. — Пара моих людей говорит на квэнья и на синдарине из-за него. Они говорят, что эта речь стала для них традицией, и что с тех пор, как они себя помнят, они слышали голос, который пел им о древних временах. Похоже, он делал это очень долго. Все мы оставили его… я оставил его. — Ты оставил его, я оставил тебя, а наши отцы нас обоих оставили, а их отец оставил их самих. А что до Маглора — по тому, что он сказал мне вчера, он считает, что сам тебя оставил умирать в одиночестве. Что-то это да значит. Как же Маэдрос любил его! — Я выбрал… сделать то, что сделал. Это совсем другое! — Ты был болен! — вместо ответа пробормотал Фингон, целуя его в щёку. — И это, как по мне, ничем не отличается от судьбы твоей бабушки. Такой взгляд для Маэдроса был в новинку. Не сколько слово «болен», сколько сравнение с Мириэль. — Почему ты думаешь, что она была… как я? — Я считаю, что эльфы могут умереть от болезней фэа, и Мириэль просто выбрала более традиционный способ сделать это. На это Маэдрос не ответил, лишь придвинулся к Фингону ближе, обхватив его своими длинными руками и ногами, крепко обняв и надёжно укрыв от подступающей темноты. Это, по крайней мере, было в его силах, и оставалось лишь надеяться, что этого хватит.