История Келебримбора, сына Куруфина из рода Феанора

Обратный путь к Синим горам занял у Келебримбора куда меньше времени, чем дорога до Вод Пробуждения, потому что на этот раз он нигде не задерживался дольше, чем было необходимо, чтобы отдохнуть и пополнить запасы провизии, и тщательно избегал земель известных ему племен авари. По особенно широкой дуге обошел хвенти, потому что, если бы, к примеру, пенни вновь пожелали бросить его в свой расчудесный овраг, Келебримбор это, может, еще и пережил бы, но вот если бы Мельдир сделал вид, что не знает его, это он уже пережил бы вряд ли. Кроме того, Келебримбора, конечно, гнало вперед желание узнать, что же произошло в Белерианде за время его, не столь уж длительного по меркам эльдар, отсутствия. И мысли о доме. "Возвращайся в земли своего рождения". Ульмо не сказал бы такого, если бы вернуться в Валинор не было возможно. Так что теперь все, о чем Келебримбор долгие годы запрещал себе думать как о совершенно недостижимом, то и дело приходило на ум: Эльдамар, Тирион, мама... Потом, конечно, другие родичи и друзья, оставшиеся на Западе... неоконченные работы, брошенные задумки... вся его исковерканная Непокоем и оборванная Исходом жизнь. Можно ли возвратиться к этому? Успокоиться, наконец? Келебримбор понимал, что не стоит мечтать слишком о многом. Но не мог остановиться. И сны его теперь были сладостными, а дни пути, какие бы препятствия ему не встречались, легкими. Через Синие горы он не перешел — перелетел. Ему даже показалось, что сами горы стали ниже. Или не показалось? Точно, не показалось. Да от них вообще мало что осталось, от Синих гор. И почему в Таргелионе дыхание моря чувствуется, как на побережье? Чего еще он не знает, но должен будет узнать? Впервые с тех пор, как Келебримбору явился Ульмо, сердце его болезненно сжалось и заныло, а потом уже просто не могло перестать болеть. Ни днем, ни ночью. Счастливые грезы растаяли так же быстро, как появились. Теперь к Келебримбору одна за другой приходили тревожные и мрачные мысли. Он братоубийца из рода братоубийц. Мятежник из рода мятежников. Как он сможет просто возвратиться и жить, как прежде? Невозможно, совершенно немыслимо. К такому неутешительному выводу Келебримбор пришел даже раньше, чем добрался до большого строящегося эльфийского поселения, которое в те дни еще не носило, но скоро должно было получить имя — Форлонд. Город короля Гил-Галада, где он собирал под своей рукой нолдор-изгнанников. Келебримбор никогда не встречал Гил-Галада, и мысль о короле нолдор всего двухсот солнечных лет от роду поневоле скорее смешила его, чем внушала почтение. Пока он не увидел Гил-Галада. А когда увидел, едва не лишился чувств от потрясения. Настолько Гил-Галад был похож на Финвэ. Больше, чем Финголфин или Феанор, или еще кто-нибудь из многочисленных потомков первого короля нолдор. И сходство не ограничивалось только лишь внешностью, достаточно было один раз встретить его взгляд, чтобы понять, почему он король, чью власть над собой признают эльдар, во много раз старше него возрастом. Келебримбор тоже почтительно склонился перед ним и сказал: — Привет тебе, Гил-Галад Нолдоран. Да осияет Свет твой путь. Я долго странствовал в иных краях, не видел родичей и не получал вести ни от кого. Дозволь мне на время остаться в твоем городе, чтобы узнать, что случилось в Белерианде и что стало с Белериандом, пока я отсутствовал. Говоря это, Келебримбор чувствовал на себе изумленные, а местами и настороженные взгляды приближенных молодого короля. Но взгляд Гил-Галада был спокойным и не тяжелым, хотя проницательным и долгим. Посмотрев в глаза Келебримбору, и, похоже, увидев там все, что желал, Гил-Галад без промедления позволил ему оставаться в городе столько, сколько Келебримбор сам захочет, а после добавил: — Тебе не придется долго разыскивать новости, родич. Все, что ты желаешь узнать, я охотно поведаю. Это был щедрый дар — возможность услышать правду, не уменьшенную умолчанием и не отравленную горечью, поскольку Гил-Галад, обладавший духом сильным и цельным, явно был чужд того и другого. — Благодарю тебя, государь, — сказал Келебримбор и снова поклонился. Гил-Галад в ответ посмотрел на него выжидательно, словно думал, что Келебримбор должен добавить что-то еще. Келебримбор смотрел на него в замешательстве. Но Гил-Галад все ждал, и, хотя лицо его оставалось серьезно, в глазах заплясали искорки веселья. — И родич, - наконец догадался Келебримбор. Гил-Галад давал ему гораздо больше, чем он просил. Не только пристанище и истину, но и признание родства и дружбу. Келебримбор мог только надеяться, что, взглянув на него, нельзя прочесть, насколько он смущен этим. Обрадован и смущен. А вернее сказать, смущен именно потому, что обрадован… Гил-Галад поднялся, показывая, что формальный разговор окончен, и тем самым избавил Келебримбора от пристального внимания своего двора. Эльдар тут же начали расходиться, возвращаясь к своим делам, а Гил-Галад подошел к Келебримбору и сказал негромко: — Вечерами, когда город затихает, насколько он может затихнуть, я обычно прихожу на готовую часть стены, чтобы поразмыслить в одиночестве. Приходи и ты туда, если пожелаешь. Думаю, лучшего времени для бесед нам не найти. Так и получилось, что именно от Гил-Галада Келебримбор, вечер за вечером, выслушал повесть обо всех минувших событиях. Начиная с падения Гаваней Сириона, столь же и даже более ужасного, чем когда-то предчувствовал Келебримбор. Амрод и Амрас... и еще так многие... И участь Эльвинг… Теперь, по крайней мере стало ясно, откуда новая звезда в небе. Звезду Келебримбор, конечно, видел на востоке и там же слышал несколько предположений о ее появлении, некоторые из которых, как ни странно, были еще невероятнее, чем правда. Затем Гил-Галад рассказал о появлении многочисленного и сильного войска из Валинора: ваниар и нолдор под предводительством герольда Манвэ на кораблях телери — история точно более неправдоподобная, чем любая легенда авари. Гил-Галад, который своими глазами видел, как флот подошел к берегам Белерианда, признавался, что и сам сначала посчитал все происходящее просто грезой наяву. — Это было слишком невероятно. Такой простой и ясный ответ на все наши мольбы, на все вопли отчаяния, на которые никто никогда и не ожидал ответа. Рассказывая, он время от времени качал головой, как будто все еще не веря. Но все это было наяву. Войско валар пришло и десятки лет жило и сражалось в Белерианде, прежде чем Ангбанд был разрушен, а Моргот повержен и закован, и Сильмарилли освобождены из его венца. Долгожданная победа, доставшаяся дорогой ценой. Даже более дорогой, чем те, кто и платил эту цену все сорок лет Войны Гнева (как уже стали называть последнее противостояние свободных народов Арды с Морготом) думали сначала. Стоило только силе Моргота уйти из Белерианда, как освобожденный край, на глазах своих изумленных обитателей и защитников, вместо того чтобы ожить и расцвести, как в пору своей Весны, стал погружаться в море. Пока не остались только Таргелион и Оссириад, да еще острова кое-где, а более ничего. Эта история потрясла Келебримбора едва ли не сильнее, чем рассказ о Войне Гнева. — А почему ты думаешь, что все оставшееся не может так же затонуть, через день или через год? — спросил он у Гил-Галада. Гил-Галад ответил: — Когда, к нашему огромному удивлению и ужасу, затонул Балар, который не был осквернен тварями Моргота, Кирдану во сне явился владыка Ульмо и заверил, что это последняя потеря. Земли, которые еще над водой, над водой и останутся. — О, Ульмо, видимо, был очень занят в последнее время, — хмыкнул Келебримбор, вспоминая, как ему самому явился во сне вала Вод. — О да, и представить страшно, — откликнулся Гил-Галад с живейшим сочувствием к Ульмо. — Мы, правда, тоже не отдыхаем, — он вздохнул. — Сначала постоянные переселения с одного места на другое. Теперь вот строительство. Не только здесь. Южнее у Кирдана и у Келеборна с Галадриэль то же самое. "У Келеборна с Галадриэль" — повторил про себя Келебримбор. Последнее, что он слышал о них, еще в Гаванях Сириона, — они отправились на восток. Намного раньше, чем он. Очевидно, и вернулись раньше, и уже решили прочно обосноваться здесь. Как-то сложились их странствия на востоке... Очень хотелось спросить об этом тоже. Но нельзя было спрашивать, потому что тогда Гил-Галад может спросить и о его путешествии. А Келебримбор вовсе не собирался ничего рассказывать. Да и в событиях к западу от Синих гор еще оставались белые пятна. Вот только Келебримбор меньше всего желал о них спрашивать, а Гил-Галад — говорить... Но неизбежное нельзя было оттягивать вечно. И в конце концов Келебримбор все узнал. Об убитых часовых у шатра, о взятых Сильмариллях, о том, как Эонвэ отпустил двух последних оставшихся в живых сыновей Феанора из лагеря и как один из них кинулся в пропасть вместе с камнем, а другой бежал к морю и бросил камень в волны, а сам никогда не вернулся. Маэдрос. Маглор. Они всегда были сильнее и тверже прочих сыновей Феанора. Даже обожая отца, а из всех дядей больше других общаясь с Келегормом, Амродом и Амрасом, Келебримбор хорошо это понимал. Но и они пали под натиском Клятвы. И теперь останутся в памяти народов Эндорэ не как отважные воины и талантливые полководцы, самоотверженные борцы с Морготом, а как убийцы и вконец отчаявшиеся эльдар. Их будут сначала ненавидеть, потом станут презирать, наконец, начнут жалеть. Может, ненавидеть, презирать и жалеть сразу. И никогда уже, никогда об эльдар рода Феанора не вспомнят с уважением и восхищением, а ведь они заслужили и того и другого многими своими делами. Но последняя память вытеснит все остальное, а в том, чего не вытеснит, затенит хорошее, а плохое — подчеркнет. Эти мысли опаляли нутро Келебримбора, словно он один выпил все отравленные Воды Пробуждения. Борясь с этим ощущением, Келебримбор понял, что просто не может допустить, чтобы последняя память о роде Феанора была такой. Он должен остаться и создать новую память. Должен совершить нечто, что искупит все ошибки и преступления и заставит воспоминания о них поблекнуть. Келебримбор пока понятия не имел, что это могло бы быть. Но решение уже принял. И обратился к Гил-Галаду с вопросом: — Не станешь ли ты возражать, если я поселюсь в твоем городе надолго? — Я уже сказал, живи сколько хочешь, — ответил Гил-Галад. — Но разве ты не собираешься возвратиться в Валинор? — Нет, — твердо ответил Келебримбор. — По крайней мере, не сейчас. Мечта о доме в последний раз блеснула перед его мысленным взором и померкла. Он выбрал иной путь. Да, очевидно, более трудный. Но необходимый. — Я бы вернулся, если бы мог, — вдруг сказал Гил-Галад и тут же рассмеялся: — Даже при том, что я никогда там не был. На мгновение он стал похож на мальчишку, которым, по сути, и должен был еще быть, но только на мгновение. — Однако я не могу, — он вздохнул. — Почему? — спросил Келебримбор. — Нолдор, — отозвался Гил-Галад. — Многие из них хотят остаться, и они считают меня своим королем, доверяют мне. Я не могу их бросить, это было бы неправильно. Келебримбор не нашелся с ответом. Неправильно было скорее то, что Гил-Галаду не досталось хоть сколько-нибудь беззаботной юности. Но все совершилось, как совершилось, изменить уже ничего нельзя и говорить об этом – без толку. А Гил-Галад продолжал: — Так что подумай хорошенько, может, все-таки стоит отплыть, пока кто-нибудь не возложил на тебя какие-нибудь надежды. Или обязанности. На этот раз вздохнул Келебримбор. Насчет надежд он ничего определенного не мог сказать, а вот обязанности у него точно уже были. Так Келебримбор остался в городе Гил-Галада в Таргелионе. Город стал называться Форлондом, земли — Линдоном, а Келебримбор снова — мастером. Он не возражал. Это было одно из немногих имен, которые неизменно ему нравились. Работа закипела. Полетели годы. Полетела слава об искусстве Келебримбора, привлекая всех, кто хотел бы увидеть его работу, работать с ним или учиться у него. В Форлонд сначала зачастили гномы из Туманных гор, потом стали стекаться нолдор, кто прежде не собирался жить здесь. В основном это были последователи рода Феанора. Некоторые из них — и довольно многие — помнили еще самого Феанора, учились у него. А значит, ушли за ним из Амана и участвовали в трех братоубийствах... Гил-Галад ни словом не упоминал об этих обстоятельствах и всех принимал благосклонно. Они были ему за это благодарны, но тоже не упоминали об этом словами. Только без устали трудились, чтобы сделать Форлонд еще прекраснее, а славу королевства нолдор — громче. Однако никакие самые дивные и искусные творения не могли служить настоящим искуплением за пролитую кровь и разрушенное доверие. Чем дальше, тем отчетливее Келебримбор это понимал. Нужно было что-то совершенно особенное, небывалое и вечное. Только вот что? Ответа на этот вопрос по-прежнему не было. Келебримбор начинал впадать в уныние и злиться на себя. Что за бесполезный глупец! Вот Феанор, если бы захотел, придумал бы, чем все исправить. Непременно придумал бы. И Келебримбор отчаянно старался найти в себе сходство с дедом, большее, чем облик или даже некоторые общие черты характера. Искру того огня, который позволял Феанору раз за разом являть миру самые невероятные и впечатляющие творения. Она должна была быть где-то в нем. Непременно должна. В конце концов, сам Феанор говорил: — Смотрите! Вот тот, кто сможет сравниться со мной! Правда, это было очень давно. Когда Келебримбор был еще юн, а Феанору еще не стало безразлично все, кроме его камней, его отца и сыновей. Потом для Келебримбора уже не находилось места в чрезвычайно ограниченном кругу дедовых привязанностей. Но слова звучали! Что-то же они значили?! Или великий мастер просто ошибся в этом, как ошибался во многом другом. Келебримбор гадал и изводил себя. Пробовал и разочаровывался. Снова пробовал и снова разочаровывался. И опять пробовал. И пробовал. И пробовал. Раз за разом. В процессе своих изысканий Келебримбор в какой-то момент увлекся работой с митрилом, и гномы Туманных гор, с которыми он уже тогда был дружен так, как ни один эльф прежде, открыли ему, что нашли в своих горах большие залежи этого металла и готовы по-дружески разделить его с эльфами. — Разработаем жилу сообща, и все добытое делим поровну, честь по чести! – говорили они, азартно молотя кулаками по столу и дергая себя за бороды. Отказаться от предложения столь небывалой щедрости не мог бы никто. А уж Келебримбор даже и не думал отказываться. — Добро! — воскликнул он и тоже стукнул кулаком по столу. Так, почти случайно, Келебримбор, а следом и большинство работавших с ним нолдор решили покинуть Форлонд и отправиться к Туманным горам. Пожить в королевстве гномов, поработать вместе, найти и воплотить новые идеи. А потом возвратиться домой, хотя, говоря по правде, Келебримбор так и не начал чувствовать себя в Форлонде по-настоящему дома. Похоже, после всех странствий, ему тяжелее стало пускать корни на новом месте. Но именно в путешествии с возвращением состоял изначально общий план, и с Гил-Галадом, своим родичем, королем и, безусловно, другом, Келебримбор прощался не навсегда, даже шутил в час расставания: — У гномов жизнь течет намного быстрее, чем у нас. Мы сделаем все, что наметили, еще столько же сверх того, и вернемся даже прежде, чем все жители Форлонда уяснят себе, что мы вообще куда-то уехали. Гил-Галад смеялся, качая головой. Но оба чувствовали, что не увидятся теперь долго, и с этим ощущением ничего нельзя было поделать. Только покрепче обняться на прощание да надеяться, что следующая встреча, когда бы она ни настала, будет радостной.