с терпким привкусом

ножка стула скрипела уже с год — у арсения все не было времени и желания починить, — и только в ту минуту это стало почему-то нервировать. чай остывал в кружке на столе, пока попов бесцельно всматривался в отражение лампы на поверхности. к старой не помытой с утра скатерти прилипала кожа, так что арсений убрал локти со стола. за стенкой в спальной комнате Кьяра недовольно кричала что-то о шоколаде. в ответ ей мама только грустно сообщала, что денег нет, шоколада в магазинах нет, дядя вова привез его из другой страны, а дяди вовы больше нет тоже — уехал. дочка была слишком маленькой, чтобы понять, почему шоколад не мог быть постоянным лакомством в доме учителя истории и простой парикмахерши. устало вздохнув, арсений провел ладонями по лицу. судя по звукам, дочка все же далась на уговоры и успокоилась. из гостиной, где лежал завернутый в два пледа Антон, не доносилось и шороха. прикрыв глаза, попов почувствовал обжигающее тепло на губах — мальчик пил чай. кончики пальцев грело тоже. все тело постепенно перестало колоть от холода, хотя ноги все еще сводило. к своей кружке попов не притрагивался, как если бы она была радиоактивна. пальцами правой руки сжимал коленную чашечку, ребром запястья левой — чуть стучал по краю столешницы. водил большим пальцем по указательному, перекатывая вздутую кожу лопнувшего прошлым днем волдыря. в груди ныло — синяки на ребрах болели с каждым слабым вдохом. оставалось надеяться, что марго не заметит скрытые ее же пудрой гематомы на шее и лице. ее вопросов насчет пластыря на лбу арсению с головой хватало. не было ему стыдно, не было. за грубые ответы на беспокойство жены — не было. за отстраненность и отсутствие каких-либо натянутых объяснений — не было. за задержки после работы, за вновь начавшуюся привычку курить, за вечера с водкой по пятницам (а в субботу у него был такой долгожданный методический день), за забываемые на площадке игрушки дочери — не было. ему бы устаканить в себе сразу два восприятия, а потом, может, у него бы и вышло как-то решить сложившуюся в семье напряженную ситуацию. он бы правда решал проблему, если бы у него хватало сил. в самом начале, в сентябре, попов и правда держал все под контролем, игнорировал слабые проявления их с Антоном связи, успешно играл роль счастливого папы — а потом все это рухнуло под натиском пробивающейся сквозь клетки мозга родственнодушной связи. в конце сентября арсений впервые проснулся ночью, потому что Антон не спал. он лежал, глядя в окно, и видел за ним чужой двор. видел не собой захламленный подоконник и не похожие на свои шторы. ощущал под спиной непривычно твердый матрас и холод вроде бы нагретой подушки. а к ноябрю просто знал. кашляя вдыхаемым Антоном табачным дымом — просто знал. непрерывно и каждую минуту своей жизни ощущая иррациональное тепло будто точкой на карте там, где бы Антон ни был — просто знал. обманывая жену про свои синяки — просто знал. молчал зачем-то, запутывая все в нерешаемый кроссворд сошедшего с ума бытия. проносил в голове старые легенды и прочитанные статьи когда-то тогда, в ленинградской своей жизни, словно перематывая карандашом кассету. смеялся себе в лицо, будто издеваясь: а ты говорил, что такого не существует. а ты говорил, что сказки. достаточно тебе сказочно, арсений? тогда, в последние дни осени, он уже не знал, сможет ли его тело смеяться когда-нибудь вновь. ему, может, было больно — физически, по всем темно-фиолетовым синякам. но скорее тяжело — выносить разбитые взгляды жены и разбитое собственное сердце, которое нарастающая с каждым мгновением связь бесплотно пыталась склеить по кусочкам с другим таким же. захлестывало будто волнами, вызывая мигрень. в глазах двоилось иногда. руки лежали в карманах и фантомным парным ощущением двигались. ноги, ощущая под собой линолеум, эфемерно шаркали подошвами по гравию. губы почему-то чувствовались наиболее сильно. любое малейшее движение — у арсения почти зудела кожа от одновременно двух различных действий. иногда текла кровь, когда Антон раскусывал свои. но чаще всего почему-то сухость — губы Антона точно были сухие. арсений с самого начала знал, что закончится все так: пустотой там, где должно было биться сердце, хотя бы собственное. бесконечной слабостью организма, уставшего от попыток препятствовать тому, чему, по-хорошему, препятствовать невозможно. разрушенной жизнью, которую будет невозможно собрать обратно в первозданном виде, как бы ни хотелось. — я дала ей карандаши порисовать, пока она не захочет ужинать. у нас как раз есть время поговорить о том, что происходит, арсений, — маргарита, чье лицо не выражало почти никаких эмоций, прикрыла дверь на кухню из общего коридора и села напротив мужа. — ты ничего не хотел бы объяснить? — все в порядке, марго, — попов чуть вздохнул, наконец, отхлебнул из чашки и со всем мастерством своей обывательской актерской игры сделал вид, что его не трясло от холода и не тошнило. — ты будешь чай? я тебе сделаю. — стой. — прервала жена арсения, не дав ему встать из-за стола. — не уходи от ответа, хотя бы сейчас. давай все обсудим, а потом уже твой чай и все остальное. она встала сама, скрипнув старым стулом, поставила чашку арсения на столешницу возле раковины и села обратно. — я устала. ты приходишь домой с синяками, объясняя это упавшим на тебя глобусом, ты снова куришь и пьешь, а теперь — это. какой-то мальчик на диване. как мы вообще объясним его соседям? да черненко нас с потрохами за такое съедят, ты же их знаешь! — маргарита смотрела прямо в глаза мужу, строго и почти по-матерински. почему-то арсений почувствовал себя на месте учеников, которых он не то чтобы часто, но все же иногда отчитывал за невыученную тему или списывание на контрольной. — да скажи ты хоть что-нибудь! у тебя проблемы на работе? другая женщина? — все правда в порядке, ты меня не услышала? — шумно вдохнув, совершенно спокойно сказал попов, как если бы рассказывал об обычном рабочем дне. где-то внутри него голод разъедал стенки желудка. — никакой у меня нет другой женщины. только ты, Кьяра и работа — больше у меня нет женщин в жизни. — ты будто больше ничего из моих слов не услышал. на мгновение арсений прикрыл глаза, успокаивая нервы. марго хотела поссориться, а он хотел лишь поспать и не устраивать скандалов. каждая кастрюля на кухне будто эхом отражала звенящее в воздухе напряжение, но попов вел себя так, будто они обсуждали, что будут есть на ужин. скатерть снова прилипла к коже. арсению так осточертела эта квартира. он просто открыл глаза снова и слабо улыбнулся уголком губ, как ни в чем не бывало, словно он был примерным мужем и прекрасным семьянином и все у них было хорошо. ничего у них с маргаритой хорошо уже не было. — у Антона проблемы в семье, его выгнали из дома. нет, он не хулиган, он хорошо учится. рит, не делай вид, что ты меня не знаешь — я всегда пытался помочь людям. и ему тоже хочу помочь. почему ты делаешь из этого проблему, будто бы я притащил в дом спившегося бездомного из переулочка? — в его голосе не было ни намека на суровость или злость, только усталость и безграничное спокойствие, но почему-то арсений знал, что для Антона сейчас мир пах не спокойствием. — я поговорю с черненко. ира точно не будет против, а пашу она уж сможет убедить. только ты сама не думай об этом плохо, ладно? это ненадолго. я позвоню его родителям через пару дней, когда все успокоятся. лицо маргариты выражало слабость и раздражение — ей явно надоело происходившее вокруг нее и арсения. ей надоели недомолвки, ей надоели поцелуи-на-отвали, ей надоели постоянные необъяснимые вещи, которым арсений почему-то умудрялся находить оправдание. сухая и едва ли сколь приблизившая ее к пониманию ситуации тирада мужа явно не убедила женщину. в ее глазах злость сменялась безысходностью, губы все сильнее сжимались в полоску — она, очевидно, принимала решение подавить в себе желание накричать на арсения в пользу того, чтобы просто принять его слова и понадеяться, что все станет лучше. — он учится в твоем классе? — да. — хорошо учится? — да. — историю хоть любит? — после уроков остается, — арсений не успел остановить себя от произнесения этих слов и прикусил щеку изнутри уже постфактум, вспомнив, что маргарита — не глупая женщина. почти безразличное выражение ее лица сменилось на удивленное, а потом понимающее. ей понадобилась всего секунда, чтобы в голове сложить все эти предыдущие три месяца с "я задержался с учеником после занятий" и Антона, который в тот момент пил чай на их диване. в их паре именно она была логична. арсений же был по гуманитарным дисциплинам. и тот разговор был первым разом, когда он пожалел, что все не наоборот. — вот как, — маргарита хмыкнула едва ли хоть сколько-нибудь искренне. — а проблемы у него?.. даже если арсений был слабее в логике, чем его жена, он все равно смог сообразить, что если он ответил бы правду, то маргарита догадалась бы обо всем в тот же миг. если бы он только упомянул, что у Антона проблемы с родственной душой — аналитические способности марго тут же развалили бы окончательно их и без того расшатанную самим поповым семью. — из-за того, что курит, наверное. больше маргарита ничего не спросила, и арсений был этому безумно рад. она могла бы спросить, где он нашел Антона, а на хоть немного правдивый ответ задать еще вопрос о том, какого черта Антон забыл у них во дворе и почему обратился именно к попову. она могла бы спросить, как долго все это продлится. она могла спросить, как хорошо арсений с ним знаком. и на эти вопросы ответа у попова бы не нашлось. ни на один из них. даже примерного. арсений сергеевич попов мало чего в этой жизни не знал, а если и было такое — признавал редко. чаще молчал или придумывал факты на ходу. но в том состоянии он был готов выдать всю правду как на духу: он вообще не имел понятия, что делать дальше. — что будешь на ужин? — сменяя тему так резко, что могло бы стошнить, спросил арсений. не давая жене времени вернуть разговор в предыдущую колею, он встал со стула и подошел к холодильнику. открыл скрипящую дверцу и уткнулся взглядом в нижние две полки, принадлежавшие их семье, искусно делая вид, что он выбирал продукты, а не пытался успокоить сбившееся дыхание. в груди кололо, и это было не от старости в его-то тридцать два. кончики пальцев обжигало горячей керамикой той чашки, что Антон держал в руках в десяти метрах от него. горло сводило от боли на гландах и уже подостывшего, но все еще почти кипящего чая. — ладно, арсюш, — вздохнула маргарита и поднялась из-за стола тоже, делая шаги в сторону спальни, где игралась Кьяра. — м? — мужчине пришлось даже обернуться, чтобы понять, правильно ли он расслышал. — ладно, говорю. пусть остается твой мальчик. в спину жене арсений слабо улыбнулся, испытывая облегчение. в ответ на это по организму словно прошел электрический ток. пальцы ног загудели изнутри, и это ощущалось как телевизионные помехи. попову не нравилось, что теперь каждая его эмоция отражалась от восприятия Антона и возвращалась ему же. зуд в кончиках пальцев словно смеялся над этим. *** холодный ветер с легким свистом задувал в щель между деревянными оконными рамами. за стеной храпел сосед по коммунальной квартире, над ухом — сопела маргарита. снег за окном превратился в крупный дождь, барабанивший по металлическому карнизу. от сквозняка старая дверь стучала о косяк на расшатанных петлях. вылезать из-под пухового одеяла не хотелось. ступни мерзли, но длины не хватало — свой привычный плед арсений отдал Антону, что мирно приютился на диване в гостиной. черненко не сильно возражали — так, поворчали для виду, пригрозили пересчетом уплаты за воду и газ и пожаловались на то, что теперь нельзя было бы спокойно посмотреть телевизор. арсений пообещал перетащить им ящик в спальню, если все затянется надолго. под окном прожужжали колеса чьей-то машины. напольные часы, шумно отмеряющие ход, показывали половину четвертого. уже сорок три минуты попов бесцельно следил за секундной стрелкой, лежа на правом боку и спиной к жене. ему слишком надоели холодные объятия, чтобы спать хоть как-то близко. уже с месяц гораздо комфортнее было не искать временного пристанища в переставших быть родными руках, а лежать в своем разрушительном одиночестве и провожать взглядом узоры на ковре или стрелки часов. чаще всего арсений спал, как спят обычные люди: не всегда крепко и долго, но в едином режиме и достаточно, чтобы с утра быть бодрым. изредка ему снились кошмары, но в среднем не снилось вообще ничего. бывали ночи, когда даже фантомные движения Антона в его теле совсем не будили. в тот день арсений не мог уснуть в принципе. звукоизоляция из стены и ковров с каждой из ее сторон не мешала попову будто бы всем телом ощущать размеренное дыхание мальчика. сколь бы он ни пытался задерживать свое, замирать или наоборот, дышать быстрее — все равно оказывалось, что их вдохи и выдохи совпадали. рано или поздно. и можно было сколь угодно долго обвинять шум за окном, прохладный сквозняк, храп соседа или стресс — арсений все равно знал, почему он на самом деле не мог уснуть. это не было секретом в каком-либо из принципов. со следующим треском гравия под шинами ночного водителя попов медленно сел в кровати. какая-то оставшаяся в нем часть любящего мужа, а может, просто заботливого человека, старалась следить за тем, чтобы не разбудить маргариту. деревянный ламинат скрипнул под весом мужчины, голые ступни едва слышно шуршали по устеленному сверху ковру. обманывая себя, арсений подошел к окну и закрыл поплотнее. если бы у него было чуть больше силы воли, он бы сумел убедить себя, что встал разобраться с окном и ни за чем другим. он бы лег обратно, обнял жену и уснул. он бы хотя бы сделал вид, что бессонница, обещанная преданиями о родственных душах, не настигла его. но увы — арсений не смог не поддаться. ручка двери предательски скрипела, но попов все равно сумел нажать на нее почти бесшумно. петли не прошумели ржавчиной, угол двери не шаркнул по дереву напольного покрытия. арсений, будто заправский шпион, выскользнул из спальни и так же тихо прокрался в гостиную. встал на пороге, привыкая глазами к более темной обстановке комнаты. едва-едва вдохнул, словно пробуя помещение на запах — веяло чем-то домашним. сделал пару шагов к дивану, стараясь не издать ни малейшего шороха. впервые за время жизни в этой квартире попов заметил, насколько громко стучали секунды на часах в гостиной. а может, это его сердце просто билось так оглушительно, что звучало отовсюду. чтобы уместиться даже на разложенном диване, Антону пришлось подогнуть ноги и вжаться головой в плечи. он натянул плед до самого носа и подложил руку под голову. морщинка между его бровей впервые разгладилась так, что была почти незаметна. длинные светлые ресницы казались еще длиннее. неровно стриженные волосы растрепались так сильно, что это было даже по-своему элегантно. арсений подавил улыбку, но не смог подавить тянущее ощущение где-то внизу живота. по всему его замерзшему телу словно пролилось тепло лишь от того, насколько красив был Антон, когда спал. подойдя совсем близко, попов сел на корточки перед диваном. никакая совесть больше не кричала ему вернуться в постель. рука, словно ведомая чем-то неведомым человечеству, сама потянулась вперед: арсений ласково и едва ощутимо коснулся тыльной стороной пальцев лба мальчика. чувствуя жар от кожи, мужчина нахмурился на мгновение, но затем отвлекся на то, чтобы убрать упавшую на глаз Антону челку. уже перестав себя как-то сдерживать, попов провел подушечками пальцев по коже на висках, по торчащей из-под одеяла руке, по переносице и мягким непослушным волосам непонятно-светлого цвета. поправил плед, отодвинул подальше книгу, которую парень взял из стоящего рядом стеллажа, чтобы занять себя чем угодно, лишь бы не выходить из комнаты. немного подумав, оторвал от себя последние остатки здравого смысла, за который судорожно хватался последние дни, как утопающий за соломинку, и склонился совсем близко. прикрыл веки. и, читая себе оправдания, что он проверял повышенную температуру своего ученика, едва коснулся губами его лба, уткнувшись носом в макушку. кожа у Антона и впрямь была не по-здоровому горячая, а волосы пахли арсеньевым шампунем. правую сторону лба самого попова чуть закололо призрачным прикосновением. смутно ругаясь под нос, арсений встал, вытер тыльной стороной ладони лоб и отвернулся — все рывками, не давая возможности остановиться, остаться. дрожащими руками взяв с тумбочки чашку с остывшими остатками чая с лимоном и грязную тарелку из-под ужина, попов двинулся к двери. у порога обернулся, глядя на то, как мальчик укрылся во сне еще сильнее, оставляя над одеялом только макушку с взъерошенными волосами. арсений сжал внутри себя каждую чертову бабочку в сильный советский кулак, пытаясь раздавить непонятные (скорее просто непривычно сильные) чувства, вышел из гостиной и отнес посуду на кухню. не стал мыть, чтобы не шуметь, на обратном пути закрыл дверь к Антону и заставил себя не останавливаться. прошел в спальню к жене, лег обратно в остывшую постель. подтянул к себе ноги. подложил голову под руку. и не смог уснуть все равно. хотя он и так знал, что бы ему приснилось.