Пурпур

       Под утро Скалл все-таки отрубился, чтобы проснуться от жуткого шума внизу.        Натянув кое-как ботинки и куртку, он спустился на первый этаж и ориентируясь на звуки пришел к эпицентру одного локального апокалипсиса. Им стала просторная зала в середине которой был тяжелый деревянный стол…перевернутый.        Картина открывалась прелюбопытная.        Новоиспеченное семейство разделилось на три минигруппы: Фонг и Лар Милч закрывали своими широкими, и не очень, спинами мужчину и женщину в униформе прислуги. Их противниками выступали Реборн, от чьих резких холодных слов женщина всхлипывала, а мужчина вздрагивал, и Верде, судя по всему предлагающий несчастным подозрительное то ли успокоительное, то ли снотворное, но с такой маньячной улыбкой, что он прекрасно понимал военную, державшую ученого подальше и от испуганных людей и от себя. Единственным представителем третьей группы являлась Вайпер. При свете дня становилось видно как хрупка чужая фигурка и насколько тонкие белые запястья. Конечно, это ни о чем не говорило, и лицо скрывал капюшон, но интуиция Скалла настаивала, что это девушка, и он не собирался с ней спорить. Развернувшимся действом Вайпер явно наслаждалась.        Подобравшись ближе, он решил все же уточнить интересующие его вещи: — Вайпер…что происходит? — Завтрак. — кажется треснули стекла в окнах. — А где Луче? — Уехала по делам.        Исключительное удовольствие, не смог перекрыть даже командный рявк Лар Милч и ответное шипение Реборна. Фонг улыбался. Верде тоже.        Лучше он в городе позавтракает.        Пробравшись по стенке на улицу, он запрыгнул на родной мотоцикл и газанув, малодушно сбежал с утреннего приема пищи.        Дорога до города заняла час. Он никогда не ездил медленно, не умел. Только выжимая из своего транспорта всё, не тормозя и не сбавляя скорости, не уступая дороги…и ему понадобился час. Значит в дом Луче он вернется хорошо если к вечеру. Интересно, кто-нибудь заметит его отсутствие? Верилось с трудом.        В первую очередь Скалл заскочил в небольшую уютную кафешку оказавшуюся на его пути. В коже и цепях, весь фиолетовый, с мотоциклетным шлемом в руках, он принес в это тихое место частичку хаоса. Особенно шумом, который всегда сопровождал его. Начиная от рева мотора и заканчивая громким шагом.        Горячая и вкусная еда сделала мир лучше и светлее. Замечательнее. А следом узкие мощеные улочки и маленький красочный домик.        Он неловко здоровается со старой подозрительной соседкой, улыбается её темноглазому лукавому мужу, прежде чем ввалиться в своё обиталище. Здесь прохладная темнота и жуткий бардак. Множество мелких незначительных вещей, чудесным образом согревающих и вызывающих улыбку. Скалл всегда был и будет барахольщиком. Он стаскивает все свои маленькие волшебные штучки в откопанные коробки и выставляет на улицу. Местные разберут. Ему жалко свое богатство, но куда жальче, если его разобьют и растопчут люди в первый же день перевернувшие стол.        Лукавый старик наблюдает за ним с улыбкой. Он подходит, разглядывает, подслеповато щурясь, внутренности коробок. У старика отменный вкус и цепкие руки. Он вытаскивает на свет новенькую пластинку Ива Монтаны. Спрашивает кряхтя: с чего такая щедрость?        Скалл смеётся: слишком редко он его слушает, пускай и любит по-своему.        Они разговаривают, болтают, вытаскивают вдвоем патефон и по улице разливается «Старый Париж». Все становиться легче, мягче, нежнее…        По итогу, у него всего одна сумка, прекрасно умещающаяся на мотоцикле. Скалл прощается со стариком и его, самую малость подобревшей, женой, с прикормленной дворовой кошкой, с Монтаном и с этим местом, мирным, добрым, солнечным.        Он возвращается в дом Луче уже ночью и подходя к входной двери слышит звон стекла и командный крик Лар Милч.