Мосты

***              Когда прибыла пицца, Скалли встретила Малдера в дверях своего номера и забрала вегетарианскую, оставив ему пепперони.              Она улыбнулась и поблагодарила его, но закрыла дверь за собой, намереваясь съесть свой ужин в одиночестве.              Малдер проглотил свою пиццу и запил ее теплой содовой, после чего принял антацид. Скалли была не так уж неправа, говоря о возрасте и жизни в дороге. Он помнил времена, когда мог обходиться фаст-фудом и минимумом сна в течение нескольких дней, прежде чем это начинало сказываться на его здоровье. Сегодня он долго выбирал из жалкого списка аналоговых телевизионных каналов на маленьком телевизоре, прежде чем приглушил звук и стал прислушиваться к доносившимся из номера Скалли звукам. Он услышал шум включенного душа, потом глухой удар – вероятно, от соприкосновения чемодана со стеной. Достав ноутбук, он еще немного поискал в Сети информацию о странных феноменах в окрестностях, а затем попробовал подключиться к Netflix, однако wi-fi в мотеле был слишком медленным. Тогда Малдер переоделся в тренировочные штаны и футболку и в течение добрых десяти минут пялился в стену, прежде чем взял с телевизора ключи и в одних носках вышел в ночь, направившись к двери Скалли.              У них обоих были запасные ключи от номеров друг друга – это стало для них обычной практикой много лет назад. После нескольких опасных для жизни ситуаций ты вряд ли захочешь снова отстреливать замки и выбивать окна, пока твой напарник зовет на помощь, если есть возможность попросить при регистрации два ключа вместо одного.              Он раздумывал над тем, чтобы сначала постучать, вместо того чтобы рисковать снова вызвать ее гнев, но они долгое время жили вместе, и именно этим он и хотел сейчас воспользоваться. В последнее время она стала заходить к нему домой без стука. В итоге он немного послушал под дверью и, ничего не услышав, вставил ключ-карту в замок и чуть приоткрыл дверь.              – Скалли? – осторожно позвал он, просовывая голову в узкую щель.              Она сидела на кровати в голубой шелковой пижаме, подтянув колени к груди и упираясь в них лбом. Она подняла голову, когда он вошел, но не выглядела испуганной или даже раздраженной его появлением, отнесясь к этому так, словно ожидала его. Ее лицо приобрело розоватый оттенок – от усталости или после душа он не мог определить. В номере стоял стойкий запах ее кокосового шампуня.              – Привет, – отозвалась она. Ее прежняя отстраненность, казалось, смылась вместе с дневной пылью. Ее волосы были распущенными и все еще немного влажными. Ему нравилось, что она их отрастила. Малдер ожидал, что она подстрижет их после возвращения к полевой работе, но она этого не сделала, и он наслаждался прикосновением к ним, когда они шли бок о бок.              Малдер закрыл за собой дверь, убрал обе ключ-карты в карман и ступил в глубь номера. Она не включила телевизор, ее ноутбук лежал на столе у противоположной стены. Никаких книг, никакого телефона. Было еще слишком рано даже для Скалли ложиться спать. Все это в совокупности означало, что ее мозг усиленно работал.              Малдер уселся на кровать рядом с ее голыми пальцами ног, убранными под одеяло. Она немного расслабилась в его присутствии, что было заметно по языку ее тела. Он положил руку ей на бедро и принялся мягко массажировать. Скалли вопросительно изогнула бровь, словно бы спрашивая, каковы его дальнейшие намерения, и он успокаивающе улыбнулся, давая понять, что ничего такого не подразумевал.              – Расскажи мне, Скалли, – тихо попросил он.              – Что рассказать?              – То, что ты НЕ рассказываешь мне об этом деле. О тебе и этом деле.              Она довольно долго не отрывала от него взгляда, дыша глубоко и размеренно. Он ожидал ее ответа, немного опасаясь, что она снова закроется от него.              – Почему тебе так неприятно смотреть на эти снимки? – низким нежным голосом продолжил он и заметил, как она чуть поморщилась, тем самым давая ему понять, что она не ожидала от него подобной наблюдательности.              Скалли вздохнула и попробовала заговорить, но как будто бы не могла найти нужных слов. В итоге это свелось к бессвязному бормотанию:       – Я не… это не… я даже не… – Она издала то ли раздраженный, то ли болезненный вздох и закрыла глаза.              Ему стало очевидно, к чему все вело. Или, точнее, к чему не вело. Малдер склонил голову, всем своим видом выражая внутреннюю решимость.              – Ладно. – С этими словами он встал и подхватил ее на руки прежде, чем она успела его остановить.              – Малдер, какого черта ты делаешь?!              Он плюхнулся на кровать и устроил ее между ног. Откинувшись на спинку, он полностью обвил ее своим телом, так что она оказалась в удобном «коконе», но при этом сидела к нему спиной. Он потянулся и выключил прикроватную лампу, так что комнату теперь освещал только слабый свет, льющийся из ванной.              – Малдер, это не… мы не можем… – Ее протест был искренним, но ее голосу недоставало силы. Она понимала, что он делал, и шла у него на поводу.              Они проделывали это, когда жили вместе, чтобы помочь ей разговориться – помочь открыться, когда она была напугана или не уверена в себе. Когда их отношения были интимными. Но сейчас они таковыми не являлись – не вполне. И в каком-то смысле они были на работе, которая требовала соблюдения определенных правил.              – Уважь меня, Скалли, – произнес он в макушку ее пахнущих кокосом волос. – Давай притворимся на пару минут, что я тебе все еще нравлюсь, ладно? И позволь мне сделать это для тебя.              – Малдер. – Скалли прижалась чуть ближе к нему, повернув голову в его сторону, но не поднимая взгляд, и добавила таким редким для нее в последнее время тихим и проникновенным голосом: – Малдер, я по-прежнему тебя люблю, и ты это знаешь.              Малдер сделал глубокий вздох, позволяя развязаться тугому узлу в животе. На какой-то краткий миг он уткнулся лицом в изгиб ее шеи.              – Хотелось бы верить, – ответил он, потому что она продолжала это делать – манить его такими маленькими признаниями, разрывавшими ему сердце. – Ладно, давай. Поговори со мной.              – Я… даже не знаю, если я…              Он энергично растер ее руку, давая понять, что не потерпит никаких возражений.              – Ну же.              Он ощутил, как она издала протяжный вздох, когда ее спина скользнула по его груди. Какой-то затянувшийся момент они сидели в тишине, но он знал, что ей нужно еще немного времени, чтобы создать связь с ним, открыться ему. Однако он забеспокоился, почувствовав, как она задрожала. Дрожь была чуть заметной, однако он знал ее, знал ее тело, и потому это не ускользнуло от его внимания.              – Не знаю, значит ли это хоть что-нибудь, – начала она, – но я кое-что вспомнила. Когда ты показал мне снимок, предположительно, Черноглазых детей… не знаю… напомнило ли мне это о чем-то. Но… мне кажется, я вспоминаю что-то со времени моего похищения. – Слишком много неопределенных местоимений в одном предложении для любящей точные формулировки женщины. Ее голос опустился до шепота, тонкого и дрожащего. Малдер подсознательно привлек ее еще ближе к себе в попытке оказать ей молчаливую поддержку. – Когда я увидела тот снимок… - продолжила она, – у меня возникло какое-то… неприятное… ощущение в животе. И я помню… место, похожее на бетонную лестницу. Тошнотворно желтый свет. И там холодно. Мне очень холодно. Не знаю.              – Думаешь, эти появления детей связаны с теми, кто забрал тебя? – спросил он почти что ей на ухо.              – Не могу сказать, не знаю. Мне трудно вспомнить. Боже, Малдер, прошло уже больше двадцати лет… Это не должно до сих пор беспокоить меня.              – Разумеется, должно. Ты же доктор, ты и сама должна это понимать. – Он чуть помедлил, а потом все же добавил: – Это до сих пор чертовски беспокоит меня.              У Скалли перехватило дыхание от удивления. Она вечно удивлялась, когда слышала, что он беспокоился о ней, за нее. И будь он проклят, если понимал, почему.              – Думаешь, шрам шерифа Астера от похищения? От чипа? – спросил он.              – У него есть шрам, но он может быть от чего угодно. – Она помолчала, а потом добавила: – Ты знаешь, где, по утверждениям очевидцев, видели те огни?              – Я нашел координаты в Сети. Похоже, что очаг их активности находится к северу от Вердада.              Она больше ничего не сказала. Малдер воздержался от вопроса, не хочет ли она проверить это место. Постепенно ее тело все больше облокачивалось на его. Она на самом деле устала. И, по правде говоря, в Вашингтоне было уже поздно, а Скалли всегда требовалось больше сна, чем ему. И она, вероятно, ощущала на себе эффект возвышенности.              Он чувствовал, как работает ее мозг, переставляя кусочки паззла в попытке сформировать очертания картины, которую они искали. Она лениво водила ногтями по его колену, и он мысленно велел своему телу не реагировать на то, что она прижималась к его паху, притом что единственной преградой между ними были его спортивные и ее пижамные штаны.              Он сделал глубокий вдох, и она сместилась в его объятиях вместе с движением его грудной клетки. Малдер провел пальцами сквозь ее волосы.              – Хочешь поискать что-нибудь по телевизору? Чтобы на какое-то время отключить мозги?              – О, так вот почему ты так много смотришь его? – с многообещающими нотками игривости в голосе спросила она.              – Если находишь подходящий плохой научно-фантастический фильм, Скалли, то можешь полностью отключить функционирование верхнего мозга. Тебе надо будет как-нибудь подсоединить меня к аппаратам, чтобы проверить этот феномен.              – Нет, верю на слово.              – В это ты, значит, веришь, в отличие от моих блестящих и инновационных теорий об устройстве Вселенной. Только в мою способность деактивировать деятельность моего верхнего мозга.              Она слегка улыбнулась и после паузы произнесла:       – Все в порядке, Малдер, можешь вернуться к себе. – Теперь ее голос звучал несколько расслабленно, мягко и нечетко, и он всем своим естеством хотел остаться с ней, пока она не уснет.              Однако же он только глубоко вздохнул и сказал:       – Ладно.              Скалли наклонилась вперед, помогая ему выбраться из кровати позади нее.              – Вафли и бекон в семь? – спросил он, направляясь к двери.              Скалли прищурилась.              – Кофе и фрукты?              – Да как ни назови… – отозвался он.              – Это совсем не одно и то же, – возразила Скалли.              Он немного помедлил в дверях, держась за ручку, и не разрывая зрительного контакта с ней.              – Скажи, если вспомнишь что-нибудь еще.              Ему не понравилось то, что она поколебала перед тем, как кивнула. Но все же он засчитал даже эту вынужденную готовность.              – Приятных снов, Скалли, – пожелал он, выходя за дверь.              – Тебе тоже.              Дверь со щелчком закрылась, разделяя их.              ***       За ужином она кажется отстраненной – тихой и погруженной в себя. Она тепло и душевно отвечает ему, когда он с ней заговаривает, и целует его в ответ, когда он встает, чтобы добавить себе картофельного пюре. Однако она вновь погружается в собственные мысли, как только он перестает вовлекать ее в разговор.              После ужина она какое-то время читает в своем любимом кресле у огня. В последнее время она не часто может позволить себе подобные занятия: она занята на работе настолько, что успевает только есть и спать. Но перед этими выходными она взяла пару отгулов, позволяющих ей вздохнуть свободнее.              В десять она отправляется в постель. Малдер говорит, что скоро присоединится к ней; может, они могут посмотреть фильм, лежа в кровати. Он поливает растения на полках у стены в гостиной, а потом вспоминает засыхающий папоротник на окне их спальни. Он направляется туда с лейкой в руках и заходит в комнату как раз тогда, когда Скалли снимает серьги и кладет их в керамическую чашку на своем туалетном столике.              Она задерживается у зеркала, наблюдая, как он поливает прихотливое растение. У него лучше получается поддерживать в них жизнь с тех пор, как они поселились в этом доме. Со всеми своими научными знаниями Скалли совершенно лишена склонности к садоводству, тогда как у него, похоже, открылся к этому талант.              – Малдер? – зовет Скалли.              – Да? – Он засовывает в почву палец, чтобы проверить, насколько глубоко впиталась вода.              – Я просто подумала… я имею в виду… если… – Она замолкает и тихо вздыхает.              Малдер вытирает палец о джинсы и поворачивается к ней лицом.              – Что? Подумала о чем?              Скалли вздыхает и пробует снова, нервно касаясь пальцами поверхности туалетного столика.              – Я просто хотела знать… мог бы ты… может быть… – Она опять останавливается, то ли потеряв мысль, то ли струсив, и переводит взгляд на кончики своих туфель. – Неважно, – добавляет она. – Ерунда. – С этими словами она разворачивается и подходит к шкафу.              Малдер опускает лейку и подходит ближе к ней.              – Скалли?              Она качает головой, достает из шкафа ночную рубашку, бросает ее на кровать и говорит:       – Забудь об этом.              Малдер обходит кровать и перехватывает ее руку, когда она намеревается расстегнуть блузку. Она до сих пор не сняла рабочую одежду и немного сбивает его с толку своей красотой.              – Эй, – говорит он, костяшками пальцев слегка проводя по ее ключице. – Ты хотела о чем-то спросить? Так спрашивай.              Она не отрывает взгляда от его руки, переступая с ноги на ногу. Его нежность как будто бы производит нужный эффект, потому что она вздыхает и снова пробует, однако и эта попытка ни к чему не ведет.              – Скалли?              Он видит, как напрягаются мышцы ее шеи, когда она с трудом сглатывает. Она качает головой.              – Ладно, давай попробуем кое-что, – предлагает Малдер. – Немного облегчим тебе задачу. Иди сюда.              – Малдер, что ты?..              – Просто доверься мне, Скалли. Ну же.              Подведя Скалли за руку к кровати, он усаживает ее, снимет с нее туфли и устраивает у себя между ног, так что она опирается на его грудь. Он выключает ближайшую лампу, окутывая их тенями, и накрывает ее одеялом. Ему тепло и удобно в таком положении, и он надеется, что она чувствует то же самое. По крайней мере, ее глубокое дыхание в такт его собственному звучит многообещающе.              – Теперь, – начинает он, – тебе не надо на меня смотреть. Никто не видит тебя. Можешь притвориться, что никто никогда не узнает. Утром я проверял комнату на предмет прослушивающих устройств – все чисто. Никто не сможет доказать, что ты это сказала, что бы это ни было. Так что… спрашивай, о чем бы ты ни хотела спросить меня.              Его чрезмерные усилия вызывают у нее тихий смешок, но все ее тело по-прежнему напряжено.              Он дает ей время собраться с мыслями и набраться храбрости. Прижавшись губами к ее макушке, он шепчет:       – Это я, Дана. – Это интимное обращение делает свое дело.              – Завтра у меня ежегодное МРТ, – тихо признает она и снова сглатывает. – Это стандартная процедура, чтобы убедиться, что я по-прежнему… здорова. Никакого рака и опухоли. Просто…              Малдер пытается унять внезапное неприятное ощущение в желудке. Неотступный страх перед тем временем постоянно с ним, словно невидимый покров. За всю его жизнь ничто не пугало его сильнее. Он изо всех сил старается, чтобы страх и напряжение не отразились в его теле, чтобы она не почувствовала этого.              – Просто что? Что-то не так? У тебя появились симптомы?              К счастью, она быстро разуверяет его.              – Нет, нет, ничего такого, я в порядке. Обещаю, – говорит она успокаивающим тоном и сжимает его ладонь. Узел в его животе немного ослабляется. – Просто… – Она вздыхает, и он различает самоуничижительные нотки в ее голосе.              Он проводит пальцами по ее щеке, и она чуть склоняет голову, усиливая контакт.              – Ты все равно боишься результатов?              – Вообще-то, нет. Я хочу сказать, что такая возможность всегда у меня на уме, но… к настоящему времени у меня достаточно чистые результаты, так что я не… ожидаю, что он вернется.              – Тогда расскажи, в чем дело.              Он толком не видит ее лица под таким углом, но чувствует в ее теле и дыхании, когда ее глаза наполняются слезами.              – Я просто терпеть не могу саму процедуру, – шепчет она и испускает судорожный самоуничижительный смешок. – Просто… она не болезненная, просто… звук и ощущение… они возвращают меня назад в то время, а я совсем не хочу снова его переживать.              Он теснее смыкает кольцо объятий и оставляет долгий поцелуй на ее виске.              – О, Скалли… разумеется, это трудно. Почему ты чувствуешь себя неловко, признаваясь в этом? Эти воспоминания пугают и меня.              – Мне жаль, – шепчет она.              – О чем, бога ради, ты сожалеешь?              Они долгое время сидят молча, но это уютная, сближающая тишина.              – О чем ты хотела меня спросить? – тихо спрашивает он.              Она вновь не торопится отвечать, и он понимает, что вот она – самая трудная для нее часть. Ее дальнейшие простые слова едва не разбивают ему сердце:       – Ты пойдешь со мной?              Он издает болезненный вздох.              – Ты делала это каждый год? – уточняет он.              – Да.              – И каждый год испытывала подобные затруднения?              Она медлит и потом шмыгает носом.              – Да.              – И никогда не просила меня сходить с тобой? Или встретить тебя позже и угостить мороженым?              Она издает лишенный юмора смешок.              – Нет.              – Скалли, разумеется, я пойду с тобой. Тебе надо было попросить меня об этом семь лет назад.              Она закрывает глаза и больше облокачивается на него.              – Я просто… мне кажется, что я должна сама с этим справиться. Это полезная практика, помогающая мне контролировать собственное здоровье, быть ответственным человеком. Я врач и знаю, что означают эти процедуры, как они работают. Я всегда сама заботилась о состоянии своего здоровья.              Он стискивает ее руку и накрывает ее живот открытой ладонью.              – Знаю. И знаю, что ты вполне на это способна. Но я рядом и я люблю тебя. И если мое присутствие, пусть даже только в приемном покое или на парковке, хоть немного поможет тебе почувствовать себя лучше… что в этом плохого?              Он чувствует, что она постепенно принимает сказанное: она немного вытягивает ногу и медленно выдыхает. В конце концов он слышит ее чуть слышное:       – Спасибо.              – Всегда пожалуйста. – Слова легко срываются с его губ, и, в отличие от многих обещаний, в выполнении которых он не до конца уверен, это останется нерушимой клятвой несмотря ни на что.              К его удивлению, она добавляет:       – А теперь ты. Чтобы было честно, расскажи мне что-нибудь личное – что-нибудь, что ты боишься признать.              Он долго размышляет над ее просьбой, а потом решает рискнуть, потому что она попросила с такой ранимой честностью, потому что когда она лежит в его объятиях такая расслабленная, красивая и доверчивая, он не в силах ей отказать.              – Я боюсь, что ты умнее, чем я, – говорит он.              – Правильнее «умнее меня».              Малдер стонет и утыкается лицом ей в шею.              – О, Господи Иисусе, Скалли, ты пытаешься меня убить?              Она смеется, и искренняя сладость этого звука стоит его собственного унижения.              – Да брось, Малдер, я тебя дразню.              Он делает глубокий вдох, но не отвечает.              Она ощущает это.              – Эй, – тихо зовет она, перемещаясь и поворачиваясь лицом к нему. – Ты же на самом деле так не думаешь, верно?              Он проводит рукой вверх и вниз по ее ноге, успокаивая не только себя, но и ее. Прикосновение к ее коже успокаивает его.              – Скалли… у тебя блестящий ум. Ты много всего знаешь о науке, и истории, и… обо всем… и иногда… мне кажется… что тебе следует быть с кем-то, кто может дебатировать с тобой на эти темы лучше меня. С тем, кто может тебе соответствовать.              Скалли качает головой.              – Малдер, я не умнее тебя. Твой интеллект ничуть не ниже моего. Мы оба видели результаты тестов наших IQ. Ты с отличием окончил Оксфорд. Я просто больше сосредоточена на точных науках. Я коплю факты и держусь за них, как за спасательные жилеты, используя их, чтобы понять устройство Вселенной. Я стремлюсь все систематизировать и постоянно прибегаю к прецедентам. Ты же открываешь что-то новое и не чураешься перемен. У меня нет твоего видения мира. Порой мне кажется, что я торможу тебя.              Малдер вздыхает, не отрываясь от ее волос.              – Что ж, тогда… может, из нас получается неплохая команда.              – Сам знаешь, что так было и всегда будет. – Он верит в то, что она действительно имеет это в виду, но она не принимает его согласие за чистую монету. – Откуда это вообще пришло?              Он снова обдумывает свой ответ, и она позволяет ему это. Тишина никогда не разделяла их.              – Скалли, я просто парень в доме посреди поля с наполненной безумными теориями жизнью, предрасположенностью к иррациональным и иногда нездоровым навязчивым идеям, разрушенной карьерой и историей похищений близких ему людей. Ты блестящий врач, каждый день спасающий детей. У тебя есть семья и друзья, которые, я уверен, скучают по тебе. Почему ты здесь, Скалли?              Ее дыхание становится глубже. Она смотрит на него, стремясь заглянуть ему в глаза даже в полумраке, но он не может поднять взгляд выше ее бедра.              – Я здесь, потому что хочу здесь находиться, Малдер. Потому что когда я с тобой… я не считаю себя разочарованием. Я чувствую себя… стоящей.              Он этого не ожидал.              – О чем ты?              Она выдыхает через нос и на мгновение закрывает глаза.              – Малдер, на случай, если ты не заметил, за моей стервозной манерой поведения и высокомерием, когда дело касается науки, медицины и протокола ФБР моя уверенность в себе как личности может быть… довольно низкой. Мне нужно одобрение окружающих. Очень нужно. Тебе нет. Ты веришь в себя. Даже когда весь мир словно бы ополчается на тебя. И ты веришь в меня.              – Скалли, я просто давно уже отказался от попыток получить чье-либо одобрение, потому что это было бесполезно. До того, как ты появилась и по какой-то причине… осталась. Но в твоем случае все иначе, Скалли. Я не единственный, кто видит, какая ты замечательная.              Она качает головой.              – На их условиях, может быть. Но это не настоящая я. Не… та я, которую, мне бы хотелось, чтобы они любили. Только ты, – шепчет она, и упомянутая неуверенность проникает в ее голос. Ее беспокойство за него придали ей храбрости лишь на какое-то время. – Я здесь, потому что ты заставляешь меня поверить в себя, когда я сама на это не способна. Потому что ты заставляешь меня улыбаться, когда никто больше не может. Потому что ты лучший мужчина из всех, кого я когда-либо знала.              Малдер ничего на это не отвечает – он просто не в состоянии. Что-то внутри него – тот маленький мальчик, которому казалось, что его родители до конца своих дней сожалели о том, что это не он исчез тогда, впитывает ее слова, словно умирающий от жажды – воду. Он чувствует себя одновременно сломленным и излеченным незамутненной искренностью, увиденной им в ее чистых голубых глазах. Он крепче обнимает ее, пряча лицо в ее волосах, и притворяется, что к глазам не подступили слезы. Какого черта он сделал, чтобы заслужить ее?              Скалли перемещается и поворачивает голову. Она трется носом о его голову, пока он не поднимает ее и, оказавшись к ней лицом к лицу, позволяет ей накрыть его губы своими. Их поцелуи медленные, нежные, исполненные эмоций. На вкус она как соль, и имбирный эль, и мятный леденец. Когда они отстраняются, чтобы вдохнуть, Скалли мягко ему улыбается.              – А теперь будем смотреть кино?              – Хм-м. – Он многозначительно поводит бровями. – У меня есть идея получше.              Она взвизгивает и смеется, когда он подхватывает ее на руки и бросает на матрас, наваливаясь на нее сверху.        ***              Дана Скалли прислушивалась к слабому бормотанию телевизора по другую сторону стены.              Стоило ей только закрыть глаза, как за опущенными веками начинали вспыхивать образы из нечетких и едва осознаваемых воспоминаний. В конце концов она откинула одеяла, схватила со стула у стола свой пиджак, накинула его на плечи поверх пижамы и, надев туфли, вышла за дверь.              Ночной воздух все еще был комфортно теплым. Темнота и тишина обволакивали ее. Она прислонилась плечом к дверному косяку и принялась рассматривать многочисленные звезды. Теплый ветерок пустыни ласкал ее кожу, и ей хотелось, чтобы он символически унес прочь запертые в ее сознании образы.              По большей части Скалли всегда устраивало одиночество. Она находила определенное умиротворение и безопасность в собственной компании. Ей время от времени нужно было погружаться в себя в поисках самоидентификации и смысла. Контроль, даруемый уединением, помогал ей прочнее стоять на ногах. Живя в семье со столь многочисленными родственниками, Дана вечно вынуждена была бороться за пространство и время для себя против постоянного натиска суматошных братьев и сестры. У нее не было собственной комнаты, пока Мисси не уехала в колледж. Но в то же самое время Скалли знала, что не была такой независимой, как казалась (или хотела казаться). Она нуждалась в людях, но только на своих собственных условиях и в лично ею установленных рамках. Но, как бы то ни было, она в них нуждалась – и довольно сильно. За последний год она чаще, чем когда-либо, стала замечать, как часто мысленно относила себя к «одной из женщин семьи Скалли». В течение долгого промежутка своей жизни в конце дня они собирались втроем: Дана, ее мать и Мелисса. Когда Дана была совсем юной, ее бабушка со стороны матери была частью этого круга. И еще какое-то время – сестра ее матери, Кэти, когда работа дяди Майкла привела их в Калифорнию. Но удар забрал бабушку, когда Скалли училась в средних классах, а потом и тетя Кэти умерла в первый год Скалли в Бюро. Следом Мисси. Теперь… ее мать.              Дана всегда ожидала, что однажды может остаться последней из женщин Скалли. Она была самой молодой, в конце концов. Но никогда не думала, что это произойдет так быстро. И где-то на задворках своего разума она рассчитывала, что у нее будет дочь. Или племянница. Она открыла глаза и глубоко вздохнула, подавляя воспоминание о запахе кожи Эмили.              Иногда мать совсем не понимала ее, в отличие от Мисси. Порой же Мисси с ее врожденной бесшабашностью была как никогда далека от истины, а вот их мать проявляла неожиданную проницательность относительно того, как работает разум ее дочери. Но даже когда ни одна из них не понимала ее, ее женский круг неизменно поддерживал ее. Это было уютное гнездо, в которое она могла заползти. Краткий телефонный звонок. Электронное письмо или неожиданная поздравительная открытка. Невысказанная истина заключалась в том, что, попроси она, и любая из них готова была протянуть ей руку помощи – руку человека, безоговорочно любившего ее. Иногда пережитые ею потери было слишком тяжело перенести. Словно любой человек в ее жизни в конце концов покинул ее. Даже ее дети.              Она любила своих братьев, но они толком не знали ее. Малдер по-прежнему оставался с ней, и это пугало ее во многих смыслах. И одновременно поддерживало ее.              Скалли проверила, в кармане ли ключ от номера, на случай, если дверь закроется за ней, и сделала несколько шагов к боковой дорожке. Она вновь закрыла глаза на целую минуту, ощущая ветер и раскинувшееся пространство вокруг нее. Бесконечные просторы заставляли ее одновременно чувствовать себя связанной с Вселенной и в то же время очень маленькой и одинокой в ночи. Где-то на востоке из темноты донесся вой койота.              Когда Скалли открыла глаза, какое-то мимолетное движение вдали привлекло ее внимание. Она всмотрелась в темноту, окутывающую одинокий фонарный столб на дальнем краю парковки. Под желтым светом стояли две фигуры, одна из которых была выше другой. С такого расстояния в подчеркивающем лишь силуэты свете она не могла определить пол или возраст – только то, что это люди.              Эти двое выглядели в точности как те, которых она видела по прибытии в Вердад. Скалли напрягла зрение, чтобы поподробнее рассмотреть их, но чем больше она смотрела, тем менее четкими казались эти темные фигуры. Она повернулась и оглядела все здание вплоть до крошечного офиса менеджера. На улице никого не было. Слабый свет горел за занавесками пары окон ближе к концу здания. Она перевела взгляд на окна номера Малдера, но они были темными.              Когда она вновь посмотрела на парковку, оказалось, что фигуры покинули круг света от фонаря.              Они стояли ближе.              Скалли выпрямилась, мгновенно переходя в режим боевой готовности и чувствуя, как волоски на ее руках встают дыбом. Пальцы машинально потянулись к пояснице, но оружия при ней не было. Две темные фигуры стояли рядом с багажником припаркованного пикапа меньше чем в 30 метрах от Скалли. Они не могли так быстро преодолеть это расстояние, тем более бесшумно.              Скалли не могла разглядеть лиц, но нутром чувствовала, что они смотрели прямо на нее – это было примитивное ощущение добычи, выслеживаемой хищником. Фигуры неестественно замерли, поднятые капюшоны придавали слегка анималистические черты их силуэтам. Пульс Скалли ускорился, в крови забурлил адреналин. Пистолет по-прежнему оставался в номере, но коротенькое расстояние между ней и безопасным укрытием казалось настоящей бездной. Во рту пересохло, кожу начало покалывать от жуткого ощущения чего-то совершенно неправильного. Фигуры казались темнее окружающих их теней, словно неестественное затемнение посреди солнечного дня. У нее вдруг возникло ощущение, что если она заговорит, реальность может рассыпаться в прах.              Скалли всего на секунду отвернулась, чтобы снова посмотреть на окна номера Малдера, инстинктивно обращаясь к напарнику в минуту опасности, но они оставались темными и безмолвными. Когда она обернулась обратно, дети исчезли.              Резко втянув воздух, Скалли сделала три быстрых шага назад к двери своего номера. Она обернулась через плечо, щурясь в относительной яркости, когда осматривалась, чтобы убедиться, что никто не проник внутрь следом за ней. Она распахнула дверь, проверяя, нет ли кого-нибудь за ней. Подойдя к столу, она взяла с него пистолет и снова вышла в ночь.              С оружием наизготовку и вытянутыми вперед руками Скалли проверила парковку и пространство перед зданием. Она прошла мимо нескольких дверей в обоих направлениях в поисках открытых мест. В конце концов она выкрикнула в сторону парковки: «Есть там кто-нибудь?», но ответом ей была лишь тишина. Однако ощущение страха никуда не делось.              По возвращении Скалли обыскала каждый сантиметр комнаты и ванной, а потом дважды проверила замок на двери.              Она положила пистолет на ночной столик и плюхнулась на кровать. Ее трясло: и без того уставшее тело дрожало от остаточного адреналина. Смутное ощущение неправильности происходящего не проходило, и в памяти вдруг всплыли слова Мариэлы: «И все ваши инстинкты твердят вам, что это место небезопасно, что тут что-то дурное или… ядовитое».