Мосты

***              Жар снова усилился к ночи, и вот он уже лежит в постели, погружаясь в обрывочные сны вперемешку с видами их спальни и воспоминаниями о беге по темной улице с осознанием того, что Скалли где-то там, но он не может ее найти. Но это нереально – по крайней мере, думает он, не сейчас. Сейчас она дома, в безопасности, и несколько раз заходила проведать его. Ее прохладная рука касается его лба, и он слышит ее тихое обеспокоенное бормотание. Он отличает ее прикосновения врача от прикосновений возлюбленной, но порой они сливаются, стоит ему очутиться в роли пациента. И так было еще до того, как они стали любовниками. Может, они всегда были любовниками.              – Малдер? Проснись на минутку. Пора принять лекарство. Надо понизить жар.              – Ммсплю…              – Знаю. Но ты слишком горячий, и мне бы не хотелось запихивать тебя в ванную со льдом, так что тебе надо выпить немного ибупрофена. Открой глаза ради меня. Ну же.              Ее нежная, но настойчивая ладонь ложится ему на затылок, и она помогает ему приподняться и опереться на локоть. Боже, его мышцы болят, словно он пробежал марафон. Это всего лишь грипп, но в новостях говорили, что это какая-то особенно неприятная разновидность, и, как же они, мать их, правы. Он рад, что Скалли до сих пор не сказала «я же говорила» насчет его отказа сделать прививку от гриппа (она, вероятно, просто ждет, когда он уже не будет при смерти). Сама она сделала прививку два месяца назад. И этому он тоже рад, потому что не хочет видеть, как она проходит через нечто подобное.              – Ну же, еще чуть-чуть… – Она подносит стакан с водой к его губам, и он пытается взять его, но она не позволяет, и, вероятно, оно и к лучшему.              Его горло горит, когда он с трудом проглатывает таблетки. Вода смягчает его – во рту сушь, как в пустыне.              – Хорошо, хорошо, – успокаивающе говорит она, ставя стакан на ночной столик и помогая ему снова устроиться в его коконе. – Поспи еще немного. – Она убирает волосы с его лба, и хотя его кожа кажется какой-то колючей и странной, ее желанное прикосновение производит на него успокаивающий эффект. Пальцами второй руки она едва ощутимо касается его запястья, измеряя пульс.              – Не мог тебя найти, – бормочет он в подушку.              – Что? Ты меня звал? Я просто была в…              – Нет. Давным-давно. Тебя забрали, а я не мог… не мог найти тебя…              Она какое-то время хранит молчание, и он уже почти засыпает. Он трудом держит глаза открытыми, смутно задумываясь о том, что, возможно, тревожит ее, но просто не в состоянии фильтровать свои мысли.              – Ты нашел меня, Малдер, – говорит она. – Я здесь и никуда не ухожу.              Он удерживает ее за руку.              – Никуда не уходи, – хрупким и гулким голосом просит он.              – Я никуда и не ухожу, – повторяет она, и он чувствует прикосновение ее губ к своему лбу, так что запах ее кожи рассеивает туман, заволакивающий его чувства. – Спи, милый. Ты в порядке, – шепчет она.              – Сплю, Ска…слии…              – Ш-ш. Я буду рядом, обещаю.              Когда он просыпается шесть часов спустя, его кожа покрыта испариной, но голова прояснилась. Жар наконец спал, оставив после себя благословенный покой и отчаянную усталость. Тонкий лучик света проникает в окно и падает на копну рыжих волос – на Скалли, спящую на кровати рядом, так и не сняв брюк, блузки и сережек. Их пальцы переплетены. Она все еще здесь.              Он протягивает руку и гладит ее по щеке, стараясь быть осторожным, но она все равно просыпается. Она беспокоилась, неся бдение у его постели – доктор на вызове.              – Малдер? Ты как?              – Ш-ш, я в порядке. – Он продолжает гладить ее по щеке, когда она приподнимается и ложится так, что теперь их лица на одном уровне. – Мне лучше, – говорит он.              – Да? – Ее неловкая со сна рука касается его лба, и хотя она чуть не тыкает его пальцем в глаз, он улыбается. – Лоб уже не горит, – подтверждает она. – Это хорошо… – Она откидывается обратно на матрас, на мгновение закрывая глаза, а потом вновь подбирается. – Ты голоден? Тебе что-нибудь приготовить?              Он качает головой и приглаживает ее взъерошенные волосы.              – Мысль о еде уже не кажется такой жуткой, но все нормально, поспи еще. Мы поедим, когда солнце встанет полностью.              – Уверен? Если ты голоден, тебе следует…              – Тише. Я в порядке.              Она на мгновение удерживает его взгляд.              – Попей еще. – И это не просьба.              – Ладно. – На этот раз он сам берет стакан, и она явно слишком устала, чтобы оказать ему помощь.              Вновь откинувшись на подушку, он смотрит на свою возлюбленную в свете раннего утра, мягко водя пальцем по ее щеке.              – Ты симпатичная, – говорит он.              Скалли фыркает и отводит взгляд.              – У тебя галлюцинации.              Но он просто качает головой и продолжает прикасаться к ней.              – Нет, это правда.              Она вздыхает и решает не развивать эту тему. И хотя она не отвечает, он знает, что она принимает это к сведению.              – Спасибо за заботу обо мне, – говорит он.              Скалли закрывает глаза и тихо хмыкает.              – Может, если бы ты сделал прививку от гриппа, как я тебе говорила…              Вот оно.              – Идите сюда, доктор Скалли. – Он помогает ей снять брюки, расстегнуть блузку, чтобы она не мешалась, и устраивает под одеялами рядом с собой. Она прижимается спиной к его груди, не жалуясь на то, что он давно уже не мылся. Они вместе примут душ позже. Она, вероятно, постирает все постельное белье. Она устраивается в положении, которое, как он знает, является ее любимым, и засыпает раньше него. Он же зарывается носом в ее волосы и цепляется за нее, просто потому что может. Он знает, как часто едва не потерял ее. Годы и годы балансирования на краю пропасти и почти неизбежной расплаты. Он проигрывал эти опасные моменты в своих снах тысячи раз, держась за нее изо всех сил, пока она цеплялась за край. Но вот они лежат тут этим утром, благодарные уже за тишину, пение птиц за окном, относительную безопасность их дома и переломный момент в его простой болезни. В конце его квеста остается Скалли – только Скалли. И неважно, сколько раз он повторяет ей это, он знает, что она так и не поверила ему до конца. Но он никогда не прекратит попыток ее убедить. ***              – Малдер, ты не можешь и дальше пользоваться им, ты порежешься о стекло.              – Ну, все не так плохо, если я… ой!              – Серьезно? Что я только что сказала? Дай посмотреть.              – Да все в порядке.              – Дай посмотреть.              – Все нормально, я… вот…              – Может, прекратишь? Мы следующие.              Техник за стойкой местного магазина электротоваров подозвал их, и Малдер остановился и растерянно моргнул, осознав, что парнишка выглядел в точности, как выглядел бы двадцатилетний Мелвин Фрохики.              – Чем могу помочь? – протянул парнишка.              Скалли многозначительно пихнула его локтем в бок, и Малдер наконец вышел от ступора.              – Да, э-э… – Он протянул телефон, и Скалли воспользовалась моментом, чтобы перехватить его свободную руку и проверить маленький порез у него на указательном пальце. – Как быстро вы сможете починить треснувший экран?              – Дайте взглянуть, – сказал парнишка-Фрохики, и Малдер вложил телефон в протянутую руку техника.              Парнишка-Фрохики изучил повреждение и спросил:       – Что с ним случилось?              – О, я просто… уронил его на парковке.              Парень посмотрел на Малдера поверх очков; его темные волосы спадали ему на лоб.              – Вы его уронили? И он так сильно разбился? – заметил он с впечатляющим презрением в голосе, учитывая, что ему пришлось сильно задрать голову, чтобы заглянуть Малдеру в глаза.              – Ну… бросил его… было бы более точным определением.              Техник издал какой-то хрюкающий звук и снова принялся осматривать телефон.              – Все остальное работает?              Малдер кивнул.              – Насколько я могу судить, да. – Он смог разглядеть пропущенный звонок от их потенциального информатора, сумел перезвонить и договориться о времени и месте встречи. Но экран был разбит.              Парнишка еще немного поглазел на телефон, а потом сверился с экраном планшета, лежащего на стойке.               – Мы сейчас не особо заняты, и наш спец по экранам сегодня работает, так что мы могли бы, наверно, заменить экран в течение часа.              Малдер кивнул.              – Было бы здорово, спасибо.              – Ладно, сейчас посчитаю, во что вам это обойдется. – Он перевел взгляд на ближайший терминал, и Малдер тут же повернулся к Скалли, которая осматривала стенд с IPod’ами в паре метров от него. Он попытался ненавязчиво привлечь ее внимание к стоявшему за стойкой парню.              Скалли нахмурилась, перевела взгляд на техника и чуть склонила голову, спрашивая его, что она должна искать.              Малдер шагнул ближе к ней.              – Ты не видишь? – чуть слышно пробормотал он.              – Что именно?              – Фро-хи-ки, – прошептал он.              Скалли ненавязчиво пригляделась к миниФрохики, когда техник открыл заднюю крышку телефона Малдера, вероятно, ища идентификационный код для бланка записи покупки. Она прищурилась и перевела взгляд на Малдера, слегка пожимая плечами и как бы говоря «ну, допустим».              Малдер был потрясен до глубины души.              – Ты что, не видишь? – громче, чем намеревался, потребовал он.              Однако прежде, чем Скалли смогла ответить, парнишка принялся спрашивать у Малдера его имя, адрес и т.д., и она отошла в сторону, предоставив напарнику самому разбираться с бумажной волокитой.              Он привык к этому еще в самом начале их партнерства. Скалли была одновременно наблюдателем и любителем побродить. Если он начинал опрос свидетеля, а у нее не было какого-то важного вопроса, который бы помог пролить свет на дело, она обычно отходила в сторону и начинала изучать детали дома или офиса, стараясь лучше понять находившихся там людей – детей или коллег – которые могли оставаться где-то на периферии, но при этом обладать важной для расследования информацией. Поначалу он счел ее скучающей и равнодушной, но вскоре осознал, что она впитывала информацию, как губка, и, позволив ей бродить, прислушиваться и наблюдать, он мог почерпнуть немало полезных фактов, которые сам, возможно, пропускал.              Сегодня, однако, она казалась больше сосредоточенной на яркой витрине с iPhone'ами и последними моделями eReader'ов, таким образом, вероятно, расслабляясь после их эмоционально насыщенного дня. Это его тоже вполне устраивало. Когда они со Скалли только влюбились друг в друга – или, скорее, когда они наконец признали правду и нашли путь в объятия и личные жизни друг друга – им далеко не сразу удалось научиться расслабляться и получать удовольствие от жизни. Шутки всегда давались им без труда, как и отрывистый шепот, и улыбки тайком, уравновешивающие тьму, в которой они пребывали в силу своей работы. Но удовольствие просто ради удовольствия, как, например, поход в парк в субботу, прогулка по уличной ярмарке или взятие напрокат фильмов и просмотр их с попкорном - эти вещи отсутствовали в их жизнях так долго, как по необходимости, так и по их собственной воле, что они далеко не сразу поняли, что выделение времени на простые совместные радости было не просто нормальным, но и важным.              По ее собственному признанию, многое из того, что Скалли действительно любила, было запрятано так глубоко, что она почти перестала это осознавать. Еще до того, как «секретные материалы» вошли в ее жизнь, Скалли часто проводила вечера, работая над научными статьями или изучая данные медицинских исследований. Они не раз обсуждали это, пока жили вместе (в попытках добиться от нее более развернутых ответов на вопросы, чем просто признание в симпатии к «Элеоноре Рузвельт»), и все равно, после стольких лет, Малдер не до конца понимал, что заставляет ее уходить в себя или как давно образовалась эта привычка. В качестве защиты от братьев? От сравнений с сестрой? Из-за попыток заслужить одобрение отца? В школе? Перед мальчишками из класса с продвинутым изучением науки? Как и музыка, остававшаяся спрятанной на ее жестком диске в течение столь долгого времени, многие другие аспекты личности женщины за маской агента были скрыты по углам и тайным убежищам. Скалли почти что смутилась, когда Малдер выяснил, что ей нравится ощущение прикосновения к коже сарафанов, когда ее открытые плечи обдувает ветерок. Она была самой сильной, умной и удивительной женщиной из всех, кого он когда-либо знал, но при этом, возможно, самой трусливой, когда дело касалось признания в том, что она отличалась от того образа, который предпочла являть окружающим. Он любил любую ее сторону: каждое проявление храбрости, когда она отстаивала правду перед сенатским комитетом; каждую паническую атаку у них на кухне; каждый спасительный удар с разворота и сделанный выстрел; каждый полусонный момент, когда она заползала в его объятия после мучительного кошмара. Но сегодняшний день ясно показал ему, что она до сих пор не пришла к полному принятию его правды. Он просто продолжит настаивать на своем, пока она не поверит, даже если это займет остаток их жизней.              Этим днем он стоял рядом с ней, пока они рылись в подержанных пластинках (какого хрена, когда привычные для его юности средства воспроизведения музыки стали дорогими и винтажными??), а потом сидел рядом в нагревшейся машине с открытыми дверями, когда они читали последние токсикологические отчеты умерших Гарсиа, пока миниФрохики не позвонил на мобильный Скалли, чтобы сообщить, что телефон Малдера готов. Как раз вовремя для встречи с их информатором. ***              – Интересное у вас тут место, – заметил Малдер.              Мастерская была последним, чего Скалли ожидала. После всех темных, затененных и странных мест, куда Малдер брал ее с собой, чтобы поговорить как с надежными, так и совершенно недостойными доверия информаторами, она впервые оказалась в залитой солнцем, яркой мастерской творческого человека.              Джарвис Тартен был специалистом по созданию выдувных из стекла изделий и работе по металлу. Его переделанный под мастерскую гараж на задней стороне его участка был настоящей страной чудес света и цветов. Китайские колокольчики и подвесные конструкции из металла свисали с потолка, окна покрывали уловители солнечных лучей. Полки и подносы с украшениями заставляли столы вдоль задней стены, и огромный знак, закрепленный в дальнем углу, выглядел как тот, что мог бы стоять перед выставочным стендом на каком-нибудь конгрессе или ярмарке народных ремесел.              Джарвис сидел, облокотившись на край рабочего стола и сложив руки на груди. Он был крупным мужчиной, почти одного роста с Малдером, но более мускулистым – совсем не похожим на стереотипного специалиста по тонкой работе, требующей деликатного подхода. Но доказательства обратного блестели повсюду вокруг него. Он был одет в поношенные и заляпанные краской джинсы, свободную рубашку, вид которой напомнил Скалли о практикующих йогу хиппи, и носил на носу очки в тонкой металлической оправе, которые постоянно соскальзывали, делая необходимость их постоянного поправления неотъемлемой частью его движений и характера. Учитель воскресной школы, в которую Скалли ходила в детстве, носил похожие.              – Я ценю то, что вы пришли, – сказал Джарвис. – Уверен, вы понимаете, почему я не сразу вышел с вами на контакт. Я достаточно давно слежу за вашей работой, чтобы понимать, что вы прекрасно осведомлены о таящихся вокруг опасностях.              Малдер кивнул, и Скалли покосилась на него, пытаясь понять, насколько искренне он соглашается с их информатором, и не является ли это игрой на публику, призванной подпитать его паранойю и заслужить доверие.              – Конечно, мистер Тартен, – подтвердил Малдер. – Я ценю то, что вы подвергаете себя этим опасностям ради нас.              Мужчина отрывисто кивнул, поведясь на подтверждение Малдера, что его естественная паранойя имеет под собой основания, и Скалли, как всегда, восхитилась способностью напарника вызывать людей на откровенность. У нее это получалось куда хуже, так как ей не хватало терпения и выдержки, и она это понимала. Она могла создать контакт со свидетелями, которым верила, убедить их в своем доверии, преодолеть их защиту. Но сокрытие своего скептицизма ради песчинок информации в море заблуждений никогда не было ее сильной стороной.              – Ваш сын дал понять, что нам стоит поговорить с Эдом Монро, – сказал Малдер. – Мы нанесли мистеру Монро визит, но, должен признать, он был не слишком расположен с нами общаться.              Джарвис усмехнулся.              – Это было до или после того, как он поехал крышей и попытался застрелить своих родных?              – Так вы об этом слышали?              Джарвис пожал плечами.              – Слухами земля полнится.              – У вас были основания ожидать чего-то подобного со стороны мистера Монро?              – Я не слишком хорошо его знал, чтобы делать подобные заключения. Мы все, если копнуть поглубже, не совсем нормальны. Трудно сказать, что может послужить спусковым крючком. – Это был вполне разумный ответ, но даже Скалли уловила в нем какой-то скрытый подтекст. Джарвис о чем-то умалчивал.              Малдер явно тоже это понял, но решил не зацикливаться на этом, вернувшись к теме, обсуждать которую Джарвису было, по-видимому, куда удобнее.              – Вы в курсе утверждения мистера Монро о том, что Веру Монро похищали пришельцы?              Джарвис кивнул, словно вопрос был таким же тривиальным, как «Вы в курсе, что Вера Монро входит в местный родительский комитет?»              – Да, я об этом знал.              – Вы верите ей?              – Да, верю. В этом есть смысл.              – И в чем он заключается?              – Вера жила в Вердаде большую часть своей жизни. Здесь процент похищенных выше, чем где-нибудь еще. В стране есть определенные… места… повышенной активности. Или во всем мире, вообще-то. И южный Нью-Мексико является как раз такой «горячей точкой».              – И как, по-вашему, почему? – уточнил Малдер.              – Не могу сказать наверняка. – Джарвис снова поправил съехавшие очки. – Тут вокруг обделывается много секретных военных делишек. Может, пришельцев забавляет наблюдение за нашими жалкими инновациями. Может, они работают с нами, подпитывая нас технологиями, когда мы к ним готовы. Кто знает? Мы можем только догадываться, каковы их намерения, собрав те немногие крупицы информации, которые они скармливают нам. Селекционная программа – единственное, о чем мы можем получить хоть какое-то понятие, и то только потому, что мы им для этого нужны. И, по какой-то причине, их технологии стирания памяти неидеальны: либо как результат пробелов в их способностях, либо по их осознанному выбору – не знаю.              Скалли стояла позади Малдера, по-прежнему внимательно изучая Джарвиса. Говоря, он время от времени бросал на нее взгляд, и она напрягалась, как всегда, когда в разговоре поднимались эти темы. Как будто бы люди могли прочесть ее мысли. Как будто бы они могли каким-то образом узнать о чипе в ее шее, ребенке, которого она выносила, давнем воспоминании о свете… и боли.              – Что вы имеете в виду, говоря, что мы нужны им для селекционной программы? Расскажите поподробнее, – попросил Малдер.              – Уверен, вы и сами все прекрасно знаете, – ответил Джарвис.              Малдер кивнул и чуть наклонился вперед.              – Я слышал теории. Огромное количество теорий. Но обычно в них говорится о том, что наше правительство руководит этой программой, надеясь выработать у подопытных определенный иммунитет и защитить часть человечества от колонизации или истребления. Не о пришельцах, пытающихся создать гибрид для своих собственных целей. Так расскажите мне вашу версию.              – Верно, нам неизвестны их мотивы. Делают ли они это для самих себя или как часть сделки с нашим правительством – чего-то, что они предлагают человечеству. В любом случае, они командуют парадом, выращивая гибридов. По крайней мере, тех, которых они не внедряют в человеческую среду. Но проект был закрыт уже довольно давно.              Конспирологические теории этого человека оказались куда более изобретательными, чем многие другие. Скалли вдруг представила себе оживленный разговор Джарвиса Тартена и Макса Фенига. Макс был бы сейчас старше Джарвиса. Сравнение этих двух мужчин каким-то странным образом вызвало у нее симпатию к Джарвису.              – Объясните мне, какое это имеет отношение к Гарсиа и появлениям Черноглазых детей, – попросил Малдер.              Джарвис перевел взгляд с одного агента на другого с таким видом, словно это было чем-то само собой разумеющимся, и он, вероятно, начал подозревать их в недостатке сообразительности.              – Они гибриды. Дети – гибриды. Они приходят учиться.              – Учиться чему? – спросила Скалли, внеся свою лепту в допрос.              – Эмпатии. Любви. Тому, как растить человеческих детей и сохранять им жизнь. Так же, как они делали на кораблях, заставляя нас обучать тех, кто о них заботился, когда дети были младенцами. Но теперь они повзрослели и учатся сами.              – Откуда вы знаете, что они делают на своих «кораблях»? – спросила Скалли. – Откуда у вас эта информация?              Джарвис расправил руки и поерзал на месте.              – От похищенных, откуда же еще? Как я и сказал, стирание памяти неидеально. Большинство из них рано или поздно что-то вспоминают. Вы же опрашивали носителей подобного опыта. Некоторые из них помнят многое: женщины, у которых изъяли все яйцеклетки, которых использовали для разведения… они возвращают их обратно, когда дети рождаются. Они заставляют их показать тем, кто заботится о детях, что им нужно, как их держать, как выказывать привязанность и внимание, которые им нужны для дальнейшего выживания. – Скалли сдержала порыв сказать: «Да, я видела этот фильм с Ричардом Кренной», потому что хотела, чтобы Джарвис продолжил свой рассказ. И потому… что где-то внутри нее что-то похожее на воспоминание яростно боролось с ее упрямым скептицизмом, и ее кожа снова начала чесаться. – Очевидно, их детям это не нужно, – продолжил Джарвис. – Мне тошно при мысли о том, каково было первым поколениям гибридов, прежде чем они это поняли.              Скалли на мгновение закрыла глаза.              – Я все равно не вполне понимаю, что, по-вашему, происходит с Черноглазыми детьми, – сказал Малдер.              Джарвис начал говорить медленнее, словно Малдер был немного туповат.              – Они выросшие гибриды. И теперь их посылают сюда, чтобы помочь им больше узнать об отношениях родителей и детей. Вот почему они взывают к сочувствию людей, проверяют, получится ли у них убедить кого-нибудь впустить их внутрь. Люди же говорили вам, что дети утверждали, будто на улице холодно? Или что они потерялись или поранились? Одни в темноте в поисках своих мам? Если это не спланированное изучение родительского отклика, тогда я не знаю, что это.              – Так какое все это имеет отношение к Эду Монро? – спросила Скалли.              – Как мы уже сказали, его жену похищали. Еще когда она училась в колледже, насколько мне известно.              И снова какая-то недосказанность.              – Вы знали ее тогда?              Джарвис кивнул.              – Да, мы были друзьями.              – И она рассказывала вам о похищениях?              Джарвис снова поерзал, выглядя несколько более неуютно, чем когда он сообщал им свои конспирологические теории.              – Она кое-что мне рассказывала. Она позвонила мне в ту ночь, когда впервые увидела Черноглазых детей.              – Здесь, в Вердаде? – спросил Малдер.              – Нет, нет, когда мы учились в колледже, в Альбукерке.              – Вы учились в колледже с Верой Монро? – уточнила Скалли.              – Да. Да, там мы и познакомились.              Малдер на миг встретился взглядом со Скалли, прежде чем спросил:              – Вы родом из Вердада?              – Нет, нет, я вырос в Санта-Фе. Переехал сюда после выпуска.              – По какой-то особой причине?              Джарвис поколебался, отвел взгляд и затем совсем не убедительно ответил:              – Мне просто нравится ветер.              Малдер открыл было рот, чтобы спросить что-то еще, но Скалли шагнула вперед и коснулась его руки. Данная часть допроса была ее сильной стороной. Удерживая взгляд Джарвиса, когда Малдер замолчал, давая ей слово, она спросила:       – Вы с Верой Монро были любовниками? Это с вами у нее был роман, когда она встречалась со своим будущим мужем?              Джарвис растерянно заморгал, явно немного ошарашенный тем, что ей это известно, но вскоре взял себя в руки и признал правду.              – Я этим не горжусь, – сказал он. – Но… да.              Малдер прищурился, обдумывая всю эту историю с позиции только что полученной информации.              – Поэтому вы переехали сюда после выпуска? Чтобы быть рядом с Верой?              – Если и так, остался я по другой причине. Я встретил свою покойную жену через год после переезда. Мы поженились, создали семью. А потом она заболела. С тех пор мы с Джорджи остались вдвоем.              Скалли медленно выдохнула.              – Могу я спросить, что случилось с вашей женой?              – Рак мозга.              Дрожь, прошедшая по телу Малдера и передавшаяся ей, походила на невидимый разряд электричества.              – Мне очень жаль, – выдавил Малдер и добавил: – Не хочу углубляться в эту болезненную тему, но… мистер Тартен, вашу жену похищали?              Тартен кивнул.              – Она первая рассказала мне, что происходит с выбранными для разведения. ***              – Так что ты обо всем этом думаешь? – спросила Скалли, когда они шли по скошенной траве к извилистой гравийной дорожке, на которой оставили машину.              Малдер задал Джарвису еще пару вопросов, но его ответы скоро пошли по кругу, и он понял, что ничего полезного для помощи Гарсиа они не узнают.              – Мне кажется, определенное количество полезной информации погребено под таким большим ворохом претенциозных конспирологических теорий, что раскопать под ним истину будет непросто, – отозвался Малдер.              Скалли кивнула, смотря вперед, пока они шли.              – Согласна. Его близость к Монро помогает объяснить продолжающееся напряжение из-за давнего предательства Веры.              – Точно.              Они прошли еще несколько шагов в молчании, прежде чем Скалли продолжила:       – Для человека, придерживающегося таких радикальных идей, Джарвис определенно консервативен в отношении некоторых других теорий. По его реакции, когда ты упомянул, что многие верят в то, что Черноглазые дети могут оказаться гибридами демонов или темных сущностей, можно было подумать, что ты счел принесение детей в жертву нормальной религиозной практикой.              Малдер рассмеялся.              – Ты что, не знакома с иерархией пренебрежения среди конспирологов?              – Ну, ты, похоже, выходишь за рамки этой иерархии, Малдер. Вряд ли я хотя бы раз нашла настолько нелепое объяснение теории, которое ты не был бы готов проверить, если в том направлении указывало достаточно улик.              – Верно, Скалли. Как и ты, я всегда был больше заинтересован в обнаружении фактической правды, чем в преследовании какой-то личной цели. Я просто готов исследовать более широкое поле возможностей для обнаружения этой самой правды, – закончил он с краткой, но игривой улыбкой.              В ответ он получил кривую усмешку с ноткой нежности. Он знал, что что-то в этом опросе заставило ее чувствовать себя не в своей тарелке и побудило немного уйти в себя, и подозревал, что это имеет какое-то отношение к чему-то из прошлой ночи, о чем она пока ему не рассказала. Но, может, все дело было в упоминании похищения жены Джарвиса и ее смерти от рака мозга. Эта суровая правда до сих пор стояла между ними, пока они притворялись, что этой тени не существовало, никогда не признавая, что Скалли жива, возможно, лишь благодаря хрупкому фрагменту инопланетной технологии в ее шее. Но он знал, что это все еще преследовало ее во снах.              – Эй, Скалли, – сказал Малдер, когда они подошли к машине.              – Хм-м?              Он достал из кармана пару сережек из выдувного стекла, которые, как он заметил, Скалли разглядывала в мастерской, и сумел по-тихому купить их у Джарвиса, когда ее отвлекла игра солнечных лучей на уловителях света. Он передал ей коробочку, игриво изогнув губы.              Скалли моргнула и посмотрела на него, прищурившись, а потом протянула руку и взяла неожиданный подарок.              – Малдер? Ты?..              – Купил тебе кое-что.              Скалли подняла серьги, смотря, как они блестят, словно бриллианты, в послеполуденном солнце. Потом она вновь перевела взгляд на Малдера и улыбнулась – настоящей, искренней, мы-не-на-работе-мы-просто-двое-людей-ведущих-обычную-жизнь улыбкой Скалли, которую он уже очень давно не видел.              – Они прекрасны, спасибо.              Малдер ограничился кивком, но улыбнулся в ответ. Когда они устроились в машине, Скалли вынула из ушей свои жемчужные серьги-гвоздики и заменила их новыми свисающими кусочками яркого стекла. Серьги не вписывались в ее неброское официальное одеяние агента ФБР, но они были посреди пустыни в Нью-Мексико и в течение этой поездки во многих отношениях «скрылись с радаров». Когда он вывел их высокоманевренную машину на улицу, длинные волосы Скалли стали развеваться на проникавшем через открытое окно ветру, на какой-то краткий миг он краем глаза увидел свою Дану – прекрасное видение в белом сарафане с золотыми браслетами на руках, сидящую в шезлонге на балконе пляжного домика, который они арендовали для того, что называли своим «юбилеем». Никакой тьмы. Никаких заговоров. Никаких больниц. Просто теплое солнце, нежные прикосновения и тихие сумерки. Когда он вывел машину на шоссе, то вслепую протянул руку и нащупал ее ладонь. Она перехватила его пальцы, и он сжал их, убеждая себя в том, что она все еще здесь. Что он не сломил ее. Что мир, в который он ее втянул, не уничтожил ее дух. Что свет внутри нее по-прежнему горел, освещая их путь, как было с первого дня, когда она рискнула войти в глубины подвала и повернула его лицо к солнцу.