open

\\ Макс в кофейню входит, как к себе домой. Анисимов не показывает, что для него это важно. Он привык, что все считают его недостойным находиться рядом с обычными людьми. Презрительно хмурятся, поджимают губы, когда видят его за привычными, по сути, для человека вещами. Бездомный музыкант, вынужденный петь на улицах и в дешевых кафешках, чтобы не сдохнуть, просто-напросто не вписывался в их реальный, размеренный, спокойный и добрый мир. За каких-то пару недель, конечно, отношение людей кардинально не поменялось, но Макса радует хотя бы то, что в «Восходе» он не чувствует себя лишним, не принадлежащим чему-то большему, чем он сам. Да, мешает, сбивает с толку, пристает, шутит, гундит и ноет, но, как говорится, стерпится — слюбится. — Чего тебе? — улыбается Эрик, когда Максим подходит и, пока PLC не видит, по-хозяйски опирается о стойку. — Горячую воду в туалете можешь набрать. — Я не за этим. Напиши-ка топпингом «кофейню никогда не брошу, а по ночам хочу Сережу», — будничным тоном отвечает Свобода. Получается слишком громко, и все прекрасно слышат каждое слово. Максиму, в общем-то, пофигу, он этого эффекта и намеревался добиться, но Эрик, к его удивлению, не краснеет и не теряется от слова вообще. — Спасибо, что поделился своими тайными желаниями, Максик, — улыбка из теплой превращается в зубасто-насмешливую. Вот чертенок! — Думаю, поместится только «по ночам хочу Сережу», но тебе и так сойдет. О, кстати, Сереж, привет! Свобода чуть не падает от неожиданности, убирая руки со стойки, медленно разворачивается и едва не сталкивается нос к носу с PLC. — Когда-нибудь ты меня выбесишь, — устало вздыхает Трущев, — и я к остальным табличкам «вход воспрещен» повешу еще и твое фото. — Как всегда угрюмый, как мило, — практически пропевает Максим, получив в награду еще один взгляд, обещающий немедленно его убить и закопать в соседнем дворике. — Неважно выглядишь. Перепил вчера, а? — Кофе — сила, коньяк — могила, — бурчит Сережа, а Тим, проходящий мимо, давится смешком. В тот же момент Эрик объявляет, что заказ Макса готов, и какую-то пару секунд они втроем пялятся на размытые, но вполне читаемые буквы на кофейной пенке. 1:1, — читается в насмешливом взгляде Шутова. Максим едва удерживается от того, чтобы показать ему средний палец. Макс открывает рот, чтобы объяснить ситуацию, но Сережа только закатывает глаза и перебивает: — Даже знать ничего не хочу, просто пей свой кофе, Свобода, и вали нахуй. — На чей? — пускает шпильку Эрик, хихикает и горным козликом в отличном настроении скачет в подсобку. Максим с Сережей переглядываются. 2:1 в пользу Шутова. \\ Кристина по кухне носится, как угорелая, чайник на плиту ставит, на стол — большую тарелку с бутербродами. Макс улыбается, поджимает ноги, чтобы Крис случайно не споткнулась, и под нос себе что-то мяукает. Приятную атмосферу тепла в столь морозное время разрушает всего один звонок. Максим успевает заметить, как девушка бледнеет, узнав номер, как колеблется пару секунд, но все-таки сбрасывает вызов. Крис старательно придает лицу выражение абсолютного спокойствия, отвлекается на закипевший чайник, заливает пакетики дешевого чая кипятком и делает вид, что дымящаяся чашка в ее руках сейчас самое важное в жизни. Она ничего не говорит, но глаза красноречиво блестят. — Только не говори, что это коллекторы, — пытается отшутиться Свобода. А потом видит, как девушка запрокидывает голову и быстро-быстро моргает, чтобы не дать слезам вытечь, и все шутки из мыслей пропадают сразу же. — Эй, Мартышка, ты чего? Кристина изо всех сил старается не плакать. — Прости, я… не хотела, чтобы ты… просто… Анисимов подбирается ближе, садится перед ней на колени, берет дрожащие маленькие ручки Кошелевой в свои холодные ладони. Дает понять, что все нормально, что он готов выслушать. — Из-за этого человека я и уехала из города. У меня с ним первые такие серьезные отношения, знаешь, настолько, что мы даже уже съехались, все ждали свадьбы, говорили, вот… — голос Кристины дрожит, когда она выплевывает чуть ли не с ненавистью, — любовь. Но я не готова к этому, поэтому просто в один вечер собрала вещи и уехала сюда, а он ищет меня, потому что мы как бы до сих пор встречаемся. — А ты… ты к нему совсем ничего не чувствуешь? Крис качает головой, слезы срываются с кончика носа и капают на переплетенные пальцы. Максим Кристину прекрасно понимает. Уж кто, как не он, знает, что такое сбегать от людей, которым ты не безразличен. — Он хороший, правда, и мне стыдно, что я вот так поступаю с ним, но кто виноват в том, что я его не люблю? А он любит, очень сильно любит, и я даже волосы не стригла, потому что ему очень нравилось, и я вообще не знаю, что мне делать… — Я где-то читал, что в волосах все воспоминания. А иногда даже любовь, — Максим задумчиво разглядывает заплаканное лицо Кошелевой и осторожно убирает с ее лба розоватую прядку, — Не думала, что тебе может пойти каре? Кристина смотрит на него, как на конченого. Кажется, вот-вот опять разревется, потому что губы начинают дрожать, но вместо этого она начинает смеяться. Почти истерически, громко, отчего у Свободы мурашки бегут по спине. — Не в волосах любовь, — утирает слезы уже от смеха и смотрит вдруг совершенно серьезно. — А знаешь что? Давай — стриги. — Да я пошутил, — тут же идет на попятную Макс, — И чем тебе волосы буду стричь? Ножиком? В следующее мгновение на столе оказываются большие ножницы. — Режь, — металлическим голосом говорит Крис, опускаясь на стул и распуская светлые волосы по плечам. — Они же тупые, — Макс на пробу щелкает пару раз, будто разрезает накалившуюся атмосферу на кухне. — Ты тоже тупой, так что сработаетесь. Крис кривит лицо на подобии ухмылки, все нормально, мол, только стриги и не задавай вопросов. И в этой ситуации ничего не остается, кроме как подчиняться. Менее чем через час Кристина приобретает совсем другой вид. Максим рассматривает результат своей работы и, кажется, остается довольным. Да, теперь очень заметны немного растопыренные уши, но это придает Кош совсем необычный, фэнтезийный вид. — Я теперь на тебя, только в женском обличии, похожа, — смеется Крис, любуясь своим отражением в зеркальной поверхности чайника. — Мда, — тянет Анисимов. — Знаешь, где здесь краску для волос можно купить? — В синий меня перекрашиваем? — с какой-то детской доверчивостью интересуется Кристина, совсем не против таких экспериментов. — Неа. Брюнеткой будешь. Кристина вздыхает, но по глазам видно — ей легче. Намного. Предыдущая краска, розовая, продержалась меньше месяца, как и ее вымышленная любовь, превратившись в тусклые воспоминания. — А моего мнения… — … никто не спрашивает, — смеется Макс, — Хотя бы раз в жизни каждая уважающая себя девушка должна ебнуть каре, перекраситься в брюнетку и уехать жить в другой город. Кош кивает. Хочется чего-то нового. Новый город, новая работа, новая компания, новая Кристина. Следующее утро она встречает совершенно другой — как внешне, так и внутренне. \\ — … и ровно на середине Макс такой: «все, ножницы дальше не пойдут!» Экстремальная стрижка, говорит, будешь ходить вот так — недоделанная. Тим громко смеется, запрокинув голову, Софа тоже улыбается, разглядывая так резко изменившуюся (в хорошую сторону) Крис. Однако веселость тут же испаряется вместе с официантами, когда к стойке подходит PLC. — Доброе утро, — говорит Сережа, и, судя по голосу, утро совсем не доброе. Он как-то странно смотрит на Кристину, которая то краснеет, то бледнеет, волосы руками поправляет, желая стать маленькой — хотя куда меньше — и незаметной. — Новая прическа, Кош? Девушка встречается с ним взглядом и робко спрашивает: — Тебе не нравится? Говорит так, будто от одного мнения Трущева она тут же побежит волосы обратно возвращать и перекрашивать. У Сережи в груди что-то екает от этих тихо сказанных слов. — Нравится, — он улыбается мягко. Кристина расцветает, улыбается в ответ, кажется, впервые за все время их работы, — Тебе очень идет. — Могу дать номер моего стилиста, — хитро говорит Кошелева. Тут не выдерживает уже Эрик, сгибается пополам и громко кашляет, чтобы скрыть рвущийся наружу смех. — Он… ему… усы-то… расчешет… — каждое слово сопровождается истерическим хохотом, и к концу фразы Сережа даже думает, что Эрик сейчас откинется. — Ой не могу… — А вот тебе явно стоит подстричься, — с теплотой в голосе отвечает Трущев и треплет его за волосы. \\ На улице особенно паршиво в эти дни. — А снег идет, а снег идет, — задумчиво напевает Женя, смотря в окно. Сережа замирает рядом, тоже наблюдая, как снежные хлопья медленно оседают на черном асфальте. Пытается сосредоточиться на чем-то другом, а не на пронизывающем холоде приближающейся зимы. Особенно тяжко придется уличным котам. И музыкантам. Тоже уличным. — Свободы давно не видно, — констатирует факт Трущев, будто его это совсем не волнует. И попробуй до него докопаться, до последнего же будет отнекиваться. Даже самому себе не признается. — В такую погодку особо не попляшешь, — пожимает плечами Тим, — Макс конченый, но не тупой, так что отбил себе место для выступлений где-то в баре на окраине. — Я собиралась прийти и его поддержать сегодня, у него все-таки первый «концерт», — вмешивается в разговор Крис. — Вот только у тебя этим вечером смена, — говорит Трущев. И даже слышать не хочет ее «я с Эриком договорилась, он согласился, ну Сереж, ну пожалуйста…». Почему-то хочется сорвать их недосвидание, так хочется, что аж под кожей зудит плохо скрываемым злорадством. Кристина в этом, конечно, не виновата, но попадает почему-то именно ей. — Его все равно кто-то из наших должен поддержать, — обиженно дуется Крис. PLC задумывается. Эрик в отличие от него слишком долго думать не привык и тут же объявляет: — Значит, решено. Мы с Сережей идем в бар. \\ Бар представлял собой ничем не примечательное здание, стилизованное под джазовые мотивы, с низкими столиками и барной стойкой, а главным украшением была сцена с шикарным фортепиано в углу. Макс не нервничает. Ну, может, совсем чуть-чуть, на донышке. Это вам не два пальца об асфальт, не яйца кошке почесать. Толпа, судя по гулу, собралась немаленькая. Свобода никогда не страдал боязнью сцены, но сейчас было почему-то особо волнительно. Хотелось, как в голливудской мелодраме, поймать взгляд единственно важного человека среди незнакомцев и петь, глядя ему в глаза. Тьфу, мерзость какая в голову лезет, а не весна же еще. На сцену выходит хозяин бара и приятным голосом представляет: — Дамы и господа, Макс Свобода! Анисимов чувствует себя на своем месте, когда присаживается за фортепиано и почти любовно гладит черно-белые клавиши. Не смотрит на зрителей — это слишком отвлекает от главного, от музыки. Закрывает глаза — зрители замирают в предвкушении — первые аккорды… — Рассвет, и мы рождены в его лучах, и проживем еще пару лет так. Тем временем Трущев пытался застрять в дверях, отчаянно желая оказаться подальше от этого места, но Эрик все-таки умудряется впихнуть его в бар. Они стараются не шуметь и, несмотря на обилие посетителей, все же находят свободный столик, откуда прекрасно видно сцену. Откуда прекрасно видно Максима. Свобода все еще предпочитает смотреть на свои пальцы, скользящие по клавишам, нежели на зрителей. Не замечает и настойчивого взгляда Сережи, который, как потом рассказывал Шутов, уже тогда все прекрасно показывал. И слово такое на языке вертится, все никак не вспомнить… — Побег невозможен, и мы не спешим. Вдалеке слышен шум машин, это везут часы. На самом деле, Анисимову плевать было на всех в зале, кто сидел, смотрел и слушал, как завороженный. Сейчас вокруг Максима существовала лишь музыка, Макс сам — музыка до кончиков пальцев, рассыпается красивыми нотами и честными словами песен. PLC прекрасно его понимает, как музыкант — музыканта. — Включить все динамики в доме, и вроде уже не так одиноко напротив. Максим вдруг поднимает голову и… забывает слова сочиненной им же песни, когда ловит лицо Сережи в толпе. Последние строчки допевает чисто на автомате, немного фальшивя и пропуская аккорды, отчего Шутов кривится и бурчит себе под нос «ох уж эти самоучки». — Гремят фанфары оркестра, у всех свое место, у всех… Так и отыгрывает еще с полчаса, песня за песней, кусая губы, чтобы не улыбаться. Ему не надо смотреть в зал, чтобы знать, что людям нравится. Что ему нравится. Макс уже собирается уходить из бара, деньги, заработанные честным трудом, прячет в рюкзаке, когда вдруг объявляют незапланированное выступление гостя со странно знакомым псевдонимом из трех англоязычных букв. Свобода разворачивается и видит сначала Эрика, который садится на предложенный стул, с гитарой в руках, сияет ярче софитов. А потом на сцену выходит Трущев. Свобода решает остаться еще на один номер. На сцене PLC полная противоположность Анисимову. Не прячет взгляда, не стесняется в движениях, размахивает руками, ловя этот самый призрачный флоу или как оно там называется на рэперском. — В сумраке каменных джунглей, высотки — дымящийся улей. Район охраняют горгульи, здесь каждый в голове с пулей. Другой стиль, другой посыл, другая атмосфера в зале. Неизменным остается только взгляд — глаза в глаза. И от этого у Максима по спине мурашки ползут. Эрик один на один с гитарой, кажется, качается так сильно, что бандана едва не спадает. — Стрелки кричат — надо успеть, улицы шепчут — будь злей. Сердце, как уголь, пусть тлеет, любовь умерла, да и хуй с ней! Говорят тебе здесь место, но я смотрю тебе в душу — там есть клад. Люди, расшевеленные после более апатичных и депрессивных песен Свободы, вскакивают со своих мест, прыгают, кричат невпопад слова. Максиму это все против шерсти, честно, он и рад бы просто развернуться и уйти, но… Его качает тоже, и Сережа не может скрыть насмешливого взгляда, заметив это.  — Кварталы ночью сияют, как днем, весь этот город пылает огнем. Он загорелся от этой искры. Максим чувствует, как задыхается. — Сияй и ты! Если выходил Сережа под оглушающую тишину, то уходит со сцены под рев аплодисментов. Вот только ему это одобрение не сдалось уже. Потому что он видит, как Максим пробирается сквозь толпу в сторону выхода. \\ Покидают бар уже в другом настроении. Сережа улыбается, шутит, рассказывает какой-то доисторический анекдот, но Эрику даже не нужно слышать слов, чтобы смеяться. Они будто под кайфом от музыки, от сцены, и не сразу замечают, как за ними увязывается хвостик. Светловолосый такой кошачий хвостик. — Кажется, там Свобода, — первым его замечает Шутов, оглянувшись и внезапно разглядев в свете фонаря. Анисимов идет, ссутулившись и будто сжавшись, руки в карманах куртки, гитара за спиной. — Только не говори, что ты хо… — ЭЙ, МАКС!!! — кричит Эрик так, что его слышит вся улица, и разворачивается, идет к Максиму вприпрыжку, заставив Сережу остановиться и просто ждать. — Тебе с нами по пути, верно? Анисимов непривычно тихий, PLC тоже молча курит, и Эрику ничего не остается, кроме как болтать за всех троих. Он делится впечатлениями от песен Макса, гордо рассказывает про сочиненные мелодии к трекам Сережи, потом про Кристину, которая позавчера умудрилась втюхать парню латте вместо мокко, потом про… — Че, известность в глаза светит? — вдруг усмехается Свобода, указывая на черные очки Трущева, в сумерках кажущиеся слишком неуместными. Сережа даже не сразу понимает, что это адресовано ему, а Эрик замирает, прервавшись на полуслове. — Типа того. И смотрят друг на друга с улыбками совершенно дурацкими. Смотрят, рассматривают, присматривают. Слишком долго, явно дольше дозволенного рамками приличия. Тишина повисает совсем плотная, густая, и Шутову становится неудобно идти между ними, пока они явно на своей волне. Хоть в голос вой — не заметят. И, когда половина пути уже пройдена, Макс вдруг говорит. — Послушал я этого твоего PLC. Что-то среднее между Егором Кридом и Скриптонитом, — а потом невинно добавляет, — Понравилось. Ответ не заставляет себя долго ждать. — Послушал я этого твоего Свободу. Что-то среднее между Куртом Кобейном и котами, орущими на улице, — и добавляет также невинно, заставляя Макса тихо захихикать, — Понравилось. Эрик откашливается, напоминая, что как бы идет рядом с ними. — Но мои выступления все равно были лучше, — говорит Максим. Трущев, пусть и устал, все равно начинает играть с ним в эту игру. — Попизди мне тут. Люди не ушли из бара только потому, что знали, что после тебя я выступать буду. Максим смеется — кажется, искренне, запрокинув голову. Шутов хмурится, о чем-то усиленно думая и переводя взгляд с одного на другого. Не понимает. — Просто вышел сначала батя, показал всем, как правильно музыку делать, а уж потом ты вышел, встал на скамеечку, что-то про истребители опять заладил, слов больше что ли придумать не можешь? Вот скажи ты мне, — в порыве эмоций Макс сам себя не контролирует, хватает PLC за локоть, разворачивая в свою сторону, и сам делает шаг вперед, — зал ты прокачал, а, тащил ты зал? «А я вот тащил», — говорит совсем тихо, потому что вдруг понимает, что над Трущевым нависает совсем близко. И не то чтобы ему было неуютно, да и Серега не спешил отходить… — А теперь — целуйтесь, — разряжает обстановку Эрик. Ситуация настолько нелепая, что кажется почти нормальной. Остальной путь прошли без особых происшествий, кроме того, что Эрик вдруг закорешился с Максом и обязался научить его нормально играть на фортепиано, вот только для этого придется после смены идти в бар, и это совсем не тонкий намек Сереже приобрести уже инструмент и в «Восход». Шутов прощается с ними у поворота в свой двор, шутит, что начальство завтра его за опоздание точно убьет, хлопает это самое начальство по плечу, а потом как-то странно, призрачными намеками Максиму объясняет, как надо что-то открывать. Трущев так и не понял, что именно. Дальше идут вдвоем. Молча. Смотрят куда-то наверх, на плохо видимые звезды, и изредка — друг на друга. — Тебе есть где переночевать? — интересуется Сережа, когда до его дома остается тоже недалеко. PLC, конечно, и не думал предложить переночевать у себя. Еще облезлого незнакомого кота домой не таскал, как школьник, пряча под круткой и прижимая мяукающий комочек к сердцу. — То есть, я подумал, если… — Есть, — немного поколебавшись, говорит Максим. «Господи, как все тупо. Конечно, у него есть место, где переночевать, и, конечно, сейчас ты выглядишь так, будто предлагаешь ему остаться у себя на ночь, и, конечно, со стороны это звучит ужасно по-гейски, и вообще почему я парюсь?» — Сереж, — тянет Свобода с какой-то непонятной просьбой в голосе. Осекается, когда понимает, что впервые назвал его по имени, но Сережа не исправляет его и послушно ждет, когда Макс продолжит. — Я в баре теперь часто буду выступать и… ты придешь? — Да, — не задумываясь, отвечает PLC, но потом вдруг ухмыляется, — только с одним условием. Ты зачитаешь со мной «Феноменален». — Чего-о-о? — у Анисимова глаза становятся круглыми, и это смешит. — Хочешь на моем фоне выгодно выделяться, что ли? Я ж никогда не читал… — Ну, если не хочешь, не надо, — пожимает плечами, будто совсем и не расстроился. — Я хочу. Трущев кивает, разворачивается и уходит, не оборачиваясь. Макс задумчиво перебирает в кармане ключи от «Восхода», которые Эрик отдал ему еще утром.