open

\\ Противный звон будильника весьма буднично оповещает о начале нового дня. PLC едва слышно стонет, переворачивается на другой бок и… упирается небритой щекой в чье-то плечо. Так, стоп. Трущев удивленно приоткрывает один глаз и видит локон светлых волос. «Когда успел себе блондинку вчера угрохать?» — проносится в затуманенной после сна голове, пока сам PLC прислушивался к мирному посапыванию рядом. Впрочем, неважно. Блондинка практически полностью укрыта одеялом, отобранным, видимо, с самого Сережи. Видна только светлая макушка с сильно отросшими корнями и шея, в лучах солнца кажущаяся особенно привлекательной. К черту, в конце концов, у PLC действительно давно не было никаких отношений. Может быть, это и есть тот самый шаг вперед? Трущев приподнимается на локте, второй рукой пытаясь осторожно стянуть с незнакомки одеяло и ведя по оголенным плечам. Блондинка оказывается совсем не такой хрупкой, как он ожидал. — Эй, малышка… Сережа замирает, когда чувствует, что тело под его пальцами напряглось, но руку не убирает, продолжая очерчивать непонятные фигуры и вести все ниже, ниже, ниже… пока блондинка не кричит знакомым мужским голосом: — Еще чуть-чуть, «малышка», и тебе придется «Восход» на меня переписывать в завещании. Из кровати Трущев вылетает, как истребитель со взлетной, и сталкивается со стеной. Хлопает глазами, не в силах поверить в реальность происходящего. Едва не плачет, когда убеждается наконец-то, что с ним действительно Максим лежит, не глюк и не розыгрыш еще не до конца проснувшегося мозга. А Макс, сука, из-под одеяла выглядывает и улыбается. — БЛЯТЬ, СВОБОДА, СКАЖИ МНЕ, ЧТО НИЧЕГО НЕ БЫЛО, — почти в голос воет PLC. А Максиму так ситуация нравится, что он даже не жалеет о своем решении посреди ночи послать нафиг тупую раскладушку и подвинуть немного Сережу на кровати. Хоть выспится по-человечески, раз с кофейни его согнали… А сейчас смотрит на дрожащие губы Трущева, на его испуганный (видимо, за потерянную гетеросексуальность) вид, на глаза, полные мольбы, и решает играть свою роль до победного конца. Макс цокает, вытягивает губы в трубочку и выдает: — Предупреждал же, что ты наутро пожалеешь обо всем! Ночью мне в любви клялся, говорил, что кофе, сигареты, воздух на меня променяешь, а сейчас… да пошел ты, Трущев. Пиздец, — проносится в голове Сережи, пока внутри все обрывается. И тут… Анисимов ржать начинает, не выдержав, лицо за волосами прячет, пока Сережа так и стоит сначала, ничего не понимая, а потом в него подушками кидается и ругается такими изобретательными матами, которые Макс за всю свою жизнь не слышал и вряд ли услышит. Наконец, более-менее успокоившись, Сережа садится на самый краешек кровати, зажав голову в руках, и вспоминает весь прошедший вечер. \\ Максим дожидается, когда свет в кофейне наконец-то погасает, а Тим, напевая какую-то песенку, исчезает за поворотом, и подходит к совсем недавно закрытой двери. Нащупывает в дырявом кармане ключ, чувствуя себя почти полноправным хозяином «Восхода». В кофейне до непривычности темно и тихо. Полная свобода. Анисимов находит свое любимое место, откуда прекрасно видно входную дверь — мало ли что, — и начинает устраивать себе кровать. Вытаскивает из потрепанного рюкзака маленькую подушку, провонявшую сигаретами, и зеленый плед, который ему подарила Кристина. И когда он наконец-то удобно устраивается на маленьком диванчике, свернувшись калачиком и почти провалившись в царство Морфея, дверь «Восхода» открывается. Свобода замирает, пытаясь даже не дышать, когда слышит приближающиеся шаги. Перебирает в голове возможные варианты — Тим мог вернутся, забыв что-то, Эрик мог заглянуть на огонек, потому что ему скучно, воры, грабители, насильники тоже могли… — Что ты здесь делаешь? — говорит Трущев, включая свет. «Блять», — проносится в голове Максима. — «Лучше бы насильники, чем этот». — Сплю, — глухо огрызается Свобода, не открывая глаз, но чувствуя, как Сережа нависает над ним. — Что-то не припомню, чтобы я открывал бесплатный хостел для бездомных, — в голосе PLC затаенная угроза. Макс чувствует, как комок из невысказанных слов встает в горле. — Вставай. — Я ничего не сделал, в смысле, плохо не сделаю, — голос Свободы почему-то дрожит. — Мне просто нужно, где ночевать, я даже воды не набираю… — Здесь дорогое оборудование, кофемашины, я не могу позволить тебе здесь оставаться. Максим открывает глаза и встречается взглядом с Сережей, посылая безмолвное «пожалуйста», но PLC отводит взгляд и пялится на тьму за окном. — Эрик сказал, что… — Эрик еще за это получит, — отсекает его доводы Трущев. — Вставай. Мольба во взгляде серо-голубых глаз сменяется злобой, пока Максим встает с нагретого места и складывает свои скудные пожитки обратно. PLC не знает, тошнит ли его от трех выкуренных подряд сигарет или от чувства, скребущегося где-то под ребрами, когда он чувствует на себе этот взгляд. — Выкинешь меня на улицу, да? Вот так просто? Сережа разворачивается так резко, что едва не сталкивается со столиком. Свободе даже на минуту кажется, что сейчас на него набросятся с кулаками, но вместе этого Трущев говорит совсем спокойным голосом, не вяжущимся с его напряженным видом. — Ты можешь собираться быстрее? Скоро дождь начнется, не хочу повторения того вечера. Нам еще идти далековато. — Нам?.. — переспрашивает Максим, вдруг растерявшись. — Что ты… — Думаю, сегодня можешь переночевать у меня, пока не найдешь себе более подходящего места. У меня есть раскладушка, тебе на ночь сойдет. Свобода смотрит на Сережу, не моргая, словно если он закроет глаза, то PLC и его безумное предложение испарятся, как мираж перед путником в пустыне. Однако Сережа никуда не исчезает и, подождав пару мгновений, пока Анисимов обработает информацию, идет на выход. Максим идет за ним следом. «Блять, что я творю», — думают оба. \\ — Если кто-то в кофейне узнает, что я ночевал у тебя, то… — Макс хитро улыбается, окидывая маленькую квартиру взглядом. В принципе, нормально. Для одной-то ночи. — Никто не должен узнать, — качает головой Трущев. А потом добавляет: — Когда ты в последний раз ел? Свобода хмурится, пытаясь уловить эту тонкую грань между заботой и простым гостеприимством. Однако сомневаться в искренности слов Сережи не приходится. Максим задумывается, когда он реально в последний раз плотно ел, и не может вспомнить точно. — Понятно, — хмыкает Трущев, пропуская Макса вперед, — Тогда я разогрею нам пиццу, а ты пока сходи в душ, ладно? — Ладно, — одними губами отвечает Анисимов, чувствуя себя неловко и в то же время… словно дома. Дверь ванной комнаты за ним закрывается с каким-то победным возгласом. Пока Макс смывал с себя всю грязь московских подворотен, Сережа выворачивает весь шкаф в поисках чего-нибудь, что подойдет Свободе. В руки попадается большая черная толстовка — их недо-мерч, который так и не разошелся большим тиражом. Какое-то время Трущев тупо пялится на белые буквы «черный флаг», расплывающиеся в его сознании по разным сторонам ткани, а потом трясет головой и, захватив свои старые безразмерные штаны, отправляется к ванной. Слегка приоткрывает дверь, но она тут же захлопывается, чуть не оставив Сережу без пальцев. — Эй! — кричит Максим из-за двери, — Я вообще-то еще раздет, старый извращенец. — Ага, это я и пришел исправить, конченый, — вздыхает Трущев, упершись лбом в дверь. — Я принес тебе одежду, чтобы ты переоделся. — Бля, прости, — отвечает Анисимов, толкнув дверь, но Сережа не успевает среагировать. Из-за двери показывается сначала чалма из полотенца (которое для ног, — ехидно замечает про себя PLC) на голове, а потом уже остальное лицо. Максим молча смотрит на сидящего на полу Сережу, который потирает ушибленную голову, и протягивает руку за толстовкой со штанами, пробурчав что-то среднее между «извини» и «спасибо». — Ты — пиздец, Свобода, — говорит PLC, откинув голову и засмеявшись в унисон со смехом с другой стороны двери. \\ — Ты — пиздец, Свобода, — повторяет Сережа, поднимаясь с кровати и сверяясь с часами — не опаздывает ли в «Восход». Свобода лениво потягивается и тянется за толстовкой, которую снял ночью, потому что под одеялом было жарко, да и PLC рядом грел своим теплом, будто печка. Трущев оборачивается что-то сказать — скорее всего, повторить условие «об этом никто не должен узнать, иначе хвост весь отобью», но замирает, не в силах сказать и слова. Анисимов сначала не понимает, куда он смотрит, а когда понимает, то быстро накрывается одеялом почти до макушки. Они и успеть забыли про то, что после драк обычно остаются синяки и шрамы, и выглядят они не так эстетично на худощавом теле в утреннем свете солнца. Улицы накладывали свой отпечаток, как бы сильно не хотелось их спрятать или скрыть. — Не говори ничего, — практически рычит Макс, вытягивая руку и так сильно дергая на себя толстовку, что едва не роняет вместе с ней и раскладушку, — И только попробуй жалеть, я клянусь… Сережа кивает, молчит пару секунд и все-таки говорит: — Ты завтракать будешь? Максим от удивления роняет толстовку на пол. — А можно? Сережа хмурится, потому что не понимает, как Свобода может совмещать в себе и нахального парня, который утром его так развел, и глубокую личность, ищущую свое место, и этого робкого, почти застенчивого кота. Смотрит на Макса — заспанного, с красной отметиной на щеке от прилетевшей в лицо подушки, лохматый и домашний, — и может выдавить из себя только почти ласковое «да, конечно» и сбежать на кухню. Склонившись над плитой и жаря еще пару лишних гренок — для Макса, — PLC бесится, что Свобода видит его насквозь. Бесится, что позволил себе необдуманный шаг и привел домой незнакомого — чужого? — для себя человека. Бесится, что будет весь остаток дня думать об Анисимове, даже если тот не появится в кофейне. Бесится. Максим, опершись о косяк двери и издали наблюдая за Сережей, выглядит довольным. \\ В это же время Эрик преодолевает лестничный пролет и оказывается напротив двери. В первый раз стучит тихо, едва заметно, будто боясь потревожить или разбудить. Когда на это никто не откликается, Шутов стучит второй раз — уже сильнее и яростнее, потому что «Восход» должен открыться уже через полчаса, а у него ни ключей, ни внезапно куда-то пропавшего с этими самыми ключами Макса. «Я его убью», — думает Эрик, занося руку для последнего — решающего, отчаянного стука, когда дверь открывается, и на пороге показывается немного нервный, еще сонный PLC. — Эй, Сереж, прости, что без предупреждения, просто… Говоря это, нагло протискивается в узкую прихожую и через плечо Трущева видит, как из кухни выходит взлохмаченный и раскрасневшийся от удовольствия Максим в знакомой до зуда под кожей черной толстовке. — Это не то, что ты подумал, — спокойно говорит Сережа, поймав шокированный взгляд Эрика. — А что я должен был подумать? — спрашивает Шутов, насмешливо прищурившись. Действительно. — Все-таки бездомного кота приютил? — продолжает выпады Эрик, чуть ли пальцем не тыча Сереже в грудь, — Похвально, похвально. — Пошли на кухню, мы все тебе объясним, — подает голос Свобода, почему-то делая особый упор на «мы». Эрик испытующе смотрит на него, словно пытаясь прочитать, что здесь могло происходить, а потом кивает и проходит внутрь. Усаживается на стул и с видом прокурора на суде говорит: — Ну, начинайте свою охуенную историю. Сбиваясь и перебивая друг друга, они все-таки рассказывают, каким образом Макс вообще попал в квартиру. Эпизод с кроватью Сережа предпочел опустить, вызывая у Свободы слишком довольную улыбку с немым вопросом «стыдно тебе, что ли, Серый?». — И как долго вы планируете жить вместе? — интересуется Шутов, бесцеремонно отпивая из кружки PLC остывший кофе. — А как давно ты записался в ряды тех, кто лезет в мою личную жизнь? — беззлобно бросает Трущев, строя на лице осуждающую мину. Эрик смеется — прекрасно знает же, что на него обижаться никто не умеет, а уж Сережа подавно. — С того самого момента, когда Максик стал частью твоей «личной жизни». Максим давится смешком и получает под столом по коленке. Сережа кидает на него взгляд, мол, ты вообще собираешься мне помогать? И почему Свобода выглядит таким довольным от всей этой ситуации, и почему Эрик смотрит так, словно все это одобряет и считает за шаг вперед, и почему Трущеву, блять, кажется все это таким правильным? — Можешь намекать сколько угодно, Эрик, — закатывает глаза PLC, стараясь не выдавать клокочущего в груди чувства, — но мы с ним просто друзья. И, пожалуйста, пусть об этом никто не узнает. — Да, конечно, постараюсь, — кивает Шутов. — Ключи мне, Максик, отдай, и я пошел. Как только дверь за ним с грохотом закрывается, Эрик хитренько улыбается и набирает номер. — Же-ень, — тянет он, как только гудки прекращаются, — я сейчас такое расскажу… \\ — Думаю, мне пора уходить, пока сюда не заявился кто-нибудь еще. По задумке Свободы звучать это должно было смешно, но по итогу получается неловко и с каким-то непонятным сожалением. PLC останавливается посередине комнаты, пока Макс стоит в коридоре и, как ни странно, уходить совсем не хочет. И дело даже не в том, что здесь тепло, есть кровать, еда и Сережа — последнее, впрочем, можно вычеркнуть… или подчеркнуть? — Ну, я пошел, — дергается к двери Максим, но Трущев вдруг цепляется за лямку старого рюкзака, чуть не отрывая ее к черту, и тем самым заставляет остановиться. — Ты можешь остаться, если захочешь, — говорит Сережа, стараясь придать голосу как можно больше небрежности. — В конце концов, ты провел здесь ночь, а столовое серебро все еще на месте. — Нет у тебя никакого столового серебра, — усмехается Свобода. — Ты просто плохо искал. Макс чувствует, как хватка на лямке ослабевает, и смотрит на приоткрытую дверь. Понимает, что если сделает шаг, то сюда уже никогда точно не вернется. А если останется, то сможет ли уйти хоть когда-нибудь? Сможет ли сидеть в четырех стенах, отдав свободу взамен на что-то домашнее? Нужно ли ему это? И пока Свобода мечется между своими принципами ни к чему не привязываться и каким-то странным желанием остаться, Сережа пытается понять, какого черта вообще это делает. Ладно, мотивы Максима понять можно, но зачем Трущеву нужен такой сосед? Чтобы после работы его встречали — коты ведь всегда хозяев у дверей самых встречают, да? Чтобы не было одиноко? Нужно ли ему это? — Мне платить нечем за аренду, — говорит, наконец, Макс, закрывая дверь и скидывая рюкзак к своим ногам. — Сочтемся, — кивает PLC, пытаясь скрыть улыбку. — Костюм горничной раздобудешь и… — Фу! — и, стоя практически плечо к плечу в узком, тесном коридорчике, смеются громко, стопроцентно пугая этим старых соседей за стенкой. Перед самым выходом Сережа так же, как Макс всего каких-то полчаса назад, останавливается у дверей и негромко говорит, зная, что его все равно услышат: — Я до этого наделал много ошибок, так что не заставляй меня жалеть об этой, хорошо? Дверь захлопывается раньше, чем Свобода успевает хоть что-то ответить. \\ Сравнительно большое количество посетителей укрепляют и без того приподнятое настроение PLC, и он совсем не чувствует подвоха. Кивает улыбающимся Софе с Тимом, которые тут же начинают о чем-то перешептываться, игнорируя возмущенный окрик гостя. Сережа пожимает плечами, думая, что у каждого свои тараканы, и подходит к стойке, за которой вертится Крис. — Натуралов не обслуживаем, — говорит Кошелева, не поднимая головы. А потом все-таки встречается с ним взглядом и слишком наигранно удивляется, — Ой, это вы, Сергей Викторович. Сейчас сделаем! Сережа не удивляется. Сережа начинает осознавать ситуацию. — Та-ак, и кто какой слух успел разнести, — сложил руки на груди, всем видом показывая, что Кош лучше признаваться сразу, иначе будет хуже. — Софа сказала мне, а с Софой поделился Джей, потому что Никите шепнула Диана, которая сплетничала с Тимом, а тот узнал от Майер, которой позвонил Эрик и сказал, что вы теперь с Максимом вместе… — Живем? — коротко поинтересовался Трущев. — Нет, просто вместе. Ой, плохо мне, — думает Сережа, но вслух ничего не говорит. Просто едва не садится на то же место, где только что стоял, но железная выдержка и способность не терять лица даже в таких крайних ситуациях позволяют сохранить невозмутимость. Объясняться или оправдываться PLC не стал. Кофейня гудела до полудня, а потом резко замолчала — сенсация перестала волновать, и Сережа едва успевает перевести дух и расслабиться… Вот только второй взрыв раздается, когда на пороге кофейни появляется Свобода собственной персоной. Все бросают свои дела, пока сбитый с толку Максим едва успевает обороняться от шквала вопросов: — Ну, как спалось на новом месте? Нравится новая квартира, а сосед тебе как — не слишком заебывает? Ты же обещал мне сразу сказать, если съедешься с кем-нибудь, почему я узнаю почти последняя? Что нового расскажешь, Свобода? — Коси под дурака, Макс, — советует Сережа, в мгновение оказываясь рядом. Свободе дважды объяснять не нужно. — Кто такой Макс? Трущев резко дергает его на себя, заставляя чуть нагнуться, и, прикрываясь чужими длинными волосами, прошептать: — Не настолько дурака… Договорить Трущев не успевает. Где-то сбоку слышится визг, а источником звука оказывается Эрик. Со стороны, оказывается, поза Макса и то, как PLC прикрывается волосами, выглядит весьма двусмысленно. Вот тогда-то Сережа додумывается до правила #1: «Никогда не заводите себе кентов с длинными волосами. Когда вы что-то шепчете им на ухо, получается какой-то пиздец». \\ Просить помощи — не унизительно. Вот только просить помощи у Жени Майер — не только стыдно, но еще и страшно. Однако иного выхода Сережа, к сожалению, не видит, поэтому просто запихивает ее в подсобку под удивленные взгляды всей кофейни. — Давай быстрее, у меня еще кофе стынет, — спокойно отзывается Женя, поправляя прическу. — Это из-за Макса? — Конечно, все вертится вокруг Макса! — взрывается Трущев, а Майер тихо посмеивается. — Мне нужно вернуть прежний статус в кофейне, и я подумал… Женя не дает закончить, быстро приложив палец к его губам. Сережа дергается, будто от удара, и едва не роняет швабру на пол. — Что мы можем разыграть роман, отвлекая всех от того простого факта, что вы с ним живете вместе, — заканчивает девушка с каким-то странно хитрым прищуром. PLC удивленно приподнимает брови и кивает — жесткая, но правда же. — Так ты согласна? Говоря это, ощущает, будто разрезал проводок на бомбе замедленного действия, не зная, какой провод был нужный — красный или синий. Ебанет? Не ебанет? Будут ли последствия или пронесет на этот раз? — Я помогу, — наконец-то говорит Майер, и Сережа облегченно вздыхает, отходя от двери и давая Жене возможность уйти. Однако Женя уходить не собиралась, задумчиво кусая губы. — Но, знаешь, мое чисто субъективное мнение: тебе это не нужно. «Восход» почти семья, — Женя кривится, сказав последнее слово и делая красивое лицо чуточку некрасивым, — и они сейчас шумят, потому что удивлены, но не потому что разочарованы или презирают это. Если тебе нравится Максик, то это… нормально. Странно слышать от меня такое, да? И — искренне улыбается, заставляя Сережу усомниться в реальности происходящего. — Тебе больше идет улыбаться, чем вот это вот все остальное, — говорит Трущев с непонятной мягкостью в голосе. — То же самое могу сказать и про тебя, — улыбка слезает и исчезает за фальшивым фасадом привычной кислой мины, — Подумай о том, что я тебе сказала. Это так, совет стервы. \\ — Сереж. Тишина. Эрик в который раз протирает дурацкий стол, чтобы хоть как-то оправдать свое нахождение в «Восходе» после смены, и смотрит на Трущева. — Сереж. Тот никак не реагирует, сгорбившись за столом в компании пустых чашек. Дуется, игнорирует, наказывает своим молчанием. Обоим немножко смешно, но они не смеются. Шутов вздыхает, подходит ближе и осторожно касается напряженного плеча. — Ну прости, — тянет Эрик, и тут же чувствует, как плечо под его пальцами расслабляется. — Я не подумал, что все так распространится, а ты так расстроишься, что будешь меня игнорировать целую неделю. — Ты сказал Жене, конечно, все так распространилось! — фырчит PLC, но смотрит уже совсем не озлобленно. Откидывается на спинку стула, позволяя Эрику ближе пристроиться. Не злится. — Что мне с тобой делать? — Любить, ценить и, если можно, зарплату повысить! — Нельзя, — смеется, уже хорошо. — Сплетник. — Истеричка. Трущев шутливо пихает его в будто нарочно подставленный бок, а потом опять затихает, о чем-то усиленно думая. Эрику не нравится складочка между бровей, поджатые губы и рассеянный взгляд. — Сереж, — в который раз зовет Шутов, но только сейчас PLC отзывается, — А удели мне немножко своего времени, пожалуйста? Придурок, — думает Трущев. Но что ты без него делал бы? Без всех них?