open

\\ Все начиналось весьма обычно. Стоял прекрасный, солнечный денек — кажется, пятница тринадцатое… Макс приходит в кофейню поздно вечером, с гитарой наперевес и взлохмаченными всеми ветрами Москвы волосами. Вздыхает, когда понимает, что в «Восходе» остались лишь PLC, любящий сидеть там вплоть до наступления ночи, и почему-то Дэни, который убедил Кристину сегодня уйти пораньше, пообещав ее подменить — никто даже и не заметит. На самом деле, он просто неумело пытается избавиться от свидетеля. Бариста быстро заваривает Свободе свежий чай, наливает в большую глиняную кружку и сам садится напротив, отстукивая по поверхности стола незамысловатую мелодию собственных сдающих нервов. Тонкие кисти рук дрожат, похожие на птиц, готовых взлететь в любой момент, и Макс залипает на это, пока пьет горячий чай и вдыхает душистый пар. Наконец, Дэни решается. — П-п-п… — Сереж, иди сюда, быстрее! — кричит Максим, заставив Даню еще больше покраснеть и запнуться уже окончательно, — Малыш сейчас скажет свое первое слово! — П-п-прекрати стебаться, ты давно в курсе моего заикания. Они пялятся друг на друга — Дэни хмуро и исподлобья, как волчонок, на что-то решаясь, а Макс издевательски позитивно. Сережа бросает свое увлекательное занятие бумажками и подходит к их столику, прижимаясь сзади к Максиму, спокойный и расслабленный, но готовый к любым выпадам и неожиданным темам для разговора, потому что — это же Свобода. Но, удивительно, первым с толку сбивает его именно Бурцев. — Я просто хотел с-спросить, а у вас как, — парень закусывает губу, явно ощущая неловкость от интересующего вопроса, и смотрит то на ухмыляющегося Макса, то на ожидающего продолжения PLC, — уже было?.. Доходит не сразу, а когда доходит, Сережа зачем-то выпаливает первое пришедшее на ум: — Честно? — Нет, блин, соври, — фыркает Даня. — Окей, — кивает Максим, блеснув глазами, — мы определенно не занимались сексом на диване, на котором ты сейчас сидишь. Дэни едва сдерживается, чтобы не пересесть на кресло, и это вызывает смешок у обоих. — С чего такие вопросы, Данечка? — Ну, я подумал, что мы с Олегом… уже могли бы… Шестеренки в голове Трущева клацают, медленно двигаются, а потом и вовсе останавливаются, издавая странный «дзинь!». Вместе с тем у Дани не то что уши — у него все лицо вспыхивает, будто его прямо здесь и сейчас будут девственности лишать. Зато как цвет прекрасно гармонирует с алым оттенком дивана — Кош бы оценила. — Ты серьезно сейчас хочешь поговорить про первые разы? Дэни смотрит на соприкасающиеся плечи, переплетенные пальцы Макса с Сережей, но не им в глаза, потому что не знает и боится того, что найдет во взгляде обоих. Становится ощутимо неловко, и Даня даже жалеет, что вообще завел этот разговор. — Ну, мы тут же п-п-почти семья… — Тем более, вряд ли он будет обсуждать такое с матерью, — неожиданно встает на его сторону Макс, — ну и с отцом разговаривать об этом, естественно, тоже. Да и в интернете не погуглишь, хотя видел я пару хорошо написанных фанфиков и видосиков на порнохабе… — Макс! — в один голос взрываются оба, и Свобода, будто по команде, затыкается, не теряя при этом улыбку от уха до уха. — Я не хочу, чтобы вы рассказывали мне все в подробностях, просто-о… помогите хотя бы с тем, как намекнуть Олеже, что я готов. Грудная клетка Макса вздымается так быстро и часто, что Бурцев успевает подумать, будто тот задыхается или ему плохо, но это… просто смех. Раздражающий и в какой-то степени оскорбительный для Дани смех. Трущев бормочет себе под нос что-то вроде «я хуею с того, как у вас все просто» и ждет, когда приступ истерики у Свободы наконец-то закончится. — Ладно, если серьезно, — говорит Максим, вытирая выступившие от смеха слезы, — Ну, у нас, например, Сережа совсем не понимает намеков, поэтому я всегда говорю прямо, что хочу… Это сильное заявление заставляет оскорбиться уже PLC. — Какие, блин, намеки? Я после прихода с кофейни тебя не вижу вообще, ты все время торчишь в кровати! — Это и были мои намеки! У Трущева такое лицо, будто его кипятком только что окатили. Тело каменеет, перед глазами прыгают точки, отчетливо складываясь в слово «блять». А Максим невозмутимым голосом стендапера продолжает поучать Данечку: — Ой, да ничего такого особенного в этом всем нет, расслабься. Всего лишь вперед-назад, вперед-назад, вперед… Даня хихикает, тем самым возвращая Сережу на планету Земля, и тот, закидывая на Макса руку ужасно собственническим жестом, громогласно объявляет: — Прошлой ночью ты мне не такое стонал! Все выпадают в осадок еще на несколько минут, судорожно глотая ртом воздух в приступе смеха, подобный тому, что накрыл Макса всего пару минут назад. Кажется, данино мировоззрение и какие-то устоявшиеся представления о своих работодателях и их блядских котах дают трещину. — Что еще тебя интересует, Данечка? — елейным голоском спрашивает Свобода. — Можем устроить тебе вечер откровений юных минетчиков! — Ой, это не ко мне, кстати, советы спрашивай у Маси, — улыбается Сережа, — он тот еще хуесос. Макс резко разворачивается, его рука сама несется к лицу. Вот только не к своему, а к чужому — усатому, улыбающемуся, — и PLC едва успевает увернуться. Даня незаметно пытается сползти под стол и удрать, выгрызя себе путь к спасению прямо в недавно уложенном, дорогом ламинате. Ну и как с ними после такого-то не то чтобы дружить, даже работать вместе будет трудновато! — Ну ты и драчун, — бурчит Бурцев, когда Максим неосторожно двигает ногой и едва не заезжает ему в лицо, но из-за его странного положения в последнем слове буква «а» выходит больше похожей на «о». Такого продолжительного ржача стены кофейни не слышали уже давно. Даня даже успевает порадоваться, что этого не слышит Тим, иначе ходить ему еще пару месяцев под отборные шутейки. Под столом что-то с шумом падает. Бурцев в обморок, что ли, хлопнулся? Впрочем, Даню из-под стола вытаскивают и даже умудряются успокоить, с трудом, правда, но получается же. Помогает разве что виски, который Кристина прячет для особого ирландского кофе. Ну, не судьба, видимо… Алкоголь развязывает язык, и Трущев долго, с особыми красками и выражениями рассказывает про первый раз — море, звук разбивающихся о прибой волн, расстеленный на песке плед, звездное небо, ну один в один сцена из фильма. Данечка слушает, мечтательно вздыхая, Максим поджимает губы и следит за тем, чтобы ни один стакан не оставался пустым дольше одной трети минуты. Когда Сережа заканчивает рассказ, Макс вдруг оживляется. — Ну что, дослушал? — интересуется он у Дани, который только и может, что кивать, будто китайский болванчик, — А теперь слушай, как было на самом деле. Все началось с того, что я не хотел мыть полы… \\ Макс, как известно, оттаивает всегда медленно, особенно если что-то касается его личных предубеждений и принципов, какими бы смешными они ни казались. С Сережей могут не разговаривать несколько дней просто потому, что не сходятся во мнениях касательно одного-единственного вопроса, про который забывали уже через несколько минут ссоры. Ко всему прочему, он все также отказывается хоть как-то помогать по дому, превращая квартиру в некое подобие захламленного клоповника. И даже внезапно поменявшиеся отношения с «просто друзья» на что-то более личное — они еще сами стеснялись называть друг друга «любовниками» или даже просто «парнями» в любовном смысле, — никоим образом не отражается на состоянии квартиры. Естественно, взаимопониманию это тоже никак не помогает, и порой Сережа действительно хочет ткнуть Свободу носом в пакеты из-под чипсов на полу или пятно от кофе на подушке, как кота, нагадившего прямо на палас. А Максим как специально нагло смотрит на него своими невероятными голубыми глазами и будто ждет момента срыва. Момент настает. Настроение сразу же падает ниже отметки ноль, когда Сережа будит Свободу ласковым ударом веника по, как он надеялся, пятой точке — под одеялом и не увидишь точно. Максим, однако, просыпается сразу и сонно хлопает глазами, выслушивая тираду о том, что ученые советуют хотя бы раз в день делать влажную уборку, а им — хотя бы раз в неделю и хотя бы простую, блин, уборку. — Ну не начинай свои поучительные загоны, а, — капризным тоном говорит Свобода, пряча голову под подушку, из-за чего продолжение фразы Сережа едва разобрал, — С самого утра — бу-бу-бу, надоел. Сережа отбирает у него подушку и садится рядом с кроватью. — Я с утра до вечера в «Восходе», а ты дома валяешься. Мог бы хотя бы отработать свой огромный долг за счета за воду. — И че? Мы оба моемся, вообще-то… — Да, но не я же пять часов резал воду, потому что «Серый, это так прикольно»! Максим дуется, как мышь на крупу. В голове вертится обиженное: не буду я ему помогать, он меня совсем не ценит! — Не буду я ничего делать, — а потом, уже более воинственно, — Или что? Выкинешь меня, да? — И это могу устроить, все равно толку никакого, — выкрикивает Сережа, совсем не подумав. — Лучше бы собаку завел. Глаза Макса расширяются, губы странно дрожат, а руки сжимаются в кулаки, и тогда PLC вдруг пугается. С ума сойти, блять. — Ты сейчас серьезно? Сережа быстро вскакивает, отряхиваясь от вездесущих светлых волос, и спешит в кофейню. На Макса даже не смотрит, пытаясь до конца играть в «наказание», вот только чье?.. \\ — Господи, какая долгая предыстория, — смеется Сережа, перебивая Макса. — Перейдем сразу к столу, как говорят в гостях, правда, смысл немножко другой… Если кратко, то лично я весь остаток дня просидел как на иголках. Если ты знаешь, то этот у нас из семейства свободных, и когда ушла злость, накатил страх. Мася всегда убегал от своих чувств, но я раз за разом оказывался быстрее. Да и не обязан же он мне тут домохозяйкой становиться и подгузники детям менять, окна мыть и все такое. Ну все, думаю, уедет он точно, послав меня нахуй, приду домой, а там пусто. Даже столовое серебро, наверно, заберет. Но когда я вернулся домой вечером, то… \\ Трущев даже не успевает снять куртку. Ему, в принципе, и похеру уже на эту деталь гардероба, потому что еще с порога видит, как Максим, сука, Свобода стоит перед ним на коленях, сжимая в руках гребанную половую тряпку. Все мысли улетают из головы прямо на восход, будто Сереже не тридцатник с небольшим, а всего лет этак восемнадцать, и он впервые чувствует такое сильное возбуждение по отношению к парню. — Ты что делаешь? — выдыхает он, сделав шаг вперед. — Полы мою, — обиженно бурчит Анисимов. — И по мытому не ходи, или помочь хочешь? Сереже хочется, вот только не помочь, а Максима. И совсем не важно, что еще утром они поссорились. В продолжении спора, конечно, никто больше не заинтересован. Тем более что уступка в виде мытья полов — это огромный прогресс, если дело касается Свободы. PLC мгновенно преодолевает разделяющее их расстояние, заставляя Макса испуганно подскочить в попытке защититься. Однако вместо ожидаемого удара он чувствует поцелуи на своем лице, и испуг отходит на второй, если не на третий, план. От Макса пахнет соленым морем, и вся соль Японского, кажется, вязнет у Сережи на языке, когда тот целует его — уже не так аккуратно, как оба привыкли. Углубляет поцелуй, Свобода с шумом втягивает носом воздух, но не отталкивает. Он стягивает с него свою собственную черную — любимую — толстовку, отбрасывая ее в сторону, сам все еще оставаясь в верхней одежде, и Максим сдается. Подается вперед, обхватив руками чужую шею и практически повиснув на нем. В животе тугим комом стягивается желание. Сережа подхватывает его и усаживает на стол, почти с бешенством отшвырнув мешающиеся пустую сахарницу и солонку, соль из которой рассыпается по всему полу. Макс цепляется пальцами за холодную кожу куртки, помогая снять ее, в голове гудит, будто на вокзале, все посторонние звуки сливаются в один сплошной белый шум. Стол — слишком жесткая поверхность, и не самая приятная, но Свобода сдерживается и старается не ерзать. Это как безумное, но до сумасшествия приятное помешательство. — У меня в портфеле есть… блять… крем, — хрипит Максим, облизывая покрасневшие, влажные губы, — Ничего лучше сейчас не найдем. До Сережи долго доходит, что от него требуется, а когда понимает, то отстраняется и идет на поиски портфеля. Без Трущева становится как-то холодно и пусто, и Макс едва подавляет желание слезть со стола и рвануть за PLC следом, но вовремя останавливается, когда тот — очень растрепанный и возбужденный — появляется на кухне с тюбиком в руках. — Серьезно? — хмурится, читая этикетку, — Антивозрастной? Максим смеется, утыкаясь лбом в его плечо. — Как раз для тебя, дедуля. — Любишь ты обламывать моменты, котик, — усмехается Сережа. Свобода, замерев, наблюдает, как мужчина выдавливает себе на пальцы чуть ли не половину тюбика, но все это перестает совершенно волновать, стоит Трущеву поднять голову. Глаза Сережи — расширенные зрачки, будто залитые чернилами, и Свобода не может даже просто отвести взгляда. Из легких в момент пропадает весь кислород. Максим тихо стонет, когда теплые пальцы скользят вниз, между ягодиц, давя и проникая, медленно растягивая. Конечно, оба не девственники и не святые, но Максу становится почему-то чертовски стыдно до горящих краснотой ушей, закушенных губ и стоящего члена. Непривычно видеть его таким — нерешительным и смущенным, и это возбуждает обоих еще больше. — И откуда ты только всему этому научился? — Эрик давал пару онлайн-уроков, — усмехается Трущев, но, заметив странную эмоцию в глазах Свободы, сразу перестает улыбаться, хочется отвесить ярый пинок самому себе за то, что умудряется так неудачно шутить в это, блять, время. — Я шучу. Макс сдавленно охает, когда PLC добавляет еще один палец, и откидывается назад, шумно ударившись затылком об столешницу и поморщившись. Сережа останавливается, дает привыкнуть, оглаживая чужие бедра свободной рукой, тем самым заставляя Макса дрожать еще сильнее. — Расслабься, — просит PLC, наконец, вытаскивая пальцы, — Я не хочу причинять боль, но если ты не расслабишься, то будет хуже. — Куда уж хуже?! — рявкает Максим. Видит бог, с девушками все намного легче, — думает Сережа, — Но я бы не променял его ни на какую из малышек, это точно. Наконец, Макс сам сжимает его плечи, притягивая ближе, дыша рвано, будто вот-вот потеряет сознание. Деланное самообладание трещит по швам и рвется на куски, его у обоих никогда не хватало надолго. — Ты ведь мне доверяешь? — неуверенно спрашивает Трущев. Потому что сам себе сейчас не доверяет, что уж говорить про терпящего не самые приятные ощущения Свободу… — Мы сейчас точно про мой зад говорим? Да, блять, доверяю, прикинь. Потому что в этом вся сущность человека. Ты начинаешь доверять практически любому, кто обещает тебе что-то. Вещи, деньги, дом, работу, счастливое будущее, любовь, что-нибудь хорошее. PLC кивает. Первый толчок. — Блять… Сережа опять останавливается, пока Максим дергается, извивается и протестующе шипит под ним, что-то угрожающе бормочет про «только попробуй сейчас двинуться, и в следующий раз на столе окажешься ты», но ему не больно — скорее непривычно и неприятно. Макс потихоньку расслабляется, потому что вроде бы ничего страшного же и не произошло. Мир не рушится, небо на голову не падает, воздух не горит, и все практически нормально, за исключением того факта, что его нагнули прямо на столе. Ой, блять… PLC терпеливо ждет, когда Анисимов устроится максимально комфортно, но, поймав расфокусированный взгляд больших, испуганных глаз и приняв это за знак согласия, начинает двигаться дальше. Это настолько непривычные ощущения, что Макс в первые минуты забывает, как дышать. Сережа успокаивающе гладит и целует его, но продолжает вдавливать в стол, который начинает опасно трещать и скрипеть в такт толчкам. Они повинуются одному темпу, ритму, став единым целым, уже давно не отдавая отчета собственным действиям. Трущев сам не замечает, как его пальцы смыкаются на чужой плоти, двигая рукой в такт. Свободу вдруг выгибает, словно под кайфом. Выглядит это до ужаса красиво. Сережа урчит всю свою невысказанную нежность на ухо, потратив тем самым, кажется, весь слишком долго восполняемый месячный запас любви. Макс царапает ногтями жесткую поверхность стола и стонет, пока они, наконец, не доходят до разрядки. Движения постепенно замедляются. От тяжелого дыхания, кажется, должны запотеть окна, а жар между их телами практически душит обоих. PLC целует его в лоб, в скулы, и его губы всё ещё чувствуются быстрыми порханиями на лице. \\ Сережа отвлекается от рассказа и мутным взглядом смотрит на Макса, который устроил голову у него на плече. Дани нигде не видно. — А Даня куда делся? — Ушел, — констатирует Максим, — давно. Еще когда ты про полы начал рассказывать… Сказал, что лучше бы к Жене обратился, я дал ему один небольшой совет, и он убежал домой. Ты слишком увлеченно говорил, я не хотел тебя перебивать. Так чем все закончилось, помнишь, а? Стол они, к слову, так и не сменили. \\ Макс курит прямо на кухне, приоткрыв форточку, когда Сережа наконец-то выходит из ванной, вытирая мокрые волосы полотенцем. Ему давно не было так хорошо, но ссутулившийся и несколько растерянный вид Максима заставляет тоже напрячься и, борясь с желанием подойти ближе, остаться стоять, опершись о косяк двери с гребанным полотенцем в руках. — Я вижу панику в твоих глазах. Уйдешь? — Сережа почему-то уверен, что невысказанное окажется понятным. — Только если ты попросишь уйти. Молчат, Макс делает затяжку за затяжкой и выглядит так, будто ему совсем неудобно здесь находиться. Он опять перекладывает проклятую ответственность на Сережу, и тот не то чтобы чувствует себя виноватым… В конце концов, если бы Максим не хотел, он бы сказал «нет». Всего одно слово, которое никто не сказал, и в этом вся суть. Никто не хотел останавливаться, потому что назад дороги и не было. — Сюда иди, — в грубоватой нежности и есть весь Анисимов. Однако рука протянута, и кто PLC такой, чтобы отказываться от этого нового каната, связывающего и без того сплетенные воедино души? Оба не могут быть на сто процентов уверены, что что-то изменилось — в их отношениях или в них самих. — Думаю, теперь тебе придется купить нам другой стол, — уже привычным тоном отвечает Свобода, прижимаясь ближе и чувствуя, как руки Трущева нежно и аккуратно скользят по его плечам, как тот прижимается к его шее губами, впитывая его запах вместе с сигаретным дымом. — Покрепче и помягче, а то от этого спина вся ноет. Тебе-то хорошо, ты не… — Решил мне мозг выебать в отместку за то, что я тебя выебал? — а потом, с прискорбным выражением лица, сообщает ошалевшему от происходящего Максу. — Прощай, гетеросексуальность и нормальные завтраки за этим столом. Максим с опаской вглядывается в его лицо, будто боясь найти отблеск какой-то другой, неправильной эмоции, но вместо этого находит лишь бесконечную нежность и привязанность. И любимый обоими стеб друг друга, конечно, куда без него-то? Ох уж эти их вечные пиздилки-сосалки… — Ты сумасшедший, — шепчет он почему-то осевшим голосом. И вдруг — улыбается, да так широко, что сам Чеширский кот позавидовал бы. И Сережа думает, что готов делать что угодно, снова и снова, лишь бы он и дальше так ему улыбался. Макс вроде как берет себя в руки — он ведь был из тех, кто всегда приземляется на все четыре лапы, — и пытается показать, даже слишком демонстративно, что он все контролирует, но Сережа научился менять правила этой игры в свою пользу. — Конченый, — смеется Трущев, соглашаясь, — Потому что люблю тебя, и ничего не могу с этим поделать. Тело под его руками опять напрягается. — Раньше ты мне этого не говорил, — хмыкает Макс, но в его голосе что-то не на шутку надломанное и серьезное. — Вот так один раз дашь — и уже «люблю». — Не хочешь, не верь, — мужчина пожимает плечами. — Прибраться бы тут хотя бы завтра утром, Мась, сделаешь? Ответ он получает отобранным своим же полотенцем по лицу. Что ж, раз повадки не меняются, может, и отношения тоже останутся такими же. — Ой, только не начинай! — Хорошо-хорошо, — выставляет руки ладонями к нему в жесте «сдаюсь». Макс зевает и утягивает его в кровать — спать, конечно, а не для того, что вы все там могли подумать, — и Сережа поклясться готов, что, уже проваливаясь в сон, слышит прямо под самым ухом мурлыкающее «я тебя тоже», сколько бы Свобода ни отрицал этого, краснея до кончиков ушей. \\ Кристина даже бровью не ведет, когда рано утром открывает незапертую дверь кофейни, а на звук колокольчика из подсобки к ней выскакивает Свобода, на ходу надевая на себя футболку. Он пытается пригладить волосы и кое-как скрыть красные отметины на шее, шипя «Серый, блять, просил же». Допросился. — Утро, что ли, доброе? — спрашивает Кош, включая кофемашину. Трущев, вышедший из подсобки следом за Максимом, кривится от резкого звука. — И ночь тоже была «добрая», — морщится Макс, медленно и аккуратно усаживаясь на стул. Весь день проходит под шуточки Майер и Тима, боящихся даже близко подойти к подсобке, не то чтобы туда зайти, Диану с Крис и отвешивающего ярый фейспалм Джея. Даня в тот день в «Восходе» даже не появился, но к вечеру заглядывает Терновой. Явно не в духе. — Ну, — начинает разговор издалека Сережа, — и как прошел вечер, Олег? Терновой начинает массировать переносицу, словно у него резко заболела голова. — Отвратительно, — наконец, говорит он, — Даня буквально послал меня в задницу. Сережа переводит взгляд на Макса, который деланно долго и увлеченно помешивает ложкой пустоту в своем бокале. — Серьезно, это и был твой гениальный совет Дане? Послать Тернового в зад? Олег недоумевающее смотрит то на одного, то на другого, не совсем понимая, каким боком они умудрились влезть в их личные отношения. Макс, наконец, перестает играть в дурака и, откинувшись на спинку стула, выдавливает из себя: — Ну да, в зад… в смысле, в данин. Я полагал, что именно так анальный секс и работает, разве нет? Финита ля комедия, свет, занавес.