Все, что останется...

Я – упрямый мальчишка с несовместимыми с жизнью душевными травмами, мечтами и идеями. Но ты в меня верила... /О. Терновой, А. Шаповалов. Говори не о любви. Не прошло и часа, как Макс был в зюзю. И Трущев точно знал, что будет именно так. Желание напиться у Свободы появлялось последнее время все чаще. Не выпить, как раньше, а именно напиться. И если Крис не могла изменить положение вещей, то Трущев и подавно. Сначала он был даже рад, ну, типа Свобода обыгрывает свой рокерский образ, входит, так сказать, во вкус. Но, когда тот стал напиваться до состояния беспамятства, ПиЭлЭс занервничал. И, разумеется он знал причину. Он один только и знал. Ну, по крайней мере, Макс больше никому не рассказывал. А рассказав другу историю своего позора единожды, тот не мог остановиться, дополняя свои рассказы новыми подробностями, хотя и утверждал, что в голове дыра и помнит он из того дня только отдельные моменты. А ПиЭлСи думал: - Ну вот как? Александровская же обычная. Обычная внешность, обычная девушка из околомузыкальной среды. Обычная карьера провинциалки. Красивые глаза. И очень красивые руки. На этих-то руках его друг и свихнулся. Это, блядь, в прямом смысле и без всяких там шуток. Макс ездил с концертами в ее город настолько часто, насколько это было возможно, чтобы иметь возможность видеть ее там, куда она попала по его вине. Он знал уже все клубы, весь ее круг общения. Он максимально часто пытался попасть ей на глаза. Он пытался вымолить это прощение. Он теперь знал о ее жизни все. И это все в ее жизни последнее время выглядело как сплошной пиздец. Но, девушка игнорировала Максима. И конченым считала его по другой, нежели Трущев, причине. -Макс, поехали баиньки. - Какой, блядь, баиньки. Никаких баиньки. Тусить. Месить. Наливай. Эй, - подозвал он бармена и показал пальцем на пустой стакан. Серега отрицательно помотал бармену головой. - Куда тебе. Ты ж даже не синий, ты сиреневенький. -Сине... сирев...синерев..., фу, блядь, ты специально это гадкое слово... Си-ре-вень-кий! Вот! - гордо посмотрел на друга пьяный в жопу Свобода. - Поехали, сиревенький, Кош ждет. Макс разлепил тяжелые веки, посмотрел мутным взглядом на друга. -Кош... Кош ждет... А я? А я сука. Ты ведь знаешь, что я сука? И она узнает, что я сука. И чо? И чо, Серег? - И ничо, Мась. Все пройдет. Какой только хуйни с нами не было. - Да что ты знаешь? - Макс осекся, посмотрел на друга, неуклюжими пьяными руками растер свое щетинистое лицо... - Прости, блядь... Ты знаешь. И ты в жопе был. И я в жопе. И как с этим живут, Серег? И он замолчал. Совсем. И не стал сопротивляться, когда с помощью охранника его погрузили в такси. На заднее. Ехал молча. Стеклянным, редко моргающим взглядом смотрел на неон за окном, на светофоры, провожал взглядом счастливые парочки и веселые компании. И что в этот момент творилось в его голове, одному Богу известно. - Кош, мы едем - Трущев набрал Кристине, зная, что она будет ждать своего Свободу, во сколько бы не вернулся. Когда Свобода поднимался домой, Серега заметил, что тот выглядит абсолютно трезвым. - Макс... Тот поднял на него затравленный взгяд. - Поспи. Тебе надо поспать. Молчал. И только выйдя из лифта, замялся, спустился между этажами, очередную сигарету прикурил, на телефон пару раз посмотрел, где Крис в красной шапочке на заставке и спросил: - Ну на хуй я ей сдался, Серег? Я не могу так. Я ж не садист. Я ж, блядь, нутром чувствую каждую ее болячку. Она ж со мной сдохнет, ибо тварь я... - Может, любит? Может, хватит в молчанку играть? Может, она имеет право о твоих проблемах знать? - То есть, ты считаешь, что я сам должен вбить гвоздь в крышку собственного гроба? - Ну, блядь... - То есть, ты считаешь, если она узнает об Александровской, то все останется, как есть? Ты дебил? - Нет, это ты дебил. Это ты позволил этому случиться. Так что не перекладывай с больной головы на здоровую. - Да я люблю ее! - Кого ты, блядь, любишь? Макс непонимающе посмотрел на друга. - Перед Юлькой я виноват. По гроб. За два месяца психушки, за руки. Ну не вывожу я всего этого. Кош я люблю. Я, блядь, семью с ней хочу, детей. Но, как после такого? Как сказать ей, не знаю. Что делать, не знаю. Как дальше быть, не знаю. Как детей планировать, не знаю А такие вещи убивают! Я девчонку до психушки довел. Ребенка ее без матери оставил хер знает на сколько. Я ж, сука, не знал, что она мужа похоронила недавно! Мне ж всегда бабы с надломленной психикой нравились. Мне б тогда еще заметить надо было, что пустая она. Ну вот мимо ж смотрела, а мне ж как-будто в душу. Заводило меня. Дико заводило. И Крис тогда... - Не начинай. Нет ее вины. - Нет ее вины. Нет, Серег. Нет. Я как руки синие Юлькины вспомню, на руки Кристины смотрю... Да я б убил за такое. Самого себя бы убил. - Просто ты последней каплей был. - Я ж не помню ничего. Вообще. Провал. Но точно знаю, что хотел ее весь день. Ну, блядь, я не контролировал себя, после того, как Кристинку с Олегом застукал... - Да ты заебал ныть. Не было там ничего. Не-бы-ло. Если ты Кошелевой не веришь, мне, блядь, поверь уже. - Ну, согласись, ситуация была неоднозначной. - Ты просто нажрался тогда неоднозначно. Девка башку сломала, по какому поводу, пока ты на Юлю дрочил. Стояла с ним, обсуждала, что не хочет тебя нервничать заставлять, типа, ты и так убитый. И тут ты, орел, блядь, гордый, со своими эмоциями. Терновой ваще охуел. - Я тогда охуел, а не Терновой. Я как увидел, что он ей локон на палец накручивает, у меня башню снесло. - Господи, слышал бы ты себя.. - Серый, по буквам... Я изнасиловал девчонку, потерявшую мужа. И, блядь, она, сука, родит ребенка этого... У меня ребенок будет от той, которую я не люблю. И не любил. Но, я так перед ней виноват. И перед Крис виноват. Кругом я обосрался. Ну и зачем ребенку такой отец? - Только отец не ты... И не было у тебя с ней ничего. Парни повернулись на голос. В дверях стояла Крис.