«Эндорфины»

Мускулистое тело лоснится от микроскопических капелек пота, бисером рассыпанных на бронзовой от загара коже. Темно, но пробивающийся сквозь щели в портьере лунный свет серебрит налитые мышцы, придавая образу энигматичности, непреодолимой сакральной притягательности. Мягкие, но уверенные изгибы, четко проступающий рельеф пресса и бицепсов. Крепкая эстетичная шея, аккуратный кадык, впадинка на трогательной ключице. Широкие плечи, атлетическая спина. Кулаки, сминающие простыни. Гибкость и пластичность нечаянных, ненамеренных содроганиях. В напряжении сведенные брови вразлет, поперек гладкого лба залегла черточка, глаза зажмурены. На веснушчатых щеках то и дело проступают умилительные ямочки. Мужественная красота, очарование скрытой, накопленной силы и обольстительная податливость. Голос. Вибрирующий, бархатистый баритон. Томный теперь, обволакивающий, с едва уловимой хрипотцой. Кажется, можно потрогать колдовской шепот и певучие, растянутые заклинания на древнем наречии. — Миша, — эротичное влекущее придыхание. — Миииииш… — концентрированная сексуальность. Уверенность в уместности каждого звука, вздоха и слияния. Смелость. Искренность. Пылкость. Поцелуи – обнажающие тайные и явные желания. Глубокие и откровенные. И воздуха в огромной спальне недостаточно. Туманит голову наплывом ядовитых ощущений, накидывает флёр уединенности и запретности, отстраняет заполошные мысли и глупые страхи в самый пыльный и заброшенный угол – ныне ни к чему думать и нечего бояться. Лишь слияние, нежное и невыносимо-приятное. Лишь знойный токсин эйфории. Миша, глядя на растерянного и оглушенного эмоциями любовника сквозь прищур, еще не вполне верил, не сумел пока поверить, что происходящее – реальность. Отзывчивый, честный, чуть авантюрный огонь столь замкнутого на публике Джея вдохновлял мужчину, заставлял трястись от нетерпения, сжигал томным предвкушением. Буквально несколько дней назад он и представить не мог, что будет целовать красивые припухшие губы, вырисовывать на груди влажные дорожки, дразнить, рассыпая по ложу всполохи электричества, плоские соски в обрамлении темной ареолы. Чувствовать, как объект его сокровенных мечтаний, разгоряченный и развратный, подается вперед, ему навстречу, чтобы отстраниться от режуще-сладких прикосновений, и вновь стремиться найти убийственно необходимый тактильный контакт. Но осознавая полноту масштабности происходящего, Миша видел, как Дженсен, конвульсивно содрогается от шквала чувств и как собственный организм, ждавший слишком долго, откликается на притяжение и яркость момента. Дженс… великолепен. В нем все вызывает восхищение. Реакции, слова, эмоции. Миша, столь давно вожделевший и столь твердо уверенный в невозможности воплощения своих головокружительных фантазий, едва сдерживался от громкого торжествующего крика. Чресла тянуло, требуя и умоляя. Он наблюдал за Дженсом, любовался его налитым, подрагивающим членом с крупной головкой. Провел по ней влажным языком, намеренно не углубляясь в оральную фривольность, лишь задержался на маленьком отверстии уретры, сочащемся смазкой. Спустился к атласной уздечке. Выслушал голодное поскуливание, не сумев спрятать неуловимую, триумфальную улыбку. Он не хотел спешить, хотя в солнечном сплетении звенело от исступленного аффекта. Мягко обхватил закаменевший ствол, погрузил в рот полностью, до корня, и остановился, позволяя Дженсену перевести дух и справиться с наплывом удовольствия. Отстранился. Джей бился в его объятиях, вылепляя густым баритоном двусложное, неамериканское имя. Интонации его магического голоса не оставляли сомнений – он жаждет продолжения. Дженс хочет и готов принять все, что предложит ему Миша. Если до настоящего мгновения Коллинз колебался, не вполне доверяя его решению, то теперь абсолютно уверился – Джей не ошибся. Он не экспериментирует, не проверяет себя, не сбежит в испуге. Не будет потом делать вид, что случившееся – невероятное, невообразимое недоразумение. Не отвернется, проходя мимо… — Джей, — он навис над разомлевшим партнером. Веки распахнулись. Взгляд с поволокой, но прямой, пронизывающий, полный желания. — Раздвинь ноги и согни в колене, — попросил Миша. Щеки стыдливо вспыхнули густым румянцем, но Дженс согласно кивнул. Этой ночью Миша мог попросить о чем угодно – Джей выполнил бы, несмотря на смущение. Он еще никогда ни перед кем настолько не раскрывался. В любом положении он – ведущий. Доминирующий, Верхний. Но сейчас он просто любовник, без определяющих позиций, не подчиняется, а доверяет, окунается в неизведанное. Он никогда не занимался сексом с мужчинами. Сопутствующие подробности ему известны лишь приблизительно, и вряд ли могут соотноситься с их положением. Миша явно знает больше, и его осведомленность стала одной из многих причин передать ему роль первой скрипки. Расслабиться, бросить поводья бытности, передать их человеку, которого до дрожи хотел несколько бесконечных, невыносимых месяцев. Особенно учитывая бережное и чуткое отношение Миши. Коллинз обнимал его столь трепетно, будто боялся сломать. Берег, как драгоценность. Ладонь спустилась по кубикам пресса к паху, едва осязаемо провела по упругому члену, перечитывая набухшие вены, нежно обхватила подобравшуюся мошонку, заставляя Дженса вытянуться серебряной тетивой. Отстранилась, чтобы спустя минуту Эклз вновь почувствовал прикосновение, более решительное. Прохладные от любриканта пальцы скользнули вниз, к тугой звездочке мышц, обвели по окружности, разминая трепещущую плоть. Миша старался быть насколько деликатным, насколько только способен, и осторожным, зная, что для его нечаянного партнера гомосексуальная близость в новинку. Облокотился на матрац, нависая над Дженсом, внимательно, с алчностью наблюдал за реакцией на интимные ласки, внутренне подготовившись как к протестам, так и к отказу, но не увидел ни страха, ни нервозности. Уверенность и смелость Джея, его чистота, ударили куда-то в затылок актера, спровоцировав порыв немедленно остановиться, сгрести его в охапку и шептать поспешные, опасные и тревожащие слова, отчаянно-ненужные между ними. Лишние. Тяжелые… и потому он заткнул себя поцелуем, погашая экстазом абсурд, способный разрушить то хрупкое и светлое чудо, что они сотворяли вместе. Дженс льнул к Мише в ответ, с присущей лишь ему, концентрированному сгустку энергии, пылкостью. Открыл глаза. Смотрел на Мишу, на его пушистые длинные ресницы, припорошившие прикрытые веки черным кружевом – он неистово целовался, отрешаясь от внешнего мира, самозабвенно растворялся в процессе. Нижнюю губу Дженса чуть прикусили ровные белые зубы, совсем легко, но ощутимо. Коллинз намеревался отвлечь Дженсена, сосредоточить его внимание на поцелуе, пил свежесть дыхания и короткие, отрывистые, рычащие полустоны. Кончики указательного и среднего, пока лишь ласкающие девственно-тесный вход, чуть вдавились внутрь, проникая одним до второй фаланги. Джей зажмурился, но не попытался отодвинуться, остановить Мишу или возражать, только выдохнул несколько более резко и прогнулся в пояснице. Коллинз, и без того с трудом сдерживающий стремление немедленно взять соблазнительное, податливое тело, разорвал поцелуй, покрепче стиснув челюсти в попытке разогнать вползающее в сознание кровавое марево, застилающее зрение. Подушечка прошлась по упругому чувствительной орешку, выцарапывая из легких Джея негромкий всхлип, и еще один, перевоплощающийся в имя. Миша, откровенно любуясь выражением удовольствия на до идеальности красивом лице, медленно ввел второй, сильнее, ритмично массируя простату, пока не услышал судорожно-лихорадочный вскрик. Его самого истошно повело вожделением, каждый нерв тела ныл, стремясь получить долгожданное наслаждение, но мужчина терпел. Секс – не та ситуация, в которой стоит спешить, даже если очень хочется. В особенности, если очень хочется. Он жарко целовал, шептал что-то неразборчиво, восхищаясь покорным, беспомощным, плавящимся от ласк Дженсеном. Отгонял мысль о том, насколько оглушающе-блаженным должен быть миг единения. Растягивал тугие гладкие стенки, замечая, что его Джей вспарывает губы в алый бисер, сдерживая такие восхитительные, похотливые, порочные мольбы… никто таких не слышал. Никто не видел такой мимики Дженсена Эклза – расслабленного и напряженного одновременно - сведенные, сосредоточенно нахмуренные брови и щеки, пылающие румянцем страсти. — Джей, — срываясь, окликнул он. — Джей, посмотри на меня, — веки в светлых пушистых ресницах распахнулись. И палая зелень взирала на него немного пугающим взглядом – казалось, в нем зияет пустота и холод вечного космоса, невозмутимого, стылого сабзеро. Стрелочки, слипшиеся от соленой влаги, изорванные в кровь слизистая, частое, обжигающее дыхание. Миша провел ладонью по щеке, очертил большим пальцем четкий контур рта, замечая, как Эклз млеет от столь нехитрых манипуляций. — Ты так… — он запнулся. — Хочу тебя, — и новый поцелуй. Джей ошеломлен и раздавлен. Балансирует где-то вне времени и пространства, на грани вечного сабспейса. Схожие до шока состояния прострации и покорности, но одномоментно разные. Миша стянул с края постели пышную подушку, обозначил касанием просьбу чуть приподняться и всунул ее Дженсу под ягодицы. Развел колени широко в стороны, с измученным полурыком улегся на сильное гибкое тело. Прижался членом к паху Эклза, с блаженством потерся, имитируя фрикции, чем и вызвал новый поток сбивчивых, почти неслышных, но интуитивно понимаемых просьб. Откинулся назад, наскоро раскатал презерватив на пульсирующей, почти болезненной эрекции и торопливо нанес смазку. Уперся, чувствуя, как тормоза визжат, головкой в растянутое, но чертовски тесное колечко мышц, помедлил немного. Уговаривал себя поостыть, напоминал, что может травмировать, пугал и приказывал грызущему ребра зверенышу, жаждущему удовлетворения, заткнуться. Проиграл. Обхватил сильные бедра локтевым захватом и резко, неаккуратно, властно двинулся вперед, насаживая на себя целомудренно-развратного Дженса до основания. Немедленно был наказан за несдержанность негромким, но красочным вскриком. Парень скрипнул зубами от боли – не настолько сильной, чтобы наслаждаться ею – и подался навстречу непередаваемому чувству заполненности, вбирая в себя страсть партнера и его нежность. Миша, наученный горьким опытом, замер, позволяя ему привыкнуть к ощущениям. Сам переживая восторг обладания столь мощный, что разрывающий на атомы, переполняющий искренностью и истинностью. Он ждал, приказал себе ждать. Вынудил терпеть испепеляющее стремление рвать Дженсена своей страстью, вбиваться в него, вторгаться, усыпать метками-засосами, выгравировать на плечах и спине следы ногтей, утвердить полные права на него, такого невероятного, такого принадлежащего Мише и только ему!.. Удивлялся, ибо никогда до сей поры не наблюдал за собой настолько животного влечения и ярости. Окинул распластанного любовника долгим взглядом. Самое великолепное зрелище из всех, что когда-либо видели его глаза. — Джей, — окликнул он. — Тебе больно? — Нет, — отчетливо, но слегка отрешенно ответил Дженсен, млея от интенсивности эмоций и чувств. Столько всего и все это – Миша. — Мне остановиться? Если ты хочешь… — мужчина не был уверен, что сможет сейчас отказаться от идеи взять своего Дженсена, даже если придется настаивать силой, но был готов всей душой постараться. Он не желал причинять вреда. Не желал боли… или неприязни. Он желал секса с этим мужчиной. Желал дарить ему радость. Удовольствие. — Миш… — с непристойной истомой протянул Дженс, распутно облизнув пересохшие губы. Взгляд его вновь стал искрящим и живым, наполнился легкой снисходительностью. — Хочу, чтобы ты меня трахнул, — он запрокинул голову, и вжался ягодицами в пах Миши. — Старательно, тщательно и глубоко. Так, чтобы я потом сидеть не мог. Пожалуйста, — он покосился на застывшего от удивления Коллинза. — Если ты, конечно, хочешь, — поддел он, прекрасно зная, осязая, насколько сильно Миша хочет. — Черт возьми, Джей. Больше не было слов. Только громкие всхлипы, очень быстро переросшие в красочные крики. Джей требовал объятий, испытывал неописуемую необходимость в тактильном контакте и потому сцепил лодыжки за поясницей Миши и дернул его за плечо, роняя на себя. Обхватил обеими руками, отчаянно прижимаясь, лихорадочно целовал, шептал что-то неуловимое. Миша, оглушенный его неприкрытым напором, слетел с катушек. Он не сдерживал поспешных, с оттенками яростной алчности проникновений, ни хищного рыка, ни стонов, изумленных, долгих, недвусмысленных. Джей утопал в аромате, голосе и тепле. В неизведанном доселе блаженстве – отдаться, подарить себя любовнику без остатка. Нега, охватившая его сущность, когда ладонь Миши пробралась между ними к паху и сжала напряженную плоть, вырывалась из груди протяжным именем. Растеклась по венам жидким огнем, заполонила сознание мощным и неизмеримым в своей силе оргазмом. Миша, чувствуя, как в руке член подрагивает, изливаясь и густо пачкая животы, только ускорил темп, врывался в расслабленное наслаждением тело до корня, вдалбливался жестко, будто хотел разорвать, втрахивал Дженса в кровать, заходясь от восхищения. Девятым валом накатила экзальтация. Он ощущал, как каждую его клеточку омывает ласковыми теплыми лучами света, таял и горел одновременно, развеиваясь по ветру искрами. С последним перед окончательным падением в пропасть выдохом с его губ сорвалось короткое имя – Джей. — Ты классный любовник, — услышал Миша спустя вечность. Улыбнулся расслабленно, поднял голову, уронил обратно. — Как я и предполагал, — добавил Дженс и перекатился набок, лицом к Коллинзу. — Ты мне льстишь, — смутился мужчина. — Ни капли, — баритон чуть вибрировал, а когда Эклз говорил, проскакивали едва заметные хрипы – сорвал голос криками и стонами. Миша почувствовал, как в душе разливается горделивое довольство. Благодаря его расточительным стараниям сейчас сел густой и яркий голос Дженса. Коллинз провел кончиками пальцев по лицу, прикасаясь совсем легко, и видел, как Дженс прикрыл веки, позволяя ему интимное прикосновение. Доверительно. Не боясь. Так трогателен ныне этот сильный парень, заслышав имя которого, трепещет и бледнеет вся съемочная группа. — Удивляешь меня, — вырвалось у Миши. Он тут же замолчал и закусил губу, ругая себя. Кто, черт возьми, его за язык тянул? Долгие месяцы, сколько они с Дженсом вместе работают, Миша хотел его, не мог наглядеться на скупые, четко выверенные жесты и мимику. Эклз влился в мечты, приходил к нему ночами, чтобы с рассветом растаять в туманной дымке. А Коллинз просыпался с диким стояком, надавленным до синевы, приходил на работу и проклинал минуту, когда согласился на съемки в «Сверхъестественном». — Ты меня тоже, — вдруг ответил Дженсен. — Не представлял, что когда-нибудь лягу в постель, чтобы переспать с мужчиной, и уж тем более не представлял себя снизу, — тут он шумно выдохнул, а уголки губ его приподнялись, складывая улыбку. — Но, как видишь, я здесь. И ты только что меня поимел. Самое смешное - я доволен. — Не жалеешь? Ты, насколько я знаю, не гей… — попытался рефлексировать Миша. Он вдруг почувствовал себя, как минимум, совратителем, хотя если на кого Джей и не был похож, так это на жертву. — Миш, если я сплю с мужчинами, и мне нравится – значит, я гей. Или би, — пожал плечами парень, откинулся на подушку. — Секс с женщинами не исключает возможности секса с мужчинами, в конце концов. Надеюсь… — он подмигнул Коллинзу. — Сейчас ты не сбежишь, как в тот раз? — Прости меня, — снова сказал Миша. — Мне тогда показалось, что я заигрался. И ты… — Счел, — тон Дженса похолодел на несколько градусов, — я просто одолжение тебе сделал? — Нет. Но я… — Миша помолчал, почему-то печально посмотрел на Дженса. — Не думал, что у тебя хватит решимости. Все это время я… — Все это время – я, — перебил его Дженс. — Ты слишком много думаешь, Миша. Тебе, наверное, кажется, что ты меня чуть ли не изнасиловал, правда? — мужчина отвел взгляд. — О, ты просто мастер накручивать себя. Если тебе будет легче – с первого прослушивания вместе с тобой, я спал и видел, как ты меня трахнешь. Успокоился? А теперь, — он перекатился и закинул руку на любовника, нависая над ним, — думаю, стоит провести контрольный тест на определение моей ориентации. — Нам не стоит, — покачал головой Коллинз, — ты впервые… — Переживаешь за сохранность моей задницы? — рассмеялся Дженс. — Не вижу повода для веселья, — Миша хотел, чтобы голос был строгим, но потерпел поражение перед шкодливо-распаленным выражением лица Эклза и тоже улыбнулся. — Да ладно тебе, — Дженс поцеловал его и прищурился. — Ты ведь будешь осторожен. Аргументов у Коллинза не нашлось. С той ночи они почти не расставались, но делали вид, что ничего не произошло. На съемочной площадке вели себя, как и раньше, то есть вообще никак. Правда, Дженс заметил, что порой одного лишь взгляда на Мишу достаточно для сердца – оно начинало глухо стучать о ребра, как заведенное, и для крышесносной эрекции – она не выбирала место и время. Дни пролетели незаметно, Эклз, опьяненный переменами, не замечал их суматошного бега. Мозг наотрез отказывался участвовать в реальной жизни, впрыскивая в организм гормоны тоннами. И Джей, не понаслышке знакомый с тем, насколько коварен бывает адский коктейль в крови, совершенно забыл о том, что все происходящее вокруг – лишь тонкая игра одурманенного сознания. Он полностью отпустил контроль. Он уже совершенно неспособен был чем-либо управлять. Единственная память, оставшаяся от прошлого Дженсена Эклза – тянущий зуд спины. Как-то, засыпая, Миша заметил одну из свежих отметин Рона – она уже почти сошла и стала розовой, едва заметной. Мужчина, невесомо касаясь, провел по ней пальцем, но ничего спрашивать не стал, за что Джей был ему весьма благодарен. Он не хотел лгать партнеру. Он давно растерял уверенность в том, только ли секс их связывает… — Как обычно? — Без следов. Ярость. Гнев. Пелена, затянувшая зрение, и взгляд все чаще падает на стол с девайсами, выбирая подходящие манжеты или, на худой конец, наручники. Боттом на станке уже кричит, прогибается навстречу ласкам хлыста, позволяет овладевать собой так, что Топу приходится время от времени корректировать направление удара. Это хороший боттом. Откровенный, честный, доверяющий. Не хочется попортить его, отбив случайно почки. Ладонь, держащая бич, стискивает рукоятку сильнее, до побелевших костяшек. Посылает вперед гибкий витой сердечник плети, сечет спину, захлестывая вокруг, целует наконечником грудь. Соски. Живот. Кубики пресса. Ремни, обвивающие запястья, ослабевают, скоро, очень скоро, боттом разожмет кулаки и упадет на пол, но Топ еще не удовлетворен. Он еще не выплеснул свои эмоции – разочарование. Неистовое, горчащее, тянущее душу. Ненависть. Буйная, ослепляющая, отравляющая мысли. Негодование. Досадливое, раздраженное, царапающее сердце железными когтями. Топ давил крик, хотя знал, что нельзя давить кипящее внутри пламя, иначе оно рано или поздно выплеснется, выжигая все человеческое. Но он давил, потому что знал – если покажет огонь, яреющий в груди, потеряет хрупкую гармонию, и без того балансирующую на грани краха. Кровожадные касания сползают, безжалостно целуя поясницу, сокрушающим ударом рвут опояску кожаных штанов, наконечник, опутывая талию, с изуверской жестокостью ласкает обнаженный низ живота, почти пах. Боттом запрокинул голову, глядя в потолок пустыми, отражающими вечность и холод космоса глазами, стонущие вопли его приобретают явную эротическую окраску, бицепсы и широчайшие мышцы изящно напрягаются, вырисовывая манящий рельеф. Хлесткий удар, мощный, но не оставляющий следов. Отклик. Имя. Короткое, непривычное для американского слуха. Плеть на мгновение замирает, а потом Топ с громким хищным рыком начинает сечь боттома без разбора, срывая кожу, пропарывая до чувствительных нервных окончаний, стремясь искалечить как можно сильнее. Руки, наконец, разжимаются. Блондин с изорванной спиной сползает на пол, покрытый кровавым месивом. Топ швырнул девайс в сторону и отошел от него подальше, сильное темное тело била крупная дрожь. Как же хочется взять раскаленный прут и заклеймить боттома. Поставить на него несходящую метку, выжечь свое тавро. Ревность. Черная. Фанатичная. Умоисступленная. Ревность… — Я перестарался сегодня, — Мванга не смотрит в зеленые глаза. Отводит взгляд, чтобы Дженс не увидел в нем истинного положения вещей. — Улетел. Прости меня. — Ты в порядке? – подозрительно нахмурился Дженс, перекатился на спину, морщась от боли и одновременно млея. Боль – верная спутница. Честная подруга. Самая страстная любовница. — Ни разу не замечал за тобой подобного. Хотя, — он опустил веки, — мне жаловаться не на что, — довольно уронил актер. — Такого глубокого спейса я еще не испытывал. Придется теперь, правда, посидеть несколько дней дома. — Ты кричал имя, — осторожно поинтересовался Рональд. — Это… он? — Джей неуловимо улыбнулся, рвано выдохнул, а на щеках у него заиграл румянец. — Да, — покивал он. — Мы переспали, — смешок. — Черт, да мы всю неделю только и делали, что кувыркались. — Надеюсь, — чуть снисходительно начал Мванга, — тебе скоро надоест играть в тылу, — темнокожий заставил себя рассмеяться. — Клубные девочки заждались. — О, нет. Ты не понял, Рон, — Дженс слегка смутился, а потом подумал, что, раз уж Рональд его Топ, то скрывать от него истинное положение вещей не стоит. — Он мой Верхний… ну, в ванильном смысле. Рональд промолчал. Он же Доминант, филигранное владение мимикой и жестами. Но будь он в одиночестве – разнес бы к чертовой матери всю студию. Он смотрел на по пояс раздетого Джея, на его налитые мускулы, на гладкую, покрытую полосами плети кожу, на расслабленное лицо, словно вылепленное руками Микеланджело, и сходил с ума от гнева, ярости и ревности. Он пытался пережить услышанное, уложить информацию по местам, распределить по полочкам, но не мог, с трудом сдерживая порыв немедленно сотворить с боттомом что-нибудь выходящее за рамки сессии. Он успокаивал себя, говоря, что Дженс без него не сможет. Напоминал, что его Топ, его садист, он доставляет неизмеримое удовольствие невыносимой болью, без которой Эклз не сможет жить, но все равно не мог перестать сжимать челюсти. Он едва заставил себя отвернуться, когда Дженс уходил. Он окунул ладонь в лужицу вязкой, застывшей крови, и долго втягивал в легкие запах страданий боттома, наслаждаясь пряным хмельным ароматом. Лишь мысль о том, что из-за сеанса и глубоких отметин Дженсен не сможет показаться своему ванильному любовнику обнаженным, утешила его разъяренный разум. Единственным настоящим любовником может быть только Рон. Он докажет это боттому. И его мягкотелому партнеру. Это, на самом деле, не сложно. — Миш? Извини, нет возможности приехать. В ближайшие пару дней дел куча. Прости за испорченный вечер, — Джей лгал, чувствуя, как из груди поднимается волна протеста и тоски. Он хотел видеть Мишу, прямо сейчас, немедленно. Но их свидание непременно закончится в постели, а следы слишком явственны, чтобы списать их на неудачное падение во время трюка. — Ничего, — растерянно ответил Коллинз. Он слышал голос Дженса. Слышал нотки недовольства, с ужасом думая, что он больше не намерен продолжать отношения. Опротивело. Наигрался. Надоело… — Я огорчен, конечно, но… — Хочу встретиться, Миш. Чертовски хочу, знал бы ты, как сильно, — перебил его Джей. — Но не могу. Прости, — снова попросил он. — Джей, у тебя все хорошо? — забеспокоился мужчина. — Голос у тебя слегка… необычный. — Я очень скучаю, — неожиданно признался Эклз. Смысл обманывать? Он и так слишком во многом нечестен с Мишей, и нет резона отрицать очевидное. Его привязанность к Коллинзу давно вышла за рамки секса. — Я тоже, — согрело его из трубки. — Тогда до встречи? — До встречи.