«Эндорфины»

London After Midnight - Love You to Death London After Midnight - This Paradise [03 MiX] Дженс, накрыв ладонью глаза, нервно вышагивал вдоль стены. Вторую руку он сунул в карман, стиснув кулак. Слушал. Отвечал. Проклинал себя. Недовольно и с досадой ронял слова, не глядя на собеседника, время от времени останавливался, поворачивался к окну, за которым уже спустилась на город ночь. Зима медленно катилась к концу, однако темнота сгущалась рано. Собственно, ничего определенного он там не видел, но все равно стоял спиной к комнате, предпочитая мрак, полным обвинения синим глазам. Сильно волновался, всю уверенность сдуло, слегка потряхивало кончики пальцев. Неприятная ситуация, более того, виноват он в ней сам, раньше или позже это должно было произойти, и еще удивительно, что ему удавалось так долго – полтора года! – скрывать истинное положение вещей. Напротив, на краешке кресла сидел Миша, не поднимая глаз. Говорил. Спрашивал. Не понимал. Сегодня он поймал любовника на лжи. Сложились многие кусочки мозаики. Внезапно отмененные свидания, тотальные опоздания, странный, болезненный вид. Джей сказал, что будет дома, но Миша видел его в Коукитламе. За рулем. Не одного. И, несмотря на то, что он сразу догадывался, будучи взрослым человеком, что пожалеет об этом разговоре, промолчать не смог. Сейчас, наблюдая, как Эклз ходит вокруг да около, он с горечью и отчаянием надеялся на внятную и хотя бы правдоподобную версию событий, хотя, по факту, видно, что надежда в подобных обстоятельствах – лишняя трата ресурсов. — Скажи что-нибудь, — решился Коллинз, так и не услышав ничего вразумительного. Страдал от неизвестности и страха, поэтому уж лучше сразу расставить точки над i. — Прости меня, — в сотый раз просит Джей. Смешно, но он даже не объяснял, за что конкретно извиняется, тянул за хвост, и от этого муторного ожидания становилось все хуже. Он вдруг с силой провел по векам пальцами, резко развернулся, сложил руки в замок на груди. Оперся спиной на стену, и Миша готов был поклясться, что заметил на его лице неуловимое отражение каких-то парадоксальных, взаимоисключающих чувств. Ресницы Дженса затрепетали на мгновение, рваный выдох, щеки едва уловимо окрасились румянцем – Коллинзу знакомы эти признаки. Линия губ чуть изогнулась капризно. Мимолетное впечатление, но отчетливое. Мужчина весьма удивился – никогда прежде не видел любовника таким. Все верно. Потому что ни разу не встречался с Дженсом после сессий. — Джей, — беспомощно, очень тихо произнес Миша, — за что ты просишь прощения? — Я лгал тебе, — баритон слегка вибрирует, выдавая его состояние. — Не мог… не могу и сейчас. Не поворачивается язык, что само по себе нонсенс, — он усмехнулся. — Спрашивай, я не стану тебя обманывать больше, — быстро продолжил Дженсен. Впервые за много лет он был смущен и боялся, что его не поймет близкий человек. — Зачем ты ездил в Коукитлам? — начал Коллинз, внимательно рассматривая беззащитную и одновременно замкнутую позу Дженса. — На встречу, — неопределенно уронил Эклз. Как будто пытался оттянуть момент откровенности и, хоть и обещал не лгать, сказать тоже не находил сил, панически огораживал их отношения с Мишей от своей подлинной, скрытой почти от всех личности, даже не отдавая себе в том отчета. — У тебя там… — Миша запнулся, помолчал. — Любовница? — Дженс поднял глаза, нахмурился и покачал головой. — Любовник? — Нет! — поспешно опроверг он это предположение. Оно показалось ему столь абсурдным, что Эклз едва удержался от смеха. — Наркотики? — еще тише спросил Коллинз. В тот момент Джей представил, каковы истинные масштабы странности его поведения, если Миша строит настолько нелепые и дикие теории. — Что? — удивился Эклз. — Нет! — он даже слегка обиделся. — Ты отменяешь встречи. Пропадаешь, говоришь, что будешь дома. Звонишь, а голос у тебя такой, будто случилось что-то из ряда вон. Избегаешь меня на работе. Потом появляешься здесь, — мужчина окинул взглядом гостиную их тайного убежища – квартиры, которую они снимают для свиданий. — Ведешь себя неестественно. Дженс, я в замешательстве, — он поднял взгляд, полный смятения. — Расскажи мне, что происходит… — Я мазохист, — сознался Эклз, зажмурившись, принуждая себя вытолкнуть слова из груди. Да и сколько можно, в самом деле? Миша свел брови, вопросительно глядя на него. Дженс, досадливо поморщившись, в два движения стянул пиджак и порывисто повернулся к Коллинзу спиной. Воцарилась гробовая тишина. Мужчина с нарастающим ужасом рассматривал проступившую на белой ткани рубашки густую россыпь темно-красных пятен. Когда безмолвие нарушил протяжно-изумленный присвист, Дженсен накинул пиджак обратно и снова встал к любовнику лицом. Прикусил губу, виновато посмотрел в яркую синь, сверкающую влажным блеском. Опустил голову. Спустя еще несколько секунд раздался мелодичный тенор, наполненный недоверчивой подозрительностью и сочувствием. — Джей, что… это? — сдавленно вымолвил Коллинз. Пожелай он описать одним словом свое состояние, сказал бы – потрясение. Глубокий шок. Противоречия. Только что небезразличный ему человек показал истерзанный участок тела, вызвав немедленный порыв помочь. Одновременно с тем давая понять, что решение Джея – добровольное… — Следы арабской плети, — с некоторой прохладцей ответил Дженс. — Такова моя природа. Я испытываю постоянную потребность в физической боли, порой настольно пронзительную, что теряю самоконтроль. — И как, — вскинулся Миша, — ты справляешься с… положением? — нельзя сказать, что он осознанно задавал подобные вопросы. Его не отпускало ощущение иллюзорности, словно происходящее – не более чем сюрреалистичный сон, который вот-вот кончится. Он еще, собственно говоря, не вник в суть слов, не понял, что ситуация имеет весьма реальную, действительную подоплеку. — В Коукитламе есть клуб. «Enigma», узконаправленный на конкретную BDSM-аудиторию. Они предоставляют мне подобным, — он подчеркнул последние слова с нотками снисходительности и легкого презрения, заранее выдавая индульгенцию наверняка сложившимся у партнера стереотипам и предрассудкам, — студии для проведения сессий и набор девайсов. Там я встречаюсь со своим Топом. Он… держит в руках бич. — Насилие?! — с явственным протестом бросил Миша. — Нет. Не пытайся… — Джей хотел, как обычно, предупредить, что его не надо жалеть или пытаться обелять, взваливая вину на других. Объяснить, что он вовсе не жертва. Дать понять, что жесткий экшн – его личный выбор, но не стал. — Никто меня не заставляет. — Секс? — после паузы поинтересовался Коллинз, отворачиваясь. Дженс знал, что произойдет дальше, вне зависимости от его ответа, но и не подумал что-то предпринять. Миша, в конце концов, взрослый человек. — Нет. — Как давно? — сухие, хлесткие, обжигающие интонации. Наверное, чтобы держаться на плаву здравого смысла он спрашивает. И звучание безжизненного, пустого тенора сейчас очень похоже на пропарывающие спину поцелуи. — Лет восемь. — Мне… — Миша резко поднялся. Дыхание его участилось, а с лица схлынула кровь – он побледнел, на скулах агрессивные желваки. — Мне лучше уйти. Дженс не стал возражать. И останавливать тоже. Только вздрогнул, когда хлопнула входная дверь. Миша чувствовал себя преданным. Столько времени во лжи! Он вел автомобиль и задавался одним и тем же вопросом – было ли вообще хоть что-то правдивое в их связи с Дженсом? Тут же отвечал, что нет. Тут же спорил, что да. Коллинз достаточно пожил, чтобы уметь отличать притворство, и Дженс не лукавил, отдаваясь. Или просто воспаленное коварным обманом сознание отказывается верить в неприглядную истину и с фанатичным упорством цепляется за короткие моменты искренности. Все полтора года, что они встречались, улучая каждую свободную минуту, мужчина знал, что рано или поздно шаткой идиллии наступит конец. И все полтора года он видел, что любовник что-то скрывает. Полосы на спине, которые он вполне безыскусственно объяснял каскадерскими трюками и падением, неосторожностью. Ныне Миша не понимал, как мог верить в его нелепые, на ходу придуманные отговорки. Ощущение предательства не отпускало. Вряд ли в данную минуту он способен трезво мыслить и рассуждать, испытывая глубокую обиду. Джей словно плюнул ему в душу своим враньём. Да и как он мог рассказать, с другой стороны? И как бы отнесся Миша к подобному признанию? Теперь актер очень живо представлял себе Дженса, пристегнутого к ввернутым в стены сырого темного донжона крюкам наручниками, обмотанного цепями, а позади него, затянутый в черную кожу, стоит какой-то мужик с хлыстом в руках и мерзко хохочет… Судорожный выдох. Миша свернул на обочину и выскочил из салона на улицу в одной рубашке, хватая морозный весенний воздух ртом. Чем они там еще занимались?! Кто поверит, что вся эта мрачная тематика не связана с сексом? Дженс наверняка трахался с тем огромным в габаритах эфиопом – с ним Миша видел сегодня Дженса и даже не сомневался теперь, что именно с ним Эклз и упражнялся в своих непристойных извращениях – выскуливая чужое имя, прогибался, грязная шлюха, навстречу члену!.. Тошнота. Коллинз оперся руками на капот, помотал головой, разгоняя кошмарное видение. В ушах стоял бархатистый голос Джея, отдающийся эхом от бетонных стен, его страстные стоны и умоляющие всхлипы. Перед глазами вырисовывалось блядское тело, покорно-порочное, руки, затянутые манжетами. Казалось, он чувствует прикосновение горячего сбитого дыхания, нарастающего своей частотой по мере приближения к пику. И запах крови. Желудок скрутило, как холодной безжалостной дланью, Миша начал глубоко дышать. Гнев. Ревность. Ярость, почти ненависть. Он не желал больше видеть Дженса, и радовался, что еще не отказался уехать в Штаты на перерыв в съемках. Он знал точно, что если сейчас встретится с экс-любовником – ударит его, не сдержится. Ударит так, чтобы разбить его блядские губы в кровь. Что-то умирало в сердце с громким воплем. Какие-то светлые чувства. Какая-то его часть, что полностью, без остатка принадлежала Джею и больше никому. Шли дни. Эклз работал, вовлекаясь в съемки всем своим существом, старательно избегая мыслей о Коллинзе. Знал, что Миша улетел в Америку, хотя собирался остаться в Ванкувере. Провести каникулы вместе с Дженсом. Парень сходил с ума от желания позвонить ему, хотя бы постараться что-то объяснить, чем-то оправдаться. Хотя бы услышать мягкое «слушаю», звучащее через государственную границу и тысячи миль. Странно, Дженсен не пытался трезво взвешивать или оценивать их внезапный и стремительный роман, пока не грянул гром. Не анализировал, предпочитая использовать малейший шанс побыть рядом. Видел отношение Миши, его нежность и тепло, наслаждался каждым мгновением, забывая, что за все нужно платить. И сейчас – платил. За ложь. За недоверие. За малодушие. Тосковал в одиночестве, замкнулся в себе. От него словно шла волна негативной, серой энергетики. Раньше люди шарахались от него в страхе. Теперь не хотели заразиться его печалью, отпечатавшейся в вечной гримасой горечи. Тело требовало боли. Выло занудно и громко. Дрожало в предвкушении новой сессии, умоляло перенести встречу на более близкий день, но Дженс терпел. Месяца три тому назад Мванга начал новый громкий процесс четы селебрити, из-за которого большинство свиданий с Мишей и были безвозвратно пропущены. Рональд внезапно звонил и отказывался от сеанса, объясняясь занятостью. Именно тогда Джей прочувствовал, насколько сильно зависим от BDSM. Выворачивало суставы, тянуло кожу. Однажды он порезался, помогая Дэннил с ужином, и едва сдержался от порыва воткнуть лезвие в ладонь. «Такова моя природа». Против нее не попрешь, ничего не изменишь. Ему нужны физические страдания. Нужен транс сабспейса. Нужен Рон, никому другому он не позволил бы вести. Они оба нужны ему, проклятье… Миша не сумеет подарить ему боли. Рон не сможет дать любви. И они, конечно, не виноваты. Проклинал Дженс вовсе не своих партнеров – проклинал себя, впервые в жизни осознавая, в какую запутанную ситуацию попал. Когда Мванга надолго пропал – уехал в Штаты по делам бизнеса – Дженс впал в такое состояние, что уже собрался в клуб. Искать себе Верхнего, наплевать, кого, лишь бы получить экшн. Пришел. Окинул взглядом собравшихся тематиков и понял, что всегда был и останется уникальным боттомом – с привязкой на одного. Никто другой не прикоснется к его спине девайсом, потому что Дженс не намеревался никому позволять подобного. На него смотрели, как на Топа. Пребывали в уверенности, что он Топ. В итоге Верхний, который давно не проводит доминантных сеансов, и нижний, лишившийся своих Верхних, слились в одну личность, одинаково страдающую от липкого одиночества и патологической зависимости. Единственное, что поддерживало – Рон так же нуждался в нем. — Как обычно? — На полном доверии, — неожиданно ответил Дженс. Повернулся, через плечо созерцая обомлевшего Топа. — Что-то не так? — невинно поинтересовался он. — Мы же не проводим сеансов на доверии? — удивленно протянул Рон, на мгновение допустив в образ Доминанта человека. — Мой Мастер, — с нахальством хмыкнул боттом. — Я не слепой, — в баритоне явственно звенел авантюрный азарт. — И чувствую твой взгляд, — добивал он, вышвыривая накипевшее, столь давно скрываемое. — Чувствую, как он оставляет на мне прикосновения. Джей высказал то, что считал нужным, расслабился, скинув с себя оболочку притворства. Если разозлить Рона, ввергнуть в садистический гнев до полной потери контроля, он сорвется и причинит изголодавшемуся телу столько боли, что она, может быть, даже позволит забыть холодные, полные ледяного презрения синие глаза утраченного возлюбленного. Пока Миша отсутствовал в Ванкувере, терпения тормозить себя и свои потребности с трудом, но хватало. Его возвращение заставило каждую клеточку жалобно стонать в предвкушении. Рыдать от гнетущей пустоты. Пусть Рон оторвется. Выплеснет, наконец, темпераментную агрессию, буйное яростное пламя. Остановит ими монотонные, слякотные, безжизненные дожди в груди Джея. — Давай, — капризно, с придыханием, поддел он. — Сделай это. Слишком явная провокация. Слишком наглая и откровенная. Слишком манящая, чтобы отказаться. Мванга, стоически ожидавший возможности полного доминирования несколько лет, не то, чтобы не смог сопротивляться – он и не хотел, собственно. Он приложил максимум усилий, чтобы сей момент настал. Манипулировал зависимостью Эклза. Отменял сессии, лгал, притворялся, сам едва терпел без Дженсена – совершенно не для того, чтобы спасовать. Да, руки отчаянно тряслись уже сейчас, и опасный домспейс предсказуемо неизбежен. Он будет жесток и утратит контроль, Рон знал это, медленно приближаясь на расстояние доступа. Боттом вынослив и силен. Он выдержит. Он справится. Примет все, и еще немного из того, что может дать ему умелый Топ. — Опусти руки, — отрешенно приказал он. Дженс подчинился, конечно. Размотал ремни, привычно обвивающие запястья, встал, демонстрируя покорность с искрами фальши. Рон профессионально взмахнул плетью – совсем незаметно – обмотал ее конец вокруг шеи боттома, резко дернул к себе, заставляя Джея повернуться и упасть на колени. Невероятная, никогда прежде не испытываемая нежность охватила все существо Топа, он с удовольствием созерцал красивый обнаженный торс, покрытый мелким бисером пота. Светлая кожа подрагивала, глаза упрямо смотрели, не боясь. Рон улыбнулся, торжествуя. «Мой» – пьяняще думалось ему. Грело. «Мой». Он снял со стола кожаные манжеты, аккуратно сковал руки боттома, пристегнул к станку так, чтобы тот не отворачивался. Раньше Рон получал доступ лишь к спине – широчайшие и ягодицы наиболее большие мускулы в организме, и флагелляция по ним наименее травматична. Наконечник плети мог только слегка прикасаться к животу и груди, срезая тонкие полоски кожи. Теперь Мванга имел возможность разорвать их до крови, лаская желанное тело по своему усмотрению. Обожаемая ими обоими забава – Палач, жертва и секс хлыстом, чувственный и громкий, извращенный, грязный, непристойный. Мванга не нуждался в других девайсах. Мог использовать любой, но действительно любил лишь арабский бич, длинный, жестокий, жесткий. Наклонился, чтобы прошептать на ухо, опаляя дыханием: — Не закрывай глаза. Смотри-на-меня. Взмах. Свист. Удар. Взгляд. Боль. Вздох. Несколько минут он методично сек спину, обвивая сердечник через плечи. Невидимой нитью их связывали взгляды и обжигающие прикосновения девайса. Почти тишина, только шепот хлыста и резкие хлопки. Джей не жмурился, не отворачивался, не прикрывал веки, как Топ и приказал. Закусывал губы, сдерживая порыв требовать еще, зная – начало каждого экшена – разогрев. Пока в исполнении Рона происходящее – легкий массаж, разгоняющий кровь, смягчающий поверхность перед основным действом. Черная радужка глаз скрыта зрачком, бездонные колодцы, полные торопливого нетерпения. Рон хочет его. Джей позволяет собой обладать. Наконец, он грациозно заносит темную руку дальше, посылает плеть вперед, извивает ее в полете и целует грудь поперек, высекая на ней свой темно-красный засос. Стон. Окраска его не оставляет сомнений – зовущий, томный, эротичный. Возбуждающий. Следом еще один, негромкий, но такой, что Рон чувствует, как в паху наливается тяжестью клубок. Удар, сильнее, жестче. Всхлип… Джей не сдерживает голоса и эмоций. Его всегда вдохновляли сессии с Роном, но теперь, занятый собой, он не видит Рона. Он вообще ничего не видит, хоть и смотрит прямо в глаза. Растворяется в пытке, такой необходимой и нужной. Изящно прогибается, опираясь на предусмотрительно подставленную под скованные кисти перекладину. Он стоит на коленях, на холодном полу, уже покрытом мелкими кляксами собственной похоти, непрестанно текущей по венам. Сужается поле зрения. Ноги и руки, затекшие от намеренно неудобной позы, уже не чувствуются. Он не знает, сколько времени прошло. Он в туннеле, по бокам серо, как под толщей океанической воды. Звуки отступают, остаются только рыкающие выдохи Рона, гулкие, почти неслышные. Запрокидывает голову, выпадая из реальности в непередаваемый по своей мощи восторг экзальтации, сводящую с ума, отнимающую сопротивление эйфорию. Отсекает себя от внешнего мира под напором мозга, впрыскивающего в организм гормоны – дозу за дозой. Эндорфины. Они решают любые проблемы. Топ осязает сабспейс боттома. Он внимательный и чуткий Топ. Кропотливый. Заботливый. Наблюдая, как партнер наслаждается его суровыми ласками, он неожиданно не впадает в спейс сам. Он приближается к разрядке, почти физически ощущая прикосновения плети, как жаркое, страстное проникновение. Хищное рычание его похоже на сексуальный призыв. Он изменяет изгиб плети, направляя сердечник снизу вверх, от паха к груди. Крик. Манящий, недвусмысленный. Просящий. Еще один удар, сокрушающий, безжалостный, от которого рвется толстая кожа штанов наискосок по ширинке. — Миш! Страдающий, тоскливый отклик отражается эхом от стен, вязнет в ушах, разбивая слух на осколки. Измученный. Усталый. Умоляющий, столь голодный и чужой, что Топ ненадолго опускает бич, неверяще рассматривая распластанное, беспомощное, изорванное тело. Остервенелый замах, вспарывающий на рельефе живота глубокую кровавую борозду, и новый зов, беззащитный, почти рыдающий. Рон остановился. Бросил хлыст на пол и отошел, тяжело выпихивая воздух из легких. Немного постоял, возвращаясь в материальное измерение. Понимал, что возбуждение резко схлынуло, растаяло пустынным миражом. Быстро, в два шага приблизился к Джею, оглушенному, ошеломленному и хмельному от удовольствия, опустился рядом с ним на колени, подхватывая в широкие ладони отрешенное лицо. Джей не здесь. Он бесконечно далеко, настолько, что Рону никогда не найти. Даже в глубоком спейсе он видит только своего ванильного мягкотелого любовника. Глаза пустые, наполненные промораживающим холодом сабзеро и неиссякаемой вечностью космоса, почти прозрачные, влажные от слез и припорошенные слипшимися ресницами. Мванга высвободил руки, поднял безучастного боттома, лишь губы которого что-то беззвучно шептали. Унес его на тахту, чувствуя, как сердце щемит от нахлынувших пронзительных эмоций, имен которым он так и не нашел. А потом вытащил из кармана куртки Дженса мобильник и парой щелчков нашел нужный номер. Он очень хорошо знал своего боттома. Хорошо, едва ли не лучше самого себя. Несколько гудков, тянущих жилы своей бесконечной протяженностью. Доброжелательное, уступчивое «слушаю». Презрение вспыхнуло в груди Мванга и погасло – это его выбор. — Привет, ванилька, — ядовито мурлыкнул он в трубку. — Кто это? – настороженно спрашивает «Миш». Рональд слышал, как Дженс называет его «Миш». Выстанывает короткое, странное имя – Миш. — Не важно. Он – в Коукитламе. Со мной, — не скрывая доли торжества и превосходства, ответил Рональд. — Не понимаю… — начал мямлить мужчина, вызывая у Топа глухой, душащий протест, потому он не позволил собеседнику договорить. — Понимаешь. В общем, если через полчаса не появишься по адресу, который я назову – поставлю на его теле тавро. Выжгу раскаленным докрасна металлическим клеймом, — густой голос с нотками южного акцента спустился до шепота. — Свое имя. И он уже никогда не станет твоим. — Что вы имеете в виду? — всполошился оппонент. Тенор окрасился легкой паникой и ужасом. — Он… — Нет. Я заклеймлю его насильно.