Живые отблески

Марамал так старался правильно произносить шипящие звуки, характерные для Джеля, что Кираве было даже жалко его – речевой аппарат людей и эльфов не предназначен для этого, горло быстро устаёт и начинает першить. Но также ей было жутко приятно: обычно тонкокожие вовсе не отличались чуткостью к нуждам и традициям народа Корня… На пальце у неё блестело кольцо – сплав более прочный, нежели золото, и три камня: «я», «ты» и «сверх-мы». «Безупречные аметисты для безупречной женщины», – сказал как-то Тален-Джей, и его слова грели её чешую даже в скайримские холода. Тален… Кирава перевела на него взгляд, и хвост тут же дёрнулся в нетерпении. Многие теплокровные приятели говорили ей, что народ Корня, аргониане, выглядят слишком холодно и бесстрастно, ведь на чешуйчатом лице не прочитать эмоций… возможно, бедняги просто разучились правильно смотреть. Лицо Талена спокойно, да, но яркие перья на затылке приподнимаются, кончик хвоста дрожит и едва слышно царапает деревянный пол, а железы под челюстью несдержанно раздуваются – Кирава высовывает тонкий трепещущий кончик языка, и внутри всё сжимается в пружину: она чувствует и его волнение, и его желание… Марамал читал ритуальные слова, которые на родине читал бы Говорящий-за-сок, и они стоят под сенью не Хиста, но Мары, но это вовсе не казалось неправильным или кощунственным: за годы жизни вне Аргонии Кирава поняла, что, как ни называй понятие, сути оно не изменит, и Хист, пусть и обретя другую форму и другой голос, свяжет их души воедино (ещё раз). Марамал читал, и они повторяли за ним …два голоса, звучащие как один, два потока, сливающиеся в одну Реку, два побега, сплетающиеся в одно Древо, две души, срастающиеся в один Разум – раз за разом, раз за разом, раз за разом… Конечно, полновесную свадебную церемонию не удастся провести сразу. Дело не в сложности ритуалов – просто полная, завершённая церемония надолго выбила бы служителей Мары из привычного образа мышления… к счастью, для Хист время – океан, существующий во все стороны сразу, и потому в Джеле для глаголов нет времён, и потому завершающую стадию они могли без тени сомнений (но с каким сожалением!) отложить. А пока – Кирава и Тален-Джей обмениваются клятвами, сплетая дрожащие руки, сплетая беспокойные хвосты, сплетая тонкие языки и пробуя чувства друг друга… Тален-Джей на вкус как свежая вода и сладковатый сок причудливых плодов, что растут в глубинах топей и мерцают в ночи. Они могли бы продолжить церемонию, едва вернувшись домой, но не стали: обоим слишком надоели сдержанные ласки и сухость царапающего чешуйки деревянного пола – а мягкие кровати были им неудобны. Они дождались хорошего, погожего дня и оставили таверну на попечение надёжных друзей. После того, как «гильдия» воров утратила последние крупицы своего влияния, многие честные жители Рифтена вздохнули спокойно и глубоко – и наконец-то смогли разжиться средствами. Кирава могла позволить себе и Талену долгожданный, желанный отдых. Тален-Джей специально выбирал это место: севернее Рифтена, в небольшой низине, скрытой рощей и невысокими уступами скал, били несколько термальных источников. Над водой струился водяной пар, от косых закатных лучей казавшийся золотым и сияющим, камни были влажными и тёплыми, в траве пели стрекозы и сверчки. – Тебе нравится? – спросил Тален, скорее всего, чтобы разбавить не-тишину: многие братья-и-сёстры-по-Топям, выросшие среди теплокровных, перенимали их суету и быстроту. Но Кирава любила в нём даже это. – Чего ещё можно желать? – ответила она, игриво поведя хвостом. Кирава сбросила платье и плащ – народ Корня никогда не стеснялся наготы, а сложную одежду тонкокожих носил лишь для удобства или из вежливости. Она сбросила платье, и Тален-Джей приник к ней, тихо шипя и шепча. Перья на его затылке ритмично вздымались и опадали, зрачки утонули в прекрасной болотной зеленце глаз, а руки с крепкими, прочными когтями требовательно и жадно впились в бока. Они сплелись кончиками языков – свежесть и сладость мерцающих плодов, и острое, будоражащее возбуждение дразнили Кираву. В ответ она хлестнула Талена хвостом по напряжённым ногам и потянула в воду. Озеро приняло их, достаточно теплое и глубокое, чтобы мышцы размякли и расслабились, а мысли потекли вялой, широкой рекой с множеством притоков. Кирава прошлась языком по его щеке и плечу, огладив то место, где чешуйки ещё не обновились после его в высшей мере безрассудного путешествия за аметистами, безупречными для безупречной женщины… Тален громко и протяжно зашипел, требовательно сплетая их хвосты, но – рано, пока рано. Кирава шутливо скользнула пальцем по его приоткрытому рту (юркий язык на мгновение обвил палец), подплыла к мшистому камню у берега, где они оставили вещи, и вытянула из сумки маленький пузырёк из рубинового стекла. Сок вне Аргонии достать было невозможно, но, видно, сам Хист благоволил им и говорил через странно-чужое и странно-родное дерево, что местные звали Сонным. Оно манило народ Корня, но Кирава не верила, пока Тален сам не побывал там, пока сам не почувствовал связь, причудливо-нужную и неразрывную… Они распили пузырёк на двоих, тихо шипя и плескаясь в тёплой воде, сплетаясь-сливаясь руками и языками. Влажные чешуйки Талена блестели золотом и звёздами, и Кирава ловила блики – и с раздувающихся желез, и твёрдого живота, и с головы, покрытой намокшими топорщащимися перьями, и с гладкого красивого лица… зрачки у него пульсировали, то расширяясь, то сужаясь, и в них она видела …два потока, сливающиеся в одну Реку, два побега, сплетающиеся в одно Древо, две души, срастающиеся в один Разум сквозь чешую и сквозь гладкую кожу, сквозь длинный мех и сквозь хитиновые пластины, раз за разом, раз за разом, раз за разом… Кирава сдалась его непоколебимой мягкости: позволила ему лечь сверху, распластывая её на влажных тёплых камнях. Тален впился в её скользкие бока, тёрся животом о выступы на спине, шипел-шептал, нетерпеливо сплетая их хвосты и прикусывая шею, и вошёл, раздразнивая внутри маленькими гибкими шипами. Звёзды блестели на потревоженной воде бриллиантовыми дорогами, и по ним они – резко, стремительно, с шипящей-шипучей страстью – поднимались всё выше, в дремучие, в бесконечность уходящие кроны Хиста, и долго, долго нежились в них после.