Совершенно невыразителен. Мышиного цвета волосы, невзрачный бежевый сюртук, идеальная выправка военного и глаза – удивительно никакие, не то светло-карие, не то тёмно-серые, пустые и нечитаемые. Бледная моль. На фоне крикливо-скучной даггерфолльской знати он выделялся белым, но отнюдь не чистым пятном.
Ренье сам ищет с нею встреч, хоть и приходится быть осторожным – Айса нынче-Корриум замужем за богатым имперским купцом, и, хоть муж её отсутствует, общество бдит. Поэтому они видятся на разнообразных приёмах, благотворительных, по большей части – знать Даггерфолла, едва придя в себя после Кризиса Обливиона, тут же развернула бурную деятельность по восстановлению региона. Чем не повод собрать вместе варящихся в собственном соку аристократов и дать им поиграть в свои привычные игры? Впрочем, «видеться» – слишком громкое слово. Они следят друг за другом в залах и салунах, на балконах и на террасах, изредка обмениваются пустыми разговорами, и на том общение заканчивается… но Ренье неизменно ловит на себе её чёрный жгучий взгляд.Бледная моль всё маячит перед глазами, показываясь на каждом приёме, но упархивает в, казалось бы, самый подходящий момент. Айса не привыкла ждать… и Айса не ждёт, отказавшись от первоначальной задумки поймать это насекомое в силки – гораздо интереснее оказывается наблюдать за ним со стороны. Глаза Ренье Бельмона по-прежнему нечитаемы – она не видит в них ни привычного страха, ни не менее привычной похоти, одно только любопытство. Впрочем, вполне взаимное.
Когда Ренье впервые застаёт графиню одну – в лабиринтах сада снежной зимней ночью, – он не теряет шанса и немедля намеревается прервать её одиночество. – Чудная ночь, верно, месье? – но Айса опережает его, и разворачивается стремительно и легко, будто её движения не стесняет ни плотное тяжёлое платье, ни снег, скрипящий под ногами. – В высшей степени, – отвечает он, ничуть не смутившись. – Отрадно видеть, что Даггерфолл справился с последствиями с присущим ему изяществом. Впрочем, я слышал, вас Кризис застал в Чернотопье. Как вам удалось выжить? – У вас удивительно хороший слух, – улыбается графиня, но глаза её – безлунная ночь, прикрытая белыми веками – выражают одну лишь скуку. Снежинки тают, едва коснувшись светлых волос и молочной кожи. – Что ж, опыт безоговорочно незабываем – но разве талантливому магу могут помешать обезумевшие ящеры? А вы, насколько мне известно, возглавили оборону Вэйреста. Впечатлена. – Для талантливого мага нет помех, мадам. Впрочем, королева Вэйреста посчитала иначе – и потому я здесь.Это насекомое флиртует. Нередкое явление, однако, непринуждённость и отсутствие пьянящего и освежающего страха несколько непривычно. Сперва Айса списывает его дерзкую смелость на незнание, но время идёт, а выражение невежливого любопытства всё никак не сменялется боязливой осторожностью, как не сменяется и болезненным вожделением. Проще говоря, то, что мужчина не выражает явного желания ей присунуть, само по себе примечательно. Они общаются, и, хоть общение это никак ей не выгодно, Айсе интересно, во что оно выльется: нечитаемые глаза неопределённого оттенка следует определить и прочитать.
Впервые их общение заходит дальше и глубже (о, гораздо невыносимо глубже) светских бесед в прохладный весенний день, во время очередного мероприятия, устроенного её же мужем: малый кабинет вдали от суеты общества, начавшаяся как экскурсия прелюдия… – Это Матье и Верда, – поясняет Айса, медленно перебирая пальцами жемчуг на дивно-ажурной накидке, которая небрежно открывает одно плечо. – Работа одного из моих братьев. Ранье видел бывших хозяев поместья раньше – на портретах в полный рост в зале, однако эти выполнены более… по-домашнему, несколько небрежно. Они не взирают на зрителя величественно, разодетые, безукоризненно выхоленные и недостижимые – Верда улыбается и полными красивыми губами, и зелёными глазами, а Матье красуется кудрявой шевелюрой, не превращённой лаком в безукоризненно уложенную причёску. В таких случаях принято говорить: «Вы так похожи!» – однако Айса не похожа ни на одного, ни на другую. Хищный изгиб бровей, отдающие чем-то неуловимо-альтмерским черты лица, светлые волосы и глаза – чёрные, как безлунная ночь... люди на портретах не могут похвастаться ничем из перечисленного. – Производят совсем другое впечатление здесь, вдали от помпезности зала, – выкручивается Ренье, дабы не затягивать молчание. Айса хмыкает и пожимает плечами. – Они не были мне родными. Удочерили меня в рамках благотворительности – и потому, что Верда всегда хотела дочь, – сообщает она и выжидает реакции. Ренье медлит, обдумывая. – А этот факт не дошёл до моего слуха, увы. – Теперь об этом нечасто говорят, – обыденная фраза, однако Айса произносит её таким тоном, что пальцы на ногах поджимаются, а кровь приливает совсем не к голове. Невесомым прикосновением она опускает его на софу, достаточно широкую, чтобы уместить двоих, и нависает над ним, рассматривая из-под прикрытых век. – А ваш муж не будет против? – шутя спрашивает Ренье, разводя ноги. – Он не против пользоваться привилегиями моего титула, не воспротивится и этому, – она улыбается, показывая зубы, и проводит по ним языком. Воздуха становится вдруг меньше. Графиня не медлит и не разменивается на нежности: расстегнув камзол, она споро оглаживает его грудь и живот, царапая кожу ногтями, и парой движений (не иначе как с помощью магии) расправляется с завязками на штанах. Ренье едва успевает к ней прикоснуться, однако Айса довольна положением дел. Ажурную накидку она обматывает вокруг его шеи. Широким мазком лизнув его шею, она ласкает его член рукой, другой держа накидку. Ренье приходится запрокинуть голову, чтобы дышать, поэтому он не видит, но чувствует: неторопливые движения вверх-вниз, пальцы, оттягивающие крайнюю плоть, импровизированную удавку… когда он несдержанно толкается, Айса натягивает её, кажется до предела… и отпускает, едва перед глазами начинают плясать цветные круги. Не дав и вдохнуть, она подбирает многочисленные юбки и садится на стоящий, пульсирующий член. Ренье давится воздухом.Он молчит. Молчит даже когда она не тянет больше за накидку, сдавливая шею. Лишь часто дышит и шипит, и почти не прикасается – только руки на бёдрах пытаются задать верный ритм. Ни так коробящих её стонов, ни неуместных слов, ни лишних движений… Айса выгибается, хоть ей мешает клятый лиф, и бьёт ладонями стену у него над головой, гортанно рыкнув. Ренье кончает, наполняя её, и замирает, откинув голову и хрипло дыша. На платье не осталось ни следа. После Айса сама назначает время и места встреч – благо, гостиниц и трактиров в Даггерфолле немеряно. В поместье приглашать такого гостя нежелательно: как ни плевать Айсе на общественное мнение, веса своего от этого оно не теряет. Однажды он позволяет связать себе руки. Ренье никогда не пытается быть сверху, чем и спасает себя множество раз. Попробуй он подмять её, закончилось бы всё быстро и больно, а его смерть была бы очень некстати. Однако, Ренье не подминает… однако в глазах его нет ни страха, ни отчаяния, ни оскорблённого достоинства, одно только вожделение. Впрочем, вполне взаимное.
Ренье жалеет, что позволил себя связать, и не жалеет ни о чём одновременно. Она, упивающаяся властью и похотью, со злым румянцем на бледных щеках, с пышной молочно-белой грудью и горящими глазами заводит его, отчего член наливается болезненной истомой, а ноги и затёкшие руки сами собой напрягаются. Она насаживается быстро и резко, не расщедриваясь на нежности и ласку, и царапает его грудь до жгучих красных царапин, и сдавливает ногами бока, доводя до исступления… однако Ренье не теряет голову – в её взгляде ему видится недоброе, и потому, когда на пальцах Айсы вспыхивает заклинание, он поджигает свои верёвки и перехватывает её запястье. Впервые со дня знакомства в её глазах он видит удивление. Айса замирает на нём, неотрывно смотря на его руки, и от ставшего вдруг тесным горячего влажного лона Ренье не может дышать. – К чему… удивление? Для…для талантливого… мага… нет помех, – сдавленно говорит он и вскидывает бёдра. Айса приподнимает светлые хищные брови, смотрит на него, усмехается… и вдруг кусает за шею. Нет, не игриво. До боли, до крови, до цветных пятен под веками, до задавленного рукой крика, до оргазма пополам с ужасом… едва придя в себя, Ренье отползает в сторону от неё, зажимает ладонью кровоточащую рану, вспоминая целительное заклинание… …однако руки его сухи и чисты, да и боль пропала. Ренье смотрит на свои ладони, ощупывает шею – ни следа! – и поднимает на Айсу взгляд. Рот её и зубы в крови, и кровь струится по подбородку, в ложбинке груди и по подрагивающему животу. – Как..? – шепчет он. Айса открывает рот-рану и показывает язык. На кончике танцует и вьётся маленький золотистый вихрь заклинания. – Для талантливого мага, месье… – она не договаривает, да и нет нужды. Ренье смеётся в голос, расслабленно откидываясь на кровати, а Айса, приведя себя в порядок, уходит. После секса она никогда не лежит с ним рядом… …но однажды он попросит её остаться. И однажды она останется. Однажды всё это закончится, и Ренье на память достанется блестящая брошка в виде бабочки и едва прочувствованное прикосновение – пальцев к пальцам.Айсе на память достанутся глаза – нечитаемые глаза на лицах её детей. Чего в них больше – огня или льда? – понять ей будет не дано.