Female Robbery

      Кто ж его теперь разберет, почему Кенши оказался во Внешнем мире и Ермак не узнал об этом — путешествовать между мирами, мягко говоря, не так уж просто и безопасно — всё равно уже неважно, когда ему в голову и шею вогнали два зубристых кинжала; после ощупывания обнаружились среди многочисленного прочего рваные раны насквозь и точечные ожоги — почему их пути пересеклись с Кано, им тоже неведомо, и уже вряд ли будет.       Лезвия торчат из него так естественно, задиристо-блестяще, чисто, и запекшиеся кровь, мозги, трахея вывалившаяся так правильно набрякли на земле — Кенши так очевидно мертв, что кажется, будто встанет сейчас и дальше пойдет, прямо так, хотя душа уже давно отошла проклятию мерцающего голубым клинка, выпавшего из ослабших рук.       Им не жаль. Им не жаль людей в принципе, им не жаль, что умер в бою, скоропостижно — кому-то всяко уготовано устелить кровью чужую дорогу. Им не жаль, что души клинка — и Кенши среди них — не впитать, им не жаль потерянного на него времени, ни-че-го-им-не-жаль.       Но когда Ермак откровенно лжёт — не докладывает императору ни сразу после, ни по прибытии группы из Земного царства, а предпочитает сказать всё лично сыну Кенши, отдав ему его по праву — Такеда, среди всего прочего, иронично замечает, бесстыдно прочитывая:       — И всё-таки.       — Может быть.