special R.

— Я надеюсь, ты не собираешься вечно быть моим соседом? Потому что если это правда так, то сегодня самое время сказать мне об этом, — Роджер силится повесить на крючок у двери свою куртку, но промахивается и одежда валится на пол, а вместе с ней и сам Тейлор, пьяно и счастливо глядя снизу вверх на высунувшегося из комнаты Брайана. — Опять? — Мэй уже даже не сердится, только обречённо и устало смотрит на то, как его сосед пытается выбраться из кучи вещей, путаясь в рукавах и шарфах, ещё больше усугубляя ситуацию. Наконец, не выдерживает, подходит и протягивает руку, за которую Тейлор благодарно хватается, но вместо того, чтобы подняться, только с силой дёргает Брайана на себя и тот тоже падает, не ожидая такого подвоха. Теперь они вдвоём лежат среди безнадёжно помятых курток, пальто и многочисленных шёлковых шарфиков, забытых или даже намерено оставленных м н о г о ч и с л е н н ы м и любовями Роджера. — А я пьяный, — хихикает блондин, довольный собой, как будто не пару бутылок шампанского выпил, а проделал невероятно сложную требующую огромных усилий работу, за которую его непременно положено наградить. — Я заметил, — скептически произносит Мэй, пытаясь подняться, но развеселившийся друг тянет его обратно, вцепившись в рукав синей домашней рубашки, — ну, чего тебе? — Не знаю, — бормочет Тейлор, — мне всегда нравилось лежать на полу, комната сразу такая большая кажется и будто чужая, как в сказке какой-нибудь. И вещи все здесь совсем не наши, и окно не на месте. Смотри! Брай покорно ложится рядом с другом, голова к голове, стараясь отогнать от лица слишком сладко пахнущую духами женскую косынку, и отворачиваясь, утыкается носом точно в светлые тёплые пряди Роджера. Час от часу не легче! Взяв себя в руки, Мэй переводит взгляд наверх и даже улыбается от того, как точно описал всё его нетрезвый сосед — стены мгновенно выросли, потолок оказался далеко-далеко, привычная вешалка теперь виделась практически произведением искусства — некой инсталляцией из дерева и металла, свет от неоновой вывески за окном скользил по дальнему углу комнаты, розово касаясь то одной то другой стены. В груди как-то по-особенному потеплело и заныло. Захотелось Рождества, как в детстве, с томительным ожиданием подарков, перечитыванием сказок и глянцевыми красивыми открытками, подписанными любимым маминым почерком. Роджер рядом совсем затих, доверчиво дышал, повернув набок голову, от приоткрытых губ сладко пахло алкоголем, Брайан посмотрел на это и почувствовал, что и сам пьянеет. Нежное, почти девичье лицо в обрамлении медовых волос так близко, можно заметить едва заметные веснушки, уместившиеся на аккуратной переносице и светлые кончики ресниц — и от этого зрелища жгло в сердце и темнело в глазах. Он рывком поднялся, стряхивая с себя минутное помутнение. Роджер даже не пошевелился, бесстыдно раскинувшись в куче шмоток. Был огромный соблазн так и оставить его спящим на полу в коридоре, чтобы наконец понял — нельзя напиваться до такого состояния, ведь не всегда рядом с ним будет любящий Мэй, который поднимет и, придерживая, отведёт в комнату. Чуть только что одеяло не подоткнёт и в лобик не поцелует. Опять эти поцелуи! Брай дёрнулся, чуть не врезавшись в дверь кухни. Остановился. Приложил прохладные пальцы к разгорячённому лбу, замер на мгновение. Всё в порядке ведь? Правда? Сердце в груди учащённо стучало, отдаваясь эхом в висках, сбиваясь с привычного ритма, доставляя одновременно тёмную какую-то запретную радость и невероятно мерзкую тягучую боль. Мэй оглянулся на ангельски-спящего соседа, вздохнул, встряхнул волосами и аккуратно приподнял того, прошептав: — Давай, Родж, пока я здесь, тебе не стоит спать на коврике у двери. В ответ Тейлор прислонился к плечу друга и сладко простонал: — Брайа-а-ан, ты… Ой! — не договорил, потому что споткнулся о край собственного дивана и рухнул прямо в подушки. Мэй посмотрел на это, размышляя, стоит ли помочь Тейлору раздеться, но тут же решил: ни разу не стоит, и ретировался к себе в комнату. *** Сначала он всячески отгонял от себя эти мысли. Морщился до того, что лоб начинало сводить, и между бровей залегала едва заметная складочка. Роджер стал дорог не просто как забавный юноша, проживающий по соседству и неплохо владеющий гитарой. С ним постоянно хотелось быть рядом, брать за руку и прижимать к себе, хотя Брай не позволял себе такого. И от этого тоже было больно. Самоконтроль. Бесконечный. Каждодневный. Ежевечерний. От которого уже просто хотелось лезть на стены. Так же как от стонов подружек Тейлора. К слову сказать, в последнее время, количество ночных гостий сократилось. Неужели, у Роджера появилась постоянная пассия? Ревность вспыхнула чересчур сильно, обожгла и зудяще застыла на кончиках пальцев. Руки задеревенели, гитара не подчинялась сегодня. С самого утра Мэй пытался сыграть мелодию, мучившую его всю ночь, но ничего не выходило. Постоянно казалось, что гитара не строит, что струны пора сменить, что он сидит неудобно, что в комнате слишком душно, что Роджер отвратительно громко хлопает дверцей холодильника — всё было не так. Достало. Брай отложил гитару в сторону, косясь на неё недружелюбно, будто она была виновницей всех переживаний, свалившихся на него в последнее время. Истинный же виновник в это время сидел на кухне, уплетая омлет и черкаясь в блокноте, едва не полоща кончики мокрых после душа волос в кружке с кофе. Брайан не видел этого, но мог совершенно точно представить себе происходящее, даже описать, какого цвета пижамные штаны на Тейлоре и как он кусает карандаш, когда не может подобрать нужное слово. Роджера стало слишком много. Брай слишком хорошо выучил все тейлоровские привычки и жесты. Марку сигарет, любимый цвет и то, что всем алкогольным напиткам он предпочитает сладкое розовое шампанское. Вот к чему ему вся эта информация? Почему он никак не может сосредоточиться на своей музыке и лишь беспрестанно прокручивает в голове, как бы так появиться на кухне и заговорить с Роджером, чтобы тот перестал грызть свой карандаш, поднял от блокнота утренне-промытые голубые глаза и посмотрел внимательно и заинтересованно. В последнее время главной целью Брайана стало — любыми путями вызвать интерес у соседа. Чтобы тот никуда не таскался, а весь вечер торчал у него в комнате, обнимаясь с гитарой, создавая свои сумасшедшие мелодии, отчаянно споря, когда Мэй пытался показать, как будет лучше, и под конец крича, что башку проломит, «если ты не прекратишь лезть со своими тупыми советами!». Но тут же вновь успокаиваясь, впиваясь в струны, стискивая гриф до белых костяшек пальцев, снова и снова пробуя, сбиваясь, опять пробуя, пока не начинала получаться стройная, безупречная мелодия, навевающая мысли о дальних поездках, лиловых закатах и какой-то другой жизни, почти киношной и непременно прекрасной. Музыка Роджера не была похожа на самого Роджера. Никакой пошлости, никаких одноразовых встреч — это настоящая любовь, которая случается раз в миллион лет, о которой после будут слагать легенды и писать картины. И Брай бы поклялся чем угодно: Тейлор, обнимающий гитару, всегда выглядел более счастливым, чем в объятиях любой из его девушек. — Ты прямо весь светишься! — однажды не удержался, сказал честно, заглядевшись на то, как Роджер играет что-то, мурлыча себе под нос: слов не разобрать, да они и не важны сейчас. Брай произнёс это и тут же поджался испуганно. Сейчас острый на язык Тейлор непременно сморозит какую-то ерунду, от чего тут же завянет и съёжится вся красивая лёгкость момента. Вот сейчас, сию секунду. Но Роджер лишь улыбнулся смущённо, до ямочек на щеках, привычно заехал пальцами в волосы, прикусил медиатор. — Мне просто нравится. И Брай сдался, распался на атомы, не пытаясь уже собрать себя, понимая, что бесполезно. Ведь есть тот, кто одной своей улыбкой, одним своим взглядом вновь порушит все стены, тщательно возводимые. Так к чему стараться и держать оборону? Кому это нужно? Точно не ему. — Можно, я попробую? — осторожно тянется к гитаре и, удивительно, Тейлор ослабляет пальцы, позволяя забрать инструмент, и даже не морщится от того, что отняли любимую игрушку. Брайан сразу берёт нужный аккорд, комната наполняется вибрирующими звуками, которые почти повторяют недавно сыгранное Тейлором, только будто более точное, без шероховатостей и заноз, абсолютно совершенное, губящее своей идеальностью. Роджер стоит у окна и курит, худые плечи опущены, светлые волосы едва-едва колышет ветер. И Мэй хотел бы вечно смотреть на эту картину, извлекая быстрыми пальцами всё более чарующую мелодию. В комнате терпко пахнет горьковатым дымом и свежим снегом. Пять минут назад на город налетел вихрь, тут же засыпав улицы, укрыв ветви деревьев, напоминая о том самом долгожданном рождестве роджерстве и делая сказочными привычные глазу пейзажи. — Знаешь, — медленно произносит Тейлор, разворачиваясь от окна, — я хочу отмечать. — Отмечать? — Брайан машинально повторяет, совершенно не соображая, будто под бутиратом, не иначе. — Хочу отмечать, — упрямо произносит Родж, — хочу праздник! Мэй всё ещё сохраняет недоуменное выражение лица, хотя прекрасно понимает: кому-то надоело ждать рождества. И хочется шампанского и цветных огоньков прямо сейчас. Роджер весь в этом. Нетерпеливый. Жадный до развлечений и тривиальных удовольствий. Но в то же время, слишком тонко-чувствующий, хрупкий и податливый. Главное знать подход. А Брайан знает. — Иди в магазин, а я развешу гирлянду. И Роджер чуть ли не прыгает на месте от восторга, мгновенно скрываясь в коридоре, кутаясь в безразмерное мэевское пальто, хлопая дверью и топоча по ступенькам. Брайан улыбается. Сегодня ему не хочется осмысливать и анализировать. Он поддался целиком и полностью. Просто праздник. Просто напиться с Тейлором сладкой девятиградусной газировки и ни о чём не думать. И кстати, гирлянда! Где-то она должна быть. Точно помнится, что год назад покупали её вместе, опять же из-за капризов Роджа. Вечно ему нравилась всякая ерунда: цветные лампочки, блестящая мишура, дурацкие футболки, доступные девочки. Если бы кто-то год назад сказал Брайану, что он влюбится в такого паренька, как Роджер, Мэй просто покрутил бы пальцем у виска. Ему никогда не нравились алкоголики и развратники, пусть даже слишком симпатичные, пусть даже умеющие сыграть на гитаре так, что жить хотелось. Брай, наконец, нашёл обещанную гирлянду, зацепил вдоль стены на гвоздики и включил. Комната озарилась фиолетово-зелёным светом, потом жёлтым, розовым, синим. И стало правда так новогодне радостно. Праздник можно в любой день сделать! Как он раньше до этого не додумался. Поражённый открытием, идёт в коридор, чтобы распахнуть дверь, за которой стоит Роджер. Заледеневший, с покрасневшим носом и выбеленными изморозью волосами. Запретно красивый. Прижимает к груди две бутылки шампанского. — Вот и я! — произносит радостно и морозно. «Вот и ты», — думает Мэй, забирая покупки и отправляясь на кухню. Пока Тейлор снимает ботинки, разматывает шарф и копошится в прихожей, Брайан открывает шампанское, соображая, что бокалов-то у них отродясь не было. Есть только толстостенные кружки под кофе. А не всё ли равно. Потому что Роджер уже кричит из комнаты: — Праздник! Это настоящий праздник! Плевать на условности, плевать на бокалы, которых нет. Мэй подхватывает бутылку и чуть ли не бегом отправляется в свою спальню, где поперёк кровати валяется его весёлый сосед, обжимающий гитару. Чокаются кружками, в окружении беспрестанно мигающих разноцветных огоньков. Роджер пьёт легко, будто воду когда жажда. Брай же делает глоток и останавливается. Самоконтроль. Держи себя в руках. Иначе всё просто посыплется. — Смотри, что придумал! Роджер хватает гитару, но пальцы плохо слушаются. Видимо, не успел согреться после похода в магазин. Струны жалостно отзываются, никак не желая исполнять нужное. — Фак! — Тейлор дёргает носом, откладывает инструмент и тянется за кружкой с очередной порцией шампанского, — всё-таки я бездарная сучка. Брайан машинально делает ещё глоток, постоянно держа в голове этот самый самоконтроль. А не пошёл бы он к чёрту? — Нет, что ты! Родж! Сказал уверенно и фальшиво. Не потому, что правда считал Тейлора бездарью, а потому что думал сейчас совсем не об этом. И никак не получалось притвориться. Хотелось долго и подробно рассказывать о своей любви, но нельзя. И поэтому смотреть на быстро пьянеющего Роджера ужасно больно.