***
Леголас сидел на перилах балкона Его Величества, расслабленно покачивая стройной ногой, затянутой в замшевый сапог, и старался извлечь из скрипки звуки, что так умело и непринуждённо выводил один из смертных, которого он повстречал вчера в Озёрном городе. — Я думаю, во мне умер менестрель, ada! — заявило белобрысое чудо, когда из берлоги Его Величества Трандуила послышалось недовольное ворчание разбуженного хищника, недавно вернувшегося с охоты. Эльфы покинули Средиземье, но в Эрин Ласгален кипела жизнь. Лесные эльфы предпочли смерть бегству в чуждые им земли, которыми правили Валар. Нандор ни перед кем не преклоняли колен и поклонялись тому, кто сейчас носил корону из багряных листьев, ведь в Великий Лес снова пришла осень. — Он в тебе и не рождался. Леголас, ради всего святого, сейчас пять часов утра! — Трандуил, сомкнувший глаза лишь два часа назад, швырнул в мальчишку подушкой. — Как по мне, так величайший подвиг Глорфиндела — не его мученическая гибель от лап балрога, а жизнь под одной крышей с умалишённой сорокой. — Глорфиндел говорит, я похож на котёнка, — заметил Леголас с обворожительной улыбкой. — Муррр… — Если ты сейчас же не слезешь с этих проклятых перил, я тебя утоплю, котёнок, — оскалился хищник, выбираясь из кровати. Сон явно не стоял на повестке дня у неугомонного мальчишки, который с завидным постоянством водил смычком по его оголённым нервам. — Но, ada, я уже падал с этих перил, когда был маленький, и ничего со мной не случилось, — равнодушно пожал плечами Леголас. — Естественно, ведь сломанная рука и трещина в ребре — это сущие пустяки! — закатил глаза отец, разминая затёкшие мышцы. Трандуил накинул шёлковый изумрудный халат на голое поджарое тело и вышел на террасу, с которой открывался изумительный вид на лес. Леголас мурлыкал песенку без слов себе под нос, безжалостно терзая инструмент в попытке выжать из него дивную мелодию, что пришла к нему во сне и не желала покидать его при свете дня. «Старое предание, Словно в назидание В песне ожило вновь. Счастья ожидание, Грех и наказание За земную любовь». Стая пересмешников подхватила песню и разнесла по всем уголкам Великого леса, что укрыл зелёным саваном своих диких и непокорных детей, спрятав от всевидящего ока жестокого и расчётливого божества. — Теперь они не умолкнут, даже если луна обрушится на их бестолковые головы, — вздохнул Король и скользнул взглядом по затерявшемуся в своих мыслях отпрыску. — Где ты услышал эту песню? — Во сне, — ответил Леголас, резанув смычком жалобно всхлипнувшие струны. — Люди говорят, жизнь и сновидения — страницы одной и той же книги. — Люди много чего болтают, — накрыл его ладонь своей отец, вынимая из неё сжатый до белых костяшек смычок. — Дивный инструмент. Можно взглянуть поближе? — Трандуил принял из рук сына скрипку и небрежным мановением руки отправил её в полёт. — У меня только начало получаться! — возмутился принц, которого стянули за шкирку с перил, словно нашкодившего котёнка, и легонько стегнули смычком по неугомонной заднице. — Ай! Младшего мужа наказывать может только его старший супруг. — Глорфиндел тебя избаловал, но я намерен исправить сие упущение на правах твоего Короля и отца, — мрачно улыбнулся Трандуил, хлопнув смычком по раскрытой ладони. — Раз уж тебе не спится, соловушка, то переоденься для прогулки в лес. Составишь мне компанию. — Ada, я буду хорошо себя вести… — Леголас, прикрывая ладонями тылы, отшатнулся от Короля, который почему-то был не в духе с самого утра. В лесу росли деревья, а у деревьев были ветки, а ветка — это розга, а розга — это… — Нет, не будешь. Ты всегда был диким как необъезженный жеребёнок. Кажется, я всё же совершил ошибку, решив не отдавать тебя за Торонтура… Но ошибку никогда не поздно исправить. Дверь за Леголасом захлопнулась быстрее, чем Трандуил успел глазом моргнуть. Лесной Король натянул на себя простые легинсы и тунику и улыбнулся. Третий раз за утро.***
Древний и совсем ещё зелёный эльф пробирались сквозь заросли в самую чащу леса, где Леголас никогда не бывал по причине того, что любопытного и шкодливого эльфёнка туда просто-напросто не пускали. Если не покалечится, так точно заблудится в трёх соснах. После войны лес напоминал поле боевых действий, но благодаря стараниям лесных эльфов быстро восстановился и теперь походил на себя прежнего — Эрин Гален времён юности Трандуила. Принц с восторгом озирался по сторонам, рассматривая древние ворчливые деревья, которых путники пробудили ото сна своим внезапным появлением. Эльфы сюда не наведывались, уж больно гиблое и опасное это было место, и потому деревья в этой части леса совершенно одичали и огрызались даже на своего Короля. Наконец, Трандуил остановился и поднял руку вверх, приказывая сыну не издавать ни звука, что было практически невыполнимой миссией для разговорчивого юного эльфа. Из тёмной чащи им навстречу вышел благородный олень и склонил голову перед Трандуилом. Лесной Король ответил ему тем же. — Старого знакомого встретил? — выглянул из-за плеча отца Леголас. — А ты не узнаёшь его? Приглядись повнимательнее, — сощурился Король и расплылся в лукавой улыбке. Леголас недоумённо взглянул на оленя и ахнул. С неба белыми хлопьями падал первый снег. Первый снег в сентябре! Такой же, как тогда, когда они с Гилрионом лепили снеговика, а Глорфиндел отбросил все свои «важные» дела и пришёл к ним. Это был один из самых счастливых дней в его жизни. Посеребрённый временем олень подошёл ближе, и Леголас смог рассмотреть его во всей красе. Стальные рога, обвитые золотыми жилками, бирюзовые мудрые глаза и переливающаяся, как россыпь бриллиантов в лучах полуденного солнца, шерсть. — Но их же не существует! — воскликнул принц, робко погладив мифическое создание кончиками пальцев по доверчиво подставленной морде. — Ты уже встречался с некоторыми из них, но не понял, кто перед тобой. Это Арон — душа Эрин Ласгален. Те белые олени, которых ты видел в лесу, его дети. Арон помнит всех, кто жил под кронами его деревьев. Жаль, ты не видел его во всей красе. — У меня такое чувство, что видел, — прошептал Леголас. — Ты назвал его Том. Том Бомбадил. Леголас непонимающе посмотрел сначала на отца, а потом на оленя. Том Бомбадил был его вымышленным другом. В детстве, когда никто не хотел с ним играть, Леголас утверждал, что познакомился с бородатым улыбчивым человеком, одетым в синюю куртку, жёлтые ботинки и шляпу с синим пером. Но Келейдур решил, что малыш всё выдумал. У Леголаса было бурное воображение, ему частенько мерещилось то, чего не было на самом деле. — У него много обличий, но все они лишь маски, скрывающие его истинное лицо, — объяснил отец, почувствовав на себе непонимающий взгляд сына. — Арон — древнее божество и очень могущественное. Его истинный облик может свести с ума неискушённое дитя вроде тебя. Принц отдёрнул руку от блаженной морды божества и вцепился в ладонь отца. Трандуил невольно улыбнулся этому детскому порыву. — Его время в этом мире подходит к концу, — грустно улыбнулся отец. — Как и моё. — Ada! — нахмурился принц. — Ты не умрёшь. Я тебе не позволю. И я не желаю больше слышать, что ты не можешь оставить свой драгоценный лес на произвол судьбы. Твоим деревьям больше ничего не угрожает. Они как-нибудь обойдутся без тебя, а я нет! — У меня четверо сыновей, — погладил сына по щеке отец с печальной улыбкой, — но один из них так и не повзрослел. И я даже не знаю, радоваться этому или печалиться. — Мне, конечно, не тысячи лет, как тебе, но я уже не эльфёнок, хоть ты так и не считаешь. Но если ты забыл, то напоминаю, — мне шестьсот двадцать лет! — возмутился Леголас. — У меня трое взрослых сыновей, и они очень скучают без своего daerada! — Тебе шестьсот двадцать один год, Леголас, — спокойно поправил его Трандуил. — И я всё прекрасно помню. Я помню, как эльфы проснулись у озера Куивиэнен, как погасли Древа, а Луна и Солнце впервые взошли над этими землями, как этот лес был молодым, как зажигались и угасали на небе звёзды, все великие сражения, все горькие победы, всех наивных глупцов, что отправились на войну и не вернулись, крики матерей над мёртвыми телами их детей, плач воронов над полями брани, скупые слёзы отцов, что хоронили своих эльфят. Я помню, как ты появился на свет, как впервые взял тебя на руки, твоё первое слово и улыбку, твои первые шаги. Я помню, как ты ворвался в тронный зал во время важного совещания и принёс мне птичку со сломанным крылом, чтобы я её вылечил, потому что у неё остались детки в гнезде. Я помню, как ты доводил моих стражей до белого каления. И они всегда сдавались, позволяя тебе проникнуть в мой кабинет и подождать там, пока я освобожусь, чтобы я уложил тебя спать. Ты всегда сидел тихо, как мышка, пока я работал, но засыпал прежде, чем я успевал отнести тебя в кровать и прочитать сказку на ночь. Я помню, как ты две недели жил в конюшне и лечил ту проклятую лошадь, что увезла моего лисёнка из дома… Как же я ненавидел эту кривоногую клячу! Но ты полюбил её, и мне пришлось её вылечить. Я помню, как ты убегал по ночам дырявить мои деревья, хоть я запретил тебе. Я помню всё, потому что это помнят Арон, Скадуфакс и двуглавый тритон, которого тот, кто любил чёрный кофе и шоколад, прозвал Амротом. Леголас затравленно посмотрел на отца и стыдливо отвёл взгляд. Но Трандуил не осуждал, лишь обнял застывшее тело и нежно поцеловал в светлую макушку. — Я… — Я знаю, мальчик мой, — тонкие пальцы накрыли его губы, заставляя замолчать. — Я знаю и я бы всё отдал, чтобы бы ты никогда не испытал ту боль, которую познал я. Я мог бы приукрасить правду сливками и корицей, как горький чёрный кофе. Я мог бы сказать, что пройдёт время, и станет легче. Я мог бы сказать, что если ты будешь любить и помнить его, он будет жить вечно. Что ты хочешь услышать, дитя, правду или ложь? — Однажды я проснусь, и это чувство покинет меня, будто ничего не было. — Если любовь истинная, смерть над ней не властна. — Это не любовь! — вспылил юноша. — Эльфы не могут любить двоих. Это невозможно! — Ты загадал два желания, я их исполнил, неверующее дитя. Я всегда исполняю желание, если оно идёт от чистого сердца, но желание должно быть оплачено, mire, — раздался в его голове голос, от которого у Леголаса на затылке встали дыбом волоски. Он был подобен раскату грома, звону стали, предсмертному хрипу. — «Болью, слезами, кровью, чьей-то жизнью, чьей-то смертью… Я задолжал тебе последнее желание. Загадывай осторожно». «Я хочу, чтобы ada жил вечно», — мысленно обратился к Арону принц. — «Забери мою жизнь взамен его». «Ты желаешь невозможного, mire. Даже Всемогущие рождаются и умирают, когда приходит их время». — Пожалуйста… — задыхаясь от боли, прохрипел принц и прижался к отцу как испуганный эльфёнок в поисках защиты. Тот невольно улыбнулся и погладил белоснежный шёлк волос, успокаивая. — Покажи ему, Арон. Время пришло, — прошептал оленю Трандуил и посмотрел куда-то — сквозь Леголаса — остекленевшим от боли взглядом. Леголас обернулся. Невесомые серые хлопья пепла падали с неба, устилая саваном древний лес. На поляну вышли два эльфа, и принц обомлел — то был его отец и та, чьё лицо он видел лишь в отражении Зеркала. Юноша и девушка остановились посередине поляны, и их вышел встретить прекрасный в своём великолепии Арон. Благородный олень преклонил голову перед своим Королём, и юный Трандуил ответил ему тем же. — Эллериан, если ты решишься связать свою жизнь со мной, то ты должна знать, на что обрекаешь себя. Ты уже знаешь историю моей семьи и знаешь, кто я такой. Я говорил тебе, что моя магия — это дар, но мой дар — это проклятие. Моя Корона — не просто символ власти, это терновый венок. Мы неотделимы друг от друга. Если ты выйдешь за меня, то наденешь такой же. Этот лес станет твоим другом, домом, подданным и саркофагом. Надевший Корону из багряных листьев, снять её уже не сможет. — Значит, мы уйдём вместе, как мы того всегда и хотели. Я разделю с тобой жизнь, сколько бы нам не было отпущено, и это бремя. Ты не один, любимый… Трандуил взмахнул рукой, прогоняя непрошеное воспоминание, и беспощадное пламя проглотило наивных влюблённых. — Быть Королём — значит быть одному, Леголас, — зелёные глаза снова стали холодными и непроницаемыми, как осколки стекла. — И потому ни один из моих сыновей или внуков не наденет Корону! Она сгорит вместе со мной. — Ты не можешь… — Я должен, — устало улыбнулся Король и обнял испуганное лицо сына ладонями. — К тому же, я не хочу прожить все эпохи мира без неё. — Ты нужен мне, и мальчикам, и Галурону, и Келейдуру, и его девочкам… — Мой путь заканчивается здесь, но не твой. Я назвал тебя Лаэголас, Лайквалассе, Леголас — зелёный лист. Многие решили, что я выбрал это имя в память об Элвире, чья жизнь оборвалась не успев начаться. Но они ошибались. В день, когда ты появился на свет, я принял решение, что больше ни один из моих сыновей не повторит мою судьбу или судьбу моих отцов. Я подарил вам жизнь, а теперь дарю свободу, которой никогда сам не знал. Распорядись своей вечностью так, как сам пожелаешь, а не так, как должно. Это моё последнее желание. — Пожалуйста, плыви со мной. Здесь для тебя ничего нет. Только смерть. — Леголас, — вздохнул Король и крепко сжал подбородок сына пальцами, заставляя встретиться с ним взглядом. — Остановись. Ты не можешь спасти меня, потому что я уже давно мёртв. — Никогда, — всхлипнул сын и отвернулся, сжав руки в кулаки. Совсем как в детстве. — Я не поплыву в Валинор без тебя, я останусь здесь, с тобой, слышишь?! — Вот ведь упрямый баран! — зарычал Король, изменившись в лице. — Сказал мне тот, кто развязал войну ради горстки блестящих камушков, — фыркнул принц, бросив на отца насмешливый взгляд. — Я развязал войну, чтобы вернуть то, что моё по праву, mire. — И оно того стоило? — Не знаю. Ты мне скажи, стоит ли жизнь одного непокорного эльфёнка, которому приспичило поглазеть на Гундабад и дракона во плоти, жизней двух сотен моих воинов? — вздёрнул бровь Король, и Леголас стыдливо опустил ресницы, не в силах посмотреть ему в глаза. — Камни Ласгалена были лишь предлогом, — хрипло прошептал Леголас. — Смерть Амрота была предлогом. Ты нарочно развязал эти войны. Столько смертей, боли и слёз… — Рад, что ты наконец-то понял, на что я способен в желании сделать всё по-моему, — обманчиво ласково погладил его по щеке Король, заставляя сына практически мечтать о пощёчине. Леголас уже успел забыть, сколь опасен может быть этот обманчиво ласковый хищник, если дёрнуть его за усы. — Твои желания оплачены кровью. — Знаешь, что самое сложное в исполнении желания? — Не думаю, что желаю знать. — Чтобы желание исполнилось, недостаточно лишь оплатить его, эльфёнок. Нужно ещё кое-что, — проигнорировал ответ сына Трандуила. — Магия? — фыркнул юный принц. — Нет, mire. Чтобы желание стало явью, ему нужны крылья веры. — Я верю, что от Лесного Короля пользы в Валиноре будет больше, чем от ещё глупого эльфёнка, которого угораздило влюбиться в покойника, — вздохнул Леголас. — Я верю, что у одного глупого эльфёнка хотя бы один раз в жизни хватит ума покориться воле своего Короля без возражений, — ответил ему Трандуил и погладил норовистого отпрыска по щеке. — Я бы на это не особо рассчитывал, — огрызнулся Леголас. — Ты же сам говорил, в моей голове пусто как в пустыне. — Последний раз тебе говорю, строптивая дрянь, садись на корабль и отправляйся к любимцу Валар и своим детям! — отец так резко сжал его лицо своими тонкими цепкими пальцами, что Леголас опомниться не успел, как оказался лицом к лицу с взбешённым Лесным Королём. — Или я собственноручно свяжу тебя, как дурную козу, погружу на корабль и отправлю в Валинор! — Я не могу вернуться в Валинор, как ты не понимаешь?! — выкрикнул сын ему в лицо, с трудом сдерживая навернувшиеся на глаза слёзы, и вывернулся змеёй в его руках, закрыв лицо ладони. — Мне нужно найти его, нужно сказать ему что-то очень важное. Я ведь даже попрощаться с ним не успел… Он обещал, что всегда будет рядом. Он обещал. И не сдержал слово! — Ты уже взрослый, а значит — должен уметь прощать, — отец подошёл к Леголасу сзади и обнял за талию, притянув упрямца к груди. Положив подбородок на макушку сына, Трандуил тихо сказал: — В прощении есть магия, ion. Магия исцеления. Как в прощении, которое даруешь ты, так и в том, которое сам получаешь. — Прошу тебя, не оставляй меня. Я не могу потерять ещё и тебя, — всхлипнул Леголас, развернулся лицом к отцу и уткнулся ему в плечо. — Пожалуйста, живи. Я сделаю всё, что захочешь! Клянусь, я всё-всё сделаю… — Ох, лисёнок. Ты уже столько всего сделал, что моё старое сердце может не выдержать, — вздохнул Трандуил и заставил сына посмотреть ему в глаза. — Ты так и не научился прощать, хотя уже давно вошёл в возраст. Этим ты пошёл в меня, — нежно улыбнулся отец и поцеловал строптивого мальчишку в макушку. — Да простил я тебя! Сколько раз тебе повторить, чтобы ты поверил?! — огрызнулся Леголас. — Не меня, лисёнок. Ты должен простить себя. Ты не виноват в том, что произошло на том проклятом утёсе. Ты не виноват в том, что он погиб. Ты не виноват в том, что полюбил. Это не твоя вина, малыш. — Моя мать погибла из-за меня. Мы оба знаем, что это моя вина, ada, — хрипло прошептал Леголас и впервые в жизни у него хватило духу не отвести взгляд. — Эллериан утратила веру, позволила отчаянию возобладать над разумом и сердцем. Отчаяние убило её, а не ты, эльфёнок. Если бы ты сгорел в пламени Смауга, то с тобой исчезло бы не только проклятие, но и магия Лесов Средиземья. Твой отец, твои братья, и души всех лесов Средиземья, ведь они неразрывно связаны со мной клятвой и магией, а я связан с ними. — Значит, когда тебя не станет, все мы умрём?! Высохнем и превратимся в мумии как тритончик Амрот! — принц забился в руках отца раненной пташкой, представив своих мёртвых эльфят на руках Глорфиндела. — Знаешь, порой я начинаю думать, что ты кукушонок, подкинутый в моё гнездо, — вздохнул Трандуил и крепче притянул младшее чадо к груди. — Твой Ada сделает всё правильно, дурачок. Со мной уйдёт проклятье нашего рода, магия никуда не денется, и никто не высохнет как несчастный тритон Амрот. Кстати, о тритоне. Он ведь так и не дождался обещанного поцелуя. Ты разбил сердце ещё одному старичку, ветреный мальчишка, — улыбнулся отец и щёлкнул надувшегося мальчишку по носу. — А ведь ему было целых десять тысяч лет. Трандуил засмеялся, выпуская сына из объятий, и ушёл, не оглядываясь. Величественный и прекрасный как звезда на небосводе. Не дотянуться, не прикоснуться.***
Перед восходом есть такой момент, когда небо становится почти бесцветным. Сказочное время, пограничное, застывшее между сном и явью, когда ночь ещё не сложила свои полномочия, а день не вступил в свои права. Время, когда исполняются все желания. Даже самые сокровенные. Сколько Леголас себя помнил он всегда просыпался в этот миг, забирался на самую высокую ветку и ждал, когда наступит рассвет, что всегда приходил на смену тьме. Это утро не стало исключением из правила. Принц осторожно приоткрыл дверь в спальню Его Высочества, минуя слепоглухих стражей, и змейкой скользнул в тёплую постель. Во сне его отец был ещё прекраснее. Серебряные волосы стекали по шёлковым подушкам, струились по измятым простыням, переливаясь в лунном свете мириадами звёзд. Он казался сотканным из лунного света, нереальным, потусторонним, призрачным видением. Леголас робко коснулся жидкого серебра волос и пропустил сквозь пальцы, невольно сжав в кулаке, опустил голову на широкую мерно вздымавшуюся грудь, прислушиваясь к гулкому биению сердца. — Я уеду на рассвете. Трандуил ничего не ответил, лишь пальцы, что коснулись плетения Дома Золотого Цветка, едва уловимо дрогнули. — Я заберу Гимли с собой в Валинор. Трандуил тяжело вздохнул в ответ, ясно давая понять, что он думает об этой затее. — Я жду эльфёнка. Трандуил улыбнулся краешками губ и поцеловал сына в лоб. — Я боюсь. Трандуил провёл кончиком пальца по влажной щеке сына и сказал: — Я тоже, лисёнок. Трандуил почувствовал, как напряглось юное тело, словно готовясь прыгнуть в бездонную пропасть. — Я хочу, чтобы ты знал. Я люблю тебя, ada, — еле слышно прошептал Леголас, зарываясь носом в широкую грудь, пытаясь навечно запечатлеть в памяти его запах. — Я знаю, — улыбнулся Король, прижал своё сокровище к сердцу и прошептал ему на ухо: — И он знал. Рассвет ещё не настал. Это мгновение между тьмой и светом принадлежало им. Лишь им двоим.