неумение отпускать

от: Сережа «Кристин, что происходит?? Но да, конечно, давай встретимся. Во сколько тебе удобно?» 01:51 от: Кристина «В 17:00 у детской площадки на нашей улице. Тогда он точно будет дома, скорее всего, в студии, то есть я смогу проскользнуть незаметно.» 01:51 От: Сережа «Не нравится мне это все. Очень» 01:51 От: Кристина «Я знаю, Серёж, мне тоже. » 01:51 От: Серёжа «Просто хочу напомнить, что ты всегда можешь рассчитывать на меня.» 01:52 Несмотря на разбитое состояние, несмотря на глаза опухшие, на всё ещё пекущую от недавнего шлепка щёку, она улыбалась. Пускай сквозь слёзы, но зато искренне. В душе юной снова поселилась надежда, и неважно, что шаткая, незначительная совсем. Пускай. Это уже первый шаг, который может на что-то повлиять. *** — Доброе утро, Кристин, — он улыбается, заходя в комнату, будто бы ничего и не случалось вчера. Тошно. Он всегда так себя ведёт. Делает вид, будто бы ничего не произошло вчера, будто бы не слышал тихих всхлипов до двух ночи вчера, будто бы его рука, погрязшая в грязи, не касалась её бархатной кожи. Максим просто заходит в комнату и целует девушку в висок, даже не интересуясь, как там у неё с самочувствием обстоят дела. Ему просто хочется, чтоб девушка наконец перестала проявлять характер в неудачные моменты. Он же о ней заботится. Ну, да, правда ведь? Точно так? От ревности, терзающей душу, Максиму уже не избавиться, он решил, что этот груз его на дно потащит, потому что сопротивляться слишком поздно. *** 17.05.1998 — Максим, сыночек, что случилось? Ты почему такой расстроенный? — как только Анисимов переступает порог дома, женщина сразу чувствует, что что-то неладное случилось, к сыну подбегает. А у него испуг вперемешку с шоком и разочарованием на лице застыл. Тот едва ли в силах говорить. — Мам, помнишь Андрея? Моего лучшего друга. Ну, с которым мы... — мальчик делает паузу, набирая в легкие побольше воздуха, чтоб не расплакаться прямо на глазах у матери, — Точнее, уже бывшего лучшего друга, с которым мы вместе за партой сидели. В общем, он просто бросил меня и начал дружить с другим мальчиком. Сказал, что со мной надоело, — ребенок в оскале плаксивом застывает на пару секунд, пытается себя самого внутри пересилить. Он не хочет плакать, потому что слабость показывать тяжело. Даже ребенку. — Мам, ну почему? Что я сделал такого? Мы каждый день гуляли с пяти лет во дворе, мы рассказывали друг другу все секреты. Я даже ему свой любимый мяч подарил, — к несчастью, он недолго держится. у Анисимова дыхание уже сбито напрочь, — А потом появился он, начал постоянно разговаривать с Андреем на переменах, шутить какие-то шутки, которые я не понимаю, гулять после школы. И Андрей сегодня мне сказал, что больше не хочет со мной дружить. Почему, чем он лучше? Я что, совсем плохой друг? Это я его отпустил. — Ох, сынок... *** 15.10.2003 Тяжело дышать. Весь кислород из легких как будто выкачали, и там не осталось ровным счётом ничего. Только ядовитая реальность дымкой забралась внутрь, и царствуя, разъедает органы. Перед глазами все плывёт со скорость света, смешиваясь в размытую картинку из тусклых цветов. Максим уверяет себя, что всё, что произошло минуту назад — неправда. Но жизнь жестока, и подростковые грёзы о том, что мир всё-таки сжалится над Анисимовым, подоткнёт ему одеялко и поцелует в лобик, извинившись за причиненную боль, разбились в пух и прах. Не оставили возможности даже зацепиться за краешек надежды. Кажется, его первая, самая искренняя и вызывавшая миллионы эмоций любовь только что поцеловалась с другим. И всё бы ничего, если бы Максим столько с ней вместе не пережил бы. Воспоминания мелькают размытыми вспышками. И всё бы ничего, если бы Максим её так сильно не полюбил бы. Каждой клеточкой тела своего ещё детского. Он прочувствовал ощущение полета и эйфории в полной мере, до мурашек по коже, и не был готов к тому, что счастье так резко сломают. Его внутренний мир — всё еще пластилин, состоящий из последствий различных ситуаций. И каждая рана подобная сеет в юном сердце мысли о том, что от него все уйдут, отвернутся, если он не будет ситуацию под контролем держать. Людей нельзя отпускать, нельзя разрешать им упасть в чужие руки, которые вдруг окажутся мягче и приятнее его. То — что стало Максиму близким, не может принадлежать кому-то еще, ведь ничего хорошего из этого не выйдет. Анисимов молча глотал обиду и впитывал в себя подобные мысли. Недоверие к людям росло с каждым днём. Иногда чувство слабело, и дышать становилось легче, на душе груз легчал. Но это всё — лишь промежутки. Натура собственника в нём с корнями поселилась. *** — Крис, я пойду прорепетирую пару раз, — до неё голос доносится знакомый, и Кошелева из прострации недолгой на кухню, пропитавшуюся десятками ароматов, возвращается. — Да, конечно, иди, — Максим на её слова только кивает и скрывается за дверью. Ушёл. Время действовать. Как только хлопает дверь в их импровизированную студию, Кристина на цыпочках выходит в коридор. В комнате начинает громко играть мелодия — ей оно и на руку. Закрывая за собой дверь, девушка облегченно выдыхает. Из дома она вышла высвободилась быстрее, чем планировала, и это кажется Крис невероятной удачей. Не каждой птичке суждено из клетки ловко хоть раз выбраться. В общем, этот факт несказанно радует девушку. Или её радует Сережа, стоящий и улыбающийся ярко, она еще не решила. — Привет, — шепчет она сразу, как только видит знакомую фигуру в паре шагов. Ощущение внутри до ужаса странное. Он начинает улыбаться ещё шире, и она готова поклясться, что в этот момент почувствовала странную дрожь в коленках. В его объятиях тепло и уютно, и плевать, что прохожие кидают на них косые взгляды. — Давай посидим в кафе где-нибудь, а то тут слишком... На виду у Максима. Брови Серёжи застывают выше, чем им положено быть, и всё его лицо в этот момент выражает одно лишь недопонимание. Кричит: «Может ты расскажешь уже наконец?!» И она кивает молча, как будто бы мысли его только что прочитала. — Сереж, прости, я всё объясню обязательно. Пойдём? — по девчонке сразу заметно, что она торопится. Как будто ребенок, который натворил шалостей, пытается быстрее скрыться с маленького места преступления. Только вот она шалостей не творила. Она лишь на свободу захотела, воздухом подышать свежим — не тем, спёртым, что в кухне заперт. И дать себе шанс вызволенной оказаться. Они доходят до кафе довольно быстро, и всё это время Трущёв Кошелеву рассматривает. Пытается каждый фрагмент её наизусть запомнить, чтобы в памяти он отточенно сохранился — не размытым и невнятным образом. Чтобы вся она в душе его осталась такая, какая есть. Потому что его чувство непонятное гложет. Как будто такой она вскоре больше не будет уже. — Мы уже сели за столик, как видишь, — с иронией произносит мужчина, не забывая сопровождать свою речь демонстративной жестикуляцией, — Не значит ли это, что, блин, самое время уже рассказать? Кристина нервно хихикает. — Да. Спонтанно Кошелева придвигается к Сереже близко-близко, чтоб не услышал никто лишний её слов. Расстояние между ними сокращается вмиг, и две третьих небольшого диванчика остаются пустыми. Она начинает говорить полушепотом, кидая нервные взгляды на проходящих мимо официанток: — В общем, Максим контролирует каждый мой шаг. И если что-то идёт не по его воображаемому плану, он срывается на мне. Сначала это были единичные случаи, и я не обращала внимания. Но потом... — язык перестаёт слушаться, а голос предательски дрожит, и через пару секунд Кристина замолкает. Тяжело обоим. Серёжа не требует продолжения, наоборот, Трущёв крепко сжимает её руку под столом. Даёт Кошелевой понять, что он тут — рядом. Во всех отношениях. В её взгляде читается немое «Спасибо». Непонятно, какое количество времени они так сидят, вглядываясь в глаза друг друга и не желая отпускать переплетенные пальцы, скрывшиеся под столом. Дождь за окном льёт слишком громко, резкие порывы молний ослепляют, но, кажется, это всё — пустое ничего, если сравнивать с нежеланной бурей в её глазах. Бурей, которую не звали в её медовые океаны. Вот там настоящая непогода, там ураганы, уничтожающие всё ценное, довольствуются разрушениями собственными. И лишь незначительный солнца лучик пробивается в эту долину, пропахшую разрушениями и отчаянием. Тогда пробивается, когда Серёжа рядом сидит, и поглаживает подушечкой большого пальца тыльную сторону её руки. И это на самом деле успокаивает. Выдохнув, Кристина улыбается и даже смеётся тихонько. — Хорошо, мне всё-таки нужно продолжить. Он кивает. — На это неделе в моей всё превратилось в кромешный ад. Я не преувеличиваю. Последние дни он только и делает, что срывается на мне. А потом, когда отходит от эмоций, мило целует и улыбается! И совсем, слышишь, совсем не берёт в счет то, что я... — дыхание опять сбила, — Что я страдаю от его слов и действий. — Действий? — Да. Вчера он поднял на меня руку, — констатирует Кристина, пожимая плечами. Как будто это уже не воспринимается, как что-то сверхъестественное. Как будто стало вполне в его стиле. — Пиздец, — с выражением выговаривается Серёжа, чувствуя, как внутри что-то надламывается так сильно, что он вот-вот услышит хруст. Трущёв больше всего боялся услышать эту фразу, а в итоге именно она беспощадно ударила по ушам. Спустила наконец на землю. Его взгляд падает на правую щёку Кошелевой, которую та трёт пальцами. Паззл сложить тяжело, картинка воедино не хочет соединяться. Ему сложно в это поверить. Он чувствовал давно, интуиция Сергея не подводила никогда. Но принимать ситуацию отказывался. Догадывался, но до последнего подобные мысли отгонял от своей головы, прочь, подальше. Чтоб не возвращались никогда. А они настигли его так резко. Давно заметил, что у Анисимова любовь к контролю странная. У руля хочет быть всегда. Но надеялся, верил, что ревность его не разгорится. Что не будет срываться на девушке. Не вышло. Кристина так неаккуратно в осколки, адскую боль приносящие, вляпалась по самое не хочу. В голове у мужчины крутится бесконечное количество шестеренок, и Трущёв анализирует все возможные способы, которые помогут выбраться из этой ситуации задницы. Весь он внутри закипает от злости. Как вообще Свобода мог поднять руку на такую хрупкую и беззащитную Кристину? На малышку, которую только оберегать и по ночам в лобик целовать надо? Не слишком ли рано ломать ей крылья, когда она не взлетела ещё толком? — Давай я с ним поговорю? Может, пока у него совсем крыша не поехала, получится достучаться? Обещаю, без битья носов. И на три этажа вниз он с балкона тоже не полетит, честно, — Сергей даже такой серьёзный разговор умудряется превратить в шуточный. Кристину это расслабляет. — Я не знаю, Серёж. Потом буду виновата я, что рассказала. И влетит снова мне. Господи, что за замкнутый круг, — девчонка вздыхает. Шансы на успех их плана, кажется, уменьшались. — Мы сделаем так, что он не узнает. Я не буду тебя выдавать. Найду, как выкрутиться, — она верит ему сразу же. Понятия не имеет, как так вышло и почему всем нутром своим ощущает, что ему доверять можно. В глазах Кошелевой снова начали виднеться слёзы. Но уже не от боли и разочарования. Другие. Кристина вряд ли бы смогла объяснить, почему, скорее пробормотала бы что-то невнятное. Просто... Он тут, в паре жалких сантиметров. Живой, готовый помочь. С горящими глазами, тот, кто пережил предательство, расправил спину после десятков воткнутых в неё ножей и сумел найти дорогу, чтоб идти дальше. Он сильный. Он справился. А значит, она тоже сможет, непременно. Такие мысли девушке больше по душе. — А пока, я прошу тебя. Помни, что ты не одна. Если вдруг тебе будет плохо, пиши мне. Звони мне. Ты всегда, — он сжал её плечи крепко-крепко, заставляя посмотреть на себя. — Всегда можешь быть уверена в том, что у тебя есть. И мне не плевать. Мы вместе будем бороться за твоё счастье, ладно? У Кристины щемит сердце. Не хотела бы она показаться плаксой, но, кажется, сегодня иначе не получится. Девушка, уткнувшись мужчине в плечо, вымотано улыбается — ей так хорошо. Ей просто хорошо находиться в его объятиях. Тепло. Сразу забывается, что за окном хлещет дождь.