неумение отпускать

Кристине хочется верить в то, что она благополучно доберётся до дома. Что Максим не заметит её полуторачасового отсутствия, не будет злиться, что девушка лишь зайдёт в дом тихонько, на кухне снова скроется от взглядов тяжелых, а потом они снова чай в тишине гложущей выпьют. И девушка свой маленький секрет, расположенный прямо у сердца, предназначенный его греть, сохранит. Очень наивно с её стороны, да? Всё происходит с точностью наоборот. Насколько сильно она хотела, чтоб этого не произошло, настолько жёстко реальность её ущипнула за бледную от истощения талию. Хватит грёз. Сухой из воды этой мутной ты точно уже не выберешься. Запачкано тут всё. Пропитано ядом. Переступает порог дома на цыпочках, не замечает, как Анисимов из комнаты выходит. Секунда, и его глаза — леденящий мороз в её медовые, полные просьб о пощаде вонзается. Больно так, с хрустом, с надрывом, крушит там всё. А ведь Максим ещё даже не начал его убийственной тирады. Но это легко исправить. — Кристин, давай поговорим. — Нет, — она мотает головой. Только не разговоры эти. С Кошелевой достаточно. Она погибнет за пять минут лишь этого напряжения. Перегорит в два счёта. — Почему? — Не хочу, — пытается девчонка убежать в комнату, закрыться. Только бы он не пришёл снова. Но он в сотни раз, кажется, больше. Властнее. И перекрыть дорогу маленькой девочке — плёвое дело. В каждой капле её крови закипает знакомый уже, увы, страх. Смешивается, гуляет по телу дрожащему. Только лишь нагоняет атмосферу. Она никогда не будет знать точно, на что он пойдет. На что способен, чего на этот раз сотворит. Где конец, пик. И это слепое незнание убивает, пулями белыми ей в висок прямиком. — В смысле? Серьезно? А ну стой, — Максиму совсем плевать, насколько сильно он сжал её руку. Свобода даже не чувствует. Пускай остаются синяки — будет знать, как от разговоров уходить. Длинные её ресницы прячут взгляд упрямо. — Где ты была? — он дышит ей прямо в лицо. Слишком близко. Опять, как в страшных снах. Как в худших кошмарах. Только бы не снова. — Да нигде, Максим! — Кошелева качает головой — попросту не знает, что делать. Как убежать от неизбежного. — Не ври мне! Я же не дурак, — о нет, Максим, нет. Ты не глупец вовсе. Так умело за живое цеплять — это искусство. Подавлять желание жить одной лишь стужей, ознобом от присутствия своего, все цветы в юной душе топтать столь наплевательски — это не каждому дано. Зная, что не механизмы и не рычаги она — что живая, всё равно вонзать осколки, губить, губить, губить. И себя вместе с ней. Двоих тащить вниз. — Выходила подышать свежим воздухом, — очевидно, глупая попытка. Ты в проигрыше, малышка. — Не ври! — Максим... — кто бы нож вытащил, застрявший в её гортани. Тот, что говорить мешает. Не знает Кристина, когда человек любимый успел её самым страшным кошмаром стать. Где грань они невидимую, еле уловимую эту перешагнули. А он смотрит пустым взглядом. Чистым холодом, отравляющим похуже, чем крепкий алкоголь плохого качества. И на неё действует. Только не смотри на меня так, не прожигай дыру. Внутри Свободы воет от несправедливости мальчик маленький до сих пор, который не понимает, почему люди все уходят. Оставляют. Так нельзя. Он закрывает глаза, избавляя себя от лицезрения лица напротив, что лучится горем. Ты же вот-вот уйдешь, дай, я хоть на немного еще сожму твою руку. — Почему ты не можешь мне рассказать? Что ты от меня скрываешь? Тебе есть, что скрывать! Я знаю, знаю! — Анисимов хватает Кошелеву за воротник рубашки. Той самой, которую он ей однажды подарил просто так. Чтоб счастливее стала. Только вот сейчас рубашка та самая душит её, в нежную кожу врезаясь. — Пожалуйста... — Говори, блять! Не принуждай меня! — он разозлён не на шутку. Неизвестно, что будет дальше. В ответ молчание. Роковое, кажется. Потому что следующим действием становится то, что Кристине почву из-под ног выбивает окончательно. Она снова поранилась. Во всех смыслах. Всё происходит будто бы в замедленной съемке. Самой пугающей съемке за всю её жизнь недолгую. Анисимов Кристины миниатюрное тельце хватает и, не рассчитав сил собственных, с размаху толкает спиной в стенку пыльного, пошатывающегося от напора резкого, шкафа. К о н е ч н а я. Маленькое зеркальце на его верхушке падает, вонзаясь осколками в трясущуюся ладонь девушки. В них отражается красное, опухшее от слёз личико. Дрожащие губы, те самые, которые он сегодня утром так нежно целовал. В осколках — безысходности лицо. Ей не хватает воздуха. Всё — конец. Финишная прямая. Доигрались. Кристина кричит — разрезает тишину. Не контролируя своих чувств пожар, вопит, что есть силы, в своем крике сгорая заживо. Не от физической боли. Кого вообще волновать будет, что лопатки горят адски, когда твой любимый человек только что тебе увечия нанёс. Сам. Своими же руками, почерневшими от действий отвратительных. В его взгляде чуть меньше холода на секунду. Там даже сожаление мелькает. А потом чернота возвращается на привычное место, окутывает снова всё в его глазах. Но его руки уже покрыты сжирающей изнутри тяжестью. И закрывать глаза нельзя. Какой же ты мерзкий. Неужели Анисимову это все нравится? Взгляд Кошелевой падает на фотографию в рамке, где она смеётся, уткнувшись в его плечо. Она отдала ему всё самое лучшее в себе, чтоб взамен получить пару ушибов и израненное сердце, что непрестанно кровоточит. Это была запретная черта, точка невозврата. Но они её перешагнули. Слышится громкий хлопок двери. Отлично, сука, поговорили. Заставляя себя, Кристина всё же пытается пошевелиться, но тело упрямо её не слушается. Оно всё ломотой окутано, погружено в неё. Мигрень появляется незаметно. Она так и сидит на холодном полу в не менее холодной в прихожей, как кукла, которой неусидчивый ребенок чуть-чуть совсем поигрался и кинул неосторожно, предпочтя другие занятия ей. Слишком неинтересная. Сломалась быстро. *** Снова ночь. Кошелева уже на подсознательном уровне боится это время суток. Каждый вечер провожает за горизонт солнце с замершим в глазах страхом. Живым самым, настоящим, тем, что завладевает льюдьми. Становится лидирующим в их мозге мизерном. От ночи всегда мурашки по коже, боль в голове и опасение того, что Кристина уснёт снова, не выдержав бодрствования изнуряющего. А во снах — он. В тысячу раз злее, хотя казалось бы, куда ещё агрессивнее и яростнее? Телефон белой вспышкой освещает комнату, и девушка морщится от яркого света. Смс пришла. От: Сережа «Ты как, Крис? Всё нормально? Максим не спалил, что ты уходила?» 21:20 От: Кристина «Не всё так оптимистично, как ты себе представляешь. Моё тело сегодня соприкоснулось со стенкой шкафа, ахах. Ладно, если честно, мне не очень смешно.» 21:22 Снова слёзы. Такой слабой она себе давно не казалась. Вся целиком — мишень для жалости. Один невзрачный с каре комочек, вызывающий горькие чувства. Тошно. В пересохшем горле застревает стон. от: Серёжа «Пиздец, блять. Да это же ненормально, это перебор конкретный! Ты сильно ударилась? Кристин, прошу, я должен приехать. Я не могу допустить того, чтоб это продолжалось. Пожалуйста?» 21:24 Кошелева глупо улыбается, перечитывая строки по нескольку раз. Это все нервы. Я всё жду твои тёплые руки, жду, что меня заберёшь.