неумение отпускать

От: Кристина «Я не знаю, правда. Всё очень запутанно, я не хочу, чтоб вы ссорились, да и не думаю, что что-то ваша встреча изменит. Боюсь.» 21:25 От: Серёжа «Не попробуем — не узнаем. Давай поборемся, хотя бы попытаемся» 21:25 От: Кристина «Делай, что знаешь.» 21:27 Интересно, а это звучало, как призыв к действию? На самом деле, Кошелевой уже настолько плевать, что та лишь пожимает плечами и устремляет взгляд в темноту, телефон отбрасывая куда-то на подушку. Так и остаётся сидеть на холодном полу у кровати, которая так и не дождалась сегодня тел, в обнимку крепко спящих. У них сегодня сбой. И, кажется, не только сегодня. А Анисимов в то же время в студии сидит, убивает себя с о б о й же. В собственной грязи тонет, ничтожеством захлебываясь. Свободе в своей шкуре попросту мерзко находиться стало. Трясёт, ужасно трясёт от своих поступков. Но это всё — короткие промежутки штиля в океане, полном штормов. И когда его глаза вновь загорятся от наслаждения, когда он осознает, что девчонка боится [ что она под его контролем вся ], то не будет помнить Максим о совести уколах. Даже близко. Вспышками настигает, но отпускает так же. Анисимов уже даже не понимает, где он настоящий, и настоящий ли он вообще хоть на каплю. Может, там только монстр теперь сидит внутри, поглотивший всё, что его до этого наполняло? Выбраться из этого круга кажется невозможным. *** Трущёв сегодня, кажется, все рекорды по нарушению правил дорожного движения побил, звук тормозов скрипящих в его памяти засел надолго. Всё равно — он слишком торопится. Знает точно, что времени терять нельзя. После по лестничными пролётам мчится — сам не свой. На лице ужас давно застыл вперемешку с отвращением к другу близкому. Парадоксально, но как есть. Вселенная их не спрашивала, неинтересно ей, устраивает ли их такой расклад событий. Всё сама решила. Трущёв, весь запыханный, переводит пару секунд дыхание и дверь сверлит тяжелым взглядом, а в голове всё еще не укладывается, что реальность так резко на сто восемьдесят градусов перевернуться смогла. Звонок в дверь. Максим с места подрывается и кидает беглый взгляд на часы. Серьёзно, кто мог прийти в десять вечера? Они гостей не ждут. Раздражение подкатывает к горлу, душа крепкими пальцами. Какого чёрта? Через какое-то время, всё же переборов бесконечный поток злостных мыслей, он выходит в коридор, чтобы дверь открыть, в то время как Кристина в комнате маленькой задыхается от каждого звонка треклятого. Приехал. Всё-таки приехал. Не бросил, вместе с ней борется. — Серёж? — сердце кровью обливается, и на лице Анисимова удивление прочитать легче простого. Совершенно не понимает, что друг забыл на пороге их квартиры в такое позднее время, а интуиция, к слову, ни разу Максима не подводившая, вопит о том, что что-то здесь не то. Многих уж он мог ожидать на пороге, но Сергей в список этих людей не вписывался никак, и Свободу это напрягать начинало серьёзно. — Да, Максим, привет, — нервно смеётся Трущёв, нехотя руку для рукопожатия протягивая. Главное сейчас — не проебаться. Господи, как же это всё тяжело — В общем, у меня тут демка есть классная, захотел с тобой поделиться, хочешь? — Максим отрешенно кивает. Видимо, не ожидал такого поворота, да и вообще, черт возьми, у кого будут работать мозги после т а к о г о вечера? — Просто как-то резко идея пришла, решил, что было бы неплохо с тобой посоветоваться, — пожимает плечами мужчина и заходит в квартиру под пристальным взглядом очевидно опешившего друга. Мда, Серёж, с оригинальностью у тебя проблемы. Но, кажется, эта идея сработала, и Анисимов с [наигранной] радостью соглашается помочь Трущёву. Они в студии усаживаются, за разговорами незамысловатыми коротать время начинают. А у Серёжи сердце стучит бешено, кульбиты страшные выделывает — знает он, что за стеной она сидит и в каждый шорох вслушивается. До Кошелевой отголоски хрипотцы знакомой до дрожи в коленях доносятся. Каждый прямо в сердце. И ей почему-то на душе спокойнее сразу во сто крат. Как будто она знает — теперь точно не обидят. Пальцем не тронут, пока он тут. Пока за стеной соседней, согревает её одним присутствием. Как будто он — защита и панацея, что на самом деле работают. Когда-то успеть стал, или всегда ей был? Трясти её постепенно перестаёт, и девчонка даже на кровать садится, шумно выдыхая. Как она так проиграть смогла? По всем фронтам сразу. Точно знает, что в полном дерьме, что вляпалась так сильно, что от себя сама в шоке. Девушка в этом безоговорочно уверена. Рана её начинает кровоточить с каждым восходом солнца все сильнее, ощутимее. Неизбежно прерастает в хроническую. И нет никого, кто подошёл бы, как в детстве, поцеловал бы её в место, где болит, при этом напомнив, что теперь пройдет обязательно. Не всё так просто, чёрт возьми, вещи становятся запутаннее — не то, чтобы Кошелевой это по нраву приходилось. Она выросла, и проблемы вместе с ней. Ухватились за её запутанное каре, отпускать не хотят. Вцепившись в локоны тёмные, на край обрыва тянут. И она уже не знает, когда упадет, уверенности в стойкости собственной поубавилось значительно. Срок, кажется, до неизбежного на дни идёт. И для неё это ожидание смерти подобно. Неожиданно Трущёв лучом стал солнца, кругом спасательным и надеждой на возможность быть спасённой. Но как же быть, когда тебя уколы совести мучают каждый раз, когда ты в глаза смотришь [и нехотя в них утопаешь] другого человека? Не того, кому в любви пару месяцев назад клялась искренне. Неужели перегорело? Тогда почему так больно? Тяжело другой расклад принять, иное вещей положение. Но Кристина Максима всё ещё л ю б и т. Или любит воспоминания свои о нём, о другом совсем человеке, под маской этого скрывшимся? Того, кто раньше был, в самом начале истории их тяжелой. Кошелева сидит, нажевывая нижнюю губу, всё больше в раздумья, кожу леденящие, погружаясь. А в комнате напротив громкие биты всё пространство заполняют. — Серёж, это огонь! — одобрительно кивает Максим, хотя в голове у него абсолютная пустота, тишина вместо музыки драйвовой. Сверчки. Перекати-поле. Как хотите, называйте, но думать о песнях он сейчас вряд ли смог бы. Парень лишь отрывками ухватил мелодию, которая, надо было признать, сделана на уровне. Но ему не до этого. — Макс? Ты что-то какой-то странный сегодня, — Трущёв делает вид, что удивлён состоянием Анисимова, хотя на самом деле мужчину куда больше Кошелевой самочувствие волнует. Он видел, видел, черт возьми, четко в её глазах страх — живой, настоящий. Окутывающий маленькое тельце полностью и застилающий медовые её глаза. Боже, он даже думать не хочет, что после сегодняшнего вечера страха этого ещё больше стало в ней. Он её сильней. — Да нет, всё нормально. Не выспался просто, — лгун сегодня из него, откровенно, ужасный. На лице будто бы бегущей строкой написано обратное, всё с легкостью прочитать можно. Сергей лишь усмехается. — Да хватит заливать. Я же вижу по тебе, ты уже неделю сам не свой, что, скажи уже блять, случилось? — У нас с Кристиной всё плохо! — на эмоциях выдаёт Свобода, а после отрезвление волной накатывает, чуть ли не заставляя захлебнуться. Что он только что сделал? Срочно, дайте кто-нибудь ему машину для отмотки времени обратно. Он тут в своей же игре пару ходов назад, кажется, сделал по неосторожности. — Что? — вылетает у Трущёва. Слышать это от него — невыносимо. В сотый раз осознавать, что это правда — мучительно. Ещё чуть-чуть — и он свихнётся, правда. — Иногда меня всё ужасно раздражает, в том числе и Кристина. Её характер, знаешь, ну, тяжелый... Мелочи, — юлить тяжело, особенно, когда на тебя осуждающая пара глаз направлена. Сергей кусает внутреннюю сторону щеки, шумно выдыхая. — И что ты будешь делать? — он пытается хотя бы внешне спокойствие сохранять. — Не знаю! — агрессивно выплёвывает парень, чувствуя, как к горлу ком твёрдый подкатывает. Голос, которым он это говорит, кажется, Максиму незнаком — он вот-вот сорвётся на страшный крик. — Но ты не лезь ни в коем случае, вообще забудь. Слышишь?! Это не твоя жизнь, не твоё дело. Да, Максим, эта сломанная кукла из хрупкого фарфора — твоих рук варварских проступок. Жёсткий и разрушающий. Может, тебя уже не спасти. Может, ты уже в своей желчи по горло. Так позволь другим хотя бы её спасти от хождения по краю. — Прости, Серёж, но мне кажется, что тебе лучше уйти, — пока всё окончательно не полетело в пекло, Максим решает предпринять меры. Опять в голове туман, он себя еле контролирует. На волоске. Трущёв теперь четко видит — они оба заложники этих стен и отношений этих. Только как высвободить их? Как остановить бурю, когда механизм запущен, и всё уже летит в тартарары? Девчонке опасно с ним находиться. На самом деле, к добру это всё не приведёт точно. По дороге домой [в холодную квартиру свою] Серёжа снова нарушает всевозможные правила дорожного движения. Так злость на второй план отступает, под капюшоном из адреналина прячась, и дышать легче.