вдохновляй и властвуй

Максима Трущев встретил в аэропорту — хмурого и помятого, как после трехдневной пьянки. Куртка нараспашку, за спиной — пухлый рюкзак, а на голове — некое подобие вороньего гнезда. — Ну, привет, Сережа, — протянул он почти недовольно, будто и не хотел прилетать совсем. — Что-то у вас тут жарко, по сравнению с Москвой-то. — А чего ты хотел? — усмехнулся Серега, заключая его в объятья. — Это юг. Анисимов еще долго ворчал о чем-то по пути домой, но Серега видел, что тот почти с детским интересом оглядывается по сторонам, рассматривая проносящиеся мимо улицы, дома, людей. Он сидел на переднем сидении машины Трущева, а на заднем поместился Эрик, которого Макс, конечно же, видеть не мог, зато прекрасно видел сам Сережа. Мальчишка был доволен донельзя — если бы Трущев мог сказать это вслух, то он обязательно сказал бы, что ему сложно ехать — сияние муза слепит ему глаза через зеркало дальнего вида. Его возбужденное, радостное состояние отчасти приводило мужчину в недоумение. Еще ни один Сережин друг не удостаивался такой реакции от Эрика. А Максима-то и другом назвать сложно было. — А его уже можно попросить сыграть? — услышал Серега горячий шепот на ухо, стоило им только войти домой. Он повернулся и посмотрел на Эрика укоризненно, мол, только пришли же. Парень лишь пожал плечами и тяжело вздохнул. Сережа решил не утруждать Анисимова поиском жилья и любезно разрешил остановиться у себя дома, благо у него была свободная комната, отчего же не предложить ее. Тем более, что Эрик все равно бы не позволил поселить Свободу где-нибудь в другом месте. Прожужжал бы Сереже все уши, надул губы и назвал бы его бессердечным. Как пить дать. Трущев прямо слышал его капризный голос в своей голове: «Какой Краснодар-Центр, Сережа? Пусть останется у нас. В смысле не захочет? Ты спрашивал? Бессердечный ты, Сережа». Трущев не хотел бы оказаться в такой ситуации, без этого хватало проблем. Куда отвести Свободу? Показать ему Краснодар или завалиться в какой-нибудь бар? Выбор был, конечно, не слишком велик, но принять хотя бы какое-то решение мешал все тот же Эрик, который как чертик на его плече предлагал утащить Максима в караоке. — Пять минут назад это была «Шаверма», еще раньше — вечерний джем. Ты на ходу придумываешь варианты? — спросил полушепотом Сережа, закрывшись от Максима на кухне — на предложение выпить кофе тот ответил согласием, загадочно улыбнувшись. Вместо ответа Эрик закивал так активно, что бандана, удерживающая на месте копну густых волос муза, сползла ему на глаза. Усевшись на стул, он сложил руки на коленях и принялся умиротворенно наблюдать за действиями Сережи. — За то время, что мы провели с ним вместе, он только и делал, что ворчал, — заметил Трущев, доставая из шкафа кружки. — Ты уверен, что заставлять его петь в таком настроении — лучшая идея? — Он всегда в таком настроении, — отмахнулся Эрик. — А ты просто отлыниваешь от своего обещания. — Имей совесть, Эрик, он только приехал. — Совесть? — парень недоуменно уставился на Трущева, но под его взглядом обмяк, вздохнул. — Ладно. Но потом сделаем как ты обещал, хорошо? — Сделаем, — согласился Серега. Он надеялся, что Эрик забудет о его обещании, но он сам запамятовал тот факт, что муз никогда не забывал того, что напрямую относилось к нему и его душевному состоянию, вдохновению. — Че ты там бормочешь? — поинтересовался зашедший в комнату Максим. — Вспоминаю как готовится кофе, — тут же ответил Серега, бросив мимолетный взгляд на хихикающего Эрика. — Вслух. — Боже, Сережа, — Анисимов улыбнулся, но перед этим закатил глаза. Он уселся на стул, с которого секунду назад вскочил Эрик и оперся локтями на стол. — Если бы знал, что тебе будет так сложно, не просил бы ничего. Довольное хихиканье Эрика ознаменовало тот факт, что недошутка Максима зашла ему на ура. Вот спелись, а. В итоге день прошел точно так же, как мог бы пройти любой, самый обычный день. Ближе к вечеру Серега притащил Максима в студию. Тот понудел, поозирался, рассмотрел, кажется, все углы, пока не наткнулся на стоящую у дивана гитару, на которой любил бренчать Эрик. Сам муз куда-то запропастился — Серега не видел его уже пару часов. Так и хотелось съязвить что-то по этому поводу: как же, Свобода здесь, а мальчишки нет. Кто же будет виснуть на Максиме, если не он? — Не думал, что ты еще и на гитаре играешь, — фыркнул Максим, аккуратно обхватывая гриф инструмента пальцами. Покрутил ее в руках и присел на диванчик, скрестив ноги по-турецки. Перебрал пальцами струны, извлекая мелодичные звуки. — Я-то не особо умею играть, но ты вообще не выглядишь как заядлый гитарист. — Так я и не играю, — пожал плечами Сережа — тут нечего было скрывать. От гитары он был максимально далек. Эрик пытался его научить, но без толку. — Это Э…друг мой играет частенько, вот она тут и стоит. — Мммм, — хмыкнул Максим, поджав губы. Он на время потерял интерес к Сереге, переключившись на инструмент. Трущев, решив оставить его наедине с музыкой, вышел зачем-то в соседнюю комнату. Попутно он оповестил всех в общем чате о том, что он на студии. И решил, заодно выпить водички, и подумал о том, что неплохо бы заказать какую-нибудь пиццу. Вернувшись в помещение, Серега обнаружил Эрика, сидящего аккурат вплотную к Максиму, который, оставив в покое гитару, наигрывал на синтезаторе что-то до боли знакомое. Лицо мальчишки выражало крайнее недовольство. Он даже пытался ударить Свободу по рукам, но ничего не выходило — тот не чувствовал прикосновений окольцованных пальцев, что выводило Эрика из душевного равновесия. — Ля бемоль, блять, Максим, ля бемоль, — бормотал он, не оставляя попыток хоть как-то повлиять на действия Свободы. Наконец, он разочарованно зарычал и повернулся к Трущеву, будто знал прекрасно, что тот стоит позади. — Сережа, скажи ему, я не могу уже! — капризно потребовал он, сложив руки на груди. Темные глаза метали молнии даже из-под упавших на них кудряшек. Трущев вздохнул и подошел к инструменту, опершись бедрами о стол, на котором он стоял. Максим тоже был не слишком доволен — брови сдвинуты к переносице, губы поджаты. Он будто не мог что-то понять. — Ля бемоль, Макс, — кивнул Серега на клавиши. Максим поднял глаза и удивленно взглянул на Серегу. Моргнул несколько раз, а потом спросил: — Откуда ты знаешь, Сережа? — Да так, чутье, — пожал плечами Трущев, изо всех сил стараясь не следить взглядом за летящим прямо на него Эриком. Мальчишка обвил руками его шею и положил голову на Сережино плечо. Мужчина, который, в отличие от Максима, прекрасно чувствовал и вес, и прикосновения муза, слегка покачнулся. Тут же порадовался, что успел прислониться к столу, иначе со стороны это выглядело бы очень забавно. Надо будет в очередной раз провести с ним беседу насчет такого поведения. Но позже. Сейчас не хотелось даже дуться. — Спаситель, — благодарно выдохнул Эрик. — Он бы никогда не догадался. Постепенно их скромную компанию начали разбавлять друзья Сережи, которых, по словам Максима, притягивало туда будто магнитом. — Серьезно, половина из них сказали, что просто мимо проходили, по своим делам. И в итоге вот, — он кивнул в сторону ребят на диване. — Сидят, прохлаждаются. Трущев только усмехнулся в ответ на эти слова. Макс имел какое-то совершенно удивительное свойство — оставаться недовольным несмотря ни на что. И будто не было в мире вещи, которой он бы не высказал свое фи. Сереже казалось, что Краснодар, который только-только начинал оправляться от зимней спячки, окрашиваться весной и какой-то странной, щекочущей в груди надеждой, под взглядом Максима Анисимова, медленно, но верно становился вновь серым, угрюмым и холодным. Он гундел почти все время, а не гундел только когда садился за инструмент и начинал петь. Моменты молчания не считались, потому что глаза Макса говорили вещи намного более красноречивые, нежели его язык. Единственной, кто догадался об этом почти так же быстро, как и сам Сергей, была Алина, и уже через некоторое время они всей компанией оказались на вечере живой музыки в одном из местных баров. Максим упирался страшно, но, к его огромному шоку, на его возмущения никто не обращал никакого внимания. Сереже оставалось только пожимать плечами каждый раз, когда он ловил на себе возмущенный взгляд Свободы. Трущев надеялся, что его пример заразит Максима, который до этого заявил решительно, что его «музыка тут никому не сдалась, Сережа». — Вы вон какие крутые все, — сказал он. — А я что? Так… Серега только фыркнул, вручая парню-гитаристу свой телефон. Туда Эрик вписал аккорды к его песням, которые он подбирал на гитаре и сам — по понятным причинам — сыграть не мог. Обычно Трущев скинул бы записанные им же на студии гитарные партии местному диджею и был бы собой доволен, но тут — другое. Живая музыка, все дела. Пока парень вникал в суть, Сережа обратился к Максиму: — Дурень ты, Свобода. Все будет, увидишь. Серега спел всего три своих песни: «Малышку, «Пусть горит» и «Навылет», почти не подхватываемый толпой. Его очень веселил Эрик, который, не имея возможности стоять рядом с ним на импровизированной сцене, стоял в самом первом ряду рядом с Максимом и изображал самую главную фанатку Трущева. Подпевал во все горло, прыгал и размахивал руками. Сереже думалось, что будь он материален, его бы вывели под белы ручки из бара за то, что он избивает посетителей в экстазе. А потом кто-то из девчонок — скорее всего, это была та же Алина — вытолкал Максима на место Сережи. Похлопав Свободу по плечу, он принялся с предвкушением ожидать момента, когда тот выключит режим вечно недовольной всем бабки и усядется за инструмент. Эрик оживился. Даже учитывая тот факт, что он и до этого не особенно грустил. Ему всегда очень нравились подобные сборища творческих людей — музыка, инструменты, живой звук. Он всегда радовался, всегда вдохновлялся, а после ходил, будто кот, объевшийся сметаны — радостный и довольный, готовый творить. Еще и Сережу заражал своим энтузиазмом. — Знаете, — начал Максим в микрофон, занимая место у синтезатора. — У меня с памятью все очень плохо, поэтому если я вдруг что-то забуду, ну, музыку там, слова — не обращайте внимания, окей? Играть он начал под одобрительные крики и смех толпы. Начал с какой-то неизвестной Трущеву песни, под которую местный барабанщик тут же начал потихоньку постукивать по своему инструменту. Если бы Серега не знал Максима вовсе, то он мог бы решить, что песня совершенно точно о самоубийстве. Будь он строгим дядей в погонах, он бы даже попытался сшить на музыканта дело за склонение к суициду. Но он Макса знал — пусть и не так близко, как мог бы — и погон не носил, поэтому не пытался воспринять его творчество так буквально. — Знаешь, сюда бы какой-нибудь куплет дописать, — мечтательно произнес Эрик, который до этого благополучно повис у Сережи на шее и слезать оттуда не собирался. — Что-то такое… — Не выдумывай, — вполголоса фыркнул Серега, надеясь, что его не слышали. — Бред какой-то. Он не позволит никогда. Теперь наступила очередь Эрика недовольно фыркать. Трущев буквально слышал, как тот закатил глаза. Мальчишка ненавидел, когда с ним спорили и не воспринимал слово «нет». Нужно было очень постараться, чтобы ему что-то запретить или не исполнить его просьб. Сереже показалось, что это был не последний раз, когда он слышит что-то об этом куплете. Потом Максим начал играть «Динамики». Серега подумал, что у Эрика начали подкашиваться ноги — уж очень он любил эту песню — потому что тот принялся висеть на нем еще активнее. — О-о-ой, а вот бы он сыграл «Восход», да? — вновь начал Эрик. — «Облака рисуют…», — пропел он тихонечко, взмахнув в воздухе рукой, будто проводя мысленно по клавишам фоно. — Так, иди отсюда, — нарочито строго произнес Трущев — но все еще почти шепотом — и стряхнул мальчишку с плеча. — Не его это и вообще… — наглость какая-то — хотел было добавить. А Максим в мелодии растворился полностью — глаза прикрыты, пальцы бегают по клавишам, а в голосе надрыв еще сильнее становится. Первой песней он захватил толпу, этой — начал ее потихонечку разъебывать. К концу все почти прилипли к сцене, а дорогой Сережин муз стоял к ней ближе всего. «Маму» он допел под фонарики, раскачивающиеся над головами посетителей, в толпу ушел под одобрительные крики. Когда Анисимов оказался рядом — улыбающийся и, кажется, впервые за сутки чем-то удовлетворенный, он приобнял аккуратно Сережу за плечо и склонился к самому его уху, чтобы перекричать успевшую начаться песню. — Ладно, ПиЭлСи, мне нравится в Краснодаре, нравится.