вдохновляй и властвуй

Трущев и правда отдохнул несколько дней, а потом вернулся в ставший уже привычным ритм жизни. Домой-то порой и возвращаться не хотелось — там он обязательно наткнулся бы на Эрика, который в последнее время стал просто невыносимым. Во-первых, он всегда молчал. Если поначалу он огрызался, шипел на Сережу, то сейчас перестал разговаривать с ним вовсе, ограничиваясь недовольными взглядами в сторону мужчины. Во-вторых, он принялся разводить в доме полный хаос — иногда Серега часами не мог найти нужную ему вещь, а потом обнаруживал ее в морозильнике, и то потому, что заглянул туда в поисках своих носков, который почему-то часто оказывались именно там. В-третьих, он всегда чем-то гремел. Сковородки, кастрюли, книги, статуэтки — ничто не могло укрыться от его необоснованных истерик. Честно говоря, Серегу это задолбало в край. С этим нужно было что-то делать. Усевшись в очередной раз в своей студии, Трущев тупо уставился в монитор. Прокрутился в своем кресле, бросил короткий взгляд на покоящуюся на диване гитару. Она до сих пор не покрылась пылью, из чего мужчина мог сделать вывод — Эрик на ней все еще играет, просто Сережи в это время обычно не бывает дома. Стоило только о нем подумать, как мальчишка сразу появился в его поле зрения. В шапке набекрень — и это в начале лета — в темных очках и кожаной жилетке на голое тело. На ногах — уже привычные драные джинсы. Довольно противоречивый вид для этого времени года. — Не холодно тебе, девица? — усмехнулся Сережа, подминая одну ногу под себя. Если бы прямым взглядом можно было убивать, то Трущева бы спасли только очки на носу у парня. Вообще его можно было сравнить с такой маленькой, но черной и мрачной тучей, в которой прятались ослепляющие молнии. Он подошел к Сережиному столу и, остановившись возле него, принялся перекладывать лежащие на нем вещи — записные книжки, какие-то мелочевки, сдвинул в сторону микрофон и даже поставил кактус с другой стороны монитора. И все это — на глазах у ошарашенного такой наглостью мужчины, демонстративно повернувшись к нему спиной. Сереге захотелось немедленно его задеть, раззадорить и без того психованного муза. Он протянул руку и подцепил пальцем шлевок на джинсах парня, оттягивая его от стола. Эрик что-то прошипел бессвязно, будто задиристый соседский кот и, заведя руку за спину, ощутимо так стукнул Сережу по ладони. Схватил со стола небольшой блокнот в кожаном переплете, провел рукой по столешнице и собрался уходить из комнаты. Опять. — Эрик, блять, стой, — окликнул его Сережа, не выдержав. — Что? — мальчишка развернулся к нему, поджав губы и прищурив глаза. — Что это было? Что вообще происходит? — Порядок навожу, — буркнул Эрик. — Неужели не видно? Вечно ты все… бросаешь, вечно… — парень остановился на полуслове, будто не зная, что и сказать Сереге в ответ. Слова будто крутились у него на языке, но он не мог произнести их. — Иди нахуй, вот что, — наконец, бросил он злобно и плюхнулся на диван напротив мужчины. Открыв блокнот, он пролистал к самым новым записям и принялся их придирчиво читать. Трущев записывал туда свои наработки, в том числе и те, что записал за последние несколько дней. Эрик резво перелистывал страницы своими окольцованными пальцами и быстро бегал глазами по строчкам. — Херня, — комментировал он. — И это херня, и это, — не выдержав, он принялся выдирать несчастные странички, комкая их и выкидывая в угол. — Какая же это херня. — Ты что творишь? — почти устало спросил Серега, предвкушая, как он будет лазить по комнате на четвереньках, собирая все эти комочки, чтобы вставить обратно — ему эти наработки казались неплохими. Нет, лучше он заставит Эрика собирать их. Так будет намного честнее. И приятнее для него самого. — Хуйня, — заключил Эрик, швыряя последнюю бумажку прямо в лоб Сереге. Вид у него был при этом недовольный, даже злой. — Ты что, не видишь, что это все не то? — Я спрашивал о другом, — продолжал мужчина. Ему на самом деле хотелось прекратить уже эти обидки, недомолвки — без Эрика было тоскливо, как-то серо. Без Эрика ему сложно было сосредоточиться на музыке, ему не хотелось этого делать. — Что с тобой происходит в последнее время? — Со мной? — изумился парень, легонько отшатываясь назад. — То есть это со мной что-то не так. Ты считаешь? — Слушай, — ответил Серега. — Я не понимаю о чем ты. — Все ты прекрасно понимаешь, Сережа, — Эрик произнес его имя как-то по-особому, так, что у Трущева аж в груди кольнуло от осознания, чей тон копировал муз. Специально он что ли? Он не знает ситуации, ему Серегу не понять. — Нет, не уходи от ответа, — настаивал мужчина. — Ведешь себя как ребенок. — Я веду себя как ребенок? — голос парня стал угрожающе низким — Серега его таким не слышал никогда. — Ты сбежал из Москвы, поджав хвост. Ты за все это время позвонил кому-то оттуда только раз — и то Назиме. Ты шаришься по клубам без перерыва. Это ты сейчас делаешь вид, что не понимаешь, о чем я говорю, хотя все ты, блять, понимаешь, — вместо точки в этой фразе Эрик бросил в Сережу его же телефоном, угодив тому прямо в ребра и заставив согнуться пополам. — Просто. Позвони. Ему. Уже. Я же чувствую, что тебя это гложет. — Так это все из-за конченого Свободы? — возмутился Серега. — Не буду я ему звонить. Я ему нахуй не сдался, как ты не понимаешь, Эрик. На лице мальчишки появилось сразу несколько эмоций, но одна была ясна как день — он явно считал, что Трущев полный и бесповоротный дебил. Он устало вздохнул, будто бы вся злость, бушевавшая в нем минутами ранее, куда-то улетучилась, и накрыл лицо ладонью. Его изрядно отросшие вьющиеся волосы, упавшие ему на лицо, дополняли эту картину. — Тридцать лет, Сережа, как ты эти тридцать лет выжил вообще без меня? — пробурчал он в ладонь, потряхивая своей шевелюрой. — Какой ты идиот, а. Я-то думал, у вас что-то серьезное произошло без моего ведома, а ему просто… самомнение задели. И стоило ради этого так меня мучить? — Тебя мучить? — теперь настала Сережина очередь удивляться. Все эти мерзкие звуки, стуки тарелок, кастрюль и прочих столовых приборов, шипение и полный игнор в его сторону — это разве не мучения? В то время как сам Серега ничего Эрику не делал, только пытался хоть как-то наладить с ним контакт. Но потом до него все же дошло — за время проекта мальчишка так к Свободе прикипел, что в последние дни практически не отходил от него, заставляя и Сережу вращаться вокруг. И тогда творить хотелось, как никогда. Ему без Максима было тоскливо? Но ведь и Трущеву тоже. Да только ему казалось, что Максу он не нужен так же сильно, и казалось до сих пор. Правда, уверенность эта куда-то улетучивалась, стоило взглянуть на Эрика — он будто знал больше самого Сережи о сложившейся ситуации, знал и за Трущева, и за самого Максима. Мужчина на него смотрел и потихоньку осознавал весь масштаб происходящего. — Не смей думать, что ты ему не нужен, — произнес вдруг оказавшийся рядом с ним Эрик. — Иначе я разобью эту гитару о твою голову. Звони. Серега вздохнул глубоко и разблокировал телефон. Прикинул мысленно, который час во Владивостоке — наверняка же полетел домой, Свобода этот. Снова вздохнул. — Ты меня убиваешь, Эрик, серьезно, — и набрал номер. Гудки. Гудки. Гудки. На другом конце провода вдруг послышалось шуршание, будто телефон пытались выудить из кучи одеял, а потом сонный голос: — Да? Сережа, ты что ли?