Патологии

      — Больная сука, — цедит сквозь зубы Диппер. — Ебанутая на голову больная сука.       Она улыбается.       — Ах-х, Диппер!.. Как я отвыкла от твоего прекрасного голоса, мы давно не общались.       Её приторно-слащавая интонация и оскал, похожие на просроченную пастилу из маркета «дружественных цен» (для алкоголиков, бомжей и прочих люмпенов-бичей), раздражают.       — А я почти отвык от твоих ебанутых выходок! — рявкает Диппер. — Ты что натворила?! Ты перепрыгнула собственный потолок безумия, попрыгунья ебаная!       Мэйбл закрывает книгу — очередная подростковая любовная макулатура — встаёт с незаправленной кровати и подходит, постоянно облизываясь.       — Ты о чём? — спрашивает она.       — Ванна вся розовая, — рычит Диппер. — Пена розовая. Вода розовая. На поверхности плавает какая-то херня, похожая на ошметки кожи и кишок...       — Мочалка порвалась, — хихикает Мэйбл.       Диппер впадает в ступор.       Пиздатое, непробиваемое объяснение, у меня воображаемый друг так умер, из-за мочалки.       — Т-ты, блять, шутки шутишь? — произносит Диппер. — Ты слышала вопль Стэна, а?       — Опять из налоговой квитанции пришли?       — Ты думаешь, что это смешно?       — Диппер, пойми, я понимаю только то, что не понимаю тебя, но мне очень хочется с тобой поговорить!       Она делает такое преувеличенно-детское лицо, как обычно, когда хочет показаться непричастной и невинной. Незнакомцы и Гидеон на это ведутся. Диппер, Сус, Стэн, Уилл, царство ему подземное, и сама Мэйбл — нет.       — ...Мы давно не общались, Дип.       — Ты не прикидывайся дурочкой! Ты всё прекрасно понимаешь, ты просто не хочешь отвечать за свои выходки, потому что инфантильная, импульсивная и ебанутая. Ты ебанутая на голову, но не дурочка. Ты...       Мэйбл кладёт субтильные руки на плечи Диппера, прижимается всем худощавым телом к нему, напряженно дышит в шею и тянется к губам, ей надоедают нравоучительские лицемерные тирады, но она получает только пощёчину, а потом чувствует, как пальцы брата сжимают глотку, душат, пытаются переломить шейный позвонок. Мэйбл сахарно улыбается, призывает слизнуть сласть с её губ. Ноги подгибаются.       — Е-ба-ну-та-я, — по слогам произносит Диппер.       Отпускает.       Мэйбл падает у его ног и тут же специально упирается макушкой в пах, пытается запрокинуть голову и посмотреть в глаза брата, но получает подзатыльник.       — Угомонись, шлюха, блять, — рычит Диппер. — Ты понимаешь, что натворила?       Из глотки Мэйбл вырывается только кашель, грудь прерывисто вздымается, рёбра вот-вот порвут кожу и растерзают платье.       — Пошла, сука.       Диппер хватает сестру за загривок и тянет на кухню.       Там уже лежит в сторонке Стэн, потерявший сознание. Бирюзовые солнечные очки, гавайская рубашка с фламинго, широкие шорты — кажется, что старик загорает под лучами лампочки, а не лежит в отключке.       Кажется, Стэн умер от разрыва сердца.       Ну и хуй с ним, думает Мэйбл и улыбается братику.       — Посмотри в холодильник! — приказывает Диппер и бросает сестру.       — Он закрытый, — отвечает она, потирая ушибленное место.       — А сейчас?       Диппер открывает холодильник. Веет холодом. Среди коробочек с тайской лапшой быстрого приготовления, упаковок фруктового мороженого, банок пепси и пива выглядывают глаза. Глаза Пасифики. Точнее, её отрубленной головы с запёкшейся корочкой крови у основания шеи. Волосы — уже без былого блондинистого блеска.       — Что эта за хуйня?! — орёт Диппер.       — Странно ты называешь свою девушку, — порхает ресницами Мэйбл.       — Какая же ты ебанутая, — зло скалится Диппер. — Ревнивая и ебанутая сука, собака бешеная. Я хотел стать нормальным, не трахать собственную сестру, а найти нормальную девушку, начать нормальную личную жизнь, нормальную, понимаешь?!       — Нормальность — это скушно, — зевает Мэйбл.       — О мой Бог, я тебя просто ненавижу! — чуть ли не плача, кричит в злобе Диппер.       Непривычно видеть его таким несдержанным, беспокойным и небезразличным; Мэйбл думает, что это большая честь — увидеть бесчувственного и безэмоционального Дипа в такой разрушительной ярости Тайлера Дёрдена.       — Ебанутая, ебанутая, ебанутая!!! — повторяет Диппер и пинает сестру по рёбрам.       Неважно, гладит ли или жестоко избивает — любое тактильное взаимодействие с братом приводит Мэйбл чуть ли не в эйфорию, а сексуальное — к истинному экстазу, доступному только героям рекламным роликов. Причина этой странности названа Диппером уже много-много раз.       — Извини, — шепчет Мэйбл. — Я не думала, что убийство Пасифики так тебя расстроит! Я просто хотела внимания.       Глаза такие грустные-грустные, вот-вот заплачет.       — Чего?! — ревет Диппер.       — Ты меня игнорировал. Но теперь...       Мэйбл стискивает зубы и сипит от боли, но тут же улыбается брату и кладёт руку на пряжку его ремня. Диппер сбрасывает кисть. Брезгливо.       — Я довольна, — говорит Мэйбл. — Всё. Я довольна. Теперь... Если хочешь, Диппер, то убей меня.       — Сломай шею.       — Отруби голову.       — Я не знала, что убийство Пасифики, этой надоедливой девчушки, расстроит тебя, честно!       — Трахни меня.       — Расчлени меня.       — Я хочу, чтобы это сделал ты, — сладострастно шепчет она, — я не хочу, чтобы полиция выносила мне приговор — или что они там делают, кроме опустошения пончиковых?       Диппер в ступоре. Кажется, его эмоции перегорают, злоба сменяется тягуче-вязкой усталостью, воздушным смирением и пустым безразличием.       — Ебанутая, — опять произносит он. — Я хотел стать нормальным, но тебе не нужен такой я.       — Если нормальность не позволит тебе проводить со мной ночи, то да.       — Ясно. Ты пытаешься казаться жертвой, но я знаю, что ты лиса, псина, больная бешенством. Подстилаешься под меня... — Его голос приобретает твердость стали. — Я уверен, что ты рано или поздно прикончишь меня, как Уилла или Пасифику.       — Нет, братик! Я скорее сама себя убью, чем сделаю больно тебе.       Они переглядываются. Мэйбл внезапно осознает, что лжёт брату и самой себе, но пытается не подавать виду и вцепляется зубами в собственную руку.       Диппер пинает её под ребро, без особой силы и злобы. Мэйбл ойкает.       — Я сам похороню Пасифику. А ты... Если ты сделаешь ещё одну подобную выходку, то я звоню копам. Я не трону тебя. Я не принесу тебе удовольствие.       Мэйбл виновато тупит взгляд, поглаживает болящие рёбра и кивает: «Хорошо, братик. Прости».       Он уходит и на прощание бросает:       — Больная сука.       Ему, заядлому сестроёбу и патологичному перверту, никогда не стать нормальным в этой жизни. Аминь.