Только живи

Как-будто что-то сломалось в них. Она уже не та жизнерадостная девочка, заражающая окружающих своей лучезарной улыбкой. Он опять замкнутый, сухой и настороженный, постоянно ждущий, как-будто, чего-то непредсказуемого... Трущёв помнил его таким после Женькиного выкидыша. И тот год был, реально, для него годом безумия. Он, честно, не хотел повторения. － Макс, всё же наладится, － говорил он ему каждый день, ища перемены в настроении его. － Серёг, она убитая. Может, домой вернемся, да, но ты в глаза ей посмотри. Где этот свет её? Мне самому херово такой вот её видеть. Что, блядь, происходит? Ты понимаешь? －Ну, может, Женька чего плетёт? Она, по иронии судьбы опять в ее отделении. － Ну, это надо совсем отбитой быть, чтобы ребенка добивать... － Тут, ты знаешь, баб не понять. А Женя у нас, девушка, умеющая преодолевать препятствия. － Заткнись, Серег. Тебя не туда понесло... Ну, не знаю. Мать ее ко мне нормально... Илюха － нормально. Даже с Терновым по-человечески расстались... Но, как-то неспокойно... И она замкнулась. Только слёзы... Ребята из следственного на последнем этапе уже, тут тоже переживать не о чем. Обещали красиво прямо на совете директоров принять. Но, блядь, что тогда? Не въезжаю я... － Этого Руди, может, боится? － Да там уже ему бояться нужно. Крис бумаги в пользу Ильи подписала. Тому пока радостно должно быть, на сына как бы. Думает, разведет, как щенка, на раз. Он, сука, даже не удосужился проверить состояние её, хотя бы пораньше прилетел, нет, прямо к началу собрания - уверен, сука, в себе на сто. Света тоже паникует, но, тут понятно, с ее то нервами. Главное, чтобы они до сходки не стретились. Слава Богу, они с Крис поговорили, общий язык нашли. А это много. Кристинка по матери скучала. За все время единожды про это обмолвилась, а так, как-будто не было её. Думаю, отпустила она обиды свои, честно ее простила, не на отъебись... － Тебя это парит? － Серый, － помолчал Макс, － меня всё парит, что Крис касается. У тебя с Назимой не так? － У нас нет такой хуевой тучи проблем. － Ну, ок. А были бы? － Забей, хуйню сморозил. Покурим? Макс бы и не против, вроде, да последнее время аж тошнило от никотина － втихую на коньяк перешёл. Как на снотворное. Мысли спать не давали. Ну и правда, не антидепрессанты же принимать? Местные доктора глаза закрывали на коньячок, Трущевым заботливо таскаемый для друга своего, зная кто он. Корпоративное братство, блин. － Не, перевязка сейчас. Зеркало подержишь, на спину посмотреть? － Чо, блядь, девица красная, в зеркало себя разглядывать? － Смешно... У меня там лоскуточек с жопы на плечико пришпандоренный, хочу уже посмотреть, как оно там, не сморщился ли, как куриная гузка... － А жопа чо? － Ты за свою переживай. Мне с нее слой кожи сняли, а не пробу, дебил.－ Расслабились. Улыбнулись. Отпустили проблемы чуть－чуть. Кристина пришла. К перевязке прям. Как почти каждый день. За руку его всегда держала, боль его на себя, как-будто, брала. На кровать села, ногами болтая. Макс от окна отлепился, на корточки перед ней опустился, руки ее в свои, красные со шрамами, взял, поцелуи на ладошках оставил, в глаза заглядывает, а она опять не смотрит. В глаза. Не смотрит. Не смотрит. По волосам гладит и мимо, куда-то в окно взгляд кидает － Крис, расскажи мне, что не так. Я уже тоже не могу молчание твоё выносить. Стрельнула мельком в глаза его и опять в окно уставилась. Трущев только матом про себя выругался и вышел： － Я курить. Вернусь сейчас. Не перевязывайся без меня. Дверь за ним закрылась. Максим девочку свою поднял с кровати, прижал к себе сильно-сильно, пальцы в отросшее ее каре запустил, ждал. － Меня выписывают завтра, Максим. Замолчала. И он не торопил ее. － Потом в ИнвестПроект... Волнуюсь... － Не стоит волноваться. Там народ за всем присмотрит. － И ещё... В этот момент она хотела сказать, что отпускает его, что не надо ему за нее держаться и любить не надо. Что просто пусть он ее забыть постарается. Вот Женя же есть. И любит она его. Или, может, еще кто будет. И детей родит. Как он мечтает. Потому что она не сможет. Уже. Никогда. И это убивало ее последнее время, потому что ее-то любовь никуда не делась. Она-то до боли любила, со страхом осознавая, что где-то рядом тот самый последний день вместе с ним и он вот уже. Последний, потому что она должна отпустить его, чтобы дать ему будущее. С ней будущего не было. Заплакала. － Господи, малыш, ну что? Я уже с ума схожу, － слезы ее пальцами по лицу размазывал. － Я никогда не смогу... Тут вошла медсестра, толкая перед собой тележку с перевязочными, накрытую стерильной салфеткой. － Что не сможешь? － Разлюбить тебя не смогу... － Не сумела правду сказать. Не было сил таких, чтобы заставили сейчас ее это сделать. По живому потому что... － Эй, голубки, разлепляйтесь. Анисимов, снимай маечку, покажи нам стриптиз, － весело, совсем не к месту, улыбнулась сестричка. Ну очень популярной личностью был Анисимов в Женькиной больнице. Помимо того, что тут однокурсников и одногруппников, как Гринберг и Лисицкий, на каждое отделение с десяток, так еще и чары анисимовские на всю женскую половину распространялись. Во времена залечивания душевной травмы, Женькой нанесённой, прошерстил он тут красавиц местных. А теперь у того любовь случилась. Дикая какая-то, какой у них никогда и не будет. Завидовали. Восхищались, вздыхая. Потому жила эта парочка будто под колпаком, каждый шаг их, словно в реалити, разносился сплетнями по закоулкам больничным. А те потом Женьке несли новости. Тоже своеобразный садизм среди циничных индивидов с задубевшей душой, медиками себя именуемых. Трущев вернулся, последнюю фразу услышал. － Давай без базара, мать. Надо перевязывать － перевязывай. Трещать вон в сестринской будешь, с девочками. Девушка недовольно стерла улыбку с лица. Кристина, как обычно, держала Максима за руку, Пиэлси снял со стены зеркало. － А это зачем? － спросила медсестра. － Пациент желает видеть результат проделанной работы. Разматывай давай. Кристина всегда старалась не смотреть на спину его, но сегодня не получилось. Пока медсестра складывала старые бинты и наносила мазь на новые, Кристина, чуть прикасаясь холодными пальцами, исследовала его спину. Потом прислонилась губами к красной, в трещинках и рубцах коже, и поцеловала. Не стесняясь. Обняла его за пояс. Макс даже растерялся от такого проявления нежности на людях. Никогда так прежде не делала, если такси в расчет не брать, но то другое... А она прощалась. Если бы он знал в тот момент, что завтра после обеда девочка его исчезнет из жизни его так надолго, он бы привязал ее, пристегнул наручником, примотал веревкой, но не отпустил бы ни за что. Но сейчас он просто улыбнулся, усадил ее рядом и сжал тонкие пальцы. － Все нормально там? Сереж? Зеркало подвинь. － Хорошо все. Нормально прижилось. Как родная. － Идем на поправку, Крис. Может, меня тоже на днях выпишут? Главное, приходи ко мне до выписки. На перевязки. Руку держать, в спинку целовать. Я ж без тебя, сама знаешь, не жилец. Она дёрнулась от этих слов, жалобно улыбаясь. Подошла к окошку, где бутылка с минералкой стояла, попить себе налить. По нервам он ей словами своими проехал. － Максим, там мама пришла. Я ненадолго, － глядя в окно, как на духу соврала ему. Попозже зайду. Чуть коснулась губ его и вылетела пулей, чтобы слез ее он не видел. Трущев подошел к окну, перегнулся через подоконник, разглядывая дорожку под окнами － не заметил никого, удивленно вскинул брови и задумчиво посмотрел на Макса. － Я, пожалуй, тоже ненадолго отлучусь. Ты, надеюсь, не против? － Друг, тоже мне... Иди, засранец. Вернешься сегодня? － Я домой, туда－обратно, да в клуб заскочу. Там отделочные работы застопорились. Чего-то с бригадами не складывается у меня. То бухарики, то Джамшуды. Как-будто заработать не хотят. Без контроля вообще засада. Вот, давай выписывайся. Пока дома будешь, погоняешь мне раздолбаев... Трущев вышел. Быстрым шагом, бегом даже, минуя лифт, спустился в хирургию, заглянул к Кошелевой в палату. Пустая. Выглянул в коридор, на пост заглянул － пусто. Услышал всхлипы за огромным старым фикусом в кадке, что в самом конце коридора, почти возле пищеблока, стоял. Понял, что трогать ее не надо сейчас, сел рядом на банкетку, ждал, пока успокоится. Долго ждал. Всхлипывала она недолго, потом просто молча сидела, в одну точку смотрела. － Крис, да все с ним хорошо будет, － не выдержал Трущев тишины гнетущей. Вся суета вокруг как-будто не в счет была. Она подорвалась нервно, слезы непросохшие размазывая. － Ты давно здесь? － Сразу же, как убежала, за тобой вышел. Соврала про мать зачем? Она долго-долго на него смотрела. Встала. Рядом села. Повернулась, глазами своими －шпильками мозг ему ковырнула. Не выдержал он взгляда. － Я ведь знаю, Кристин... Но ты сказать должна. Сама. Он примет как есть. Он ТЕБЯ любит, － сделал он ударение на слове. А то, что детей не будет... － Замолчи, － зашипела она. Убежала. Трущев даже не заметил, куда. － Да что же за пиздец с ними?－ стал вслух возмущаться. Решил Алимычу позвонить. － Дядь Дим, Трущев... － Привет, мужик. － Дядь Дим, помните, после операции Кристины вы сказали... － Что она детей иметь не сможет? Помню, конечно. Более того, сам лично ей сказал об этом. Такие вещи нельзя скрывать. Да и Максиму жена бездетная не нужна. Как-то уже время внуков нянчить. － Дядь Дим, вы ей так и сказали? － Нуууу, не прямо, конечно... － Эээх, блин... Вы... － Сергей сбросил вызов. － Да, блядь! Еще бы она не в ахуе ходила. Она, девочка понятливая, ей и не прямо хватило, сто пудов, блядь. Трущев безостановочно теребил свою шевелюру, пытаясь родить хоть какую-то мысль, как вернуть все на круги своя. Нет, спешить он не будет... Только завтра поймёт, какую ошибку сделает, не поспешив. А сегодня все шло по плану： дом, клуб, Макс, и даже Крис, такая же невеселая, но рядом с ним, в кольце рук его весь вечер. Не сказала ему, опять. С другой стороны, и Трущев переживал, как на эту новость друг отреагирует... Представлялась ему картинка, которую на электрощитках трафаретом рисуют： ”Не влезай! Убьет!” Вот примерно такое же в мозгу Серегином пульсировало. Когда Трущев уехал и они остались вдвоем, Кристина, глядя Максу в глаза (О, Боги, чудо случилось, － возликовал тот), дверь в палату на защелку заперла, свет выключила, загадочности на парня своего нагнав. Улыбался, глядя на нее, понимал, к чему дело идет. За руку его взяла, к окошку подвела. Просто тема больная, на языке вертелась, но сказать слова важные сил не было. Макс с внимательным напряжением смотрел на нее, боясь спугнуть это что-то, о чем она думала. Пытался помочь, обнимая, чтобы успокоить. Чувствовал волнение, дрожь ее на кончиках пальцев ощущая. － Мартышка, ну что ты? Совсем скоро уже выпишемся. Не думаю, что я намного дольше тебя здесь задержусь... － Макс..., － она провела по лицу его пальцами нервными, － я так соскучилась. Поцелуй меня, － замерла в его руках, слушая его реакцию, глаза подняла, черные, как ночь, в его глубоких бирюзовых утонула сразу же, губами своими мягкими его сухие накрыла. Трепетно, как в первый раз. У Макса даже флешбек случился, когда они впервые возле этой вот самой больницы поцеловались. Так же, как и тогда, успокаивая, ладонями своими по спине ее гладил, поцелуй углубляя, мозг вырубая, переходя на эмоцию. На чисто животный инстинкт. Топ ее стянул, губ не отрывая, кожи ее касался, как-будто в тот день, когда она голая сама к нему пришла, чувство стыда переборов. － Крис, Крис, － и не было у него слов других, мозг вынесло, как и тогда, острым желанием рассыпая по телу блаженство. Целовались неистово, стоны сдерживая. Она боялась ему боль причинить, он боялся что-нибудь не так сделать, чтоб не дай бог, сказку не разрушить. На подоконник ее посадил, ноги грубо даже раздвинул, пальцами вошел, она кричать хотела, но руку закусила, понимая остатками сознания, где находятся. А он смотрел на нее, не отрываясь, глаза в глаза, истосковавшись по взглядам прямым, долгим, в последнее время лишь мимолетные ловя. На грудь губы опустил, втягивая, как сладкий сок через соломинку плоть ее податливую. Она руку в подоконик уперла, боясь спины его в бинтах коснуться, ногами к себе прижала, напряжение его почувствовав. － Всегда знай, что люблю тебя, － выдохнула шепотом, каре его одной рукой собрав, к губам притягивая. Сладкий поцелуй нервной дрожью в самом сокровенном месте отозвался. Макс губами по телу ниже и ниже спускается, в шов аккуратный, после операции оставшийся, упирается, пальцы из нее вынимает, по телу ими скользит и целует-целует, зацеловывает шов этот проклятый, столько боли девочке его принесший. － Господи, как я сожалею, что тебе все это пережить пришлось..., － а сам внутреннюю часть бедра сжимает, пальцами, а потом и языком, самую важную точку женского ее естесства исследуя. Крис только дрожит под его руками, не стонет даже, дышит тяжело. Спустилась с подоконника, хотела ему ответную ласку подарить, но он ее развернул спиной к себе, уронил опять на подоконник широкий, рукой одной за грудь обнимая, другой держа за бедро так, что пальцы сводило, и, ослабляя хватку, чтобы синяки на теле ее не оставить, вошел в нее, с бедра на шов ее аккуратный руку перемещая, прижав к себе, как подарок самый что ни на есть драгоценный. Спину целовал, прикрывая ладонью рот ее горячий, гортанные звуки потихоньку издающий, опускаясь пальцами своими музыкальными израненными в лоно ее, чувствуя, что близка разрядка. И когда под пальцами влагу обильную почувствовал и дрожь в теле девочки своей, сам упал на спину ее, волнами блаженства накрываемый. － Мне голову снесло, Крис, прости, без резинки... － целовал ее, к себе поворачивая. － По-моему, мы никогда этим не заморачивались... － Ну да, если какой Максимович или Максимовна случатся, мы ведь только рады будем? Как думаешь, сколько их у нас будет? － Шептал он ей в ухо, игриво щекоча лопатки, прижимая ее к себе. Отчего-то именно в этом моменте счастье невъебенное ощущая. Кристина лишь помолилась, что темно в палате и слез ее он не увидит. Она отстранилась, потянувшись за топом. － Мы еще успеем это обсудить, － сказала, сдерживая судорожный всхлип. － Я побежала. Вывернулась из вновь сомкнувшихся вокруг нее объятий, запустила руки в волосы его растрепанные, прижалась губами, до боли закусывая его губу, вкладывая всю свою любовь, зная, что этот поцелуй последний. － Крис, если ты будешь так делать, то убежать не получится. Я же не железный. Он почувствовал, как она улыбнулась в темноте, провел пальцами по контуру губ ее, поцеловал в макушку, легко шлепнул по заду： － Беги уже. Сводишь меня с ума. С наступающим. － Я зайду утром. － Ну такого страстного секса, как сейчас, утром я тебе не обещаю, но подарок у меня для тебя есть. － Господи, как ты умудрился? － Не имей сто рублей... Она взяла лицо его в свои маленькие ладошки, заглянула, насколько это было возможно в отблеске фонарей под окном, в глаза, любимые настолько, что болело где-то в груди, зная, что последний раз смотрит, последний поцелуй дарит, последний раз касается, ТАК касается： － Люблю тебя. Спокойной ночи. － Ты серьезно? － но она уже выбежала за дверь. － Приколистка, － улыбался он, － спокойной ночи, ага.. Через двадцать минут семнадцатое октября. День рождения его мартышки. Важный для нее день Главный для него. Но он еще об этом не знал. Утром она заглянет, как всегда, расскажет что собрала вещи, что волнуется, что ждет маму и Илью. Говорила-говорила-говорила, что было ей не свойственно и это каким-то странным образом волновало Макса. Он остановил ее, открыл тумбочку, достал коробочку. － Открывай. Кольцо не решился, побоялся, что рано, хотя ты знаешь, я хоть сейчас бы. Ну? Она не торопилась. Смотрела на коробочку, понимая, что предает его, такого радостного от предвкушения сегодняшнего дня. Такого родного и близкого, только руку протяни. Такого любимого, отчего дыхание перехватывало, понимая, что всё, она уже далеко... Запоминала его улыбку. Протянула руку, когда поняла, что дальше не взять подарок, уже как-то неправильно выглядело со стороны. Открыла. В коробочке лежали фенечки. Те, что дети плетут из бисера. Самые обыкновенные, не бриллианты. Но Крис тронуло это больше, чем эти самые пресловутые друзья девушек. Он взял одну фенечку, на которой было написано ” Я пьяный, ты－весна”, взял руку ее, поцеловал нежно－нежно, как всегда, впрочем, повязал. － А это моя. Он взял другую. На ней было ” Как я без тебя?” －Как-будто догадывается, －подумала Кристина, завязывая его фенечку и опять пряча от него глаза. － И вот ещё, － он протянул ей футляр. В нем жёлтые очки. Стильные, как он любил. － Если будет грустно, просто одень их и в твоем мире сразу станет солнечно. Возвращайся. Я жду. У меня судьба такая. － Он коснулся ее виска. － С днем рождения, малыш. Но она не вернулась. Не в тот день. Лишь спустя больше года..