Только живи

Как он прожил тот год, лучше не спрашивать... Он думал, что больно, это когда с Женей расставался, понимая, что не хочет она ни детей, ни семью, ни его. Что привязанности нет у нее, или любви даже. И вот когда он и из себя тоже эту привязанность вытравил, появилась она, девочка эта, сука, которая мозг его съела, под кожу забралась и жила теперь в каждой клеточке его мозга. Болела памятью этой долбанной, которую выкинуть из себя даже не пытался. Понимал её, как никто. Потому, знал, что не вернётся. Эта жертва ради него была. Только, нахуй ему жертвы такие, если для него других не существует, она в мозгу, днем и ночью. Нет и не будет никого. И не хочет он больше никому сердце свое открывать, в жизнь свою посторонних впускать. Чтобы не болело ещё больше... Он в тот день ждал её до вечера, как на иголках. Радовался, когда Свешников позвонил, о завершении операции рассказал. В деталях. Он Кристине звонить стал, ”не абонент” услышал и не расстроился даже, не понял ещё. Это Илья потом пришёл, вывалил на него новость, от которой и мысли путались и свет в глазах погас. Илья по плечу трепал, говорил все одно： － Ты пойми ее... Надеялся, ненадолго это, приедет сейчас, обнимет, пока не стал события последних дней прокручивать. Как Илья говорил, понять всё пытался, пока Трущёв вечером в пакете батарею спасительного коньяка не притащил и причину ему на свет не вытащил. Коньяк-то, сука, как нельзя кстати пришёлся. Разъебененные в кровь руки опять в бинты замотали. Думали, до психиатра дело дойдёт. Когда отец к нему зашел, он его этими руками чуть не задушил тогда, выкрикивая тому, чтобы проваливал тот, пока он башку ему не проломил. Мать не на шутку испугалась. －Внуков он захотел! － бушевал Макс, всё пытаясь себя в руки взять. － Детей надо было больше в своё время рожать, чтобы внуков тебе по щелчку рожали! И ведь, промолчали все, сука. Тайны мадридского двора. А ты подумал, что их вообще не будет, раз её нет, внуков тебе? А тебе не пришло в голову, профессор ты медицины, блядь, что есть такое понятие, как ЭКО? Студенты твои тоже не в курсе? Дышал тяжело. Мать Алымыча увести хотела, так Макс вдогонку бросил лишь ”видеть не могу, сука”. － Нет у него сына, блядь. Решала хуев. － Сынок, успокойся, поговорим потом... － Ма, только не говори, что ты тоже знала, － взглядом в нее впился. Она только губы поджала, взглядом мимо скользнув. － Скажи мне, как? Он, ладно, всю жизнь только о себе думал, а ты? Женька у вас чудесная, а детей не хотела, а эта девочка хотела, мечтала, но вот не случилось. Не по своей воле.... Чем же она плоха для меня? Мам? － Думал, заплачет сейчас, быстро мать за дверь выставил, в кровать лёг, с головой укрылся, забыв, что Трущёв свидетелем этого разговора был. － Мась, ты же понимаешь, что не отец виноват... － Неужели? Я тебе больше скажу, и ты виноват. И каждый, кто не сказал мне, виноват... － И Крис.... Вздохнул тяжело несколько раз, взгляд бешенный на него поднял： － Крис? Крис мне пыталась рассказать много раз. Много раз.... Только, я об этом даже не думал, успокаивал, дурак. А надо было держать, блядь. Вот тебе и взгляд ее потухший, и слезы, блядь. Я бы и сейчас за ней поехал, Илюху бы расколол, куда она запряталась, только, поздно уже － поверила девочка, что мне ребенок важнее, спасибо вам, дорогие мои. Подумает, что жалею... Теперь время нужно. Много времени... Сука, кто вас за меня решать-то просил? Как ему больно было тогда, только он знает. Как жить не хотел, ночами в потолок смотрел, думал, как счеты с жизнью этой, бессмысленной без нее, свести. Как пусто было потом, когда выписали его к новому году ближе. Как этот новый год один справлял, возненавидев его с тех пор, напиваясь до икоты, себя не помня. Как Трущев тот же дверь на следующий день автогеном ему вскрывал, побоявшись, что друг его счеты с жизнью свел таки. А он сидел в дупель в наушниках на полную, на фоно Девочку с каре нахуяривая, в окружении бутылок и бычков. Как заперся потом ото всех... А когда время пришло на смену выходить, узнали все, что уехал Максим Анисимов. Перевелся в Центоспас и со спасательным отрядом медицины катастроф в тот же день улетел в горы, где лавина целый лагерь накрыла. Так и летал до осени с одной спасательной операции на другую. Скальпель заставил себя в руки взять. Пациентов, порой, безнадежных вытаскивал. Литературу по медицине тоннами штудировал. Ни друзей, ни родных не вспоминал. Только так забывался. А потом однажды вызвали его на пункт с вещами, в вертолет посадили, в ближайшем нормальном аэропорту сгрузили, телеграмму в руки сунули － отец умер. Так прощения от сына и не дождался... Прилетел к наступлению первых морозов с загаром, что в горах приклеился, свежий, только взгляд все такой же потухший. Чуть к похоронам и успел. Но боли в груди не ощущал. У него там другая боль все еще жила. После поминок мать спросила, простил ли он отца. － Чего уж теперь об этом говорить, мам. Не я судья. Не мне судить. Мать упрекать его не могла. Видела, как до сих пор ломает его. Трущев прямо светился, счастливый безмерно ходил. Что ожил друг его, с бутылки слез. Что у них с Нази первенец на подходе. Новостями засыпал. Про Тернового, что в топе, и его двигает постоянно, наезжая из своей Шотландии, про Илью, что Соню все таки покорить сумел, про империю ИнвестПроекта, про благотворительность, что с плохой компанией замутили. В клуб отстроенный свой притащил, карту дисконтную на бесплатное обслуживание сунул, всему персоналу, как родного представил. И все вроде ничего шло. Ровно до семнадцатого октября. Тут сказка-то и кончилась － понесло Анисимова опять во все тяжкие. Не переболел. Заглушил лишь на время. Женька с ним все поговорить пыталась, чтоб одумался, да он ей невежливо совсем на дверь показывал, напоминая ее прегрешения старые. Но на свадьбу, в конце ноября случившуюся наконец-то, пришел таки. Один. Выбритый. При костюме. Правда, руки тряслись. Но Женька с Марком и этому радовались, подружку какую-то всё подсунуть норовили, да, видимо, настойчиво так чересчур, что Макс Женьку отозвал и в лоб прямо： － Жень, если ты не хочешь девочке жизнь портить, пусть свалит. － Макс, ну нельзя же всю жизнь по ней убиваться? － А я не убиваюсь. Я просто помню. Помню каждый день. И живу с этим. В судьбу я, Жень, верю. Прикинь, мать. Я , и в судьбу... Смешно? Подошел, девчонке по носу щелкнул, такси вызвал, к матери уехал. Весь вечер фотки отцовы перекладывал, представить пытался, как он дни последние прожил. Рак. Он доктор и не досмотрел. Это злоба все. Глаза тогда и разум затмила. Еще когда в больнице лежал, понимал, что рак, мать заставляя его на обследование отвести. И отец, видимо, уже понимал. Оттого с внуками и торопился. Оттого и ошибок наделал. － Ма, я скоро. Она проводила его взглядом тревожным, но не остановила. В церковь поехал. В Елоховскую. Куда еще в детстве с бабушкой, жившей по соседству, ходил. Это когда вырос, материалистом стал, да и медики, они только в то, что видят верят, а в детстве-то он с крестом на шее ходил, и деду морозу лет до десяти письма писал. Вот бы сейчас так... Молитв не знал, ни одной не помнил, но просил о чем-то так истово, что бабулечка, которая со свечек нагар снимала, спросила жалеючи： － Случилось что, милок? Ответ у него тут же родился. － Жизнь, бабулечка. Жизнь случилась и тряхонула меня, дурака. До сих пор трясет... И пошел. В бар пошел. Матери позвонил, чтоб не ждала. Знал, напьется опять, как скотина. Так и получилось. Когда молодожены, которые Антона, брательника неугомонного Женькиного, отселили в квартиру к Лисицкому, заехав теперь как полноправные соседи на два этажа выше, утром спустились его на стопку чая пригласть, застали неприглядную картину － в раскрытую дверь летели женские вещи, а потом и сама девушка, не совсем одетая, которой в спину Анисимов, бухущий, видать еще с ночи, орал： “Отъебись, шалава”. Девушка вещи собрала, фак, согнутой в локте рукой отвесила двери приоткрытой и напрощание про козла сказала, который, по ее мнению, за дверью этой находился. － Анисимов, блядь, тебя ни на минуту оставить нельзя. Дерзкий, сука, девушек обижать, － вломилась Женька к нему в квартиру. － А, － прикрыл он расцарапанную девушкой спину халатом, － и вам утро доброе. Бабло посчитали? － И не только. А ты, смотрю, во вкус вошел. И чем тебе вчера Ирка не понравилась? Один фиг, и эту выгнал. － Ой, не лечи меня. Мне не кому верность блюсти, да, Маркуш?－ обнял он новоиспеченного супруга жены своей бывшей. － Хотели похмелить тебя, но, похоже, поторопились. Ближе к вечеру зайдем. Женька прошла в гостинную, провела пальцем по пыльному роялю, который по-прежнему занимал добрую половину комнаты, зацепилась взглядом за фото Кристины, на нем стоящее. В руки взяла, повертела. － Поставь, －в голосе Максима металл услышала.－ Поставь, сказал. Не трогай. Больше никогда. － Прости, не думала, что ты.. － Что? Помню? Люблю? Я вчера сказал... Думал, поняла. Хотя, ты всегда не с первого раза догоняешь. － Все, Макс! Не нагнетай. За руки взяла, успокоить пытаясь. По браслетам его глазами пробежала, фенечку заметила, палец протянула, прочитать. Та самая была фенечка, что он для Крис на день рождения заказывал, где у него “как я без тебя?” было, а у нее “я пьяный, ты－весна”. Вспомнил. Вспомнилось. Опять со дна души мысли мутные выплыли. － Если хочешь, мы останемся... － поняв его настроение правильно спросила Женька. － Идите. И это, спасибо, ребят. Заходите иногда. Проверять, может, я загнусь здесь, бухаючи. А то некому. У Трущева сейчас без меня хлопот хватает. － Кто у них? － По УЗИ, говорит, пацан. Через неделю точно узнаем. － А чего не ко мне пошли? － Марк поинтересовался с чисто профессиональной стороны. － Ты ж не Германия, дружок. У Нази нет к нам доверия. Хули, когда друзья мужа врачишки и всю подноготную об их жизни знаешь, и как бухают до синих чертиков... － Ну-ну, не обобщайте, мужчина... По плечу хлопнул, на выход направился, задержался у порога, жену свою дожидаясь. － Макс, － окликнула его от двери уже. Он обернулся, фиксируясь взглядом на глазах ее грустных. － Макс, ты прости меня за Кристину. Я не успела у нее прощения попросить. Надеюсь, будет еще возможность. － Надеюсь, Жень. Я тоже надеюсь. － закрыл дверь в спальню, фотку Кристинину в руке сжимая. И не приведение это ни разу было. Он хоть и выпил уже почти ноль семь, но лучик здравого смысла заставлял его идти навстречу. Только вот она опередила. Снег с него отряхивая, все в глаза заглядывала, как-будто ответов искала на какие-то вопросы. И он свой единственный хотел ей задать. Почему? Почему, блядь, не доверяла ему? Почему посмела одна решать? Почему целый год жизни у него отняла? － Почему? － до боли в глаза ее всматривался, боясь, что она уйдет и не скажет. － Почему, блядь, ответь мне? Я же свихнулся тут без тебя! За куртку ее тряс, как-будто ответ вытрясти хотел. А она молчала, слезам волю дав, которые даже не вытирала. Снежинки на ней таяли, и не понятно было, то ли от слез вода, то ли от снега. Отступила на шаг, испугавшись безумного взгляда его. Только он и не думал ее отпускать. － Стоять! Куда!－ Повалил на снег и сам за ней повалился. Когда она глаза открыла, прямо перед собой его бездонные увидела. И утонула. Опять. Как раньше. И он от близости ее, такой желанной, родной такой, ошалел будто. К губам ее припал и мозг последний теряя, поцелуем долгим ее до истерики довел. Она рыдала прямо в его рот горячий, так, что он испугался, что больно ей сделал, из снега пушистого ее на себя дернул, во весь рост поднимая и сам встать пытаясь. Так и барахтались они в снегу, пока истерика ее не утихла. － Маакс, Господи, я так хотела вернуться, я так виновата, но я... － Тшшш... Ничего не говори. Все я знаю. Дура ты. Дура ненормальная. Я вот с тобой в судьбу поверил, помнишь, говорил? Я не сомневался, что ты, ненормальная, моя только. Глаза ее соленые целовал, губы... От снега все отряхнуть пытался, а тот, как назло, еще сильнее пошел. － Поднимайся, замерзнем здесь или занесет нахрен. Еще два холмика рядом присыпет, － потащил ее к выходу. А она и не заметила, как злость его бешенная в любовь прежнюю превратилась. В любовь и нежность, как－будто и не было года разлуки. У ворот хотел за руль сесть. Только тут у нее мозг заработал. Пьян он был сильно. － Либо я поведу, либо такси вызовем. Не пущу за руль, слышишь? － Мартышка,－ засмеялся, － когда ты успела права получить? － Они у меня были, балбес, － улыбнулась она, размазывая соленую воду по мокрым своим щекам. － Чего это я балбес? Хотя да, точно. Отпустил тебя, балбес, на целый год. Прошу, － протянул он ей ключ, открывая дверь, подсаживая за талию в высокую свою машину. Закрыл дверь, стряхнул снег со стекла, приложился к нему носом, какое-то блаженство в теле ощущая, построил ей рожицы, вызвав улыбку ее, которая снилась ему порой и замер. Развернулся спиной, руки раскинул и закричал что было силы в небо, в снег этот совершенно сказочный какой-то, тому, кто помог ему вернуть девочку его. И крик его сторож в сторожке услышал, подорвавшись с просонья. － Спааааа － сииии－ баааа! －Чо орешь, оглашенный! Кладбище здесь. － Спасибо! － почти шепотом повторил Максим. Пока ехали, он смотрел на нее не отрываясь. Боясь моргать. Один раз моргнул и уснул мгновенно. Разморило. Ноль семь это вполне так дохуя для ежедневно пьющего, ничего не жрущего с мозгами набекрень отморозка. Она посмотрела на его улыбку и в задумчивости прикусила губу. Все только начиналось. Подъехав к дому, Кристина так жалела его разбудить, что оставив движок включенным, чтобы не замерз, выбралась на улицу, осмотреться, растревожить свою память. И повод нашелся сразу － прямо на нее шла Женя, Евгения Станиславовна. Та не поверила глазам своим, увидев вылезающую из машины девушку. － Кристина? Крис развернулась на сто восемьдесят и.... заулыбалась. Чего-чего, а такой реакции Женька не ожидала. －Евгения Станиславовна! － Да ладно тебе, давай уже упростим общение. Где ты этого охломона подобрала? Хотя, Господи, о чем я? Как ты? Я так рада, что ты вернулась! Она и правда радовалась, искренне обнимая Кристину, совершенно счастливыми глазами глядя на девушку. － Все хорошо, хорошо, у вас как? － У тебяяя, － протянула Женька. － Ну да, в смысле, у вас, у всех? Женька стянула перчатку, показывая ей колечко： － Я наконец-то Лисицкая. Вздохнула, помялась, － Прости меня. За все. Я виновата, знаешь... － Все в прошлом, Жень. Давай не будем вспоминать. － Не думаю, что я была бы такой же благосклонной, если бы со мной поступили так же. － Эта твоя выходка прояснилась бы, если не стечение обстоятельств. Лисицкая покачала головой. － Ты так просто говоришь эту фразу, как-будто за ней не ваши искалеченные судьбы. Кристина коснулась ее рукава： － Нельзя не ошибаться, Жень. У тебя свои ошибки, у Макса свои, у меня... Мы все под влиянием обстоятельств. － Господи, как здорово, что ты вернулась. Давай посиделки устроим, с бухлишком－ она подмигнула Кристине. － Не уверена, что бухлишко нам полезет. Там немного дрова. Женька посмотрела в машину. － Я за ним поехала, у дома заметив. На кладбище нагнала... － А... Алимыч в октябре умер. До последнего храбрился. Рак у него. Макс еле успел. Он, как ты сбежала, ой прости, в Центроспас перевелся, в горы уехал. О, оперировать начал, прикинь! Правда, что этому предшествовало, потом расскажу, не спрашивай у него. Там трындец был. － Представляю. Я представляю, Жень... － Нет, ты не думай, я не упрекаю. У тебя сильный мотив был. И я еще. Я должна была с тобой еще тогда поговорить... － Теперь уже неважно... Я так боялась с ним увидеться... И сейчас боюсь. Он пьян, это пьяная реакция. Не знаю, что по трезвой выдаст. Как бы домой его поднять. Разбудить попробую, что ли. Жалко, блин. Они открыли дверь, пытаясь его разбудить. Но обе знали, что первые два－три часа будить его бесполезно. Вытащили его кое-как. Он временами пытался идти, ну как идти, передвигать ноги самостоятельно. У лифта им встретился сосед, который увидев Кристину, тоже несказанно обрадовался, так, на радостях, решил помочь девчонкам с транспортировкой. Доставив точно до квартиры, прислонив бережно к стене, сосед попрощался, даря Кристине воздушный поцелуй. － Не сбегай больше. － Господи, здесь все, что ли знают? － Э, я тебе потом объясню, почему он радуется,－ Достала ключ из Максова кармана, открывая, － а, нет, сама увидишь. Зайдя, прямо в коридоре столкнулись с полураздетой девушкой. － Откуда его притащили, свалился на мою голову. － Ты кто, подруга? － взяла инициативу в свои руки Женька. － А вы? － Неправильный ответ. Три минуты и на выход. － Слышь, лахудра, не знаю, где ты его подобрала, но брось и отваливай. Мы сами разберемся. Женьке не нужно было повторять дважды. Она отцепилась от Макса, который тут же всем своим весом навалился на Кристину и та просто не смогла его удержать, лишь провожая глазами, как расслабленное тело легко сползает по стене. － Я, его бывшая жена, а это－ его настоящая. А ты тут мимо проходила. Женька сдернула с Кристины шапку, затащила девушек, одну за руку, вторую, незнакомую, за волосы в гостиную. － Так похоже? － спросила, ткнув несчастную в Кристинино фото на рояле. Незнакомка переводя взгляд с фото на Крис, только и вымолвила ”блядь” и что-то вроде ”на хуя тебе такой муж?”, подорвалась по-тихому на выход, напяливая джинсы и пуховик практически на ходу. Захлопнула за собой, но через минуту позвонила. － Ну? － вышла к ней Женька. － Там телефон на зарядке. Только телефон, зарядка его. И, это, пару сигареток, на кухне поищи, плиз, стресс снять, － улыбнулась жалобно. Женька похлопала Макса по карманам, выудила пачку и бросила девушке. － Прикуришь на улице. И завязывай по клубам таскаться. Дверь перед носом у нее закрыла, на Крис обеспокоенный взгляд переводя. － Все нормально, Жень. Не надо ничего объяснять. Я сама так жила. － То есть, не убьешь? － Нет, － просто ответила. － Поможешь мне, я одна его даже не поверну. － Он их в клубе снимет а потом выгоняет по утрам, сопровождая все это скандалом. Не хотят уходить, как эта. Вот соседи уже второй месяц как с ума сходят. Только, не было никого у него, понимаешь? Работал, как проклятый, чтобы забыться. Они раздели его, дотащили до дивана в гостиной, уложили. Он все так же блаженно улыбался. － Фух, по коньячку все таки? － Ну, нам-то можно, даже нужно. Чуть пупок не развязался... Женька по хозяйски прошагала на кухню, извлекла стратегический запас коньяка. В холодильнике кроме лимона, айсберга и двух помидорок ничего не было. Еще шоколадка на столе валялась, но она ее смахнула в мусорку. Потом в шкафу, где кофе с чаем, нашла бисквиты, вчерашние наверно, не жёсткие ещё. － Может, ко мне? － Да брось, в самый раз закуска. － Ага. Наследнице миллионной компании-то? － О, нет, Жень. Ты серьезно? － Ну, кто тебя знает, может, у тебя за год какие-то особые привычки появились? － Не буду рассказывать. Не надейся. Хотя...., чего уж － она помолчала, лимон нарезая, － я, так же, как и Максим боль глушила, алкоголь и мужики. Только не помогло, потому и приехала. Люблю я его, Жень. Женька коньячок разлила, встала, подошла к ней сзади, обняла прямо-таки по матерински, в висок чмокнула： － Ну, за любовь тогда?