Infestissumam

      У Мелиоранской церкви никогда не было культа семьи. Создание ее не противоречило канонам, но это не было нужно. У верхушки церкви, Папы, в принципе семьей считались только сыновья — прямые наследники. Поэтому еженедельный субботний ужин назвать «семейным» можно было с натяжкой. Это было традицией, нужной скорее для общего обсуждения и решения вопросов и проблем, которые могли возникнуть за неделю.       Во главе дубового стола восседал Папа Нихил. По правую сторону от него стояла Сестра Император. Не смотря на привязанность Нихила к ней, не смотря на все ее влияние на него, ей не было позволено сидеть за папским столом. Но ей было позволено здесь находиться, а это уже много значило.       Когда Третий Папа зашёл в комнату, оба его брата и Кардинал были уже здесь. Когда он поравнялся с ними, все четверо поклонились Нихилу и, дождавшись разрешения, сели за стол на свои места: Папа Эмиритус Первый сидел по левую сторону от отца, Второй — по правую, Третий занял место рядом со Вторым, Копиа сел напротив него рядом с Первым. Глава семьи долго не хотел пускать Кардинала за стол, ведь тот не был частью кровной линии, но Сестра смогла его уговорить. Когда все заняли свои места, Папа Нихил заговорил:       — Я готов выслушать вас. Расскажите, как прошла сегодняшняя служба, каковы настроения духовенства.       — Служба прошла без происшествий. Настроение духовенства не отличается от их обычного настроения. Все как всегда, — пожав плечами ответил Третий Эмиритус.       Видимо, он не совсем правильно выбрал тон, потому что в следующую секунду он почувствовал, как несильно, но ощутимо наступил ему на ногу под столом Второй, и как начал прожигать его взглядом Первый. Нихил чуть заметно усмехнулся.       — Сын мой, тебя что-то тревожит? Я готов тебя выслушать, и ты это знаешь.       — Нет, отец, — Третий беззастенчиво улыбнулся, — все в порядке. Тебе не стоит переживать.       Кардинал смотрел на младшего из Пап и непонимающе хлопал глазами, пока тот продолжал улыбаться. Нихил, чуть помедлив, кивнул и откинулся на спинку стула.       — Если ни у кого нет вопросов, мы можем приступать к трапезе.       Гули разлили вино по бокалам и удалились из комнаты. Вся напускная серьезность ужина испарилась. Нихил общался с Сестрой, иногда посмеиваясь. Копиа пытался разговорить Первого Папу, но получалось не очень хорошо. Тот был немного нелюдим в последнее время и так же, как отец, все ещё относился к Кардиналу с некоторым недоверием.       — Ты опоздал на ужин, — беззлобно упрекнул младшего брата Второй.       — Совсем немного.       — Тебе стоит быть более пунктуальным в таких элементарных вещах.       — Сделай одолжение. Не надо быть моим отцом. Будь моим братом, коим ты по крови являешься — огрызнулся Третий, — это мне нужнее.       Второй отложил столовые приборы и удивленно посмотрел на младшего.       — С каких пор тебе вдруг понадобилось братское плечо? Не припомню, чтобы оно когда-то было тебе нужно.       — Значит у тебя плохая память, — фыркнул Третий и моментально переключился на общение с заскучавшим Копиа, ясно давая понять Второму, что этот диалог окончен.       Второй нахмурился и сделал несколько глотков вина. Кажется, он ощутил абсолютно непривычный для него укол совести где-то под ребрами.       Домашняя капелла была небольшой и обставленной относительно скромно: напротив входа в восьмиугольную комнату стоял алтарь с памятником из черного мрамора, изображающим первого Папу мелиоранской церкви — Неро, к алтарю вела дорожка из темно-красного ковролина, по бокам от нее стояли четыре скамьи, стены украшали восемь небольших вытянутых витражей. Третьему Папе было здесь комфортно и спокойно. Он сидел на скамье, облокотившись на ее спинку, и задумчиво рассматривал алтарь, к которому согласно канонам своей религии возложил гвоздику несколькими минутами ранее. Эмиритус приходил сюда когда хотел подумать и напомнить себе, кто он есть и в чем его предназначение. Тишина и зловещее спокойствие здесь мистическим образом располагали к размышлениям и осознанию себя.       Роль Папы в Мелиоранской религии отличалась от роли Папы в Католической церкви. У католиков Папа был верхушкой церкви, и он мог быть только один. У мелиоранцев же было иначе. Пап могло быть несколько, и это было нормально и правильно. Обычно один он мог быть только в том случае, если еще не обзавёлся наследниками. Но у них было немного другое предназначение. Они были не самой верхушкой, а на ступень ниже, и выполняли скорее роль пастора и советника Верховного Папы. Сейчас Верховным Папой был Папа Нихил. Все три сына стояли ниже него. Это была классическая схема. Третьего вполне устраивало его положение. Он не особо стремился на место Верховного Папы, да и шансов было немного, ведь он был младшим из наследников. Этот сан предполагал достаточно большую ответственность, которую Третий не хотел бы брать на себя. Возможно в силу возраста, а может — в силу характера. Вероятнее даже что дело в характере. Ведь Второму, как и ему, было двадцать шесть лет, но Второй мог занять место Верховного хоть завтра и отлично справиться с этим предназначением. Он был рассудителен, серьезен, рационален, его очень любили прихожане. Третьего прихожане любили тоже, возможно ничуть не меньше, но если бы ему внезапно выпала задача подменить отца хотя бы на неделю… он не уверен, что справился бы. По крайней мере на данном этапе своей жизни.       Понтифик настолько впал в раздумья, что не сразу заметил, что в капеллу зашёл кто-то еще. Появившаяся в поле зрения фигура заставила внутренне вздрогнуть от неожиданности, но внешне Папа остался спокоен.       — Папа? Почему ты здесь? Время позднее, мне казалось, ты уже давно в покоях, — обратился к нему вошедший гуль.       Третий невольно улыбнулся. Нешироко, но заметно. Омега. Чудесно, что он пришел. Папа любил с ним разговаривать. Он был образован (как и многие гули), начитан и очень интересен. А Папе не помешал бы собеседник сейчас.       — Омега. Присаживайся.       Гуль возложил гвоздику к алтарю и поклонился, после чего присел на скамью рядом с       Эмиритусом. Некоторое время они оба молча смотрели на алтарь, но скоро Папа заговорил.       — Я прихожу сюда, когда хочу подумать. Напомнить себе, кто я такой. Иногда мне это жизненно необходимо.       — Быть Папой наверное непросто? — негромко спросил гуль.       Третий посмотрел на Омегу и с легкой улыбкой пожал плечами.       — Не сказал бы. Я думаю, нам живется легче, чем вам.       — Знаешь, мы тоже не жалуемся. Мы ведь не рабы. Нам доступны почти все человеческие радости. И все вы к нам относитесь хорошо. Никаких проблем, на самом деле. А у меня благодаря тебе даже имя есть, — с едва различимой ноткой гордости в голосе сказал Омега.       Гули были не только безликими, но и безымянными. Но иногда Папа мог по собственному желанию дать кому-то из них имя. Это было в некоторой степени честью.       — Да, у тебя теперь есть имя. Омега. Оме-ега… — на разный лад произносил Папа, приближаясь к маске гуля — звучит неплохо, правда?       Эмиритус замер в нескольких сантиметрах от маски, пристально смотря в глаза гуля. В них ясно читалось замешательство. Это позабавило понтифика. Омега невольно сглотнул и шире раскрыл глаза. Понадобились некоторые силы, чтобы выдавить из себя хотя бы несколько слов под столь пристальным взглядом разноцветных глаз Папы.       — Да… неплохо заучит. Хорошо звучит.       Третий довольно улыбнулся и вернулся в то положение, в котором сидел ранее. Омеге показалось, что Папа действительно подобен дьяволу с его горящим взглядом и неоднозначной ухмылкой. Но, видит Люцифер, если дьявол так хорош, то Омега будет абсолютно уверен, что его религия прекрасна и является единственно верной.       — Хм. У кого-то ещё из гулей есть имя? — спросил Эмиритус.       — Да. У одного. Его зовут Альфа, — кивнул Омега, делая вид, что все в порядке и ничего не произошло. Сейчас он готов был буквально сказать «спасибо» маске, что сковывала все его лицо кроме глаз.       — Свита моего самого старшего брата, Огонь, ведь так?       — Да.       Папа задумчиво кивнул и замолчал. Но ненадолго. Скоро он встал со скамьи и протянул гулю руку.       — Идем со мной, Омега.       Омега на долю секунды замешкался, но взял Папу за руку и встал со скамьи. В душе возникло иррациональное чувство, будто прямо сейчас он отдал свою душу дьяволу.       Третий вывел гуля из капеллы. Они дошли до большого коридора, откуда поднялись по лестнице на третий этаж, где располагались покои всех Пап кроме Верховного, а также покои Кардинала Копиа. Не нужно быть гением, чтобы понять, куда вел своего гуля Третий.       Папа пропустил Омегу в свои покои и закрыл за ними дверь. Гуль вопросительно посмотрел на понтифика.       — У меня был немного тяжелый день. Я бы хотел, чтобы ты провел со мной еще немного времени. Общение с тобой помогает мне расслабиться. Ты же не против?       — Нет, я не против, — Омега отрицательно качнул головой. Он хотел спать, но не мог отказать Папе. Да что уж говорить, он и не хотел отказывать.       — Прекрасно.       Третий снова взял гуля за руку и потянул в сторону дивана, призывая сесть. Тот повиновался. Папа сел рядом.       — Папа, я могу задать тебе вопрос?       — Какой пожелаешь.       — Тебе действительно… приятно разговаривать со мной?       — Конечно. А почему нет? Ты отличный собеседник. Мне нравится разговаривать с тобой, и мне нравится проводить время с тобой. Мне это нужно. Если я буду общаться только с членами своей семьи и прихожанами, я же сойду с ума.       Папа не сумел сдержать зевок (хотя на самом деле пытался). Омега невольно улыбнулся под маской.       — Ты ведь хочешь спать.       — Хочу. Но не хочу, чтобы ты уходил… — Эмиритус снова зевнул и мысленно поругал себя за это, — давай ты не будешь уходить?       Омега хотел что-то ответить, но Папа опередил его.       — Пожалуйста.       Теперь отказать было просто невозможно.       — Хорошо. Я буду здесь.       Гуль, правда, не представлял, где «здесь» он будет. Хотя, он ведь мог поспать на диване, он был достаточно широким, почти как полноценная односпальная кровать…       Размышления прервал Папа. Он ощутимо потянул Омегу на себя и буквально завалил его на диван рядом с собой. Пока гуль ещё не успел ничего понять, понтифик по-хозяйски закинул на его бедро ногу и устроил голову на его плече.       О, Сатана.       Омега был, можно сказать, «в ауте». Эмиритуса это, кажется, абсолютно не смущало, и отпускать гуля он был не намерен. Напротив, он расслабленно закрыл глаза и вздохнул, всем своим видом показывая, что все отлично. Омега немного пометался внутренне, но раз ситуация такова и весьма недвусмысленна… гуль осторожно положил ладонь на талию Папы. Не встретив абсолютно никакого сопротивления, он аккуратно приобнял его, устроился поудобнее и закрыл глаза.       Омега — гуль, и сейчас он лежит на диване в обнимку с самим Папой, которого, кажется, все устраивает, и который собирается провести так всю ночь. Уму непостижимо.       Второй Папа уже практически заснул, когда услышал громкое шуршание где-то около своих ног. Понтифик недовольно открыл глаза и сел на кровати, фокусируя взгляд в темноте на покрывале, где что-то шевелилось. И в следующую секунды из складок покрывала показалась большая крыса. Папа невольно закатил глаза.       — Копиа…       Ловким движением он схватил крысу за хвост и поднял в воздух. Животное издало недовольный писк. Эмиритус с недовольством встал с кровати и вышел из своих покоев, направляясь к покоям Кардинала. Дойдя до них, он громко постучался в деревянную дверь. Через минуту дверь открыл сонный Копиа.       — Папа? Что-то случилось?       Второй с недовольным лицом протянул Кардиналу крысу, которая вновь пискнула.       — Лиз! Вот ты где, негодница…       Крыса перебежала по руке Кардинала на его плечо и села на него, будто ничего не произошло.       — Как ты ее поймал?       — Она грызла покрывало на моей кровати, — хмуро ответил Второй.       — Оу… извини.       Папа кивнул, молча развернулся и направился в свои покои.       — И спасибо! — сказал вслед Копиа, на что Второй лишь махнул рукой.       Проходя мимо покоев младшего брата, Папа ненадолго остановился. Там горел свет. Это было немного странно. Или даже очень странно. Третий любил поспать, и далеко не каждый день он решил бы бодрствовать в четвёртом часу ночи. Второй сощурил глаза, смотря на тонкую полоску света, что шла от двери. Он спросит, что делал его брат поздней ночью. Но завтра. Когда сам выспится.