***
Юнги нервно расхаживал по комнате, каждые пять секунд смотря на экран телефона, хотя они с Намджуном и Джином уже как пять минут назад подвели итоги, расставили все точки и запятые и закончили обсуждение проблем ревности и смелости. Никто, конечно, не говорил ничего прямо, и Юнги сам не конкретизировал свои мысли, но все и без того понимали, о чем речь. Друзья в итоге молча надеялись, что Мин не натворит глупостей по незнанию, первый раз все-таки в жизни происходит подобное, и они думали об этом прямо, пока он лишь томился предчувствиями и подсознательными порывами. Расхаживал тяжело взад-вперед, из угла в угол, и будь кто дома, давно бы уже зашел и сказал: «Чего ты тут пол протираешь? Что случилось?», и он бы ответил: «Ничего, все нормально». Но дома никого сейчас не было, и никто не останавливал его. А за окном уже совсем стемнело. Слишком рано, все из-за туч. Юнги периодически, когда в очередной раз подходил к окну, задумчиво и хмуро всматривался в небо, ожидая грозу и дождь с минуты на минуту, как будто буря могла бы стереть из прошедшего дня воспоминания о холоде, тронувшем сердце. А отходя к дальней стене, он вдруг думал: «одним прикосновением!» Всего лишь легким, невесомым прикосновением Чимин смог растопить этот лед. Да, может и невелик он был, но все же волшебство какое-то. И в голове не укладывалось, как такое может быть, чтобы и без слов — одним взглядом — понять все, что чувствует другой, и увидеть — это понимание взаимно. На одном из шагов обратно к окну вспомнилось смутно, что вроде бы в какой-то книжке он читал похожее, но не мог вспомнить подробности и даже название. Сплошные ощущения и никаких объяснений хотя бы самому себе, не то, что другим. Мысли крутились почти так же нервно, как он сам метался по комнате, когда раздался первый раскат грома, молнию он не успел увидеть, потому что стоял спиной к окну и как раз устало закрыл лицо руками, и первые капли дождя беззвучно упали на стекло. Тогда-то Юнги наконец остановился, сделал глубокий вдох и медленно приблизился к окну. Словно погода и правда брала на себя волнения, чтобы дать его душе отдохнуть. Но сегодня — ей не суждено было, хотя уже другое, новое волнение оказалось приятным. Дождь расходился уже, под гром и сверкание молний создавая прекрасную, но порой пугающую музыку. И как раз в тот момент еще один, особенно громкий, оглушающий раскат раздался в вышине, будто небо рушилось, когда Юнги без мысли, сбившись давно со счета, провел взглядом по улице под окном и увидел там Чимина. Сердце ударилось о ребра, замерло и со следующим ударом ускорило ритм в несколько раз. Он шел, держа себя за плечи, быстрым шагом, но то и дело спотыкаясь. Когда выбегал из дома, накинув только тонкую кофту, понятное дело, не думал даже, что дождь начнется до того, как он придет. Несмотря на капюшон, скрывавший лицо, и кусты, заслонявшие проходившего к крыльцу парня, Юнги, конечно, узнал его сразу же и кинулся вниз, чтобы открыть. Но, только распахнув ее, впустив похолодевший воздух с мелкими каплями дождя, вдруг выбежал сам и в каком-то необычайном чувственном порыве схватил парня за руку и быстро затащил внутрь, так что тот даже не успел что-нибудь произнести. Из оглушающего шума дождя и грома они в одно мгновение попали в тишину дома, и эта тишина на секунду показалась еще более оглушающей. Но ее тут же разрушило тяжелое дыхание Юнги и не менее тяжелый вздох Чимина. — Ох, Юнги, — произнес он, задыхаясь, как будто бежал весь путь сломя голову. — Ты чего под дождем-то пошел? И без зонта! — недоумевая, спросил Юнги и скинул мокрый капюшон с него. — Просто, Юнги-хен, так захотелось увидеть тебя, — смущенно ответил Чимин. Румянец уже залил щеки, а с волос громко капала вода: на пол и на итак уже мокрую одежду. — Что-то случилось? Видел же, что погода портится, мог бы подождать или… — но он не закончил со своими нравоучениями и усмехнулся, потому что Пак выглядел просто самым счастливым человеком в такую-то погоду, и портить его счастье было совершенно ни к чему. — Пойдем, ты весь мокрый, тебя надо вытереть и высушить. — Дашь мне свою футболку? — Чимин уже шел следом за ним, оглядываясь вокруг, потому что был здесь впервые. — Естественно, и джинсы тоже снимешь, все надо высушить, — распорядился старший. Он провел парня к себе в комнату и сразу достал из шкафа все, что было нужно: два полотенца, сухую одежду. Пришлось, конечно, снова видеть обнаженное тело Чимина, но в этот раз Юнги мог думать лишь о том, чтобы тот не заболел, и даже сам вытер ему волосы полотенцем. Чимин ловил взглядом каждое движение хена и улыбался, не в силах перестать. Эта забота была такой приятной, как можно было не? — Хен, — Пак поднял свои большие, полные любви глаза, — а можно, раз такая погода, я у тебя останусь? — Боже, Чимин-а, — Юнги вздохнул и усмехнулся, — ты что, думаешь, я смог бы отпустить тебя домой в такую погоду? — Нет, конечно нет, — он улыбнулся и отвел взгляд. Хен все еще нежно вытирал его волосы мягким полотенцем. — Может, тебе лучше принять теплый душ? Ты сильно замерз? — спросил Юнги после некоторых раздумий, убирая мокрую одежду на сушилку. — Ой, нет, знаешь, даже немного и то не успел, было очень жарко весь день, и дождь как будто тоже теплый пошел. — Тогда чай? — А вот на это соглашусь с удовольствием! — Чимин улыбнулся, все еще наблюдая за чертовски заботливым хеном. И они вместе снова спустились вниз, на кухню, где Юнги поставил чайник и достал пирожные. Вообще-то он мог бы просто принести чай в комнату, как обычно делал, но Чимин всем своим видом давал понять, что не хочет отлипать от него, сегодня уж точно. «Неужели из-за того, что я тогда сказал, когда он уходил?» — думал Мин, заваривая чай, и чувствуя на спине взгляд. Не прошло и пары часов, как все вдруг так резко переменилось между ними и в них самих, что хотелось спросить: а возможно ли такое с людьми? Чтобы вот так. При этом ответ все равно оказался бы «да», сколько бы он ни спросил, чтобы удостовериться. Но Чимину, в отличие от старшего, ничего не нужно было бы спрашивать. Он смотрел на Юнги и знал, чего хотел. Как и то, что пока получить это не сможет. Поэтому просто молча смотрел на хена в ожидании, когда тот не выдержит. Они уже сидели за столом друг напротив друга, молча пили чай, а за окном дождь неистово бился в стекла и раскаты грома вторили ему. Снаружи — безумие разбушевавшейся погоды, внутри — тепло и невысказанные слова о любви. Съев пару пирожных, оказавшихся жутко сладкими, Чимин беспардонно уставился на хена, улыбаясь и перебирая пальцами шуршащую обертку. Юнги сначала смотрел на его руки, слегка испачканные в креме, чего тот сам не замечал, а потом поднял глаза и поймал взгляд младшего. По внутренним ощущениям обоих, они смотрели так друг на друга часа два, не меньше. В реальности, конечно, прошло всего около трех минут, но какая разница? Это был такой же крепкий, увлеченный зрительный контакт, как тогда в столовой. У Чимина бежали мурашки по коже от удовольствия, а у Юнги замирало сердце, словно его охватывало стальным кольцом. Это могло бы продолжаться очень долго, ведь неуверенность старшего все равно была абсолютно равна уверенности младшего, и две чаши весов крепко держались в равновесии. Пока не зазвонил телефон. Звук, казалось, доносился вовсе из соседнего дома, а не от стены напротив, но, только услышав его, Юнги тут же подорвался с места и снял трубку, чтобы этот назойливый, противный звук не разрушил все окончательно. — Алло? — выдохнул он в трубку и закатил глаза, услышав мамин голос. — Да… нет… Ага, хорошо, да, есть. Ага… Нет, я с… да, ага. Хорошо, ладно, пока. Он повесил трубку обратно и с облегчением вздохнул. Потом медленно обернулся и посмотрел на Чимина, возвращаясь к их зрительному контакту, но понимая, что все равно уже не то. — Родители? — спросил Пак. Догадаться быть нетрудно, с кем еще можно разговаривать так односложно? — Да, — Мин подошел и тяжело опустился на стул. — Сказали, из-за погоды останутся у бабушки с дедушкой, так что приедут завтра утром. Пошли в комнату? Или кино хочешь посмотреть? — Я бы просто полежал, если честно, под одеялом. На улице сверкнула молния и раздался сильный раскат грома, такой внезапный, что Чимин невольно вздрогнул. Он никогда и никому не хотел признаваться, но сейчас тело само выдавало, что он немного боится грозы еще с самого детства. Юнги поставил кружки в раковину, выкинул обертки от пирожных и позвал друга за собой. Они вернулись обратно в его комнату. — А где твой брат? — спросил Чимин, по-свойски забираясь на кровать и лениво сваливая покрывало на пол. — Ну чего ты делаешь, — пробурчал Юнги, поднимая и складывая. — Уехал в Тэгу встретиться с друзьями и решить дела насчет работы. — Работы? — Чимин безуспешно пытался забраться под одеяло, не вставая с кровати, так что хену пришлось помочь, и он укутал его почти что как ребенка, хотя тот все равно все переделал и лег по-другому. — Да, он хочет переехать обратно туда, — говорил Юнги, — вроде, у него там любовь, поэтому так рвется, хотя родители сказали, помогут со всем, если он переедет через полгода хотя бы. Еще одна молния и гром заставили Чимина невольно бросить взгляд на окно, отрываясь от наблюдения за тем, как Юнги включал ноутбук. Хотя когда заиграла спокойная музыка, стало немного легче, но все равно мысли разрывались между хеном и инстинктивным страхом перед плохой погодой. — Хен, а ты любил? — вдруг спросил он, садясь и закутываясь в одеяло. Оно пахло Юнги, и это буквально кружило голову. — Нет, — ответил Мин, и ведь не соврал, потому что они говорили в прошедшем времени. Вопрос «но полюбил?» повис в воздухе, так никем и не произнесенный вслух. Они посмотрели друг на друга с одинаковой грустью. — А ты? — Любил. Однажды. Только больше не спрашивай, это ничем не закончилось и даже не началось. — Тебе не было ведь больно? — Юнги озабоченно взглянул на него. — А какая разница? — Чимин искренне не понимал. — Просто от любви ведь не должно быть больно, это уже как-то неправильно, — сказал он задумчиво, отводя взгляд на темное небо. — От любви всегда больно, — тихо произнес Чимин и вдруг почувствовал, как подступают слезы и вот — он уже ничего не видит за их пеленой. Он резко отвернулся, делая вид, будто просто смотрит на стену и вокруг, на саму комнату, а сам быстро заморгал, прогоняя слезы. В носу неприятно закололо. «Чего это со мной? — спрашивал он самого себя. — От погоды что ли?» И отгонял от себя все это, едва ли успешно. Юнги все же заметил. Ничего не говоря сначала, не зная как лучше, но хоть как-то желая помочь, что-то сделать, он сел рядом на кровать и осторожно, как будто мог поранить, повернул лицо Чимина к себе и увидел слезы. — Чимин-и, — пошептал Мин, беря младшего за руку, — неужели так больно было? — Ох, нет, хен! — Чимин даже смог усмехнуться, пусть и только на нервах, но потом продолжил улыбаться, заставляя и себя самого верить в свои слова. — Почти не больно, просто… Не знаю, что-то нашло на меня сегодня, погода такая переменчивая, сначала жара, и меня подкосило от нее, а теперь вот эта гроза опять с ливнем! Не знаю, правда, все как обычно и совсем не так, я весь день так много думаю, что голова скоро взорвется. Не хочу думать. И вспоминать тоже не хочу… Он говорил так быстро, отпуская все эмоции, скопившиеся за день, что начал даже задыхаться, и как хорошо, что хен держал его за руку. И когда договорил, почувствовал, как неизвестный груз аккуратно свалился с души. Юнги слушал внимательно и смотрел прямо в глаза с огромным сочувствием, и все же… Все же Чимин видел, что тот не готов. Еще не готов. — Сколько времени, хен? — спросил он, аккуратно убирая руку и снова вздрагивая от раската грома. — Десять с лишним, — ответил Юнги, посмотрев на часы в телефоне, лежавшем на столе рядом. — Я устал, хочу полежать. — Так, может, спать? — Пока нет, просто полежать, не закрывая глаз, ты ляжешь со мной? — Хорошо. Юнги все никак еще не мог понять сказанных ранее слов, но согласился, не думая, и когда Чимин устроился, прижавшись к стене и освободив так побольше места, лег рядом. Младший не знал, стоит ли, можно ли, но спустя минуту не сдержался и придвинулся ближе, положив голову хену на плечо. Несколько минут они пролежали так, чувствуя, что что-то все равно не так, из-за чего и весь мир ощущался неправильным. Пока Мин не выдержал первым и не сказал: — Так рука затечь может, давай по-другому. И пришлось еще немного повозиться: привстать, чтобы Юнги освободил руку и приобнял его за плечи, и тогда Чимин уже лег ему на грудь, сразу слыша гулкое биение сердца прежде, чем стало наконец-то как надо. Удобно, правильно и хорошо. — Да, так правда лучше, — произнес Чимин и вздохнул, расслабляясь и утопая в звуке биения сердца Юнги. — Спасибо, хен. — Не за что. Он усмехнулся, думая: «Все равно уснет ведь так», а потом вдохнул запах его волос, по которым легонько провел ладонью, и чуть не сошел с ума. Что-то сладкое и мокрое, словно фруктовый сад после дождя — это напомнило ему о чем-то ужасно далеком, но прекрасном. Понемногу дождь стихал, музыка, все еще игравшая на ноутбуке, казалась громче, и от последних, усталых раскатов грома Чимин уже не вздрагивал, согретый и успокоенный теплом хена, державшего его в своих руках как самое дорогое существо во всем мире. Юнги еще не знал сам, но он и правда уже стал для него самым дорогим, самым важным, нужным… любимым. Дождь закончился, пусть и не надолго, оставив город в тихом спокойствии ночи, а двое влюбленных, пока еще по отдельности, все-таки уснули в объятиях друг друга, под конец уже не думая ни о чем. Да и к чему было, если их сердца так сильно чувствовали то, что выразить словами вовсе невозможно?***
Юнги просыпался ночью несколько раз, но буквально на короткие мгновения, по сравнению с длинными, приятными и одновременно странными снами, из которых на утро едва ли что-то вспомнилось. Первый раз проснулся, только чтобы перевернуться на бок, потому что ему всегда так было удобнее, и придвинуться поближе к Чимину, который уже лежал, отвернувшись к стене. Юнги неосознанно, даже не покидая сна, обнял его за талию. За окном тихо моросило. Во второй же раз дождь лил почти как вечером. Сквозь пелену забытья до слуха отчетливо доносилось, как тяжелые капли глухо падают на листья деревьев и как звонко ударяются о стекло. Юнги заметил, но не придал этому значения, что музыка не играет, хотя он и забыл совсем про нее, когда они ложились «просто полежать», но что важнее было — рядом никого не оказалось. Приподняв тяжелые веки, Мин пошарил вокруг расфокусированным взглядом, провел рукой по кровати рядом, убеждаясь, что лежит один. Какая-то далекая, почти и не проснувшаяся часть сознания заволновалась, поэтому парень не смог упасть обратно в сон, пока Чимин не вернулся и не лег снова рядом. Как можно осторожнее тот перелез через хена, забрался под одеяло и лег на бок лицом к нему. Он был весь ледяной, потому что выходил на заднюю веранду на несколько минут, и сердце билось как сумасшедшее, поэтому Юнги прижал его к себе крепко, укрыл одеялом с головой и пробурчал что-то совершенно непонятное. Это было «где был, дурак». Смущенно улыбаясь, Чимин прильнул к хену, и дрожь тут же прошла, и стало очень спокойно на душе. Они снова уснули. Третий раз Мин проснулся уже под утро. Дождь все еще шел, как будто лениво или из последних сил. Чимин что-то говорил во сне и разбудил старшего легким толчком в плечо. Ничего не понимая, Юнги сонно посмотрел на него, ловя руки, которыми тот как будто уже намеревался по-настоящему драться во сне, и подсунул их под себя. Младшему снилось что-то нехорошее, он хмурился, дергался, постанывал, а потом и вовсе заплакал. — Чшш, тихо, все хорошо, — прошептал Юнги. Он ласково, успокаивающе провел по растрепавшимся волосам и прижался своим лбом к его. — Все хорошо, все хорошо. Не покидая сна, Чимин услышал и почувствовал его, и понемногу все ушло. Тело расслабилось, обмякло в руках хена, и только одна слеза стыдливо скатилась по щеке и упала на подушку, растворяясь, оставляя маленький след. Парень шмыгнул носом и тяжело вздохнул, переворачиваясь на спину и отворачивая голову к стене. На самом деле он проснулся от едва слышного шепота, и ему даже сквозь дрему стало стыдно за слезы, которые снова чуть не полились по щекам, когда Юнги взял его руку в свою и выдохнул ему в шею, чуть не обжигая, но приятно до мурашек. В том сне Чимин видел, как хен делает ему очень-очень больно, и вот так на краю сознания, да еще таким ранним дождливым утром, сходил с ума от осознания, что кошмар ни за что не обернется реальностью. И он бы мог представить сейчас, каково это — плакать от счастья, но сон снова забрал их обоих, накрывая тяжелым, мягким одеялом до самого позднего утра, когда они проснутся и вместе сделают вид, будто ничего не случалось. Им не нужно будет говорить слова об этом, чтобы понять друг друга. Понять, что так будет лучше.