Змеиное гнездо

На вокзале Кингс-Кросс было привычно шумно, но стойкое ощущение того, что что-то не так, не покидало ни на миг. Грохот колёс поезда, восторженные вопли детей, наставительные слова родителей — это было всегда, но сегодня к ним примешались хлопки вспышек колдокамер журналистов, постоянно что-то спрашивающих у волшебников всех возрастов, и воодушевляющие речи от нескольких работников министерства, вокруг которых собрался немалый круг зевак, что, в целом, не было удивительно — первый после войны учебный год в Хогвартсе — ажиотаж, сенсация, событие мирового масштаба. Драко Малфой пренебрежительно фыркнул от всей этой дешёвой показухи. Журналисты, кричащие по всем углам громкие заголовки для завтрашнего выпуска «Ежедневного Пророка», самодовольные министерские рожи, обещающие счастливое и безоблачное будущее для всей магической Британии и толкающие какую-то несусветную ересь про «новый этап в истории великого Хогвартса, который является храмом волшебных искусств и домом для всех, кто в нем нуждается на протяжении уже не одной тысячи лет», толпа, слушавшая их с раскрытыми ртами и, очевидно, не отличающаяся интеллектом от магглов, и ещё много-много всякой мишуры, от которой хотелось засунуть себе в глотку два пальца, заставляли молодого человека закатить глаза, устало прислониться спиной к самой отдаленной колонне, стоявшей в углу холла вокзала, и стараться не привлекать к себе лишнего внимания, какого за это лето было более чем достаточно. Эти три месяца больше походили на Ад, чем на школьные каникулы, и Драко без всякого зазрения совести мог бы сказать, что раскаленные котлы Преисподней вряд ли могли бы быть хуже, чем-то, что творилось у него дома. Сразу же после гибели Тёмного Лорда Министерство встрепенулось и — кто бы мог подумать! — приступило к поимке Пожирателей и их союзников. Пытаясь скрыть тот факт, что практически все члены органов магического правопорядка были сторонниками Волан-де-Морта, эти ублюдки в шикарных мантиях с завидным усердием подошли к своей работе и, старательно очищая свои имена, поливали грязью других. Ситуация не обошла и Малфоев. Драко отчётливо помнил тот день, когда к ним в дверь постучали. Это был самый обычный июньский вечер, совершенно не предвещающий беды. Конечно, волшебник замечал, что после битвы за Хогвартс родители, — а особенно отец, — были даже более нервозными, чем обычно, но в тот момент, когда в гостиной раздались звуки двух глухих ударов, Малфой посмотрел на мать и понял: это конец. Люциус пытался быть учтивым и вежливым с пришедшими, старался смеяться над предоставленным обвинением и даже угрожать, но в глубине души он, как и вся семья, понимал, что это не имеет абсолютно никакого смысла. Весь чёртов Хогвартс видел его, сражающегося на стороне Тёмного Лорда, каждый ученик и преподаватель — каждый, мать его! — свидетельствовал об одном: Люциус — Пожиратель, а значит, виновен. Не было ни малейшего смысла это отрицать, но отец продолжал врать, врать до последнего, вешая лапшу на уши всему Министерству. «Трус»,  — тихо сказал Драко, глядя, как авроры, держа Люциуса за обе руки, выводили его из собственного дома, в то время как он орал, что это все ошибка, свидетели — лжецы, и вообще, он был под «Империусом», а значит, совершенно не контролировал себя. Нарцисса молча стояла рядом, легонько сжимая ледяную ладонь сына такими же холодными пальцами, а затем, когда мэнор наконец опустел, уткнулась лицом в его плечо, захлебываясь в рыданиях. Драко впервые успокаивал мать. Робко гладил её по голове, глядя пустыми глазами куда-то перед собой и шептал какие-то глупости, все чётче осознавая безвыходность их положения и груз ответственности, свалившийся на его плечи. Драко было шестнадцать и пока на его груди плакала мать, он клялся себе сделать что угодно, чтобы она больше не проронила ни одной слезинки, пойти с кем угодно и против кого угодно, лишь бы не видеть боли в её глазах. Следующее утро семьи Малфоев (а точнее того, что от неё осталось) началось с «Ежедневного Пророка», где на обложке был изображён Люциус в кандалах. Такой же холодный, безумный и жестокий, как и прежде, только теперь в его взгляде читалось отчаяние, тщательно скрытое за привычной маской полного безразличия. В этом был не только весь Люциус, в этом были все Малфои. Даже Нарцисса. Когда Драко, постучав, вошёл в её спальню, женщина с напускным спокойствием читала статью под громким заголовком: «ТАЙНЫ ЛЮЦИУСА МАЛФОЯ. КАК ПОЧЁТНЫЙ ЧЛЕН МИНИСТЕРСТВА СТАЛ ПОЖИРАТЕЛЕМ СМЕРТИ!», и только трясущиеся руки выдавали её почти удачно скрытый невроз. Почти. От полного погружения в пучину собственных воспоминаний о дальнейших событиях этого лета Драко отвлекла волна аплодисментов, эхом пролетевшая по всему холлу вокзала. Малфою даже не потребовалось повернуть голову, чтобы понять причину коллективного помешательства и всеобщей эйфории: «золотое трио» прибыло на платформу, улыбаясь во все рты и благодаря за тёплый приём. Драко скривился. Упаси их Мерлин посмотреть в его сторону. Пока министерский ублюдок лицемерно лыбился во все тридцать два зуба, показушно пожимая руку Поттеру и вереща на камеру что-то про его «неоценимый вклад в историю всей магической Британии и её безопасность, феноменальную храбрость и удивительно доброе сердце», Драко думал только о том, где чертов-придурок-Забини и чертова-дура-Паркинсон. Судя по времени, скоро должна была начаться посадка на Хогвартс-экспресс, а значит, если его единственные друзья не появятся, ему придётся одному идти через весь холл, ловя на себе презрительные взгляды, упрёки и прочие проявления не самого тёплого отношения. Конечно, подобное происходило с парнем не в первый раз, но с тех пор, как фамилия Малфой стала синонимом таких понятий как «трус», «предатель», «убийца» и просто «враг всего и вся», а отца, который, хотя и отравлял всю его жизнь, но мог обеспечить банальную безопасность, не было рядом, нервные клетки начинали все больше походить на оголенные провода, что не грозило ничем хорошим, особенно в общественных местах. Именно по этой причине Драко все чаще озирался по сторонам, выискивая в толпе тех немногих, кто не вставил ему нож в спину этим летом. И не находил. «Внимание, пассажиры! Посадка на «Хогвартс-экспресс» объявляется открытой, просьба ко всем учащимся подойти к платформе. Повторяю, посадка…» — противный голос раздался сразу из нескольких громкоговорителей, чем заставил Драко скривиться. Кажется, даже вопли корней мандрагоры, которые Драко довелось услышать на втором курсе, сейчас были бы усладой для его слуха в сравнении с этим голосом. Тем не менее ни Блейз, ни Пенси так и не появились, а значит, идти по «аллее славы» придётся одному. Выдохнув, парень сделал шаг из тени колонны и, нацепив на лицо маску тотального безразличия, уверенным и гордым шагом спокойно прошествовал вперёд, тщательно игнорируя «Смотрите, это же Малфой!», «Ого, а он что, не в Азкабане?», «Как ему только совести хватило заявиться сюда!», «Предатель!», «Убийца!» и прочие возгласы за спиной. Он не сломается, не дождутся, мрази. Драко будет идти и ухмыляться, пока вся эта челядь захлебывается своей собственной ядовитой слюной, не кинет ни на кого из них ни одного взгляда, игнорируя их, как пыль, как скользкую грязь под подошвой ботинок. Будет идти с идеально прямой спиной и гордо поднятым подбородком, и пусть говорят, что эта надменность делает его точь-в-точь похожим на Люциуса, потому что если отец и научил его чему-то полезному, так это тому, как сохранять честь и достоинство независимо от обстоятельств. Равнодушно пройдя мимо толпы, как по команде расступавшейся перед «сыном того самого Пожирателя», Драко абсолютно спокойно зашел в поезд и без заминки нашёл свое купе, где наконец мог вздохнуть спокойно без лишних глаз, ушей и прочих частей тела любопытной толпы, так и норовившей кинуть на него взгляд. Спустя минуту за ним последовали и все остальные, в том числе и Паркинсон с Забини, появившиеся буквально за пару минут до отправки. Когда поезд тронулся, Малфой неожиданно поймал себя на мысли, что учащихся старших курсов непривычно мало: далеко не все пережили битву за Хогвартс, а потому многие уже никогда не вернутся в эти стены. Совершенно случайно вспомнилось, как перед шестым курсом, сидя на этом самом месте, Драко говорил друзьям о том, что ему, скорее всего, теперь будет не до учёбы, гордясь своим зачислением в ряды Пожирателей. Кто бы мог подумать, что пройдёт всего два года и его мировоззрение кардинально поменяется, а черная метка, когда-то служившая предметом восторга, будет вызывать лишь жгучую ненависть в первую очередь к самому себе, выделяясь на слишком бледной коже как что-то совершенно чуждое, неправильное. Сидя во всегда тихом купе учащихся Слизерина — аристократам не свойственно кричать, шуметь и слишком буйно выражать свои эмоции, а именно они составляли преимущественное большинство слизеринцев, — Драко отметил, что из его факультета пало жертвами войны отсутствовало всего пять человек, которые, слава Мерлину, были ему не больше, чем сокурсники, но никак не приятели или друзья. Подумав о последних, взгляд серо-голубых глаз переместился на сидящих напротив Паркинсон и Забини, так и не объяснивших причину своего опоздания. Пенси традиционно сидела у окна, наблюдая за сменой пейзажей, и изредка вставляла пару реплик в диалог друзей, а Блейз, облокотившись о стол, смотрел куда-то прямо перед собой, отвлекаясь от своих дум только для того, чтобы задать Драко несколько рядовых вопросов. И оба — ни слова о том, где были. Впрочем, это было бы лишь проявлением вежливости, не более, ведь в действительности Малфою было плевать. Парень перевёл взгляд на вид за окном — поезд проезжал по мосту, что говорило о том, что до прибытия в Хогвартс осталось не больше получаса. Голова безвольно откинулась на спинку кресла, а веки устало прикрылись. Перед глазами снова оживали картинки прошлого, воскресавшие из недр памяти (а они вообще умирали?) каждый раз, стоило ему только их закрыть. Мысли возвращались в британский замок, где ему предстоит провести ближайшие месяцы. Восстановили ли его полностью, или, может, меньше чем через час, Драко увидит полуразрушенное здание? Много ли преподавателей осталось в живых? Что вообще его ждёт? Последний год в школе. Первый год после войны.