***
Гермиона правда пыталась. Пыталась, когда отчитывала в холле Рона за помятую рубашку, и потому промолчала вслед проходившему мимо Драко. Пыталась и сидя за завтраком, когда чуть не подавилась, увидев зашедшего в компании своей свиты слизеринского принца и снова молча уставившись в его светлый затылок, легонько сжимая внутри мантии конверт. Пыталась на Зельях, пыталась, пыталась и ещё раз пыталась, но так и не смогла, чувствуя непреодолимую вину даже не перед ним, а в первую очередь перед собой за собственные слабость и трусость. Вторая, между прочим, была ей, как ученице Гриффиндора, совершенно несвойственна, и потому девушка пообещала себе отдать гаденышу-Малфою этот злополучный кусок пергамента за ужином тем же вечером. Всё шло чётко по плану. Гермиона чуть ли не бегом устремилась в столовую, даже обогнав Уизли, который явно отличался большим аппетитом, и заняла место у входа, чтобы ни в коем случае не пропустить свою цель. В дверях показался высокий парень, облаченный, как всегда, во все чёрное, на фоне которого так ярко выделялись платиновые волосы, и Гермиона уже подскочила на месте, намереваясь чуть ли не швырнуть предмет угрызений её совести в его бледное надменное лицо, когда по всему залу, совершенно неожиданно, раздался голос Макгонагалл, просившей всех занять свои места и внимательно её выслушать. Грейнджер не успела даже моргнуть, когда обнаружила Драко уже непосредственно за слизеринским столом, уставившегося в ещё пустую тарелку и, кажется, вздрогнувшего, когда профессор объявила о «необходимости донести до учащихся важные новости, которые серьёзно повлияют на их дальнейшую жизнь в стенах Хогвартса». Ученики мгновенно затихли. — Как вам уже известно, это лето выдалось особенно тяжёлым для всех нас, — Гермиона впервые обнаружила крупные седые пряди в собранных волосах педагога. — Для начала, от всего Хогвартса и его покойного директора Альбуса Дамблдора, хотелось бы ещё раз выразить свою благодарность мистеру Поттеру, мистеру Уизли, мисс Грейнджер, мистеру Долгопупсу, мисс Лавгуд и всем, кто сражался, за особые заслуги перед школой. — По залу раздался шквал аплодисментов. — Кроме того, мы считаем необходимым почтить память тех, кто отдал свою жизнь, защищая стены этого замка. Их имена будут высечены на доске памяти в эту субботу, — голос Минервы дрогнул, а умнейшая-ведьма-своего-поколения — так прозвали Грейнджер журналисты «Пророка» — в ужасе оглянулась вокруг и только сейчас заметила, как мало учеников старших курсов сидело за столами в этом году и как много среди***
Драко Малфой был в Министерстве Магии всего один раз и ни под каким предлогом не желал возвращаться туда снова. Это место, а точнее нахождение парня в нем, было одним из тех самых воспоминаний, которые снова оживали, сводя с ума, стоило ему лишь закрыть глаза, чем не давали нормально выспаться в последние месяцы. Именно по этой причине Драко был нездорово-бледный, с пугающей синевой под глазами и пустотой в них уже с первого дня в Хогвартсе, чем явно отличался от других учеников, улыбающихся и абсолютно точно отдохнувших за лето. «Эти дети были искренне рады вернуться в школу, вернее в то, что от неё осталось, — мысленно исправил себя Малфой, — и увлечься рутиной, лживо именуемой «беспечными учебными деньками». Они улыбались, обнимая других, точно таких же счастливых идиотов, и, глядя вокруг себя, видели исключительно друзей, в то время как Драко — врагов. Последняя его попытка если и не считать окружающих друзьями, то хотя бы относиться к ним более-менее дружелюбно, была жесточайшим образом растоптана в том самом Министерстве в конце июня. Некий мистер Лукас Уокер пригласил их с матерью на допрос, касавшийся дела Люциуса, предварительно лично заверив Драко в том, что действует исключительно — исключительно, блять! — в интересах его отца и его самого. В воспаленном мозгу непроизвольно всплыло улыбающееся лицо Уокера, зашедшего как-то вечером в мэнор и чуть ли не клявшегося в том, что «если Вы, мистер Малфой, неукоснительно будете следовать всем моим указаниям, то мы сможем добиться наилучшего разрешения дел для Вашего отца». И он поверил! Поверил, как самый тупой и до тошноты наивный остолоп, слушая россказни этого лицемера и беспрекословно доверяя ему. Вспомнилось возникшее в животе чувство облегчения от появившейся надежды, когда министерский ублюдок сказал, что их семья снова будет вместе и все будет хорошо, отчего сейчас, почти три месяца спустя, Драко показалось, что у него внутри что-то с грохотом упало, разбившись на тысячу остроугольных осколков. И этим «чем-то» была та самая надежда. Да-да, Малфой, об твоё доверие, не поморщившись, вытерли ноги. Кажется, теперь у него аллергия на это приторное «все будет хорошо», потому что эти слова, как Авада Кедавра, предзнаменуют, что дальше абсолютно точно будет полная задница. Собственно, именно это и произошло. Первым, что Драко увидел в кабинете Уокера, был огромный стол, за которым по обе стороны сидели люди в министерских мантиях. Парень сразу же вспомнил, что подобные картины он наблюдал в столовой мэнора, некогда служившей переговорной для Пожирателей, а точнее во времена, когда его собственный дом стал штаб-квартирой Лорда и его приспешников. Однако эти люди не были теми, с кем Малфой провел невольную ассоциацию, и потому он спокойно сел с ними за стол, переведя выжидающий взгляд на Лукаса. Тот закашлялся, явно пытаясь решиться на что-то, а затем, когда в голове у Драко стали появляться мысли о том, что здесь явно что-то идёт не так, лицемерный ублюдок Уокер предложил ему рассказать обо всех преступлениях его отца. Просто взял и предложил. Драко до сих пор не понимал, как не запустил Аваду ему прямо в лицо или, по крайней мере, не выругался, что сделать определённо стоило, учитывая, что ему без всякого зазрения совести — или что было у этих псов на её месте? — предлагали предать собственного отца, а учитывая то, что ему действительно было что рассказать о деяниях Люциуса, отцу грозил бы уже даже не Азкабан, а прямая дорога к дементорам. Мерлин, этот человек убивал без разбора, пытал, не взирая на пол и возраст. О чем вообще говорить, если под его Круциатусом сгибался пополам даже его собственный сын? И это было лишь первым, что пришло на ум, а уж если хорошенько напрячь извилины, можно назвать чуть ли не половину всех преступлений, известных магическому сообществу. «Драко, ты ведь понимаешь, твои показания очень нам помогут», — мужчина, сидевший на противоположной стороне стола, скривился, пытаясь добродушно улыбнуться. «Я отказываюсь свидетельствовать против своего отца». «Помнится, Вы назвали Люциуса трусом, когда мракоборцы выводили его из мэнора. Будете это отрицать, мистер Малфой?» — подал голос мужчина, сидевший справа от Уокера, с явной издевкой. Драко присмотрелся: эта жирная лысая рожа была в его доме, когда забирали отца. Да уж, узнать этот живой кусок свинины не составило труда. «Драко, Вы умный молодой человек и сами понимаете, что так надо, — Малфой даже не повернулся к источнику звука. — Ваши слова помогут следствию». «И не только ему, — неожиданно встрял в разговор Уокер. — Вы поможете своей семье, мистер Малфой. Вы любите свою семью?» Это стало последней каплей терпения Драко. Он буквально почувствовал, как ненависть тягучей негой течёт по его венам. Челюсти с хрустом сжались. На лице появились пятна, что говорило о крайней степени раздражения. Левая ладонь непроизвольно сжалась в кулаке, а правая — на древке палочки. В этот момент Малфой понял, что вполне способен на убийство. Возможно, даже групповое. «Я никогда, — процедил он сквозь зубы, — никогда, слышите, никогда не предам свою семью», — ледяные глаза вспыхнули пламенем ярости. «Что Вы, мистер Малфой, это вовсе не предательство! Наоборот, это Ваш неоценимый вклад!» «Мистер Малфой, — теперь злился уже Лукас. — Вы обязаны это сделать». «Всего доброго», — бесстрастно выплюнул Драко и поднялся из-за стола. «И чтоб вы сдохли», — добавил все так же без эмоций, но уже мысленно. Мертвенно-бледная ладонь уже почти опустилась на ручку двери, когда и сама дверь, и темно-серые стены слились в одно большое пятно, а равновесие куда-то исчезло. «Лучше бы ты просто согласился», — донёсся до подсознания голос Уокера, а затем — темнота. Драко отключился. Парень пришёл в себя от ощущения чего-то горького во рту. Зрение ещё не сфокусировалось на лицах вокруг, в то время как вкусовые рецепторы безошибочно определили не что иное, как Веритасерум, отчего ещё не отошедшее от ударившего в спину заклятия тело окатила волна ужаса. Сыворотка правды. Они хотят использовать её на нем. Мерлин, они её уже использовали. Пройдёт не больше минуты, как Драко без всяких сомнений выложит им все, что они попросят, и ничего не сможет с этим поделать. Засекай, Малфой, через шестьдесят секунд ты предашь собственного отца, который, хотя и причинил тебе немало боли, уж точно не ожидал и не заслуживал того, чтобы его подставил родной сын, и ты не оправдаешь себя никакой сывороткой и прочей дрянью, которую тебе могут залить в глотку. Ты предатель, Драко, а это даже хуже, чем быть убийцей. Взгляд упал на размытую фигуру, очертания которой смутно напоминали Уокера. «Вы обещали помочь, — голос дрогнул. Было слишком больно. — Я верил Вам!» — Драко неосознанно сорвался на крик. Какая-то совершенно детская, но раздутая до вселенских размеров обида уколола где-то внутри. Ещё пару недель назад Уокер пророчил его семье светлое будущее, а сейчас собственными руками влил ему в глотку веритасерум. Очевидно, Драко больше никогда не будет верить людям. Лукас, вздохнув, опустил голову, так и ничего не ответив. Малфой не успел дать оценку этому жесту. Время вышло. Зелье подействовало. Следующее, что выкинул мозг, как очередную, пусть и многократно пережеванную, пищу для размышления — глаза отца, когда во время суда Визенгамота Уокер прочёл вслух все, что на «официальном допросе» рассказал Драко, а он, как и ожидалось, не выдал ничего хорошего. Сердце пропустило удар. Это был конец. Малфой сидел, поджав губы, все отчетливей понимая, что у него больше нет отца и никогда не будет. Это была измена, осознанная или нет, желанная или нет, но измена, и с этим ничего нельзя было поделать. Ещё никому не удавалось обмануть, выпив сыворотку правды, и при всем желании парень не смог бы этого сделать: в конце концов, ему было всего семнадцать, а подобное было не под силу даже самым великим и могущественным волшебникам. Глядя с трибун на отца, Драко одними губами прошептал: «прости». В глазах Люциуса читалось: «предатель». — Малфой? Малфой! — знакомый голос вытащил парня из бездны воспоминаний, мгновенно сменявших друг друга. — Всё нормально? Драко вздрогнул. Оказалось, он минуты три просто пялился на конверт, который всучила ему что-то невнятно бормочущая Грейнджер, внезапно появившаяся из-за угла и влетевшая в него со всей дури. — Из Министерства. — неверяще произнёс Драко, пытаясь объяснить скорее себе, чем девушке. Воспоминания атаковали вновь. «Предатель» Гермиона непонимающе уставилась на него, силясь осознать, что удивило и напугало её больше: то, что Малфою пишут из Министерства, или его собственная реакция на письмо? Драко все ещё стоял на том же месте, бледнея на её глазах. — Малфой, у тебя все в порядке? Неожиданно взгляд серых глаз поднялся прямо на неё. — Это пиздец.