Змеиное гнездо

В мэноре было холодно. Чертовски холодно. За окном стояла тихая июньская ночь, в то время как в стенах поместья температура, казалось, упала до нуля, а после, споткнувшись об этот порог и вовсе ушла в «минус». Комната, некогда служившая древнему роду аристократов столовой, постепенно заполнялась Пожирателями, пребывавшими в удивительно недурном умонастроении. Чета Лестрейнджей с явным удовольствием беседовала с Ноттами, обсуждая важность предстоящего события и делая прогнозы о ближайшем будущем магической Британии. Остальные приспешники тратили время ожидания тем же способом. Шум от ведения светских бесед и неловкие попытки создать видимость своего участия в них отвлекали Нарциссу от угнетающих душу мыслей, в то время как она сама непроизвольно превратила в крошево кружевную салфетку, которую держала в руках, сжимая длинными пальцами. Этот день настал. То, чего она так боялась, то, от чего надеялась спастись всеми правдами и неправдами, случится меньше чем через час — Драко посвятят в Пожиратели Смерти. Сейчас, стоя у окна в душной столовой, она вымученно улыбалась насильникам и убийцам, прибывшим в её дом, чтобы «нанести визит вежливости в честь предстоящего праздника», и никто из них и не предполагал, что не прошло и суток с той минуты, когда гордая и величественная Нарцисса Малфой на коленях рыдала навзрыд, умоляя мужа сделать хоть что-то, лишь бы их сыну не поставили метку, но Люциус её не слушал, а может и не хотел слушать. Он искренне верил, что после победы в войне и полной узурпации власти Лордом, Малфои будут по правую руку от Тома, наслаждаясь богатством и величием невиданных масштабов, а принятие Чёрной метки ещё одним выходцем из знатного рода, разумеется, только поспособствует такому благополучному развитию событий. Перед старшим Малфоем вырисовывалась выгода посвящения, и он, не подозревая, чем это может обернуться, совершенно не задумывался о том, что окончательно разрушит жизнь и будущее своего единственного сына, в котором он видел исключительно наследника и преемника собственных идеалов, но никак не ребёнка. Услышав учтивый кашель, Нарцисса обернулась. За её спиной стоял Драко, скрывающий за сдержанной полу-улыбкой довольство и предвкушение новых возможностей, которыми чуть ли не с детства манил его отец. Женщина не винила сына: он был ещё слишком молод и лишь недавно отпраздновал свой пятнадцатый день рождения, а потому не осознавал, что змея и череп на предплечье принесут ему не перспективы и славу, а только боль и страдания. Во всем потакая отцу и пытаясь заслужить его уважение, подросток действительно был уверен, что готов к деятельности Пожирателей и его рука не дрогнет над магглорожденным волшебником или ведьмой, когда ему прикажут вынести им приговор. Драко не подозревал, насколько ошибался. — Мам, не переживай, — аристократка слабо улыбнулась в ответ на слова сына. — Увидишь, вы с отцом будете мной гордиться. Прохладная ладонь нежно коснулась щеки юноши, словно пытаясь сказать ему что-то без слов, поддержать, не издав ни единого звука. Взгляд темно-карих глаз уловил свое отражение в таких родных серо-голубых омутах, скрывающих страх за трепетом предвкушения. Посторонние люди видели в них холод айсбергов, грозовые тучи, ветер и сталь, и одна лишь мать могла разглядеть в них чистое небо, утреннюю росу и какую-то детскую надежду на лучшую жизнь. — Мы уже гордимся тобой, Драко. В центре столовой раздался громкий хлопок аппарации. Сгусток тёмной энергии разросся и в длину, и в ширину, заставив всех присутствующих мгновенно умолкнуть. Тёмная тень рассеялась, являя собравшимся Лорда Волан-де-Морта собственной персоной. В поместье стало холоднее. Забыв о былом веселье и нацепив на лица привычные маски равнодушия и безразличия, Пожиратели молча заняли свои места за длинным тёмным столом, не глядя друг другу в глаза. Семья Малфоев расположилась в центре одной из сторон стола. Люциус со смесью самодовольства и презрения оценивающе осмотрел других приспешников, а затем, сникнув за долю секунды, повернулся к Реддлу, меняя маску и демонстрируя свою рабскую покорность. Нарцисса сидела между мужем и сыном, сохраняя идеальную осанку. Ей не хотелось ни высокомерно ухмыляться «гостям», как это делал супруг, тем самым подчёркивая, что именно её, а не их, ребёнка посвящают в Избранные, ни преклоняться перед Волдемортом, съеживаясь под его взглядом, как побитая собака. Потому она сидела, уставившись в собственные руки, сложенные в замок, словно идеальный маникюр интересовал её больше, чем все присутствующие в комнате. Драко последовал примеру матери. Пытаясь сосредоточиться на окклюменции, он с силой сжимал ладони в кулаки, оставляя на бледной коже уродливые красно-фиолетовые ранки. Конечно, подросток продолжал ждать всех тех благ, которыми грезил его отец, но, тем не менее, нервное напряжение давало о себе знать, выдавая себя в дрожи кончиков пальцев. — Друзья! — приспешники тут же повернулись к Лорду, вникая в каждое слово того, кого язык не поворачивался назвать «человеком». — Этой чудесной ночью мы с вами собрались здесь, чтобы стать свидетелями того, как наш малыш Драко примет метку! По залу тёмной столовой прокатилась волна страшного гомерического хохота, отражающегося о каменные стены и эхом разлетавшегося в глубинах сводов коридоров. Звук был настолько громким и неожиданным, что на долю мгновения Малфой-старший задумался, не побьется ли в стеклянных сервантах, украшенных старинными витражами, дорогой фамильный хрусталь, передававшийся в благородной семье из поколения в поколение на протяжении многих столетий. Несколько секунд в зале царила полная тишина, после чего волшебники неискренне засмеялись, подражая своему Повелителю. Этот звук был таким неестественным и неприятным, что резал слух всем присутствующим, отчего те хохотали ещё громче и безумнее. Чем дольше Пожиратели сгибались в пополам в притворных звуковых потугах — именно таким термином Драко охарактеризовал их «смех», — тем отчетливее создавалось впечатление, что подобный припадок эйфории был самой настоящей истерикой, а широко раскрытые рты, полные почерневших прогнивших зубов, и блестящие глаза с полопавшимися сосудами — истинным обличием животного страха и жрущего изнутри отчаяния. Тем не менее, несмотря на явную фальшь, Волдеморт, казалось, был вполне удовлетворён реакцией своих сторонников. — Сын сочтёт это за честь, мой Лорд, — с приторно-довольной улыбкой отозвался Люциус. Взгляд внимательных бесцветных глаз переместился на сидящую рядом с говорившим соратником, женщину. — Ты разделяешь мнение мужа, Нарцисса? Миссис Малфой подняла голову и гордо повернулась к Волан-де-Морту, чем заставила всех Пожирателей удивиться её смелости, которую они предпочли охарактеризовать как «безрассудство». — Разумеется. Холодно и бесстрастно. Никаких «мой Лорд» и «Повелитель». Никаких придыханий. Никакого страха. Опустив одну руку со стола, Драко, сквозь ткань брюк, сжал лежащую в кармане палочку, перебирая в уме все отражающие заклятья. Он искренне уважал многие черты, которыми была наделена его мать кровью Блэков, но сейчас эти самые «свойства» одной из веток их чистокровного генеалогического древа представляли для неё угрозу, а потому он должен быть готов к защите. Реддл гадко ухмыльнулся, склонив голову набок, и смерил Нарциссу оценивающим взглядом, словно рассматривая её кандидатуру на роль очередной игрушки в качестве развлечения для него самого и его ближайших соратников, но промолчал. Младший Малфой всматривался в сморщенное, нездоровое лицо какого-то тошнотворного, зеленоватого оттенка, но оно было по-прежнему нечитаемо. Понять, о чем думает маг, не представлялось возможным, однако слизеринец готов был поклясться, что тот не замышляет ничего хотя бы отдалённо хорошего. Подросток до последнего надеялся на правоту отца и на то, что деятельность их обоих в рядах Пожирателей Смерти послужит во благо семье, но былая уверенность медленно, но верно таяла, глядя на то, как в глазах будущего лидера разгорается огонь желания применить Круциатус к его матери. Нужно было вмешаться. — Мой Лорд… — несколько десятков глаз в ту же секунду приковались к платиновой макушке, и среди них были самые любимые — тёплые, карие, полные беспокойства за ребёнка, и самые авторитетные — серые, ледяные, волнующиеся исключительно о том, не навлечет ли тот самый ребёнок бед на репутацию всего рода. — Да? — холодный шипящий голос скользкой змеей прополз по венам подростка, замораживая в них кровь и покрывая сосуды слизью с чешуи. Случайная ассоциация с Нагайной вызвала приступ подступающей тошноты. — Я бы хотел приступить к посвящению, — внутри что-то дрогнуло, а до слуха донесся тихий вздох, так старательно подавляемый матерью. Конечно, она понимала, что за подобной инициативой стоит не желание скорее принять метку, а попытка защитить её, сменив тему разговора. Драко напряжённо сглотнул. Он все сделал правильно. — Какой хороший мальчик, да, Нарцисса? — хищно скривившись, Лорд повернулся к женщине. Разумеется, от опытного легилимента не укрылись переживания волшебницы, беспокоившейся о дальнейшей судьбе сына, хотя и не подающей никаких признаков волнения. — Мамочка гордится? Оскал, именуемый улыбкой, исказил и без того омерзительное лицо, пока Том задумчиво крутил палочку в серых, будто мёртвых, пальцах. — Мой Повелитель, давайте же скорее начнём церемонию? — голос Беллатрисы, раздавшийся на другом конце стола, нарушил звенящую тишину, образовавшуюся в тёмных каменных стенах мэнора, украшенных многочисленными портретами предков. Волдеморт, взглянув на Лестрейндж, выдохнул. Драко не раз замечал, что его тётя имеет такую потрясающую способность — успокаивать Лорда, отвлекая его внимание на какие-то неважные мелочи. Более того, она была единственной дамой среди Пожирателей Смерти (Слава Мерлину, что матери удалось избежать этой участи!), что тоже, несомненно, наталкивало на определённые размышления, учитывая, что Тёмный маг предпочитал все стратегически-значимые решения обсуждать с соратниками-мужчинами, а женщин использовать как средство для отдыха и поощрения особо отличившихся бойцов. Однако, Белла в унизительной роли этого «средства» никогда не была, и, более того, пользовалась уважением как среди приспешников, так и у самого Реддла. Младший Малфой, хотя и задумывался об этом, никогда не задавал вопросов по данному поводу, а просто был благодарен тёте, не забывая о том, что её несравненный талант так часто выручал всех Малфоев из неудобных ситуаций. Таких, как, например, сейчас. Бледная лысая голова медленно кивнула, а её хозяин обвел взглядом всех присутствующих, и — слизеринец был готов поспорить! — бегло порылся в их мозгах. В этот момент Драко ощутил какое-то особо удовольствие от того, что Снейп ещё год назад начал обучать крестника окклюменции и — видит Салазар! — подросток абсолютно точно достиг впечатляющих успехов в этом тонком искусстве. Случайная мысль о том, что Поттер, скорее всего, не так талантлив в этом деле, чуть не заставила парня ухмыльнуться вслух. Тёмная фигура поднялась со своего места и спокойно прошла до центра столовой мэнора, остановившись. За ней последовали и все остальные, встав по обе стороны от своего предводителя. Последними покинули стол Малфои: Люциус подал жене руку, так как Нарцисса, с трудом подавлявшая мандраж, очевидно, не могла самостоятельно стоять на ногах, не говоря уже о том, чтобы передвигаться. После за супругами поднялся и сын, нарочито громко отодвигая стул. Игнорируя пристальный взгляд многочисленных пар глаз, Драко спокойно прошествовал к Лорду. Подросток все ещё лелеял мысль о том, что его действия помогают будущему семьи и ведут к небывалому величию, а потому старался не колебаться, полностью доверяя решению отца. Когда слизеринец стоял в метре от Волан-де-Морта, смотря ему прямо в глаза, Нарцисса ещё сильнее сжала ладонь мужа и получила ту же поддержку в ответ. — Драко — не злодей, — прошептала она на ухо мужу. — Он всего лишь мальчик. Люциус опустил взгляд, подавляя тяжёлый вздох. Когда-нибудь сын простит его. Простит ведь? Не обращая ни малейшего внимания на подступающий холод и непонятной природы дрожь, подросток закатал до локтя левый рукав дорогой чёрной рубашки и протянул руку Лорду, ощущая, как лёгкий трепет перерастает в панику. Что он почувствует? Увеличение магических способностей? Силу? Легкое покалывание? Или, может быть, боль? Вопросы обрушивались на светлую голову огромной лавиной. Говоря об ощущениях, отец был немногословен, но сообщил, что получение метки похоже на щекотку и ничего страшного в этом нет. Стоя прямо перед Томом, слизеринцу оставалось лишь надеяться, что отец не соврал. Ледяная и неприятная на ощупь, словно уже обмякшая, ладонь мёртвой хваткой вцепилась в левое предплечье Драко и подняла руку парня вверх. Длинные неаккуратные ногти, испачканные в грязь и какую-то слизь, впились в кожу. — Сегодня на наших глазах будет посвящён в Пожиратели Смерти Драко Люциус Малфой, став избранным среди прочих равных, — вторая ладонь Лорда, держащая палочку, взметнулась в воздух. — Скажи мне, Драко, готов ли ты следовать идеям сохранения чистоты крови? — Да. — Готов ли ты с честью носить дарованную тебе метку и использовать её для достижений целей Пожирателей? — Да. — Клянешься ли ты в безоговорочной верности мне и признаешь ли меня своим единственным Хозяином и истинным Повелителем? Голубые глаза с вопросом метнулись в угол комнаты, встречаясь с карими. О том, что Малфою придётся приносить клятвы, тем более, такого характера, его никто не предупреждал. Более того, согласие навечно связало бы волю парня с желаниями змееголового безумца, который мог приказать что угодно, и слизеринцу пришлось бы либо выполнять задания, либо поплатиться за неповиновение жизнью. Женщина слабо покачала головой, а после сделала неопределённый жест кистью. И Драко понял. Нарцисса громко покашляла, и, пока все, включая Волдеморта, повернулись на звук, слизеринец незаметно спрятал ладонь правой руки в карман, скрещивая внутри тёмной ткани бледные пальцы. — Клянусь. Внимание присутствующих снова вернулось к процессу посвящения, и никто не понял, какой обман только произошёл прямо у них на глазах. За пару часов до появления в замке Пожирателей, миссис Малфой беззвучно что-то прошептала на правую руку сына, ничего не объяснив и лишь сказав, что скоро тот все поймёт. Лишь сейчас Драко догадался, что Нарцисса решила применить заклятие «Руки Лжеца», более известное как «manum tuam mendacium» в свитках по тёмной магии на латыни, лишающее силы любую клятву, принесенную в течение суток после наложения. Об этом заклинании ходило множество легенд и большинство волшебников считало его вымыслом. Мерлин, кто бы мог подумать, что мать действительно найдёт его? — Готов ли ты пытать и убивать любого, кого я покажу тебе? Сильнее скрестив пальцы внутри кармана, парень уверенно ответил: — Да. Тёмный Лорд опустил руку Малфоя вниз, развернув внутренней стороной бледного предплечья наружу. Драко замер в ожидании. Три. Два. Один. — Мортмордре! Тёмная густая дымка вырвалась из кончика палочки Реддла, окутывая и обволакивая предплечье так, что вскоре светлая кожа перестала быть видна. Затем край субстанции стал тонким, подобным маггловской игле, и с силой вонзился в кожу, словно пронзая руку насквозь. Малфой зажмурил глаза и прикусил язык, силясь не показывать волшебникам, стоящим вокруг, своей слабости и пытаясь не выругаться нецензурно на весь зал. Нужно было терпеть. Мерлин, его, в конце концов, пытали Непростительным с семи лет, неужели он не справится с какой-то меткой?! Тёмная полоса залегла среди паутины вен и капилляров, разбухая и приобретая очертания черепа и змеи, медленно двигаясь, как что-то телесное, под кожей, словно разрывая её и обдавая жаром все его существо. Драко до крови прикусил губу, стараясь не закричать от боли и ужаса. За все пятнадцать лет жизни ему ещё не приходилось наблюдать, как нечто скользкое и склизкое методично ползёт внутри его тела, становясь все шире и толще. Отец солгал: ощущения были диаметрально противоположными обычной щекотке. Это было больно. Очень, блядь, больно. И почему-то Малфой был уверен, что это далеко не единственный обман отца. Между тем, размытый силуэт черепа стал чётким, а змея, выползавшая из его рта с раскрытой пастью, обернулась под кожей «восьмёркой» и, наконец, остановилась, перестав причинять жгучую боль, парализовавшую сначала всю левую половину тела, а затем и его всего целиком. В столовой в очередной раз стало тихо и холодно. Внезапно послышался стук старинных часов, оповестивших всех о том, что наступила полночь. Хотелось с облегчением выдохнуть, полагая, что эти кошмарные сутки все-таки подошли к концу, но Драко не спешил радоваться: закончен день, но ночь продолжается. Не мигая и игнорируя дрожащие кончики пальцев, подросток со слегка приоткрытыми губами пораженно смотрел на символ на собственном предплечье. Почему-то ожидаемых восторгов и эйфории не последовало, а былая уверенность сменилась горечью только что совершенной ошибки. Взгляд нашёл стоящих в углу родителей: мать, беззвучно всхлипывая, вытирала длинным рукавом мантии крупные градины слез, а отец, слегка приобняв её за плечи, опустил голову в пол, словно стыдясь своего поступка, боясь натолкнуться на осуждение в серых, таких же, как у него самого, глазах. В какой-то момент Драко показалось, что его окатили ведром ледяной воды, наконец разбудили, вырвав из цепких лап сладкого марева дремоты. Ужас в глазах родителей, толпа безумных Пожирателей, мерзкая Нагайна, бесшумно ползающая по столу, за которым он так любил завтракать в детстве, Волдеморт, Черная метка на его собственном предплечье — все это будто предстало перед слизеринцем впервые и он совершенно не знал, что со всем этим делать. Розовые очки, защищавшие от внешнего мира столько лет, разбились о жестокую реальность. Реальность, в которой Драко — один из них. Реальность, в которой Драко — Пожиратель Смерти. — Отпразднуем же, господа! — голос Волан-де-Морта эхом раздался по залу, отчего Малфой-младший вздрогнул. — Великодушный Тёмный Лорд принёс с собой подарок! Приспешники засуетились, нервно озираясь вокруг. Множество лиц оглядывалось по сторонам, пытаясь понять будущие действия Реддла. Оставался спокойным лишь Люциус. Он знал. Был осведомлён обо всем с самого начала, ещё до того, волшебники в масках прибыли в мэнор. Ему было известно, что боль от принятия метки причиняет нечеловеческие мучения, что посвящение сына не принесёт семье ничего хорошего, что Волдеморт планирует на эту ночь что-то ещё. Отец знал и ничего не сказал. Он обманул его. Что-то внутри Драко дало трещину. Уродливая рука изобразила палочкой руну, после чего заклятием левитировала что-то в комнату. Прищурившись, Малфой разглядел в полутьме несколько тел, по мере приближения принимавших формы мужчины, женщины и трех их детей. Тело охватила волна ужаса. Магглы. «Мерлин, только не это!» Люди проплыли по воздуху до середины столовой и с грохотом упали на холодный пол. К всеобщему удивлению, они были в сознании, что делало их ситуацию только хуже. Должно быть, Лорд собирался получить какое-то особое извращенное удовольствие, глядя на то, как пленникам придётся наблюдать за тем, как по одному убивают их близких. Такое зрелище было худшей пыткой и именно её предпочёл Волдеморт. «Ублюдок», — беззвучно сорвалось с губ Драко. — Перед вами, мои дорогие друзья, — елейный голос Реддла вызывал лишь отвращение, — ничтожные твари, грязь, прилипшая к подошвам наших туфель. Все магглы, в частности, эти, — скрюченный серый палец указал на сидевших на полу людей, в чьих глазах читался животный ужас, — не более, чем мелкая вошь, разъедающая великий магический мир и стоящая на пути Пожирателей, становясь проблемой… Громко всхлипнув, женщина сильнее прижала к себе детей, с мольбой оглядывая присутствующих в поисках поддержки. Заплаканные глаза остановились на Нарциссе. Из дрожащих губ вырвалось немое: «пожалуйста!», заставившее почувствовать укол где-то внутри. Чистокровная волшебница могла понять боль пленницы, ведь она сама была матерью, но оказать какую-то помощь было не в её силах. Подобное поведение подставило бы под удар не только её саму, но и всю её семью, а это было недопустимо. Женщина сложила ладони в умоляющем жесте. По гладкой коже Нарциссы скатилась крупная слеза. Миссис Малфой покачала головой. — Все магглы, а в особенности их грязнокровые выродки, с каждым днем становятся все большей преградой, — голос стал на несколько тонов тише. Все маги вздрогнули, — а от преград, как известно, положено избавляться. Мир, казалось, на какой-то момент замер. Драко не слышал ни плача детей, ни всхлипов женщины, ни глухих стонов мужчины, ни даже гребаных настенных часов, биение которых стало в этот миг как никогда лишним, мешающим. Он видел лишь огненно-красный луч света, вырвавшийся из палочки Волан-де-Морта, когда тот с ревом произнёс заклинание, и неподдельный ужас в глазах пленников. Казалось, все те правила и устои, железобетонной плитой выстроенные в мозгу Малфоя, стали тонкими, точно хрустальными, треснувшими и развалившимися на миллионы осколков в один короткий миг. Всю сознательную жизнь ему внушали, что магглы и рождённые ими грязнокровки — высшее зло, поганое отребье, отравляющее магический мир. Они — не маги, в их жилах не течёт сила, а потому их просто нельзя назвать людьми. Их нужно только истреблять. При этом, желательно, не пачкая руки. Однако теперь, глядя, как семья, — такая же, как у самого слизеринца! — плотнее прижимается друг другу, обнимая, пытаясь защитить близких ценой собственной жизни, заживо сгорает в Адском племени, в голове волшебника что-то «щёлкнуло». Мерлин, эти пленники, пусть они и магглы, тоже люди! Они не понимают, кто захватил их, не знают, в чем провинились. Эта семья никогда не слышала о том, что у их родной Британии есть и другая сторона — магическая, в которой происходят непостижимые их уму вещи. Захлестнувшее понимание вывело из оцепенения, возвращая в мир звуков и запаха горящей кожи. Подавляя желание сдохнуть прямо здесь, лишь бы не слышать нечеловеческий воплей и стонов, Драко натолкнулся взглядом на ещё «свежую» метку, поражаясь своей же глупости. Как он мог думать, что эта чёртова печать поможет ему? Как в голову вообще могла прийти мысль, что быть Пожирателем — хорошо, а Волдеморт — величайший маг, на которого стоит равняться? Как, объясните, как?! Осознание того, что все, во что он верил, все, на что рассчитывал, рухнуло, накрыло голову волной полного разочарования и какой-то холодной, всепоглощающей боли, сжирающей изнутри, скользкой змеей ползущей где-то под кожей. Гнусная жалость к самому себе, обрамленная в ощущение собственной никчёмности, вылизывала загривок, рассыпаясь вереницей мурашек вдоль позвоночника. Было страшно. Было противно. Было омерзительно. Мысль, что эти люди — люди, мать вашу! — ещё совсем недавно строили планы на дальнейшую жизнь, а теперь превращались в кучку пепла, которую отец уничтожит простым «Эскуро», когда Пожиратели покинут поместье, пульсировала в висках, раздирая голову на куски. Магглы просто хотели жить. Работать, воспитывать своих маленьких детей. Они, черт возьми, заслуживали этого! Но что теперь? Они сгорели заживо на полу холодного дома. Его, блядь, дома! Мальчик, которому не было и двух лет, превратился в кучку праха, забивавшегося меж каменных плит. Он, должно быть, только недавно научился ходить и теперь пытался разговаривать. Наверное, его родители радостно хлопали, когда у него получалось произнести заветные «мама» и «папа». Его сестра, которой было не больше пяти, ещё несколько минут назад кричала навзрыд, когда огонь опалял её лицо, а теперь от неё осталось лишь несколько почерневших костей. Она ещё не пошла в маггловскую школу, а потому могла довольствоваться свободным временем, с удовольствием играя и искренне веселясь. Старший брат. Тот самый, кто шептал какие-то глупости младшим, помогая родителям успокоить детей. Его череп лежит рядом с двумя другими, чуть большими по размеру. Мальчик пытался закрыть от огня отца и мать. Безуспешно. Наверное, он уже начал учиться и, скорее всего, делал это хорошо, стремясь подавать хороший пример сестре и брату, быть гордостью родителей. Возможно, он был талантлив или, например, любил рисовать. Драко пораженно уставился на их останки, в гробовой тишине пытаясь осмыслить увиденное. Его не интересовали ни Лорд, каким-то образом отозвавший Адское пламя, до той минуты считавшееся неконтролируемым, ни Пожиратели, так и стоявшие полукругом от Реддла, ни родители, наверняка ожидавшие от сына большего хладнокровия, а не дрожи во всем теле. Большие серо-голубые глаза, не мигая, зафиксировали взгляд на сером, ещё теплом прахе, не давая воспаленному мозгу отвлечься на что-то ещё. Если этим утром Малфой обнаружит седую прядь в копне платиновых волос, он не удивится. Вряд ли его вообще когда-нибудь что-то сможет шокировать. Через пару недель Драко получит приказ убить Дамблдора, потом начнёт тренироваться в тёмных искусствах, спустя несколько месяцев вернётся в Хогвартс, где у него окончательно поедет крыша из-за гребаного Исчезательного шкафа, на седьмом курсе он столкнётся с Люси, далее, в конце этого проклятого учебного года прямо на глазах Лорда бросит Поттеру палочку, чем заслужит прощение на суде Визенгамота для себя и матери тем же летом, а потом по настоянию Министерства Магии вернётся в школу на восьмой курс. Правда тогда, стоя на пепелище в столовой мэнора, слизеринец всего этого не знал, как и не знал того, переживёт ли грядущую войну или хотя бы следующие сутки. В тот день не просто пошатнулись, а окончательно и бесповоротно рухнули все его принципы и убеждения, все то, что он «впитывал» всю свою жизнь. Именно тогда, впервые увидев в собственном доме смерть, Драко поклялся себе, что сделает все, лишь бы не возвращаться в поместье. В Адском пламени сгорели не только пятеро магглов, но и его детство, где был старый-добрый мэнор, который он никогда больше не назовёт своим домом. Конечно, Малфой пробудет в особняке до конца лета, останется там и потом, в промежутке между шестым и седьмым курсами, да и перед восьмым тоже, но это стало уже не в счёт. Теперь громадное здание являлось лишь временным пристанищем, коробкой из каменных стен, а не обителью великой фамилии. Да и этой фамилии, в сущности, уже и не было. Остался он, Драко, остались и Люциус с Нарциссой, не исчезло из документов и это чёртово «Малфой», но пропал весь смысл, веками вкладываемый в заветные шесть букв. Испарились величие, гордость и честь, некогда синонимичные их фамилии, оставив после себя лишь страхи, боль и смерть. Много смертей. Все это мгновенно пронеслось перед глазами Драко, стоило ему аппарировать из Астрономической башни Хогвартса к высоким, таким знакомым узорчатым воротам, не растерявшим со временем своего великолепия и по-прежнему остававшимися произведением искусства из лучшей стали и чистого серебра. На прохладных губах до сих пор ощущалось тепло прикосновения к коже лба Грейнджер, когда перед глазами возникло королевских размеров поместье, где уже несколько месяцев не было никого, кроме Нарциссы и домовых эльфов, помогавших ей следить за хозяйством. Малфой помнил о данном самому себе обещании не возвращаться, но иного пути у него не было. Аппарировать в Азкабан прямиком из школы стал бы только идиот, а слизеринский принц никогда таковым не был. Ему не составило труда прийти к разумному выводу, что о подобном перемещении сразу станет известно и Макгонагалл, и Кингсли, что не имело абсолютно никакой выгоды, зато несло великое множество проблем, а потому ему была нужна промежуточная инстанция. Сделав несколько шагов к воротам и оглядевшись вокруг, Драко достал палочку и дотронулся ей до высоких ворот, произнося известное лишь Малфоям заклинание, специально разработанное его отцом. Узорчатые ставни с лёгким скрипом отворились, признав в пришедшем одного из хозяев поместья, и парень без проблем пошёл по аккуратной дорожке, сделанной из кладки белых камней, в процессе отмечая, что мать перестала приказывать сажать цветы и следить за состоянием газона. Пожухлые листья с лёгким шорохом опадали на желтеющую траву, неустанно напоминая о поздней осени, хотя она, казалось, никогда не покидала территории мэнора. Растительность медленно, но неумолимо чахла, словно подчёркивая, что в стенах поместья царит далеко не праздная атмосфера, что сразу не понравилось Драко. Он прекрасно помнил, что Нарцисса всегда использовала множество чар, чтобы сохранить красоту природы вокруг дома как можно дольше, но сейчас складывалось впечатление, что садом никто не занимается. Молодой человек почувствовал беспокойство за мать. Они не общались с того дня, когда он прибыл в Хогвартс, то есть с сентября по ноябрь. Это лето было тяжёлым для всей семьи. Судебные тяжбы, допросы в аврорате и Министерстве, постоянные вылазки в Визенгамот, сопровождаемые кучей журналистов и колдографов, а после — статьи длиной в несколько страниц с громкими заголовками в «Ежедневном Пророке» — все это изрядно вымотало всех, а особенно мать, переживавшую даже не за саму себя, а за Драко, которому, как она говорила, «выпало слишком много для его семнадцати лет». К концу августа Нарцисса сильно похудела и была как никогда бледна, а потому, не получая от неё писем, слизеринец решил в свою очередь не беспокоить ее, чтобы дать время отдохнуть и прийти в более-менее нормальное состояние. Неужели он ошибался, решив, что женщине необходимо абстрагироваться от всей этой суеты? Задаваясь этим вопросом, Драко преодолел расстояние от ворот до здания поместья, остановившись у дверей и не решаясь постучать. Волшебнику очень хотелось увидеть мать, но занести руку над дорогой поверхностью из темного дерева, казалось, не было сил. Проклиная себя за собственные слабость и трусость, молодой человек вздохнул, и, наконец, тихо постучал, всерьёз полагая, что никто этого не услышит. Около минуты двери никто не открывал, и когда Малфой подумал, что мать, вероятно, спит, ведь время было далеко за полночь, а ему и вовсе не стоило приходить, изнутри дома донесся тихий, еле-слышимый голос. — Кто пожаловал в благородный дом семьи Малфоев? Судя по тону, эльф, задавший вопрос, был серьёзно взволнован. Причиной тому, разумеется, послужил даже не кроткий нрав домовика, а, во-первых, довольно поздний час, не предназначенный для приёма гостей, и, во-вторых, тот факт, что посетитель постучал в дверь, а не позвонил в колокол у ворот, за которые самостоятельно могли зайти только хозяева. Тем не менее, мысли самого «гостя» занимали размышления не о эмоциональном состоянии прислуги, а том, что эльфы до сих пор считали поместье «благородным домом». Слизеринец нашёл это весьма забавным, учитывая, что в последнее время к его фамилии применялось множество эпитетов, и они, увы, не были такими безобидными. — Это я, Драко. Эльф, кажется, поперхнулся, после чего до слуха Малфоя донеслись торопливые шаги. Не прошло и минуты, как послышался стук каблуков. Звук отозвался теплотой, разливаясь где-то в груди парня. Он отметил, что это чувство сохранилось у него с детства: ещё в совсем юные годы Малфой уяснил, что если к нему направляется мама, то скоро все будет хорошо, а он сам окажется в безопасности, защищённый кольцом тёплых заботливых рук. Дверь рывком распахнулась и на пороге появилась Нарцисса, удивленно глядевшая на сына. Шёлковый халат был туго запахнут, но завязан на узел, а не на бант, что говорило о том, что волшебница только что поднялась из постели. Несколько раз моргнув, аристократка протерла ладонью глаза, словно пытаясь убедиться, что стоящий перед ней юноша — не вымысел или сон. Внимательно осматривая мать, Драко заметил, что она выглядит в разы лучше, чем в день его уезда в Школу Чародейства и Волшебства: худоба уже не была такой болезненной, бледная кожа стала гораздо естественнее, а глаза перестали быть пугающе впалыми. Мысль о том, что ей действительно лучше, заставила парня слегка улыбнуться. — Здравствуй, мама. Ахнув, Нарцисса мгновенно кинулась обнимать сына, так сильно прижимая его к себе, словно боясь, что он растает, растворится в воздухе. К глазам подступали слезы, но женщина упрямо гнала их прочь: «её мальчик» не любил видеть, как мать плачет, а она не хотела расстраивать его, особенно сейчас, когда он появился так внезапно и, наверное, так же скоро уйдёт. Драко прятал лицо где-то в ключицах Нарциссы, пока она нежно гладила его по голове. Мерлин, он и не подозревал, как скучал! Мягко отпуская юношу, женщина улыбнулась. — С возвращением домой, Драко.