***
— В саду ничего нет. — Я говорила тебе. — Мне нужно было проверить. После того, как Драко отправил Грейнджер свитки и впервые в жизни поймал себя на мысли, что надеется на её мозги — а именно они должны были помочь гриффиндорке понять, как пользоваться присланными пергаментами, — он продолжил лично проверять поместье. Конечно, как говорил отец, Министерство Магии никогда не отличалось выдающимся интеллектуальными способностями, но вряд ли его работники «перерыли» бы половину чистокровных имений просто так. У них явно была причина и, очевидно, серьёзная. Малфоя мало интересовали чужие семьи, поэтому он сосредоточился на своей: нужно было полностью исследовать мэнор, пока есть такая возможность, чтобы в случае чего у матери не было неприятностей. Именно так молодой человек и поступил, заранее многократно извинившись перед Нарциссой, прежде чем навести смуту в саду, где до этого полный разгром устроили авроры. Как и предполагала аристократка, на прилежащей к особняку территории ничего не обнаружилось. — Драко, — делая закладку в книжке на французском языке, вероятно, романе, обратилась к юноше миссис Малфой. — когда ты планируешь навестить отца? Слизеринец, сидя за столом, согнул руки в локтях и сцепил пальцы перед своим лицом, выбирая нужный ответ. Сказать, что не знает? Мать попытается выяснить, сколько времени предусматривает его разрешение. То самое разрешение, которого нет. Ответить, что в ближайшее время? Нарцисса захочет его поддержать, взять на себя часть тревог, и в конце концов успокаивающее зелье в чай придётся добавлять ей самой. Признаться, что на самом деле его не очень-то и радует перспектива визита к отцу? Нет, этот вариант тоже обречён на провал. По какой-то причине волшебница считала, что сын должен поговорить с Люциусом, так что подобное развитие событий привело бы к спору, а Драко не хотел грубить матери. Нет, не просто не хотел, он запрещал это и себе, и другим. Никто не смеет повышать на Нарциссу голос. Нельзя, табу. Именно поэтому идея отпадала сама собой. Тем не менее, нужно было что-то ответить. — Полагаю, что в ближайшее время. — начал аристократ и, увидев, что у женщины возникают вопросы, продолжил. — Конкретнее сказать не могу. Отличный ответ. Не обязывающий ни к чему. «Ближайшее время» — понятие растяжимое, не так ли? — Ходят слухи, что на следующей неделе в Министерстве начнутся новые проверки. — Малфой отложила книгу на столик и, поправив платье, перевела взгляд на юношу. — Есть вероятность, что они коснутся и Азкабана, в том числе и его системы безопасности. Парень чуть не подавился чаем, с трудом удерживая на лице маску тотального спокойствия. Во-первых, слухи. Серьёзно? Драко знал, что мать не доверяет ненадежным источникам информации, но также он помнил, что если она не конкретизирует свою мысль, значит, не считает нужным много говорить об этом. Ясно было одно: Нарцисса не зря носила свою фамилию, и, очевидно, нашла себе парочку доверенных лиц в органах магического правопорядка. Во-вторых, новые проверки в Азкабане. Как его, Драко, это касается? Не он же, слава Салазару, отбывает там срок. Может, мать подразумевала, что нынче в Британии все не так гладко? Если она имела в виду именно это, то да, его — бывшего Пожирателя — это затрагивает в первую очередь. И, наконец, в-третьих, почему Нарцисса считает, что сыну будет невыгодно усиление безопасности в тюрьме. Она знает, что у него нет разрешения? Исключено. — В таком случае, я, пожалуй, займусь этим вопросом на выходных. Одним глотком допив оставшийся в фарфоровой чашке чай, Малфой направился к выходу.***
Гермиона не пила Феликс Фелицис, но всерьёз считала себя невероятно удачливой девушкой. Всю неделю, пока Драко не было в школе, восьмой курс по какой-то причине освобождали от уроков Зельеварения, и волшебница не могла объяснить это ничем, кроме как везением. Ей уже неоднократно пришлось наступить на горло собственной совести и всем своим моральным принципам, придумывая для учителей самые невообразимые причины отсутствия парня на лекциях, но даже этот сомнительный «опыт» не помог бы ей соврать профессору Снейпу, глядя прямо в глаза. Волшебник обладал поразительной способностью распознавать ложь ещё до того, как она была произнесена, поэтому глупо было бы надеяться, что Северус поверит, что его дорогой крестник пропустил Зелья потому, что ему внезапно стало плохо. Тем не менее, милость Годрика покинула Гермиону. Полная стресса неделя уже практически подошла к концу, заставляя девушку облегчённо вздохнуть, когда именно в пятницу зельевар решил появиться так же неожиданно, как и исчез. Едва Грейнджер успела прийти в себя после утренней истерики, выпив пару капель маггловской валерьянки, дабы не выдать раньше времени неприятных новостей, которые и ей самой-то знать не следовало, как весь Гриффиндор начал галдеть, что Снейп вернулся и Зельеварению быть. Красно-золотые паниковали, переживая, что весь материал, запланированный на неделю, спросят за один урок, в то время как мысли в кудрявой каштановой голове занимали совсем другие вещи. Например, свитки. Как, когда и где использовать зачарованные пергаменты? Распознает ли школьная система безопасности тёмную магию? Каким может быть наказание? Например, Малфой. Почему он не связался с ней первым? Где он нашёл настолько древние заклинания? Готов ли так рисковать? Например, то, что она скажет Снейпу. Учебный день плавно приближался к своему логическому завершению и вместе с тем — к уроку в подземельях, а идеальный ответ так и не был найден. Радовало лишь то, что Гарри и Рон все-таки смирились, что с какого-то момента ответственность за посещаемость бывшего врага несёт их подруга, а потому перестали подозревать её в тайной и, несомненно, ужасной связи с Малфоем и задавать вопросы, благодаря чему «золотое трио» шло по коридору вместе и в полном составе. Парни болтали обо всем на свете, начиная с квиддича и заканчивая предстоящим уроком, пока Гемиона вновь чувствовала, как ей прожигают дыру в затылке. — Грейнджер! В любом случае, спасибо, что не «грязнокровка». Уже хорошо. Хотя, тот факт, Забини запомнил её фамилию, все ещё не был достаточным основанием, чтобы останавливаться. Крепче ухватившись за локоть Рона, гриффиндорка инстинктивно ускорила шаг. Разумеется, она помнила слова Блейза о том, что их разговор не окончен, да и презрительные взгляды Пенси ни на секунду не давали забыть, что рано или поздно их ждёт не самая приятная беседа. Однако, волшебница решила справиться с проблемой совершенно не характерным для неё способом — игнорировать её. Именно это она и делала, избегая слизеринцев в коридорах и стараясь быть ближе к друзьям, или, когда те обижены, к Джинни. Да, это глупо и совершенно не по-гриффиндорски, но иного пути не было: хочешь сохранить секрет — а ты должна это сделать, помни, «львы» верны своим словам, — так умей находить самые разные выходы из положения. Сейчас же этот самый «выход» Гермиона видела в том, чтобы побуждать друзей идти в кабинет чуть быстрее. — Грейнджер, ты оглохла? Паркинсон. Мерлин, и как только Малфой её терпит?! Это же кошмар, а не девушка! Впрочем, это не её, Гермионы, дело. — Ты что-то хотела? — цокот каблуков, становившийся все громче, побудил гриффиндорку остановиться, пока её не заставили сделать это насильно. — Паркинсон, сразу говорю, мы торопимся на урок, так что говори быстрее. — Не поверишь: мы тоже. Если ты не заметила, весь восьмой курс наши факультеты занимаются вместе, — слизеринка усмехнулась, изогнув уголки губ, накрашенных тёмной помадой, но было видно, что подобное «сотрудничество» её никак не радует. — Надо поговорить, Грейнджер. Наедине. — Гермиона никуда не пойдёт, — вмешался Рон. — Если хочешь что-то сказать, то говори при нас. Да, Гарри? Поттер согласно кивнул. — Думаю, для Пэнс не составит труда озвучить свою мысль, но, боюсь, ваша любимая всезнайка не захочет делиться секретами, — неспешно подошедший Забини снова пытался мысленно просверлить дыру в переносице гриффиндорки. — Может, все же продолжим нашу беседу без лишних лиц, а, Грейнджер? Гермиона молчала, кусая губу. Говорить при друзьях было недопустимо, об этом не могло идти и речи. Попросить их уйти? Парни только перестали винить её Мерлин знает в чём и мучать вопросами, и если девушка скажет им оставить её наедине со «змеями», ей больше не дадут уйти от допроса с пристрастием без ответов. Годрик, и за что ей это! Неожиданно над копной вьющихся волос словно загорелась «лампочка», а голову волшебницы озарила блестящая идея, рождённая не чем иным, как задетым самолюбием. «В конце концов, сколько можно идти у Малфоя и его друзей на поводу?! — в карих глазах загорелся огонь праведного гнева. — Я — гриффиндорка, меня не интересуют все эти интриги. Хватит прикрывать чистокровную малфоевскую задницу! Хватит потакать его противной свите! Дружба дороже!» — О чем бы вы ни хотели поговорить, меня это не интересует, — Гермиона гордо вскинула подборок. — Мальчики, идём! Развернувшись на пятках, волшебница направилась к кабинету.***
Утренний разговор с матерью дал Драко много новой пищи для размышлений. Прежде всего, стоило признать, что Нарцисса была права: парень действительно напрасно тратит время, пытаясь найти что-то в стенах родного поместья, в то время как ему уже давно следовало бы трансгрессировать в Азкабан к отцу, а затем, успокоив себя и мать, вернуться в Хогвартс, где уже наверняка заметили его отсутствие. Кроме того, если то самое невероятно опасное что-то до сих пор не найдено, то мэнор могут снова обыскать, а если к этому моменту аристократ не покинет имение, у него могут быть очень большие проблемы. С этими мыслями он смотрел в окно, вглядываясь в толщу серых туч, скрывающий солнце, пытаясь предугадать, чего хочет отец. Действительно, что ему нужно? В последний раз Драко видел Люциуса на суде Визенгамота, когда Малфоя-старшего официально нарекли «преступником», а младшего — «предателем». В тот день слизеринец был уверен, что отец больше никогда и ни при каких обстоятельствах не захочет с ним иметь что-то общее, а уж тем более, говорить. Именно поэтому желание Люциуса встретиться с сыном сразу показалось последнему странным. Отец не умеет прощать промахи и забывать ошибки, особенно, если они были допущены Драко, что наталкивало на мысль, что подобное воссоединение семьи стало необходимо лишь потому, что волшебник что-то замышляет. Видит Мерлин, меньше всего на свете Малфою хотелось знать, что конкретно. Однако, если этой встречи хотели не только родители, но и сам министр, то спорить, при всем желании, смысла не имело. Слизеринец решил, что раз уж он обязан нанести визит в Азкабан, то сделает это, но исключительно ради того, чтобы убедиться, что Нарциссе ничего не угрожает, а Люциус — по-прежнему безумец и трус. Перемещение было назначено на завтра, то есть на субботу. Путешествие через каминную сеть Малфой-мэнор—Азкабан должно было пройти гораздо проще и безболезненнее, чем недавняя трансгрессия, что, без всяких сомнений, внушало уверенность. Конечно, ситуацию существенно осложнял тот факт, что несовершеннолетнего волшебника без разрешения в руках могли задержать прямо на пропускном пункте, но наличие знакомых матери в учреждении давало определённые шансы. Тем не менее, какое-то неприятное чувство продолжало сжимать внутренности. Совсем скоро Драко увидит отца. — О, Мерлин…***
Непоколебимая уверенность в том, что она — храбрая, гордая и невероятно принципиальная Гермиона Грейнджер! — может не только демонстративно уходить от всяких слизеринцев, но и бесстрашно лгать профессору Снейпу, таяла на глазах, уменьшаясь в геометрической прогрессии по мере приближения к кабинету Зельеварения. Конечно, гриффиндорка все ещё гордилась тем, как красиво развернулась и, взмахнув внушительной копной каштановых волос, удалилась в полумрак коридора, нарочито громко стуча миниатюрными каблучками, утерев тем самым Паркинсон и Забини нос, как говорят магглы, но этот триумф казался все мельче и незначительнее, в то время как голос Северуса — громче и страшнее. Из кабинета в коридор доносились лишь обрывки фраз, но и их Грейнджер было достаточно, чтобы понять, что профессор пребывает в ещё даже более скверном умонастроении, чем обычно, что имело тенденцию оборачивается катастрофой. Как тогда, в октябре, с Малфоем. Кстати, о Драко. Гриффиндорка так и не решила, где на этот раз проводит время слизеринец и чем он так занят, что не почтил своим важным присутствием любимого дядюшку. Конечно, отсутствие ответа — это плохо, но от мысли о профессоре Снейпе в роли заботливого родственника девушке почему-то внезапно захотелось рассмеяться. В последние дни она только и делала, что пыталась сконцентрироваться на учёбе, лишь бы не вспоминать лишний раз о том, что Хорёк аппарировал драккл-знает-куда и теперь ему грозит драккл-знает-что, а потому совершенно не могла вспомнить, когда в последний раз от души хохотала. «Надо бы предложить Гарри и Рону сходить в Хогсмид…» , — подумала гриффиндорка, когда… — Где мистер Малфой? — раздалось из-за двери в паре метров от волшебницы. Разумеется, Снейп был куда более наблюдательным, чем другие профессора, так что от его пронзительного взгляда не укрылось отсутствие белобрысой макушки. «Ох, мне бы самой это выяснить, профессор!» — Полагаю, только Грейнджер может ответить на Ваш вопрос, — кажется, это сказал Нотт. Или Гойл. Определённо, кто-то из снобистской малфоевской шайки. «Боюсь, в этот раз мне нечего ответить, — так и не дойдя до порога, девушка остановилась, прислушиваясь к диалогу. — Мой лимит оправданий исчерпан!» — Мистер Нотт, не могли бы Вы пояснить свою мысль? «Мистер Нотт, не мог бы ты заткнуться, пока не нашёл ни мне, ни Малфою дополнительных проблем!» — Драко стал чаще отсутствовать на уроках, профессор. «Пожалуй, Теодор, ты все-таки не дурак, раз тебе хватило ума так изощренно высказаться! Твой дорогой Драко за всю неделю и шагу не ступил в Хогвартсе, а ты говоришь, что он всего лишь стал «чаще отсутствовать»!» — Я слышал об этом. Каким образом, позвольте узнать, с этим связана мисс Грейнджер? «О, профессор, самым непосредственным! — Гермиона усмехнулась в ответ собственным мыслям. — Должно быть, Вы удивлены: Малфой же не заводит себе неправильных друзей!» — Мисс Грейнджер докладывает педагогам о причинах его отсутствия. Полагаю, сегодня она отчитается и перед Вами. В кабинете раздался хохот слизеринских учеников, а Северус как-то неопределённо хмыкнул. Вероятно, он действительно не предполагал такого развития событий. Интересно, а то, что Драко, возможно, причастен к побегу Пожирателей, о котором все так упрямо молчат, зельевар может представить? «Зря ты так считаешь, Теодор, — гриффиндорка хитро улыбнулась, чувствуя какую-то неправильную гордость оттого, что поступает, не соответствуя чужим ожиданиям. — Сегодня у меня другие планы.» Совсем рядом послышались голоса Поттера и Уизли: Рон увлечённо рассказывал, как его новая девушка в который раз закатила ему сцену ревности, а потом ссора незаметно перешла в поцелуи. По возмущённому «Мерлин, избавь меня от этого!» гриффиндорка поняла, что Гарри, как и она сама, сморщился, вообразив описанную картину с участием друга и его возлюбленной. Кажется, её зовут Меган. Решив, что личная жизнь Уизли сейчас волнует её меньше всего, Гермиона поспешно свернула за угол, со стороны наблюдая, как парни достигают того места, где только что была она сама, а после входят в класс. Знает: им хватит всего пары секунд, чтобы оглядеть помещение и не найти в нем подругу, а после — ещё пяти, чтобы воочию представить все беды, которые могли с ней произойти за те несколько минут, когда она шла отдельно, обогнав их. — Когда-нибудь, вы поймёте меня, — прошептала в пустоту закоулка Грейнджер, слыша стук часов, означающий начало лекции, и наблюдая, как торопятся опаздывающие ученики. — Хотя, видит Мерлин, я бы не хотела, чтобы все это зашло настолько далеко, чтобы вы узнали.***
Трижды чертыхнувшись и ещё десятикратно повторяя себе, что совершает самую большую ошибку в жизни, Гермиона покинула свое укрытие и направилась в заброшенный женский туалет третьего этажа, крадучись, словно была не студенткой, волей судьбы пропускавшей урок, а вором из маггловских сериалов или человеком, совершившим нечто ужасное. В очередной раз благодаря всех великих волшебников и ведьм поимённо за везение, девушка добралась до нужной комнаты незамеченной, что, в целом, было неудивительно: эта часть здания не использовалась ещё до войны, а теперь, после всех разрушений в замке, старые уборные тем более не стали восстанавливать. Были лишь чисто символически убраны поломанные камни, доски и кирпичи, а также слегка подправлена кафельная кладка. Гриффиндорка ни капли не сомневалась, что это действие стало результатом обычного Репаро, не требующего особого таланта и посильного даже второкурснику. Тем не менее, не самые комфортабельные условия в данной ситуации были очень полезны. Всё студенты знали, что эти комнаты полуразрушены, а потому вероятность, что кто-то сюда зайдёт, стремительно приближалась к нулю. Войдя внутрь, Гермиона сразу отметила, что в уборной довольно прохладно. Карие глаза мгновенно обнаружили разбитое окно, которое, очевидно, никто и никогда не планировал чинить. Впрочем, сейчас это тоже только на руку. Прикрыв для большей безопасности дверь, гриффиндорка достала из сумки все необходимое, то есть зачарованные свитки, до сих пор перевязанные зелёной шелковой лентой, и книгу, с трудом найденную в библиотеке, которую девушка, хотя и не помня себя от ужаса из-за неожиданных новостей, умудрилась прихватить с собой. Предметы были аккуратно переложены на потрескавшийся кафель пола — видимо, кладку починили только снаружи, — а сама девушка подошла к выбитому окну. Порывы ледяного ноябрьского ветра ударили в лицо и растрепали волосы. Глядя на пейзаж и обнимая себя руками (тонкая блузка никак не спасала от пронизывающих потоков воздуха), Грейнджер жадно втягивала ноздрями осеннюю прохладу, находя в этом особое успокоение. Казалось, словно если ветер как-то окажется у неё в голове, то он заморозит все страхи и выметет ненужные мысли, сможет сковать тревоги и подарит долгожданное, пусть и морозное, умиротворение. Под небольшим каблуком хруснул кусок стекла, развалившись на неодинаковые неаккуратные осколки. Гермиона подняла один из них, сжимая в ладони. Острый. То, что нужно. — Наверное, будет больно, — немного охрипший голос отразился о стены, разлетаясь эхом. Девушка подняла старый фолиант, приступив к поиску нужной страницы. Потертые листы шуршали под дрожащими замерзшими пальцами, пока волшебница взглядом вычленяла из множества информации нужную. «Для подтверждения своего права пользования свитком следует произнести: «Diraque volumen cantata» (от лат. «открой зачарованный свиток») и принести в жертву десять капель крови того, чьей собственностью является пергамент», — гласили строки, призывая к действию, пока внутренний голос молил Гермиону эти самые действия не совершать. Использовать малоизвестное заклинание действительно рискованно, а учитывая, что оно запрещённое, то, как минимум, очень опасно. И главное: зачем это самой Грейнджер? Да, она обещала сохранить секрет Драко, но о том, что гриффиндорка будет применять тёмные заклинания речи не шло. Кроме того, нюанс, что пока Гермиона покрывает исчезнувшего Малфоя, из Азкабана сбегают Пожиратели Смерти, тоже не оговаривался. Почему о произошедшем вообще молчат? Где неугомонная Рита Скиттер с её любимым «Ежедневным Пророком», когда она так нужна? Где честная и справедливая Макгонагалл, всегда оповещающая учеников даже о косвенно грозящей им опасности? Да хоть Кингсли собственной персоной! Где официальное заявление министра Магии? Казалось, абсолютно все изменили своим приоритетам и принципам, перебежали на другую сторону баррикады, умалчивали о проблеме. Сменила ли позицию Гермиона? Нет, не сменила. Она по-прежнему здесь, рядом с Гарри и Роном, готовая сражаться за мир и спасать жизни невинных людей. Если будет война (как бы ни было страшно, волшебница успела рассмотреть и этот вариант, хотя он пугал её больше всего), Грейнджер снова будет на «светлой» половине. Разница лишь в том, что теперь границы между сторонами стали неразличимыми, почти исчезли. Что-то внутри подсказывало, что если приспешники Волдеморта нападут на Хогвартс, а Драко будет с ними, Гермиона не убьёт его. Конечно, будет атаковать и отражать заклятия, как ей и следует, но не произнесет «Авада Кедавра», нет. Было очень сложно это признавать, но прежняя уверенность в том, что мир делится на «чёрное» и «белое», «плохих» и «хороших» дала крупную трещину, а Малфой внезапно вышел из разряда «врагов» и занял неопределённое положение кого-то, кто не был другом, но вне всех законов логики казался близким по душе и складу ума. Гриффиндорка не знала, в какой именно момент слизеринский принц перестал вызывать у неё презрение и отвращение. Может, когда открылся у озера, или изучал этим-своим-тяжелым-но-почему-то-таким-понимающим взглядом в лаборатории Снейпа. Возможно, пока сидел в самом дальнем углу Большого зала, размышляя о чем-то, в то время как волшебница с активистами занимались украшением помещения к празднику. Или когда он неожиданно появился за её спиной на балу: чертовски красивый и опаляющий шею своим дыханием. Вероятно, когда позвал её в башню прямо посреди мероприятия, источая такую уверенность одним только взглядом, что желание подчиниться появлялось само собой. Однако, вполне возможно, что все началось гораздо раньше, в день посадки на Хогвартс-экспресс, когда Гермиона, улыбаясь на камеры журналистов, заметила одинокий силует за колонной в тёмном углу холла. Впрочем, это было не важно. Главное другое: сейчас Гермиона здесь, в пустом школьном туалете, а Драко где-то там, далеко, и ему очень нужна её помощь. — Diraque volumen cantata. Крепче схватив осколок стекла, Грейнджер резко порезала палец, зажмурившись на долю секунды. Вспышка несильной, но ощутимой боли пронзила запястье, а нежную кожу защипало. Первая капля крови упала на зачарованный свиток. Что Гермиона напишет на бумаге, когда полностью закрепит принадлежность ей пергамента? Наверное, спросит Драко, где он. Всю неделю, не получая от него вестей, девушке оставалось лишь строить догадки, куда и зачем решил аппарировать слизеринец. Вторая капля крови испачкала пожелтевшую страницу. Потом стоит прямо спросить, как связан волшебник с побегом Пожирателей, и ждать его ответа со скрещенными пальцами. Магглы говорят, это помогает. На бумаге показалась третья капля. Драко ответит. Что тогда? Если он не виновен, гриффиндорка облегчённо вздохнет и, наверное, даже заплачет, выплескивая из себя напряжённое ожидание и страхи, но что, если Малфой подтвердит, что покинул школу только ради того, чтобы продолжить грязные дела Реддла? Четвёртая капля упала на пергамент. Гермиона не знает, что делать в таком случае. Наверное, если слизеринец прямо скажет ей это, она разочаруется не только в нем, но и в самой себе. Потому что поверила. Потому что позволила ему вызывать в себе эмоции, не подвластные холодному уму и логическому мышлению. Пятая, более крупная, чем предыдущие, капля крови скатилась с пальца на свиток. Что это за чувство? Не влюблённость, нет. Гермиона Джин Грейнджер — героиня войны, отличница, гордость родителей и учителей совершенно точно не может быть влюблена в Драко Люциуса Малфоя — высокомерного саркастичного слизеринца, бывшего Пожирателя Смерти, того, на чьих руках кровь. Шестая и седьмая капли друг за другом упали на бумагу. Уважение? Нет, бред. Конечно, Малфой через многое прошёл и вряд ли нахождение в кругах сторонников Тёмного мага было похоже на райский курорт, но уважать его ещё не за что. Наверное, не за что. Во всяком случае, Гермионе о таком неизвестно, а сам Драко вряд ли когда-нибудь расскажет ей об этом. Бумага пропиталась восьмой каплей крови. Захотелось плакать. Так, как это делают все девчонки: громко и навзрыд, когда им очень больно или обидно. Бремя «умной девочки, подружки Гарри Поттера» всегда было не самым лёгким, но теперь, когда друзья все реже были рядом, а в их глазах читалась пусть и потаенная, но такая холодная пустота, оно, казалось, ломало худые плечи и хрупкие ключицы. Девятая кровавая капля соскользнула на пергамент. Тогда, на первом курсе, одиннадцатилетняя Гермиона не подозревала, что её желание быть всеми любимой и ничем не уступать в знаниях чистокровным волшебникам приведёт её к тому, что теперь, в семнадцать, окружение будет воспринимать её лишь как сильную и независимую героиню, а не как человека, такого же, как и все остальные, способного грустить и уставать, чувствовать боль и страх. Десятая капля крови испачкала свиток, и Гермиона зарыдала. Впервые ей не нужно было скрывать своих слез, боясь кого-то расстроить или разочаровать. Просто стояла и плакала, стоя посреди полуразрушенного женского туалета, окруженная холодным ветром, леденящим тело, и горьким отчаянием из-за своей же слабости, превращающим в кусок айсберга душу. Держала в одной руке осколок стекла, а другой, перепачканной кровью, вытирала солёные градины и дорожки. Здесь, среди разбитых кафельных стен, её никто не потревожит, не засмеет редкие минуты бессилия и одиночества. Наверное, только тут, в пустом, забытом Мерлином туалете, гриффиндорка по-настоящему может быть собой. Достав дрожащими руками из сумки перо и чернила, Грейнджер подняла упавший пергамент. Кроме того, что бордово-красные капли полностью впитались в бумагу, свиток никак не изменился. Продолжая рыдать, но старательно прогоняя мысли, что, возможно, заклинание не сработало, Гермиона решила начать писать и пришла к выводу, что ей нечего сказать слизеринцу. Совсем. С трудом выведя трясущимися пальцами «Малфой?», умнейшая-ведьма-своего-поколения решила, что одно слово — все, на что хватает ее сил и, неаккуратно бросив вещи обратно в школьную сумку, вышла из комнаты. Несколько капель крови так и осталось на разбитом кафеле.