***
В мире существует множество безразличных Гермионе Грейнджер вещей и событий. Например, её не интересует квиддич. Британская экономика, как и уроки Прорицания, от которых гриффиндорка отказалась ещё на третьем курсе, также не вызывают у неё никаких эмоций. Умнейшая-ведьма-своего-поколения с тем же успехом могла бы назвать ещё дюжину неинтересных ей объектов, но решила сразу перейти от примеров к умозаключению: меньше, чем все вышеперечисленное, Гермиону волнует только Драко Малфой. Девушке абсолютно наплевать на него самого, на все его планы и интриги, её не интересуют ни конфликты слизеринца с Уокером, ни зачарованные свитки, ни что-либо ещё, как-то связанное с этим чистокровным волшебником. Однако, больше всего на свете Грейнджер безразлично то, что они с Малфоем поцеловались прошлым вечером. Это её не задевает никоим образом. Да! Точно! В конце концов, это не первый её — Гермионы — поцелуй, чтобы она об этом думала. Гораздо важнее ссора с друзьями, полугодовые экзамены, до которых осталось меньше месяца, скорый поход в Хогсмид. Даже то, что наступил декабрь, и совсем скоро будут Новый год, Зимний бал и Рождественские каникулы, которым девушка обычно придавала второстепенное значение, сейчас гораздо важнее, чем какой-то поцелуй. Кроме того, у Грейнджер есть замечательное оправдание для дотошной совести, мешавшей нормально спать всю ночь. Гермиона была расстроена ссорой с Гарри и Роном, её задели их слова, поэтому она, повинуясь взбунтовавшимся гормонам и бьющим ключом эмоциям, нашла утешение в первом встречном, кем и оказался Малфой. Во всяком случае, такое объяснение звучало вполне логично. Однако, умнейшая-ведьма-своего-поколения рассматривала и тот вариант, что, возможно, ей стало жаль слизеринца, ведь растрепанный, скрывающий дрожь из-за промокшего свитера Драко просто не мог не вызвать сочувствия у сердобольной гриффиндорки, может, малфоевские насмешки подняли ей настроение, вероятно, её подкупила его искренность, но что-то подсказывало, что дело было не в эмпатии, веселье или благодарности. Этими эмоциями нельзя оправдать то, что Гермиона ответила на поцелуй. Этой ночью Грейнджер не единожды задавала себе вопрос: окажись на месте Малфоя кто-то другой, она повела бы себя тем же образом? Первым ответом было твёрдое «да», категорически отрицающее возможность того, что Гермионе не наплевать на Драко, но червь сомнения за ночь и утро проел такую плешь в уверенности гриффиндорки, что она начинала сомневаться в том, что после доверительного разговора у озера, помощи в кабинете Зельеварения, поцелуя в лоб в Астрономической башне, постоянных ночных бесед через свитки, спасения от Забини и миллиона самых разных взглядов, её реакция была бы той же, столкнись она в холле с кем-то другим. Гермиона ответила на поцелуй Драко не потому, что была расстроена или что-то ещё, а потому, что она хотела это сделать, и, что того хуже, хотела именно с ним, но в этом гриффиндорка не признается себе никогда. — Гермиона, ты меня вообще слушаешь? — голос Джинни вывел Грейнджер из размышлений, и девушка невольно вздрогнула, едва не расплескав чай в удерживаемой рукой чашке. — Мерлин, в каких облаках ты витаешь? — Прости, я просто задумалась. Скоро экзамены, и это не даёт мне покоя! — спешно объяснилась гриффиндорка. — Так о чем ты говорила? — Я рассказывала тебе о том, как провела беседу с Роном и Гарри. — повторила Уизли. — Они, конечно, упрямые, как бараны, но ты дорога им, Гермиона. Думаю, если мой красноречивый монолог о важности терпения и умения прощать возымеет должный эффект, то совсем скоро вы помиритесь. — Они сильно обижены, да? — нерешительно спросила Грейнджер. — Гарри и вовсе сказал, что считает меня чуть ли не предательницей. — Не воспринимай его слова настолько серьёзно, Гермиона. Мы обе знаем, что Гарри порой сначала говорит, а только потом думает. — тоном мудрой, повидавшей жизнь женщины, глубокомысленно изрекла Джинни. — Что касается Рона, то, полагаю, он первый пойдёт на мировую. Брат понимает, что повёл себя некрасиво, просто эта мысль ещё не до конца сформировалась в его голове. Так что, думаю, к началу следующей недели «Золотое трио» снова будет восстановлено! — Я очень на это надеюсь! — выдохнула Грейнджер. Теперь, когда у неё одной проблемой меньше, жить стало существенно проще. — О, Джинни, что бы я без тебя делала! Спасибо! Гермиона крепко обняла подругу, не скрывая улыбки. Пожалуй, младшая Уизли — лучший советчик, которого Гермионе только доводилось встретить! — Думаю, мне пора. Не хватало ещё, чтобы парни раскрыли наш план. — дружелюбно произнесла Джиневра, заговорщически подмигнув. — Помни, Гермиона: я тебе ничего не говорила! Грейнджер согласно кивнула, глядя вслед уходящей волшебнице, и с удовольствием отметила, что на душе стало гораздо легче, а парящие за окном снежные хлопья теперь навевали мысли не о слякоти, а о чудесных зимних деньках.***
Урок Истории Магии начался так, как и всегда. Привидение Катберта Бинса — профессора, однажды не заметившего собственную смерть и с тех пор обучающего студентов в бестелесном облике — появилось прямо из классной доски, причём сначала показался довольно заметный живот, обтянутый горчичного цвета жилеткой, а только потом и сам преподаватель. И гриффиндорцы, и слизеринцы уже привыкли к такому необычному прибытию профессора, а потому не выразили ни намёка на удивление. Отличился только Гойл, единственный из всех восьмикурсников громко прыснувший в кулак. — Придурок. — прошептал другу Рон, и, увидев, что Гермиона тоже услышала его слова, перевёл на девушку взгляд. Та улыбнулась, как бы соглашаясь со сказанным, после чего Уизли, слегка приподняв уголки губ, повернулся обратно к Гарри. Возвращаясь к чтению параграфа, заданного для домашнего изучения, Гермиона все ещё продолжала улыбаться: первый шаг к примирению был сделан, и, хотя Рон и попытался это скрыть, но он тоже был рад. В конце концов, не зря говорят, что глаза — зеркало души. Несмотря на напускную обиду, именно они выдавали, что волшебнику было приятно снова хотя бы как-то взаимодействовать с подругой. Оглядевшись по сторонам, гриффиндорка пришла к выводу, что лица других учеников демонстрировали не меньший спектр эмоций. Одни с удовольствием болтали с соседями по партам, что-то увлечённо рассказывая, другие нервно вчитывались в текст, очевидно, до этого проигнорировав домашнее задание, третьи либо спокойно повторяли материал — заранее выучив его, в отличие от предыдущих, — либо занимались чем-то посторонним. Перепрыгивая с одной макушки на другую, взгляд карих глаз остановился на блондинистой, обладатель которой повернулся лицом к окну и наблюдал за снегопадом. Чертыхнувшись, Гермиона мысленно дала себе подзатыльник. Тем не менее, взгляд она не отвела. Драко сидел на своём обычном месте рядом с Забини и рассматривал пейзаж, сохраняя излюбленное нечитаемое выражение лица. Лишь складка, залегшая между бровей, выдавала, что волшебник о чем-то размышлял. Отметив, что когда она в последний раз замечала это, Малфой планировал аппарацию, гриффиндорка сосредоточила внимание на его губах, задумчиво прикусив собственные. «Прошлой ночью именно эти губы накрывали твои, Гермиона. — как некстати напомнило подсознание. — Помнишь, какими они были? Прохладные, после проведённого на улице времени, немного покусанные, но мягкие. — Мерлин милостивый, будто бы об этом можно было забыть! — О, а как ты отвечала на поцелуй! Помнится, Виктора Крама и Рона ты целовала с куда меньшей страстью! — продолжал пытку внутренний голос, в то время как сама Грейнджер предательски краснела. — Не забыла, как эти самые губы шептали тебе на ухо? Годрик, а глаза? Готова поспорить, они будут являться тебе во снах до конца твоих дней. Хм, интересно, а что бы ты сделала, если бы Малфой не остановился? — гриффиндорка пыталась гнать эту мысль прочь, убеждая себя, что если бы здравый рассудок не вернулся к Драко, то она прекратила бы всю эту вакханалию самостоятельно. — Неужели? Да ты едва в желе не превратилась, Гермиона! Сомневаюсь, что тебе хватило бы моральных сил, чтобы оттолкнуть Драко. Ну, а окажись их вправду недостаточно, то вы с Малфоем бы… » — Нет! — громко вырвалось у Гермионы, и отвратительные мысли тут же развеялись. Однако, если муки совести исчезли, то внимательные взгляды, обращенные к её скромной персоне, наоборот появились. Годрик, и как только её угораздило прервать внутренний диалог, высказавшись вслух! — Что значит «нет», мисс Грейнджер? — подал голос профессор. Казалось, впервые за все восемь лет обучения студенты увидели, как на его лице появилось не выражение смертельной скуки, а удивление. — Вы не согласны с мнением мистера Малфоя? Если бы награда «Неудачница Года» существовала, то Гермиона, должно быть, получила бы сразу две, потому что только она могла смотреть на Малфоя, думать о поцелуе — и не только поцелуе! — с Малфоем, и не соглашаться с ним же одновременно. Поразительная комбинация! Удивительно, как после этого люди могли называть её «умнейшей». По мнению самой Гермионы, ей полностью подошёл бы антоним этого слова. — Да, профессор Бинс. — уверенно заявила гриффиндорка, при этом совершенно не понимая, с чем конкретно она не соглашается. Годрик, и как можно быть такой дурой?! — По моему мнению, суждения мистера Малфоя не совсем верны. — Что же в них «не совсем верного», Грейнджер? — судя по выражению лица Драко, он всерьёз рассматривал вариант убийства девушки, если та не заткнется сию же минуту. Видит Моргана, Гермиона действительно хотела как-то сменить тему, а то и вовсе ретироваться, если бы не одно «но»: гриффиндорская гордость не давала отступить ни на шаг. В конце концов, что ей — Грейнджер — оставалось? Признать всю глупость сложившейся ситуации было равносильно тому, что сдаться, чего «львы» никогда не делают. Более того, если бы Гермиона поступила так, то она осталась бы «глупой магглорожденной, встревающей не в свое дело» в глазах не только друзей и сокурсников, но и профессора Бинса, всех слизеринцев, и — черт бы его побрал! — Малфоя, а этого допустить никак нельзя. — Знаешь, я заметила сразу несколько недочетов. — нравоучительным тоном ответила гриффиндорка. — Будь добр, повтори то, что сказал, и я укажу тебе на них. — Много чести, Грейнджер. — грубо парировал Драко. — Не трать моё время, либо выкладывай, что собиралась, либо не встревай, когда говорят действительно умные вещи. Это было уже оскорбление! Прежде, чем гриффиндорка собралась самым красноречивым образом высказать слизеринцу все, что она о нем думает, раздался голос Катберта: — Мистер Малфой, мисс Грейнджер, прошу вас, не ссорьтесь! — миролюбиво, но с неким любопытством произнёс профессор. Казалось, ему впервые стало интересно на собственном уроке. — Мисс Грейнджер, будьте так любезны, поясните нам свою мысль. Что в ответе мистера Малфоя о революции гномов под Эбандондским мостом было не так? — Для начала, следует дать определение термину «революция» и назвать черты, отличающие ее от других видов измени… — Я назвал. — перебил Драко. — Если бы ты и правда слушала, то заметила бы! — Во-вторых, необходимо указать временные рамки описываемого события. — Тоже было. Учись обращать внимание на детали, Грейнджер. — Кроме того, причины… — Излишняя заболоченность места проживания, угнетенное положение среди магического сообщества, высокие по тем меркам налоги… Если у тебя память, как у флоббер-червя, то я напомню, что причины и предпосылки тоже были мной названы. Гриффиндорка уже намеревалась назвать целый список пунктов, по которым должен был пройтись отвечающий, когда внезапно осознала, что это бесполезно. Малфой был одним из лучших учеников по этому предмету — глупо предполагать, что он упустил бы хоть что-то. История Магии едва ли не с первого курса стала одним из его любимых уроков, поэтому вероятность, что из этого спора Гермиона выйдет победителем, стремительно мчалась к нулю. Умнейшая-ведьма-своего-поколения буквально чувствовала, как пульсирует её мозг, пытаясь в кратчайшие сроки найти такой вопрос, на который Драко не смог бы дать ответа. — Тогда скажи, Малфой, при каком министре произошла революция у гномов? — это был ход конём, как говорят магглы, и, хотя спрашивать подобное было не совсем честно, выхода не оставалось: в борьбе за спасение репутации все средства хороши. — В тринадцатом веке, Грейнджер, когда была революция, Министерство Магии ещё не сформировали. — лениво протянул Драко, награждая гриффиндорку прищуром и взглядом, наполненным собственным превосходством. — Если же для тебя это все-таки так интересно, то да будет тебе известно, что в это время у власти стоял Вильгельм IV. Близкий друг моего прапрапрадеда, кстати. Это был конец. Полное фиаско. Разгромный провал. Дурацкий хорёк ответил даже на тот вопрос, ответа на который не было в школьной программе, из-за чего Гермиона чувствовала ещё больший стыд, чем прежде. Малфой обошёл её по всем фронтам, и кто был в этом виноват? Только сама Грейнджер! Проглотив собственную гордость, гриффиндорка решила, что хотя бы выйти из этой игры ей стоит красиво. — Неплохо, Малфой. — спокойно произнесла девушка, будто хвалила друга, а не врага. — Признаться, я ожидала от тебя меньшего. — Взаимно, Грейнджер. — ответил слизеринец с одной из своих отвратительных ухмылочек. — Однако, в следующий раз лучше используй рот по назначению. Гермиона уставилась на парня с самым поражённым, на какое она только была способна, выражением лица, словно не веря, что он сейчас сказал. Громкий стук настенных часов дал понять, что урок Истории Магии подошёл к концу, но звук удара потонул в неконтролируемом хохоте слизеринцев. Небрежно бросив пергаменты в сумку, гриффиндорка едва ли не бегом устремилась к дверям, потому что вспомнив, что Драко превосходный легилемент, шутка про рот приобрела совершенно иной подтекст, учитывая, о чем Гермиона думала до этого, и как это было связано с событиями прошлого вечера.***
Вечеринки на факультете Слизерин — это определённо то, ради чего стоит жить. Именно здесь рождаются самые свежие сплетни и слухи, происходят неожиданные признания, разворачиваются громкие скандалы и начинаются жаркие романы. Когтевранцы говорят, что это бесполезная трата времени, пуффендуйцы верят, что посиделки с друзьями за чашкой чая будут куда лучше, гриффиндорцы лишь презрительно фыркают и задирают носы, полагая, что их праздники проходят гораздо веселее, но правда в том, что ни тех, ни других, ни уж тем больше третьих, туда никто и никогда не приглашал. «Здесь только лучшие.» — ещё на пятом курсе сказал Теодор Нотт, и с тех пор эта фраза стала девизом каждой вечеринки. Сами же слизеринцы считали, что самое лучшее в подобных мероприятиях то, что никто не знает, когда они начнутся. Для «праздников жизни», проводимых в тёмных подземельях, не было никаких условий и графиков, как, например, для общешкольных балов, всегда приуроченных к каким-то событиям. Здесь же этим самым «событием» было то, что все «змеи» здесь: по-прежнему вместе, живы и почти здоровы, все ещё богаты, чистокровны и довольны собой до неприличия. Всё вышеперечисленное с некой периодичностью успешно превращалось в тост, когда в гостинной открывались новые бутылки изысканного, но баснословно дорогого алкоголя, разливаемого по хрустальным бокалам под аккомпанемент громкой музыки и чьего-то заливистого смеха. Драко сидел в одном из кресел, расслабленно откинув голову на высокую спинку, когда к нему подошла малышка-Гринграсс — как он всегда называл Асторию, — чтобы наполнить бокал. Увидев её в Хогвартсе в сентябре, молодой человек был весьма удивлён: немногие слизеринцы решили вернуться в школу и завершить обучение, не испугавшись того, как к ним могут отнестись после войны. Кроме того, учитывая, какие толпы влюблённых волшебников увивались за сёстрами Гринграсс, Малфой ожидал встретиться с кем-то из них на свадебной церемонии, но никак не в замке. Тем не менее, Астория, в отличие от Дафны, была здесь. — Веселишься, Драко? — девушка присела на подлокотник кресла, глядя на то, как аристократ перекатывает кубик льда по дну бокала с огневиски. Малфой лишь слабо усмехнулся в ответ, лениво наблюдая за девушкой из-под полуопущенных век и делая глоток. Огневиски тут же обожгло горло, а затем, медленно растекаясь по венам и всему телу, подарило приятное тепло, погружая в спокойствие на короткий миг. Потрясающее симулирование того, что все нормально. «Благослови Мерлин того мага, кто придумал алкоголь.» — ещё одна цитата Нотта, ставшая едва ли не лозунгом всего факультета. Впрочем, это и не удивительно! Кто бы что ни говорил, у слизеринцев действительно всегда есть повод открыть новую бутылку чего-нибудь крепкого и жгучего. Ответственность за честь всего рода, лежащая на них практически с рождения, чертовски давила на плечи, заставляя отнюдь не величественно гнуть спину, а стремления к соответствию бесчисленным идеалам, чистоте крови, безупречной репутации и высоким постам, привитые с самого детства, не давали ни единого шанса строить жизнь так, как хотелось бы им самим. Малфой иронично хмыкнул, ловя себя на мысли, что его душу, как и души всех сокурсников, согревает только огневиски. Грустно, наверное. Салазар, а им всем ведь только семнадцать! — Знаешь, мне не очень нравится все это. — вновь заговорила Астория, то ли вглядываясь в толпу, то ли попросту гипнотизируя пространство перед собой. — Раньше было веселее. До того, как… Гринграсс не договорила, но Драко и без этого прекрасно её понял. Слизеринские вечеринки и правда проходили куда более развязно и безумно, пока Волдеморт не вернулся, и половина чистокровных семей не переметнулась на его сторону, стремясь к богатству и власти, но фактически становясь рабами. Музыка и пьяные поцелуи со всеми, кто не был против, действительно казались чем-то невероятно крутым до того момента, когда родители большинства присутствующих сели за один стол с Пожирателями Смерти, а сам «принц» своего факультета получил метку. Вечеринки и правда вызывали эмоции до той поры, пока не началась война. До того, как замок был выкупан в крови. Теперь же остались лишь это пресловутое «до» и кучка подростков, пьющих прямо из горла бутылок дорогой алкоголь и изо всех сил пытающихся не замечать того, что их ненавидит вся школа и презирает общественность. Просто сборище сломанных, рано повзрослевших детей. Не более. Малфой снова молча кивнул однокурснице, без слов соглашаясь, что теперь все действительно иначе. Во всяком случае, они хотя бы живы. Физически. — Мы волновались, пока тебя не было. — слизеринка оторвалась от изучения людей вокруг и перевела взгляд на собеседника. — Блейз просил расслабиться и не паниковать, но не заметить, что он тоже переживает, было невозможно. Где ты пропадал, Драко? — Изучал кое-что. — коротко ответил волшебник, делая ещё один глоток огневиски и флегматично запуская пальцы в волосы. «Только не сейчас, Малфой. Ты разберёшься со всем этим дерьмом потом. Завтра, слышишь? Забудь про шкатулку, Пожирателей и все прочее хотя бы на один вечер. — вмешался внутренний голос, силясь предотвратить погружение в пучину мрачных размышлений. — Потом решишь, что делать с отцом, Уокером и… Грейнджер. Не сегодня. Этим вечером не вспоминай ни о них, ни о ней. Ты и так уже проел себе весь мозг мыслями об Азкабане и гребаной грязнокровке.» — Изучал? Это интересно. — отозвалась Астория, накручивая на палец светлую прядку. — В таком случае, полагаю, тебе будет полезно знать, что мадам Пинс сегодня нет в школе. Драко нахмурился, пытаясь понять, как его недавние поиски связаны с библиотекарем Хогвартса. Очевидно, либо ничего общего у них нет, либо огневиски дал результат, и блондинистая голова уже не в состоянии трезво размышлять. — Запретная секция, Малфой! — объяснила Гринграсс, видя, что однокурсник не улавливает связь. — Она открыта сейчас. Если тебе нужна какая-то информация, то сегодня у тебя есть реальный шанс её получить. Остатки рассудка отчаянно протестовали. Учитывая, что черты сидящей рядом девушки расплывались, а зрение потеряло способность фокусироваться на мелких предметах, идти куда-то, а тем более в Запретную секцию, было глупо. С другой стороны, уже завтра Пинс может вернуться, и тогда возможность выяснить что-то насчёт шкатулки — «которая, возможно, проклята, если ты не забыл!» — канет в лету. — Я бы пошла с тобой, но меня попросили следить, чтобы не ослабли Заглушающие чары. — пояснила Астория, не дожидаясь, когда Драко задаст вопрос. — Однако, Гойл, кажется, ещё не слишком-то пьян и может помочь. — блондинка кивнула в сторону Грегори, чьи несуразные движения посреди слизеринской гостинной больше походили на припадок эпилептика, но, по его мнению, именовались танцем. Глядя на эту картину, Драко покачал головой: даже если Гойл выпил не так много, то по его поведению этого уж точно не скажешь. Однако, будто услышав, что о нем говорят, Грегори оторвался от увлекательнейшего занятия танцами и направился прямо к Малфою. — Что-то не так? — сквозь громкую музыку послышался грубый мужской голос. — О, ты как раз вовремя! — поспешила ответить Астория. — Грегори, думаю, вам с Драко нужно прогуляться. Увидев, как Гойл согласно кивнул и глупо улыбнулся, Малфой тяжело вздохнул. Что-то подсказывало, что это очень плохая идея.***
Шагая по тёмному коридору подземелий, Драко то и дело проклинал Асторию за её находчивость и совсем «неслизеринское» желание помочь. Мало того, что виски Драко чуть ли не раскалывались от того, что приходилось щуриться — как по-другому идти, не натыкаясь на расплывающиеся перед глазами стены, он не знал, — так ещё и от постоянной болтовни Грегори жутко ломило затылок, словно по нему приложились чем-то тяжёлым. Пытаясь отвлечься от назойливого ощущения, Малфой мысленно представлял, как здорово будет, когда он найдёт необходимую литературу, избавится от шкатулки, разберётся с Уокером, закончит Хогвартс и будет жить если и не счастливо, то хотя бы спокойно. Когда-нибудь. В следующей жизни. —… и я даже не ожидал, что так получится! — продолжал настойчиво что-то рассказать Грегори, идя немного позади мнимого собеседника. — Представляешь, потом… — Гойл, ради Мерлина, заткнись! — не выдержал Драко. — Очень рад, что к восемнадцати годам ты все-таки научился разговаривать и активно этим навыком пользуешься, но мне абсолютно все равно, о чем ты разглагольствуешь. Грегори возмущённо открыл рот, очевидно, собираясь сказать что-то не менее глупое, чем он сам, но неожиданно решил промолчать, с характерным клацаньем зубов сомкнув челюсти. На долю секунды Драко даже удивился подобному проявлению благоразумия, но уже в следующий момент понял, в чем дело. С другого конца холла — размышляя и досадуя на головную боль, молодой аристократ и не заметил, как родные подземелья остались позади — к ним приближались несколько размытых пятен. Щурясь изо всех сил, Малфой пришёл к выводу, ими были две фигуры, а когда слизеринца с ними стало разделять не больше пяти метров, начали слышаться даже их голоса. Драко ощутил острый приступ подступающей тошноты: Салазар, почему он не догадался пойти после отбоя, чтобы снизить риск непредвиденных встреч до минимума?! — Грейнджер… — протянул Грегори. Видимо, он действительно был куда менее пьян, чем его сокурсник, раз его зрение все ещё могло фокусироваться на чем-то, что по размеру отличалось от шкафа или стены. Резко остановившись, гриффиндорка скрестила руки на груди, и, нахмурившись, строго посмотрела на обоих слизеринцев. Пришедший вместе с ней парень — Джеффри Хупер — в точности скопировал и жесты, и мимику однокурсницы, наивно полагая, что будет смотреться также важно, как и она. Глядя на это нелепое и невероятно глупое подражание, Гойл лишь усмехнулся. — Иди, куда собирался, Грегори. — спокойно ответила Гермиона, надеясь как можно скорее освободиться и от крайне неприятного общества «змей», и от Джеффри, считавшего, что если весь день бегать за Грейнджер, как маггловская собачка за хозяйкой, та обязательно даст списать доклад по Травологии. — Не указывай мне, грязнокровка! — неожиданно громко рявкнул Гойл, из-за чего голос эхом раздался по холлу, а Малфой ещё сильнее зажмурился, поклявшись самому себе использовать на сокурснике Силенцио, чтобы не орал, как только появится такая возможность. — Не смей такое говорить! — вступился за честь однокурсницы Хупер, достав палочку и направив её на слизеринца. — Немедленно извинись перед Гермионой! «Чёртовы гриффиндоцы с их духом справедливости, будь он проклят!» — внутренне негодовал блондин, все-таки сумев разглядеть нечто красно-золотое там, где предположительно располагалась шея у волшебника, отчитывающего Гойла голосом, даже более отвратительным, чем вопли корней мандрагоры. — Извиниться? Перед ней? — продолжал орать Грегори. — Никогда! — Петрификус Тоталус! — прохрипел заклинание Джеффри, но промахнулся. — Неудачник! Лучше бы ты так колдовал, как орёшь! — во всю потешался Гойл. — Иди и обжимайся со своей грязнокровой сучкой. Научи её использовать рот по назначению. Так ты вчера сказал, Драко? Слизеринец расхохотался, будто изрёк что-то действительно остроумное, а не перефразировал высказывание сокурсника, после чего повернулся к Драко, пробормотав нечто похожее на «дай пять!». Не желая принимать участие во всем этом театре абсурда, парень лишь отвернулся, моля Салазара, чтобы Грейнджер, до этой минуты продолжавшая игнорировать ситуацию, не вмешивалась в конфликт, пока ему самому с каждой минутой становилось все труднее не только стоять на ногах, но и воздерживаться от запуска Оглушающим в Гойла и Хупера. — Так это ты его надоумил, Малфой?! — не унимался разбушевавшийся гриффиндорец, очевидно, считавший, что оскорбление Грейнджер каким-то образом ущемило его собственное достоинство. Типичный идиот с Гриффиндора! — Как ты вообще можешь что-то говорить Гермионе, если тебе самому место в Азкабане? Забыл, как летом едва не угодил за решётку к папочке? — Иди к чёрту, Хупер. — отозвался Драко, решив, что если не вмешиваться в перепалку волшебника с Грегори он ещё мог, то теперь же отмалчиваться нельзя. «Отстоять свою честь — дело принципа.» — так говорил отец. То же самое твердили и все Малфои. — Надавили на больную мозоль, Малфой? — все больше распылялся Джеффри. — Что же ты сделаешь? Мы ведь все знаем, что ты трус! С хрустом сжав челюсти и сделав несколько шагов вперёд, Драко с вызовом уставился на гриффиндорца, однако бледное лицо не выражало ни намёка на насмешку, а вот угрозу — вполне. Наблюдая за ситуацией со стороны, Гермиона нахмурилась, улавливая в воздухе аромат, подозрительно похожий на огневиски, и замечая, как ладонь Драко крепко обхватила лежащую в кармане палочку. Вооружённый слизеринец — это плохо, злой вооружённый слизеринец — ещё хуже, а злой вооружённый слизеринец под действием алкоголя — убийственное сочетание. Малфой — чёртово комбо! Думать о том, что может случиться с Джеффри, если все три компонента одновременно дадут о себе знать не хотелось, но это было и не нужно: крупные желваки на высоких бледных скулах прекрасно давали понять о намерениях слизеринца, а именно о неприкрытом желании использовать Круциатус, как минимум. Грейнджер давно пришла к выводу, что Драко уже не тот сломленный обстоятельствами мальчишка, кем он был ещё год назад. Теперь же перед ней стоял молодой человек, видевший не меньше, чем она сама, и тоже способный на куда большее, чем от него ожидают. — Не лезь не в свое дело. — членораздельно процедил Малфой, едва не плевавшись ядом. — Уверяю: если ты не уберешься отсюда, будет хуже. — Хуже? Неужели! — воскликнул Хупер. — Конечно, ты же гребаный Пожиратель, тебе ничего не стоит убить кого-нибудь! — Заткнись! — взревел Драко, заставив вздрогнуть всех присутствующих. — Закрой свою пасть! С выражением ужаса, застывшего на лице, Гермиона не могла отвести глаз от Малфоя. Парень тяжело дышал, продолжая сжимать побелевшими пальцами палочку, и взглядом метал молнии в оппонента. В холодных серых глазах, обычно пустых, как стекляшки, и безжизненных, как льды Антарктиды, разгоралось пламя ярости и чего-то ещё, чему даже умнейшая-ведьма-своего-поколения не могла дать определение. Чего-то, очень похожего на боль. — Признайся, Малфой: ты такой же, как и они! — не унимался Хупер. — Ты ничем не лучше их! — Джеффри, пожалуйста, пойдём. — вмешалась гриффиндорка, стремясь предотвратить возможные ужасающие последствия. — Не лезь к нему. Все эти ссоры ни к чему. — Ты серьёзно предлагаешь мне забыть, кто он, Гермиона? — изумился волшебник. — Пожиратели убили моего отца! Откуда мне знать, может, это был он? — Сейчас не время это выяснять. Пожалуйста, пойдём в гостинную, скоро будет отбой. — Он — убийца, Гермиона, хватит его защищать! — Это не правда! — Да? Ты действительно так думаешь? — парень развёл руками, не прекращая орать. Девушка в замешательстве смотрела то на блондина, то на брюнета, молясь, лишь бы они не начали дуэль. Время, когда школьные перепалки были безобидными, давно прошло, а потому лишь Мерлину известно, чем все может закончиться. — Давай, Малфой, скажи ей, что это не так. — подначивал гриффиндорец. — Отрицай, что ты не убивал, или же признай, что на твоих руках кровь! Бледный, как смерть, Драко стоял молча, и только трясущиеся кончики пальцев руки, свободно свисавшей вдоль тела, выдавали, что он далеко не спокоен. Гермиона видела в его глазах что-то такое, из-за чего лоб покрывался холодным потом, внутренности болезненно сжимались, а сердце пропускало удары один за одним. — Скажи, ты наслаждался этим? Тебе, должно быть, приносило извращенное удовольствие убивать. Готов поспорить, тебе их даже жалко не было. Как после этого ты можешь спокойно спать по ночам? Ты мразь, Малфой. Пожалуй, я бы не расстроился, если бы узнал, что ты и твоя семейка сдохли так же, как и все, кого вы убили! — Не смей упоминать моих родителей! — Беспокоишься о мамочке, Малфой? Да чтоб она сдохла! — Круцио! — красный луч мгновенно сорвался с кончика палочки и ударил точно в грудь волшебника. Джеффри с грохотом упал на пол, а пространство тут же заполнили оглущающие крики и утробные хрипы. Драко даже не вздрогнул. Хупер заслужил это. Слизеринец неоднократно предупреждал гриффиндорского придурка, говорил ему не лезть и призывал уйти, но тот не послушал, демонстрируя глупость, кем-то названную геройством. По этой причине Малфой и не подумал о том, чтобы испытывать жалость к парню, корчившемуся на полу, пытаясь выцарапать собственные веки. Вкладывая всю злость в заклятие, Драко слышал, как по одной трескаются кости рёбер Джеффри, а он сам продолжает истошно орать. — Заткни его, Грейнджер. — скомандовал слизеринец, но девушка даже не пошевельнулась. — Гойл, давай лучше ты. Гермиона продолжала стоять на месте, шокировано глядя на терзания сокурсника, и, кажется, напрочь забыв дышать. В больших карих глазах стояли невыплаканные слезы, перемешанные с животным ужасом, дрожью во всем теле и тотальным непониманием. Малфой действительно делает это. Он пытает человека Непростительным! Да, гриффиндорка неоднократно слышала о том, что всем Пожирателям Смерти, в том числе и Драко, приходилось творить подобное хотя бы раз, но ведь это было тогда, на войне. Сейчас же в Британии царил мир, общество пыталось восстановиться, а Малфой стоял и применял Круциатус прямо посреди школьного коридора, словно не боясь, что кто-то может прийти на шум. Как будто ему вообще плевать, что он причиняет нечеловеческую боль. Мерлин, да, Джеффри поступил неправильно, сказав такое о семье Драко, но это, как и огневиски, не оправдывает действия слизеринца. Неужели Гермиона все-таки ошибалась? — Малфой, остановись! — закричала девушка, отойдя от шока и сделав глубокий вдох. Никакой реакции не последовало: блондин по-прежнему стоял, направив палочку на Хупера. Грейджер не знала, что делать. С одной стороны, ей следовало приложить все усилия, чтобы помочь сокурснику, но с другой стороны, она вполне могла стать жертвой сама. Где гарантия, что Драко не проклянет её Круциатусом, как только она сделает шаг? Да, в этом учебном году слизеринец относился к ней гораздо лучше, чем в предыдущие — Мерлин, они даже поцеловались! , — но может ли это дать гриффиндорке уверенность, что агрессивно настроенный молодой человек, явно перебравший с огневиски, не направит палочку уже на неё. Все их откровенные разговоры, многозначительные взгляды, авантюра со свитками, тот самый поцелуй — значило ли все это хоть что-то для Драко? Может, все действительно куда проще: Малфой — манипулятор, а Гермиона для него — удачно подобранная марионетка? Тем не менее, был только один способ это проверить. Собрав внутри себя всю гриффиндорскую смелость, Гермиона сделала несколько шагов вперёд. Не прерывая пытку и сохраняя бесстрастное выражение лица, слизеринский принц наблюдал за тем, как девушка робко преодолевает разделяющий их метр и берет его ладонь в свою, глядя на него снизу вверх с какой-то сносящей голову смесью страха, надежды, мольбы и чего-то ещё, что Драко предпочитал не называть вслух. Большие карие глаза снова смотрели ему в душу так, как тогда, поздним вечером четверга, за секунду до того, как ему окончательно снесло крышу. Вернее, до того, как она это сделала. — Драко, прошу тебя… — её шёпот растворился в глухих хрипах Хупера, окончательно сорвавшего голос, но въелся ему — Малфою — в мозг, намертво отпечатавшись где-то в подсознании так, что никакими клешнями не оторвать. Её «Драко». На выдохе, с придыханием. Её «прошу». Тихое, с нотками дрожи. Вся она. С дурацкими кудрявыми волосами и отвратительным вздернутым носом. Такая, что хочется сдохнуть, воскреснуть и так по кругу, потому что знаешь, что она будет смотреть на тебя так, этим-своим-охуенным-взглядом и держать твою ладонь, а другой рукой сжимать предплечье. В такие минуты забываешь, что там у тебя Тёмная метка, плюешь на то, что чуть не убил её дружка и перестаёшь замечать вообще все вокруг. Потому что чувствуешь тепло её ладоней даже сквозь чёрный — похоронный — пиджак, а все тело прошибает током. Не разрывая зрительного контакта и не разжимая пальцев на предплечье Драко, Гермиона отпустила его ладонь, робко касаясь другой, сжимающей палочку, медленно опуская её вниз, без слов призывая отозвать заклинание. И Малфой повинуется. Тонет в золотисто-карих омутах и расслабляет руку, позволяя тёплым пальцам забрать палочку и положить её обратно в карман брюк. Всматриваясь в его лицо, пытаясь найти в нем что-то, что вновь и вновь заставляет её оставаться рядом, гриффиндорка задумчиво прикусила губу. Касаясь её подбородка, Драко поймал себя на мысли, что больше не чувствует никакого эффекта от огневиски. Будто он мгновенно протрезвел, приблизившись к её лицу. Момент разрушил громкий кашель Джеффри, пришедшего в себя после заклинания. С трудом подняв голову, он пытался осмотреться, хотя все ещё не мог сфокусировать взгляд. Глядя куда-то в угол коридора, парень прохрипел: — Жирный слабак, — повернув головы туда же, куда и Хупер, волшебники обнаружили Гойла, отключившегося то ли из-за алкоголя, то ли из-за шока. В любом случае, тот лежал без сознания. — А ты, Малфой… Просто трус. И убийца. Едва договорив, гриффиндорец провалился в небытие, а Драко мгновенно побледнел и, бросив короткое «Блять», стараясь не встречаться с Грейнджер глазами, быстрым шагом удалился во тьму коридора. Гермиона непонимающе смотрела то на Джеффри, чьё дыхание постепенно возвращалось в нормальный ритм, то на Грегори, распластавшегося на полу, то вслед исчезающему во мраке Малфою. Осознание ситуации тяжёлым грузом упало на плечи: она снова находилась в шаге от поцелуя с человеком, без зазрения совести пытавшим других. Более того, извращенное чувство юмора судьбы ставило её — Грейнджер — перед выбором. Жизнь словно шептала: «Помочь другу или бежать за врагом? Разум или чувства? Чего же ты хочешь на самом деле?». Шумно выдохнув, умнейшая-ведьма-своего-поколения лёгким взмахом палочки применила Обливейт сначала к гриффиндорцу, а затем и к слизеринцу, после чего едва ли не бегом направилась туда, куда минутой ранее пошёл Драко, напрочь забыв и про отбой, и про школьные правила в целом. Будто бы на сегодня недостаточно глупостей!***
Мокро, пусто и холодно. Ничего не изменилось. Ещё год назад Драко поклялся самому себе, что больше никогда не будет прятаться, как трус, в полуразрушенном женском туалете, но, как ни иронична жизнь, он снова здесь. Впрочем, Малфои никогда не отличались верностью принесенным ими обещаниям, так что вряд ли ему — Драко — суждено стать первым. Как и в предыдущие годы, мантия была грубо брошена в угол, валяясь там, как грязная половая тряпка, а рубашка расстёгнута на несколько верхних пуговиц, словно не сделай слизеринец этого, тотчас задохнулся бы. Впрочем, подобная кончина казалась парню вполне реальной, учитывая, что его дыхание сбилось настолько, что приходилось едва ли не глотать воздух, а все почему? Лишь потому, что он сделал это снова. Опять позволил кому-то залезть в душу, из-за чего и окунулся в болото собственных воспоминаний, казавшихся такими свежими, будто все происходило вчера. Стоило только закрыть глаза, как под веками оживали картины то того дня, когда Драко принял метку, в честь чего были заживо сожжены пятеро магглов, или того, когда он впервые пытал человека, того, как в семь лет испытал Непростительное сам, но чаще всего животный ужас навевали воспоминания о Люси и её крови на его руках. Эти картины, навечно поселившиеся в его памяти, сжимали липкими руками горло, вылизывали холодными языками загривок и били под дых. Стоило лишь впустить в воспаленное сознание мысль о холодном детском теле на каменном полу мэнора, как Драко едва не сгибался пополам, будто от удара в солнечное сплетение. Сердце тут же начинало бешено колотиться об и без того выпирающие ребра, а россыпь мурашек пробегала по телу. Виски болели ещё сильнее, чем до огневиски, и предположение о возможной смерти посреди женского туалета становилось все более правдоподобным. Тем не менее, картины прошлого — это ещё не все. Последний гвоздь в гроб своего самообладания забил сам Драко, когда начал пытать Хупера. Нет, слизеринцу все ещё не было жаль того противного гриффиндорца. Остатки его прогнившей насквозь души грызло другое: то, что он использовал Круциатус. Малфой вполне мог припечатать того придурка к стенке любым Оглушающим, применить тот же Петрификус, да хоть и Редукто, но нет же! Его потянуло на что-то более тёмное и изощренное. Хотелось оправдать свое поведение выпитым алкоголем, но это было глупо. Как можно винить огневиски, если сначала еле стоишь на ногах, а после без труда ломаешь человеку кости?! Дело в другом. Как бы ни было трудно, но Драко признал: тупоголовый Хупер был прав — слизеринец действительно ничем не лучше остальных Пожирателей. Ставить себя в один ряд с ними для Малфоя было равносильно тому, чтобы самолично пустить пулю себе в висок, но именно этим он и занимался в пустом туалете с пробитым окном и треснувшим кафелем. Больше года Драко убеждал себя в том, что он не убийца, ведь Авада Кедавра, запущенная им в Люси, была сделана под Империусом, однако теперь он сам перестал в это верить. Спасибо Джеффри, что только помог прийти к этому выводу. — Убийца. — хриплый голос слизеринца эхом разлетелся по комнате, пока он сам вглядывался в свое отражение в зеркале, пытаясь найти того, кем он был, и убедиться, что все сказанное тем гребаным грифиндорцем — ложь. Наглая и такая глупая. Не имеющая под собой никаких оснований. Никак не правда. — Трус и убийца! — рев с гулом заполнил все пространство, и Драко с силой ударил кулаком по зеркалу, заставив его осыпаться на пол тысячами осколков. Глядя на окровавленные костяшки пальцев и кусочки стекла, показавшиеся прямо из разбитого до мяса кулака, Малфой почувствовал почти маниакальное удовольствие. — Ты это заслужил. Боль — меньшее из наказаний, после всего, что ты сделал. Неожиданно скрипнувшая дверь заставила тут же схватить палочку и направить её на незваного гостя. «Лучше бы ты приставил её себе к виску.» — встрял надоедливый внутренний голос, уже давно сожравший все, что когда-то называлось внутренним миром, и теперь, изредка обгладывая кости, покушавшийся на его — Малфоя — здравый рассудок. Хотя, здравый, серьёзно? Спорно, очень спорно. — Малфой? — из-за двери показалась голова с копной кудрявых волос, а затем и сама девушка. — Мерлин, я искала тебя. — Блядь, Грейнджер, просто свали отсюда! — прозвучало даже более раздражённо, чем планировалось изначально. Ладно, пусть. Так даже лучше. Может, она обидится и убежит. Испугается и будет плакать всю ночь? Тем лучше: из её грязнокровой башки давно следовало выбить привычку выходить из спальни после отбоя. Да, не слишком гуманно, зато эффективно. Так всегда говорил отец. Чёрт! — Оглохла? Проваливай, я сказал. Гермиона вздрогнула, но не сделала ни шагу назад. Салазар, как же Драко ненавидит упрямство в этой девчонке! Настолько сильно, что готов нагнуть её над раковиной прямо здесь и сейчас. Интересно, что бы сказал Поттер, если бы узнал, что его дорогая подружка стонет под врагом всего их гребаного трио? Видит Мерлин, ради этого зрелища Малфой даже готов на время убрать палочку от виска. Тем не менее, гриффиндорка сделала несмелый шаг вперёд. Ничему её жизнь не учит! — Грейнджер, не забыла, я только что пытал Круциатусом твоего дружка? — как бы невзначай напомнил слизеринец. — Не боишься, что я проверну то же самое и с тобой? — Ты этого не сделаешь. — прозвучало гордо и уверенно, чертовски по-гриффиндорски, пусть и дрожащим голосом. — Действительно, зачем тратить время на пытки, если есть старая-добрая Авада? — парень сделал театральный взмах рукой. — Грейнджер, убирайся отсюда по-хорошему, пока от твоей кудрявой башки не остались одни кровавые ошметки! — Драко, пожалуйста… — слетело с губ так тихо, что поразилась даже сама Гермиона. Ей много раз доводилось успокаивать людей, но почему она старалась так именно сейчас? С ним? С какой стати ей вообще не наплевать? Ответа не нашлось, зато ноющее чувство в груди очень даже было и усиливалось с каждым резким словом волшебника, словно тот резал по её телу без ножа. «С каких пор у него есть такой доступ к твоим эмоциям?» — «Драко, пожалуйста…» — передразнил Малфой. — Нахер это «пожалуйста», Грейнджер. Я гребаный Пожиратель, забыла? Убийца! Я наслаждаюсь, убивая таких, как ты. Гермиона продолжала стоять, игнорируя дрожь, сбившееся дыхание и стоящие в глазах слезы. Да, было неприятно слышать все это, но причиняло боль другое: Драко закрывался. Грейнджер не знала, как давно разделила Малфоя на «своего» и «чужого», но была уверена, что тот, кто кричит на неё сейчас, тот, кто надрывает глотку так, что от эха едва ли не рушатся стены — не «её» Драко. Это совсем не тот человек, с кем она говорила каждый вечер через свитки, не тот, кто помог на Зельях и перед Трансфигурацией, не тот, кого она целовала во мраке пустого школьного коридора. Стоящий перед ней парень был всего лишь сломленным ребёнком, отчаявшимся и уставшим. Принимающим на свой счёт все, что говорят другие. Закрывающимся от окружающих и убивающим внутри себя любое проявление эмоций. — Это неправда. — тихо ответила волшебница, стараясь убедить скорее себя, чем его. — Просто не может быть правдой. — Может. — невесело отозвался Малфой, уставившись взглядом на трещину в светлом кафеле. Видит Салазар, если Гермиона решит сделать такую же у него в затылке, он даже спорить не станет. — Твой дорогой Хупер прав во всем, до единого слова: на моих руках действительно кровь. Запустив пальцы в блондинистые пряди, парень медленно съехал по стенке на пол. С чего вдруг такие откровения, Малфой? Зачем ты говоришь всё это? Почему именно ей? С каких пор ты доверяешь этой девчонке? Вопросы сдавливали голову, пережимая сосуды. Должно быть, все дело в огневиски. Сегодня слизеринец действительно много выпил, а значит, причина кроется в алкоголе. Это он действует на него так, заставляя произносить вслух все то, что на протяжении года Драко не решался озвучить даже в подсознании. Лучший друг — Блейз Забини — не знал о том, насколько все плохо на самом деле, а она была в курсе. Мерлин, мулат не имел ни малейшего понятия, каково это: когда отчаяние заживо сдирает с тебя шкуру, а обломок айсберга вместо сердца уже так долго валяется внутри, царапая острыми иглами внутренности, что начинает казаться, что в венах течёт вовсе не горячая кровь, а холодная жидкая платина. Какого это, когда хочется сдохнуть ежечасно и ежеминутно, а ты идёшь с идеально прямой спиной и ухмыляешься, потому что наследнику древнего чистокровного семейства не пристало показывать слабость и одиночество, даже если нервы уже давно превратились в оголенные провода, а постоянное чувство страха не проходит лет так с шестнадцати. Тяжело вздохнув и решив рискнуть уже в сотый раз за ночь, Гермиона сделала несколько тихих шагов и села рядом с Драко, глядя, как трясутся кончики его пальцев, пока он нервно заламывает кисти. Малфой с безэмоциональным выражением лица смотрел куда-то перед собой, но гриффиндорка знала, что мыслями он далеко не в этой комнате. — Её звали Люси. Обычная девочка лет семи. Может, ты помнишь: это про неё говорил Северус осенью. — хриплый негромкий голос так гармонично вписался в мертвенную тишину, будто становясь её частью. Казалось, сам Малфой был неотъемлемым элементом этого помещения: такого же холодного, пустого, леденящего душу, как и он сам. — Волдеморт приказал убить её. Когда я отказался, он наложил Империус. Не отводя взгляда от бледного лица, Гермиона с трудом скрывала ужас, прикрыв рот ладонями. Конечно, она предполагала, что у Малфоя могут быть секреты, но такое не приходило на ум даже умнейшей ведьме столетия. Он убил ребёнка! Мерлин, помилуй их души. Теперь понятно, почему за последний год и без того откровенно плохо выглядевший Драко окончательно потерял живые краски. Удивительно, как он вообще держится! Далеко не каждый смог бы продолжить существование, когда внутри гложет такое. Это, конечно, не оправдывает того, что Малфой пытал бедного Джеффри Хупера, но, во всяком случае, многое объясняет. Как бы поступила сама Гермиона, будь она на его месте? Думать об этом не было никакого желания. — Даже не верится, что после всего, что произошло, после этой гребаной войны ситуация повторяется. — аристократ мрачно усмехнулся. — Пожиратели сбежали. Вопрос времени, когда они начнут нападения. — Думаешь, они будут атаковать? — Их цель не в этом, но в качестве меры устрашения — вполне. — Тогда чего они добиваются? Выдохнув, Драко перевёл взгляд на сидевшую рядом гриффиндорку. Зачем она здесь? Почему не смеётся, видя, как давний враг превращается в лужу бессилия и уныния? Гермиона по-прежнему ждала ответа, и Малфой знал это. Завтра, когда Драко окончательно протрезвеет, он проклянет себя за каждое свое слово, но сейчас ему просто хочется знать, что он не один. Ощущать простое человеческое тепло, когда вселенская усталость душит так, что темнеет в глазах. Чувствовать, что кому-то не будет все равно, если его убьют — а его обязательно убьют, — когда он будет воплощать свой безумный замысел, заранее обречённый на провал, в жизнь. — Проклятый предмет из мэнора… Думаю, они ищут его. — напряжённый вдох прекрасно давал понять, чего Малфою стоило делиться всем этим. — Я перерыл все, что мог, но не нашёл стоящей информации. Только детали, но они никак не складываются в полную картину. Не знаю, что делать, Грейнджер. — Драко, — Гермиона прошептала тихо, почти не слышно и до чёртиков нежно , сжимая его трясущуюся ладонь в своей, будто забирая часть отчаяния на себя. Господи, почему она такая?! — Мы справимся. Мы. Наверное, Драко рассмеялся бы, если бы не был так пьян. — В любом случае, я рада, что ты рассказал мне. «Мне ведь это так важно, Малфой. Надеюсь, ты никогда не узнаешь, насколько.» — Это все огневиски, — произнёс он на выдохе, но гриффиндорке показалось, что парню стало чуточку легче. Кто знает, сколько таких секретов похоронил внутри себя бывший Пожиратель Смерти? — Надеюсь, завтра я ничего не вспомню. Драко усмехнулся, и Гермиона улыбнулась в ответ, хотя сама не знала, из-за чего конкретно. Просто потому, что в чёрных зрачках, поглотивших серые радужки, читалось хотя бы немного меньше щемящей душу пустоты, а тёплая ладонь слизеринца все ещё лежала в её собственной. Он не убрал руку. Это уже многое значило. — Позволь полюбопытствовать: в честь чего же такой праздник? — девушка улыбнулась уголком губ. — Отмечали наступление зимы? — Разумеется, нет. — ответил Драко, зевнув. Гермиона понятия не имела, который час, но её тоже безумно клонило в сон. — Просто слизеринцы праздновали моё возвращение. — потянувшись, волшебник продолжил. — Ладно, пусть радуются, пока я здесь. — «Пока»? — удивилась гриффиндорка. — Малфой, что ты задумал? Снова зевнув, парень уронил блондинистую голову на плечо девушки, утыкаясь носом ей в шею и замечая, что от Гермионы пахнет чем-то сладким и очень приятным. Банан и карамель — услужливо подсказало обоняние. Знала бы Грейнджер, насколько это соблазнительное сочетание. — Пока что я буду искать информацию, — тихие слова затерялись где-то в кудрявых локонах, — а на зимних каникулах… Несмотря на то, что глаза предательски закрывались, Гермиона усилием воли заставила себя посмотреть на собеседника: — Что на каникулах, Малфой? — слизеринец молчал, и, видя, что он не собирается отвечать, девушка решила сменить тему. — Ради Годрика, только не говори, что ты планируешь ночевать здесь? На полу! В заброшенном туалете! — Просто спи, Гермиона. — лениво протянул слизеринец, удобнее устраиваясь на плече гриффиндорки и прижимая её к себе, неразборчиво бормоча что-то про надежду на амнезию и действие огневиски. Взмахнув палочкой и применив Согревающие чары, гриффиндорка почему-то улыбнулась, кончиками пальцев касаясь светлых блондинистых прядок. Наверное, ей стоит уйти. Аккуратно выскользнуть из объятий Драко и вернуться в спальню. Так, как и положено. Это ведь правильно, верно? Тем не менее, что-то останавливало, не давало подняться на ноги. Это «нечто» приковало к стене и кафелю, лишая возможности поступить так, как следует. Может, Гермиона просто хотела остаться? Решив, что даже ей, умнейшей-ведьме-своего-поколения, стоит хотя бы изредка совершать что-то такое, чего действительно жаждет её душа, девушка закрыла заклинанием дверь, починила окно и трансфигурировала мантию Драко, валявшуюся на полу с момента её прихода, в нечто, смутно напоминающее то ли матрас, то ли разложенное кресло. Мерлин, неужели она — Грейнджер — действительно собирается спать здесь?! Почувствовав, как тёплая рука Драко обнимает её за талию и притягивает к себе, заставляя буквально ощущать на шее ровное дыхание слизеринца, Гермиона улыбнулась и закрыла глаза.