***
Драко решил, что пора со всем этим заканчивать, подразумевая под «всем» приступы внезапного доверия к Грейнджер и принятие её помощи, припадки, сопровождаемые поцелуями и называнием грязнокровки по имени, неконтролируемые проявления заботы и эмоциональной близости, и все то, что по его личному мнению свидетельствовало о развитии психического заболевания и было неразрывно связано с этой девушкой. Ему нужно заниматься другими, куда более важными делами, а не делиться с поттеровской подружкой секретами, открывая ей душу и наколдовывая одеяло, чтобы та не отморозила свою любопытную гриффиндорскую задницу. Необходимо снова попытаться устроить встречу с отцом — «Салазар, я затылком чувствую её взгляд», — продвинуться по делу с изучением информации о шкатулке, — «моя рубашка пропиталась запахами банана и карамели» — убедиться, что мать не пренебрегла усилением защиты поместья — «видимо, Грейнджер помирилась со своими идиотами, раз они снова таскаются за ней по всему Хогвартсу», — выведать, нет ли новостей о сбежавших Пожирателях и, наконец, избавиться от поселившейся в голове гребаной грязнокровки, которой он почему-то вдруг начал доверять. Отвратительно! Недальновидность, глупость и безответственность в высшей степени! Всё вышеперечисленное настолько путало мысли, что способность сосредотачиваться пропадала сама собой. Благо, оставался холодный ум, бесстрастно констатировавший: Гермиона мешала ему — Драко — жить. Бесила вечно поднятой на лекциях рукой и задранным подбородком, взглядами с немыми вопросами, псевдопониманием, отвратительной юбкой, предательски задравшейся, когда она сидела рядом той ночью, ладонями, которые совсем недавно сжимал он, а теперь — Уизли и Поттер, улыбками, и вообще всем этим идеально-мерзким, выверенным до малейшей детали образом, въевшимся ему в подсознание настолько, что становилось то ли страшно, то ли тошно. Слизеринский принц сжимал до хруста челюсти и проклинал себя вместе со всем миром, пока гриффиндорская принцесса смеялась с двумя личными шутами. Салазар, с этим точно надо заканчивать. Шумно выдохнув, Драко в очередной раз пролистал несколько страниц фолианта назад, придя к выводу, что снова бездумно бегал глазами по строчкам, отвлекшись на свои мысли. Видимо, Нумерологии придётся подождать, а ему — окунуться в насущные вопросы. Обдумывая план дальнейших действий последние несколько недель, Малфой решил, что наилучшей стратегией будет дождаться рождественских каникул, и, оказавшись дома, уже оттуда снова отправиться в Азкабан, но на этот раз уже с матерью, ведь особого разрешения у него по-прежнему не было, компетентного надзирателя тоже, а без них волшебника, тем более несовершеннолетнего, могут пропустить только с родителем, и выяснить, о чем хотел поговорить с ним отец, а также расспросить его о той странной шкатулке. Всё складывалось удачно и — кто бы мог подумать?! — даже законно, что предвещало почти гарантированный успех. Главное, чтобы за этот промежуток времени не произошло ничего, что поставило бы план под угрозу срыва. «Мерлин, пожалуйста! Пусть хотя бы сейчас ничего не рухнет!» Тем не менее, уже следующим утром Драко убедился, что великий волшебник наряду со всей небесной канцелярией все-таки остался к его просьбе глух и глубоко равнодушен.***
Неспешно направляясь в библиотеку и замечая, что с наступлением зимы ранним утром стало совсем темно, Гермиона рассматривала то портреты, то пейзаж за окном, чувствуя странное умиротворение. Несмотря на то, что вопрос с Малфоем так и не был решён, жизнь определённо налаживалась. За эти две недели девушка успела помириться с друзьями, клятвенно пообещав ничего от них не скрывать, полностью подготовилась к предстоящим полугодовым экзаменам и теперь могла с удовольствием проводить вечера в гостинной Гриффиндора, наслаждаясь уютом и приятной компанией. Видит Мерлин, после всех этих тайн и интриг, связанных с Драко, ей больше всего на свете хотелось вернуться в старый-добрый мир, наполненный треском поленьев в камине, мягкими вязаными пледами, добрыми шутками и родными улыбками, согревающими сердце лучше любого огня, особенно сейчас, когда за окном холода и морозы. Что же касается Малфоя, то Грейнджер решила, что если парень не хочет говорить о последних событиях, то уж ей-то тем более не стоит озадачиваться подобными вещами. Да, поцеловались. Да, он на короткий миг снял маску, открыв душу. Да, ей действительно было важно находиться тем вечером рядом с ним. Все это появилось в её жизни внезапно и так же непредвиденно исчезло, оставив после себя лишь ощущение недосказанности с горьким послевкусием сожаления. Тем не менее, это уже не имеет никакого значения. Гораздо важнее то, что Пожиратели Смерти до сих пор на свободе и ищут какой-то проклятый предмет, спрятанный в мэноре. Именно по этой причине умнейшая-ведьма-своего-поколения решила начать утро с изучения литературы о тёмной магии и наложении чар на неодушевленные объекты. Объединив полученные знания в единое целое, Грейнджер рассчитывала продвинуться в своём собственном расследовании, выяснив хоть что-то, раз уж кое-кто блондинистый и невероятно скрытный не желает посвящать её в это дело. Потом, когда у неё уже будут готовые, логично обоснованные выводы, она обязательно расскажет все Гарри и Рону, поделившись всеми догадками и предположениями. Если же к этому моменту в средствах массовой информации по-прежнему не объявят о произошедшем, то им, героям войны и национальным защитникам, возможно, придётся сделать это самостоятельно. Как бы то ни было, подобная перспектива уже была гораздо лучше, чем простое игнорирование проблемы. Гриффиндорка понимала, что необходимо действовать, и делать это решительно, а потому приступила к воплощению своего плана, чувствуя переполняющие её волнение и дух справедливости. Да. Она поступает правильно. Заходя в библиотеку, Гермиона не знала ни того, что принесёт ей это утро, ни того, что её планам не суждено сбыться.***
В замке было подозрительно тихо. Слишком тихо. И практически пусто. Нахмурившись и осмотревшись вокруг, гриффиндорка пыталась понять, что именно не так. Да, она знала, что кроме неё мало у кого возникает желание с самого утра заниматься мозговой деятельностью, проводя время в библиотеке, но сейчас приближалась пора завтрака, а к этому часу студенты уже активно перемещались по школе. Во всяком случае, так было всегда. Сейчас же в холле не наблюдалось никого, кроме самой Грейнджер со стопкой книг в руках и нескольких пятикурсников, быстро и молча направлявшихся, как и она, в Большой зал. Казалось, будто в стенах школы витает какая-то мрачная аура, душащая всех и каждого унынием. Неужели что-то случилось? Плохое предчувствие тут же скрутило живот, отозвавшись болью где-то в желудке и тошнотой, когда девушка вошла в помещение. «Неуютно», — констатировал мозг, едва волшебница оказалась в Большом зале. Как и раньше, студенты сидели за столами, с той лишь разницей, что теперь парни и девушки не общались во весь голос, а лишь перешептывались, наклоняясь ближе друг к другу, понуро опустив взгляды в пустые тарелки. Среди всего спектра эмоций, доступных человеку, война научила Грейнджер безошибочно определять одну — страх. Панический, гнетущий, ледяной. Это ощущение скорого наступления чего-то кошмарного и неизбежного витало в воздухе, буквально волнами исходило от каждого ученика, вне зависимости от возраста и факультета. Тяжело вздохнув и будто впитав в себя часть того, что душило всех присутствующих, Гермиона направилась к столу Гриффиндора, отметив, что у неё не только пропал аппетит, но и полностью испарились любые намёки на голод, а ноги наливались свинцом с каждым шагом. Годрик милостивый, да что здесь происходит?! Неужели за те часы, что девушка пробыла в библиотеке, случился апокалипсис? Волдеморт воскрес? Что? «Львы» тихонько говорили о чем-то, напрочь позабыв о том, что принадлежат к факультету храбрых сердцем и духом, а из-за опущенных голов казалось, что всегда яркие красно-золотые галстуки, бросающиеся в глаза, теперь будто поблекли. Никто из волшебников не ел, даже Рон, что априори считалось плохим предзнаменованием. — Гарри, что случилось? — прошептала Гермиона, чувствуя на себе сразу несколько косых, едва ли не осуждающих, взглядов, словно она сказала что-то лишнее и очень глупое. Поттер исподлобья посмотрел на девушку, отчего по спине последней пробежала вереница мурашек, и молча протянул подруге газету — последний выпуск «Ежедневного Пророка». «ПОБЕГ ИЗ АЗКАБАНА: ПЯТЕРО ПОЖИРАТЕЛЕЙ СМЕРТИ СНОВА НА СВОБОДЕ» — гласила первая строчка, заставившая умнейшую-ведьму-своего-поколения напряжённо сглотнуть. Да, Грейнджер случайно узнала о произошедшем почти месяц назад, пережив нечто среднее между панической атакой и истерикой прямо в библиотеке, но это никак не спасало от того, что страх липкими щупальцами снова хватал за горло, а проклятое внутреннее чутье в унисон с рациональной частью сознания твердили: «Это далеко не все». — «По данным проверенных источников из тюрьмы Азкабан сбежали одни из опаснейших Пожирателей Смерти: Корбан Яксли, Антонин Долохов, Родольфус Лестрейндж, Торфинн Роули и Август Руквуд. Во избежание общественного резонанса произошедшее тщательно скрывалось Министерством Магии в течение неопределённого срока. Тем не менее, действующий министр магии Кингсли Бруствер все же счёл необходимым сообщить гражданам об этом инциденте. На данный момент местонахождение Пожирателей Смерти неизвестно», — вслух прочитала Гермиона. — Мерлин, какой ужас! — Это ещё не все. — словно слыша ее мысли и подтверждая их, мрачно буркнул Рон. — Есть и вторая новость дня. — «ПОЖИРАТЕЛИ СМЕРТИ АТАКУЮТ ПОМЕСТЬЯ ЧИСТОКРОВНЫХ СЕМЕЙ: КТО СТАНЕТ СЛЕДУЮЩЕЙ ЖЕРТВОЙ?» — гриффиндорка нахмурилась, действительно не ожидав такого развития событий. Ненависть сторонников Волан-де-Морта к магглорожденным понятна, но почему они вдруг восстали против своих, чистокровных? Если приоритеты войны изменились, то чего они добиваются теперь? — «Прошлой ночью было совершено нападение на имение Дэвиса Скотта — бывшего Пожирателя Смерти, оправданного судом Визенгамота этим летом. Со слов мужчины, экс-коллеги угрожали расправой и разрушили его дом, безуспешно пытаясь в нём что-то найти…». — Эти психи снова в деле. — отозвался кто-то из гриффиндорцев. — Кто знает, может, завтра они устроят налёт на Хогвартс? Все «львы», до этого обсуждавшие новости шёпотом, неожиданно громко подключились к диалогу. Их примеру последовали пуффендуйцы, затем когтевранцы, и — кто бы мог подумать! — даже несколько слизеринцев. От тишины, царившей в Большом зале, не осталось и следа. Студенты были напуганы, а коллективное обсуждение и споры помогали хоть как-то отвлечься от тяжёлых мыслей. — Неужели стоит ждать новой войны? — Выдержит ли школа удар? — Гарри, ты спасешь нас? Последний вопрос поставил Поттера в тупик. Защитит ли он магический мир? Готов ли снова сразиться со смертью? Справится ли с очередной потерей близкого человека? Рон молча смотрел на друга, тоже ожидая его ответа, будто приговора, а тот лишь с немой просьбой повернулся к самому умному человеку их легендарной троицы. Коротко кивнув, Гермиона взяла инициативу на себя: — Думаю, вы слишком торопите события. Не паникуйте, Министерство и Аврорат обязательно со всем разберутся, а преподаватели смогут блокировать любые атаки на школу. Кроме того, мы ведь даже не знаем, кто на какой стороне в этот раз. — Всё и так ясно: добро — мы, зло — Пожиратели. — заявил Терри Бут. — Многое изменилось с тех пор, мы не можем говорить сразу за всех. — Грейнджер предприняла миролюбивую попытку успокоить студентов. — По-моему, можем. Все прекрасно знают: бывших Пожирателей не бывает! — довольно громко оспаривал позицию однокурсницы Джеффри Хупер, из-за Обливейта благополучно забывший о том, как всего пару недель назад поплатился за свое красноречие. Гриффиндорка заметила, что после слов волшебника многие студенты покосились на стол Слизерина, глядя на «змей» осуждающе и укоризненно. В такие моменты Гермионе, всегда стремящейся к справедливости, даже становилось их жаль: тех, кто носит серебристо-зеленый галстук, всегда будут винить в ошибках их родителей и во всех бедах человечества в целом. Многие из них не выбирали своего пути, но были вынуждены платить по счетам наравне с остальными. Волшебница закусила губу на долю секунды, задумавшись, имел ли свободный выбор он. Именно в этот момент Жизнь продемонстрировала свое извращенное чувство юмора, а Судьба, должно быть, в волю поглумилась над такой тонкой иронией, потому что в следующее мгновение после слов Хупера двери Большого зала отворились и в помещение вошёл Драко Малфой, как по команде приковав многочисленные взгляды к своей персоне. Кто-то выронил вилку. Жаркие споры, шумевшие в Большом зале, мгновенно стихли, а их место заняла абсолютная, почти гробовая тишина. Студенты едва ли не под прицелом изучали появившегося слизеринца, словно не сомневаясь, что тот с минуты на минуту достанет палочку и начнёт насылать Непростительные на всех, собравшихся в зале. Впрочем, волшебников можно понять. Большинство старшекурсников не только видели своими глазами войну и битву за Хогвартс, но и принимали в них непосредственное участие. Воспоминания об этих событиях были ещё очень свежи, а потому страх и недоверие к оправданному Пожирателю справедливо считались обоснованными. Ученики младших курсов, хотя и не видели все ужасы битвы так, как остальные, но тоже прекрасно знали, что такое война. Многие из этих юных волшебников потеряли друзей и членов семьи, некоторые и вовсе остались полными сиротами, а потому даже они — совсем ещё дети — буравили блондинистую макушку недоверчивыми взглядами. — Он знает? — очень тихо, так, что Грейнджер с трудом расслышала, прошептала подруге Джинни. «Правда, а знает ли Малфой в чем дело? — задалась тем же вопросом шатенка. — Может, он, как и ты, Гермиона, пропустил срочную утреннюю почту, и теперь не имеет ни малейшего понятия, почему на него смотрят так, будто он лично поднял Волдеморта из могилы? ». Пробежав по залу оценивающим взглядом, и, видимо, не найдя в нем ничего, что могло бы его хоть как-то заинтересовать, Драко расправил плечи, поднял подбородок чуть выше и абсолютно спокойно, почти равнодушно, через весь Большой зал направился к столу своего факультета. Неопытный наблюдатель сказал бы, что слизеринец либо вообще не знает о случившемся, либо ему на это глубоко наплевать. К тому же выводу пришёл бы любой другой человек, но не Гермиона, нет. Она видела. Карие глаза детально изучали блондина и различали все, что тот так тщательно скрывал. Слишком прямая спина. Настолько неестественная осанка, что складывается впечатление, что Малфой или проглотил железный прут, или этого аристократа и вовсе вырезали из пластика, а может и из картона. Взгляд в одну точку чётко перед собой. Тоже ложь, Малфой. Нормальные люди так не смотрят. С силой сжатые челюсти — его отвратительная привычка — и желваки на высоких скулах. «Мерлин, я слишком хорошо его знаю!» — понимание пришло настолько резко, что буквально ударило в лоб, отправило прямо в нокаут, напрочь выбило из колеи. Он — Драко Малфой, школьный враг, лицемер и трус, бывший Пожиратель Смерти, а судя по признаниям в пьяном бреду, ещё и убийца, и она — умнейшая-ведьма-своего-поколения и героиня войны, которая уже не просто видит его насквозь, но и улавливает каждую эмоцию всеми фибрами души, кожей чувствует его присутствие. Безумие! — Знает. — коротко ответила Гермиона Джинни, и та опустила взгляд на нетронутую чашку с чаем.***
Ещё никогда Грейнджер не приходилось так сильно жалеть о том, что у восьмого курса Гриффиндора и Слизерина все занятия и лекции проходят сдвоенно. С самого утра каждый совместный урок казался ей настоящей пыткой, особым моральным испытанием. Всё началось ещё с завтрака. Буквально через несколько минут после фееричного появления Малфоя, когда стекла окон в Большом зале едва ли не трескались и не дрожали из-за царившего в помещении напряжения, презрительное молчание было нарушено появлением коллегии учителей с Макгонагалл во главе. Все преподаватели казались гриффиндорке не на шутку встревоженными и шокированными, за исключением лишь директора и Снейпа. Профессор, как и всегда, сохранял бесстрастное выражение лица, но Грейнджер все равно почему-то казалось, что сенсационные статьи в «Ежедневном Пророке» не стали для него новостью. Очевидно, Северус, как и Минерва, уже знал о побеге, вопрос лишь в том, откуда ему об этом известно. Мысленно сделав себе пометку на досуге поразмыслить о том, при каких обстоятельствах профессор мог узнать засекреченную информацию, девушка принялась внимательно слушать речь директрисы. Как и ожидалось, та не сказала ничего вразумительного. Не сдержавшись, Драко мрачно усмехнулся, услышав про то, что ему, как и всем остальным студентам, «необходимо сохранять силу духа и веру в лучшее», а когда Макгонагалл невероятно красноречиво начала говорить о «несокрушимой силе добра в победе над злом», ему пришлось симулировать кашель, чтобы скрыть рвущийся наружу смех. «Видимо, старуха действительно полоумная» — констатировал слизеринец, слушая умелые россказни про светлое будущее. Министерство Магии черт знает сколько скрывало, что Пожиратели Смерти гуляют на свободе, теперь эти ублюдки начали нападать на поместья, а Макгонагалл с каким-то глупым неуемным оптимизмом говорила о том, что совсем скоро все будет хорошо. Как тут не засмеяться? После речи Минервы, заставившей многих, в том числе и Гермиону, поверить не только в лучшее, но и в собственные силы, студенты разошлись по кабинетам. По мнению самой девушки, от этого стало только хуже. Если первые две лекции прошли более-менее нормально, хотя и сопровождались взаимными испепеляющими взглядами между «львами» и «змеями», то к началу третьей терпение волшебников лопнуло с тем же эффектом, с каким взрываются бомбы замедленного действия. «Внезапно и убийственно», — как отметила Полумна, когда несколько гриффиндорев вступили со слизеринцами в дуэли без правил, демонстрируя все свои внушительные арсеналы заклинаний. В результате, к началу третьей лекции — Травологии — кабинет был разгромлен, чернила и перья разбросаны, а оба факультета мало того, что стали обязаны убирать устроенный ими беспорядок, так ещё и лишись по десятку баллов. Тем не менее, ничего из вышеперечисленного не остановило волшебников от того, чтобы устраивать попытки самосуда на всех следующих лекциях, в процессе оскорбляя друг друга и виня во всех бедах. Снова и снова. Делая перерывы лишь на сами лекции, но даже на них прожигая взглядами затылки учеников другого факультета. Грейнджер понимала, что поведение волшебников обусловлено страхом и бессилием, а потому разумно решила не вмешиваться, углубляясь в чтение каждый раз, когда обстановка вокруг превращалась в хаос. Единственное, что хоть как-то радовало девушку в сложившейся ситуации, так это то, что Малфой не принимал участие в стычках. Как бы ни было сложно и странно, гриффиндорка признала, что ей были глубоко небезразличны эмоциональное состояние и реакция слизеринца, а увидев собственными глазами, на что способен Драко, если вывести его из душевного равновесия, ей оставалось лишь молиться Мерлину и Моргане, чтобы никто вроде Хупера не цеплялся к Малфою, а тот в свою очередь продолжал игнорировать и гриффиндорцев, и однокурсников, даже если для этого ему придётся все оставшиеся лекции сидеть с этим своим жутким нечитаемым выражением лица. Урок Астрономии, стоявший в расписании восьмикурсников последним, не стал исключением для сотворения погрома и выведения межфакультетской вражды на новый — абсурдный — уровень. Убедившись, что до прихода преподавателя ещё есть время, а всех присутствующих больше интересует нанесение увечий друг другу, чем его персона, Драко ловко подхватил чёрный дипломат и направился к выходу из кабинета, оставшись никем не замеченным. У него нет времени на изучение дурацких созвездий и всего, что с ними связано, потому что из-за освящения побега Пожирателей в «Пророке» его план неумолимо трещал по швам. Теперь, когда о случившемся стало известно общественности, на школьную систему безопасности поставили дополнительную защиту, и при необходимости — которая уже есть! — так просто аппарировать с помощью метки не получится. Тем не менее, Малфой не может сидеть и ждать рождественских каникул для встречи с отцом, методично наблюдая за тем, как ублюдки в масках атакуют чистокровные семьи. Кто знает, скольких они перебьют, прежде чем направить свой гнев на Нарциссу? Может, они придут к ней уже завтра? Если Пожирателей действительно интересует та шкатулка, то вероятность, что они рано или поздно заявятся в мэнор, возрастает в разы. Следовательно, нельзя ждать до каникул, выяснить всё у отца и предупредить мать нужно уже сейчас. Дойдя до своей комнаты в слизеринских подземельях, аристократ сел в кресло, запуская бледные пальцы в светлые или, как говорит Пенси, платиновые пряди. Нужно что-то придумать. Срочно найти решение. Но как? Он-то не вечно везучий Поттер и не его гениальная подружка. Случайная мысль о последней зажгла в голове идею. Кажется, Драко знает, что делать.***
Он не пришёл. Раскладывая учебники и свитки по Астрономии на столе рядом с Гарри и Роном, Гермиона чувствовала, что кого-то не хватает, и ей даже не потребовалось оборачивается, чтобы понять, кого конкретно. После возвращения Малфоя Грейнджер пообещала самой себе, что больше никогда не будет беспокоиться об участи этого противного Хорька, однако сегодняшний день с поразительным упорством доказывал обратное. Когда же звонкий голос профессора Синистры объявил на всю аудиторию: «Где мистер Малфой?», гриффиндорке захотелось рассмеяться в голос и ударить себя ладонью по лбу одновременно. Видит Мерлин, если бы Гермиону попросили описать учёбу на восьмом курсе Хогвартса одним предложением, она произнесла бы эти три слова. Где. Мистер. Малфой. Мистер-пропадать-черт-знает-куда-посреди-учебного-дня-это-уже-привычка. Господин-мне-плевать-на-любые-правила. Месье-я-бывший-Пожиратель-но-все-равно-тебе-нравлюсь. Последнее описание слизеринца заставило девушку резко вздрогнуть и судорожно покачать головой, отрицая даже возможность такого развития событий. Нет. Это бред. Он ей не нравится. Исключено. Всё, что происходило между ними, ничего не значит и не меняет, ведь так? Ни откровенные разговоры, ни совместные авантюры, ни секреты, ни кровавые свитки, ни поцелуй, ни проведённая вместе ночь, ни-че-го. Перечисленное — такая же случайность, как и тайная помощь Гермионы, поддержка, когда слова Джеффри выбили Малфоя из колеи, и взгляды, в которых читалось слишком много всего. Хотелось заставить себя поверить в то, что это не оказало никакого влияния, но подобные размышления были бы ложью, а Гермиона привыкла никогда не врать самой себе. Гриффиндорка уже давно смирилась, что с какого-то момента хочет помогать Драко, но причину подобного поведения она никогда не решилась бы назвать вслух. «Он тебе не нравится. Ты не влюблена. Повторяй себе, как мантру. Магглы говорят, это помогает. — настойчиво убеждала себя гриффиндорка, не прекращая напряжённо массировать виски, словно пытаясь втереть эту мысль себе в голову. — Да, нельзя отрицать, что последние события заставили тебя относиться к нему чуть лучше, чем раньше, но это мелочи. Возможно, ты просто привыкла с ним общаться. Тем не менее, подобное не говорит о чем-то большем. Одумайся, Гермиона!» — отчаянно вопила разумная часть сознания, крича о том, что любые симпатии к высокомерному слизеринцу — глупейшие предположения. Теории, обречённые на фиаско. — Гарри, — тихо позвала девушка. — Можно тебя спросить? — Да. — тоже шепотом отозвался гриффиндорец, чтобы не привлечь внимание профессора. — Если бы у тебя, скажем, была какая-то теория, даже суждение, а ты в них сомневался… — девушка закусила губу, чувствуя себя погрязшей в невероятно идиотской ситуации. — Что бы ты сделал? Поттер нахмурился, уставившись взглядом в конспект, явно взвешивая все «за» и «против». Годрик милостивый, а ведь она — Гермиона — даже не заметила, как тот робкий мальчишка из чулана превратился во взрослого, довольно мудрого молодого человека. Интересно, а по мнению Гарри и Рона, кем же выросла она сама? — Думаю, я бы просто проверил эту теорию, Гермиона. — уверенный взгляд зелёных глаз натолкнулся на карие, в которых читалось непонимание и смятение. — Это единственный способ узнать, верны твои суждения или же нет. — Наверное, ты прав. Спасибо, Гарри! — девушка улыбнулась уголками губ, и, ответив ей тем же, волшебник лишь пожал плечами, возвращаясь к чтению параграфа. Идея действительно показалась гриффиндорке отличной. Друг прав: есть только один путь, как выяснить, нравится ли ей Малфой — проверить это. Да, подобные рассуждения звучали несколько глупо и по меньшей мере странно, но других вариантов, как убедиться, что Хорёк остался Хорьком, а ее мозг случайно не повредился, не было. Однако, подобные доводы наталкивали на вполне логичный вопрос: как можно проверить, испытываешь ли ты к человеку чувства? Для этого не существует тестов, даже колдомедицина в таких делах бессильна. «Моргана, и что мне теперь делать?» Словно в ответ на мольбы девушки в дверь постучали, и секунду спустя в помещении показалась белобрысая макушка. «Вспомнишь чёрта…» — тут же подумалось Гермионе. — Профессор Синистра, — послышался знакомый надменный голос, манерно растягивающий слова. — Может ли мисс Грейнджер быть освобождена с урока? Директор Макгонагалл требует её к себе в кабинет. Задумавшись на пару минут, преподаватель кивнула. Никогда еще Гермионе не приходилось за долю секунды испытывать столько противоречивых эмоций, полностью убеждаясь в правдивости слов того, кто однажды сказал: «бойся своих желаний». Хотела возможность проверить свою теорию насчёт Малфоя — пожалуйста, получи и распишись! Он сам к тебе пришёл! — Грейнджер, долго тебя ждать? Бросив на слизеринца гневный взгляд, девушка все же поднялась со своего места и с гордо поднятой головой направилась к выходу. Тот самый горький аромат смеси абсента и полыни мгновенно ударил в ноздри, замещая собой весь кислород в лёгких. Оказавшись в коридоре и слыша, как за ней с грохотом захлопнулась дверь, Гермионе показалось, что в унисон в громким ударом что-то ухнуло у неё внутри, сжавшись в груди. «Давай, Гермиона, соври, что тебе все равно.»***
В пустом коридоре, как и рано утром, перед завтраком, было тихо. Драко молчал, просверливая гриффиндорку внимательным взглядом, с особым удовольствием глядя на неё сверху вниз. Да, пусть думает, что он презирает ее: меньше всего на свете Малфой хотел бы, чтобы она узнала, насколько ему жаль. — Пошли. — флегматично бросил слизеринец, резко развернувшись и быстрым шагом направившись к лестнице. — Если ты уже забыла, то мы идём к Макгонагалл. — Серьёзно? — Гермиона искренне удивилась. — Профессор действительно ждёт нас? Такого даже умнейшая-ведьма-своего-поколения никак не ожидала. Отсутствие парня на уроке и его задумчивый вид сложились в единую картину, а потому гриффиндорка решила, что Малфой снова что-то задумал, а просьба Минервы — лишь предлог, чтобы увести её с урока и в очередной раз попросить о помощи, однако теперь, когда блондин без присутствия профессора и других студентов подтвердил свои слова, Гермиона почувствовала укол… Разочарования? Неужели «Золотое трио» с вечной угрозой опасности настолько стало частью её личности, что теперь ей скучно жить без постоянного адреналина? Нет, такого не может быть, это глупости. Гермиона хочет спокойствия и стабильности, как и во все предыдущие годы. Хочет ведь, правда? — Почти. Твоя любимая старуха ещё не знает о нашем визите, но да, мы идём к ней. — Зачем? Драко это предвидел. Гермиона не была бы чёртовой Грейнджер, если бы не дала волю своим вездесущим любопытству и всезнайству. Его бы это не подкупало, будь она другой. Не сносило бы так крышу. Тем не менее, наилучшим ответом была неполная правда. Не ложь — чтобы сработало, частичная — чтобы её случайно не убили за помощь ему. Интересно, продолжала бы Грейнджер искать в нем что-то хорошее, если бы знала, что он — Драко — снова делает выбор в пользу собственного эгоизма? Наверное, нет. Ей не понять, какого это, когда интриги становятся вторым нутром, а все твоё окружение — чертово змеиное гнездо. Она из другого мира. Там ей и место. — Помнишь, осенью ты подтверждала, что видела у меня письмо из Министерства? Нужно сделать это снова. — коротко, чётко и лаконично. Ни единого лишнего слова. Так говорят либо политики, либо те, кому приходилось платить за свои слова, причём чем-то большим, чем деньги. Да, Гермиона помнила. Она не забыла бы об этом хотя бы потому, что спустя несколько дней после того случая Малфой исчез посреди Хеллоуинского бала. Мерлин, прошло ведь всего полтора месяца, а кажется — вечность. — С какой целью? — прищур и вздернутый подбородок. Драко не нужно оборачиваться, поднимаясь по лестнице, чтобы знать наверняка, какой будет её мимика. У него и так сидят под кожей её привычки. — Просто делай то, что тебе говорят и не лезь, куда не следует, — прозвучало недовольно и раздражённо, то есть так, как когда он нервничает. Вместо ответа Гермиона остановилась, скрестив руки на груди. Она не станет очередной собачкой на коротком поводке этого самопровозглашенного слизеринского принца. Не будет подчиняться его приказам, пока он творит, что хочет, без объяснения причин. Пусть и не мечтает. Конечно, гриффиндорка всегда гордилась такими своими качествами, как доброта и милосердие, но гордостью — ещё больше. — Что не так, Грейнджер? Злится. Да ради Мерлина! Пусть хоть подавится своей желчью. Гермиона не поступит так опрометчиво, как тогда, на балу, не отпустит его неизвестно куда, чтобы потом переживать и винить себя во всем, что может с ним случиться. Не сейчас, когда на свободе гуляют Пожиратели, готовые снести его белобрысую голову с плеч. Не теперь, когда она уже не хочет без него жить. — Куда ты собрался? Чего ты вообще добиваешься? Ты же знаешь, что я не отстану, пока не ответишь! Драко знает. Ни капли в этом не сомневается. Стоит, пронизывая её своим ледяным взглядом, и, должно быть, читает все её эмоции, написанные на лице, как на ладони, пока у неё бежит холодок по пояснице. Гермиона не умеет скрывать свои чувства и не хочет этому учиться. Она плачет, когда ей больно или очень обидно, и смеётся, когда друзья шутят или Живоглот делает что-то милое. Потому что она настоящая. Не фарфоровая кукла, как тот же Малфой, Паркинсон или Гринграсс, а живой человек. Драко видит все эти сомнения и внутренние споры в золотисто-карих глазах, в которых, что бы она ни говорила, нет ни намёка на презрение или ненависть, зато есть что-то в корне иное. То, что действительно нельзя называть. Грейнджер все ещё стоит и ждёт ответа, и Драко рассказал бы ей все, если бы за свои знания она, как, впрочем, и он, не могла бы поплатиться жизнью. Поделился бы, будь он уверен наверняка, что начнись новая война и окажись они по разные стороны, она не кинется на помощь просто потому, что привязалась к его искренности. Ведь что-то внутри него уже готово это сделать, а значит, нельзя её в это посвящать. Только в мелочи. Настолько ничтожные, что, возможно, Грейнджер сама в них не поверит. Пожалуй, так будет даже лучше. — В Азкабан. Довольна? — К отцу? — Чёрт, Грейнджер! Нарочито громко вздохнув, Гермиона лишь покачала головой и, снова посмотрев на него так, обошла Драко полукругом и продолжила подниматься по лестнице, на этот раз уже молча. Парень последовал её примеру и лишь потом, непосредственно перед кабинетом Макгонагалл спросил: — На балу, в башне… Ты говорила, что что-то выяснила у Кингсли. Расскажешь? Удивившись такому вежливому вопросу, гриффиндорка недоуменно посмотрела на волшебника, словно сомневаясь, он ли это сказал. Ох уж этот Малфой — метод кнута и пряника в действии, живое воплощение древней стратегии. — Ну же, Грейнджер! Снова так очарована, что не можешь и слова сказать в моем присутствии? Самодовольная ухмылка вернула «старого» Малфоя, окончательно завершив образ слизеринца. Поразившись такой смене его настроения, Гермиона буквально задохнулась от возмущения, а затем, усмехнувшись в его манере, небрежно бросила: «узнаешь в кабинете директора», с гордо поднятой головой пройдя мимо парня и постучав в дверь. Насмешливо склонив голову и наблюдая за гриффиндоркой, Драко лишь иронично фыркнул, чувствуя что-то странное, отдалённо напоминающее гордость. Прошлым вечером, когда он проходил мимо Забини, тот, читая книгу, как бы невзначай произнёс что-то вроде: «эти двое стоят друг друга». Почему-то это вспомнилось именно сейчас.***
— Я уже все Вам сказала, мистер Малфой. — строго произнесла Минерва, глядя на ученика через небольшие стеклышки очков. — Даже то, что Вы снова привели мисс Грейнджер, не меняет того, что по закону… —Профессор, — вмешалась в разговор Гермиона, до этого стоявшая молча и кивавшая тогда, когда это требовалось. — закон, о котором Вы говорите, уже давно недействителен. Пользуясь случаем, на Хеллоуинском балу я лично поинтересовалась у министра магии, — гриффиндорка бросила многозначительный взгляд на Драко, — и он сказал, что свидетелем по делу может выступать лицо, достигшее шестнадцати лет. Иными словами, профессор, я имею полное право подписать необходимые документы для трансгрессии мистера Малфоя через каминную сеть Хогвартса. Слова девушки прозвучали официально и весьма убедительно, так, что возможности отказать не оставалось. Во всяком случае, Гермиона на это надеялась, потому что знала наверняка: даже если Малфой не получит это разрешение, он все равно выберется из замка и попадёт туда, куда хочет, даже если для этого ему придётся идти пешком. — Вы абсолютно уверены в своём решении, мисс Грейнджер? — не в первый раз спросила директор, словно и правда ожидая, что стоящая перед ней девушка неожиданно передумает и скажет, что слизеринец заставил её ему помогать. Неожиданно гриффиндорка ощутила нечто похожее на дежавю. Однажды профессор уже задавала ей этот вопрос, как и сейчас, ставя перед выбором. Тем не менее, что-то подсказывало, что как раз этого «выбора» в сущности-то и нет: Гермиона приняла решение, как только за ней закрылась дверь кабинета Астрономии. — Да, профессор. Тяжело вздохнув, Минерва протянула своей лучшей ученице нужный бланк, указав, где необходимо поставить роспись, искренне не понимая, какие мотивы движут девушкой, почему она так упорно и настойчиво идёт на риск, взяв на себя ответственность за того, кому мало кто решился бы доверять. Взгляды серебристо-серых и янтарно-карих глаз столкнулись, и Гермионе показалось что её уже в который раз за этот невероятно длинный день до самых костей прошибло током. Помнится, она сомневалась, действительно ли чувствует что-то к стоящему рядом блондину… Отведя взгляд, гриффиндорка уверенно сделала на бумаге росчерк пером.